Текст книги "Дневники Фаулз"

Автор книги: Джон Роберт Фаулз

Мы выдержали испытание до упора, позволив Дж. в очередной раз выплеснуть ее семейные горести (месяц назад это уже было). Я сделал попытку перевести разговор на нас, на наше прошлое; но она готова лишь бесконечно рассказывать о себе. Что удивительно – ведь мы так мало знакомы. Полагаю, имеет место некое избирательное сродство. Дж. нравится мне, она способна на экзистенциальные поступки: она доказала это тем, как поступила с недоделанным Джоном Ардагом. Иными словами, смогла, преодолев бремя собственного прошлого, вышвырнуть благоверного за ворота. Но тем не менее продолжает собирать вокруг себя вызывающих тошноту зомби от среднего класса, а этого я не выношу.

22 ноября

Не могу сосредоточиться на работе. Просто нет времени.

Ночь вроде той, что на 25 сентября. Я был очень уставшим, спал плохо. Всю ночь сновидения-галлюцинации, в центре которых – боль. И опять, проснувшись, не мог припомнить ничего конкретного – только общее ощущение, что «увидел» нечто необычное. На сей раз это было сложное единство существования как источника боли; чувство необходимости боли. Вся утонченность слов, вся безграничность идей, вся неизмеримость сознания – это боль. И это ощущение было на редкость бесстрастно. Словно лицезрение безупречного мастерства стратегии собственного противника.

* * *

Есть три уровня постижения экзистенциализма. Неумное и ошибочное представление, преобладавшее в конце 1940-х годов: экзистенциализм как позднейшая гримаса богемного стиля жизни; то же, чем сегодня является битничество. Второй уровень: интеллектуальное понимание, знание сопутствующих теорий, не более того. И третий: ощущение себя как экзистенциального индивидуума, чувство, при котором бесповоротно и необратимо ощущаешь себя экзистенциалистом. Есть два самых важных, на мой взгляд, экзистенциальных чувства: 1) чувство боли и 2) чувство самоизолированности. Разумеется, оба могут быть проявлением некоего одного. Но не обязательно. Подобное ощущение таит в себе приятную бесстрастность. Оно служит убежищем. Никому и ничему не дано проникнуть в сердце-вину этой изолированности; в ней я существую в незамутненном виде; в ней я неуязвим.

8/9 декабря

На уик-энд приехал Подж. На чай зашли Ронни и Бетеа Пейн. Поджу и мне не импонирует мир Ронни Пейна, мир Флит-стрит и ее мишурного блеска. Мы хором заявили, что ненавидим нового человека с телеэкрана: телезнайку, теле-«экс-перта», человека, без остатка поглощенного собственным публичным имиджем. Но это не более чем старая игра в «разоблачение» оппонента. Подстраховка популярности от противного. Р.П., в особенности, хочет быть таким человеком – всегда стремился быть им. А Подж со своим цинизмом всегда готов восхищаться любым мишурным великолепием. Таково новое веяние моральной моды: он на редкость искусен в том, как ударять по клавишам меж старых нот. Оба, два светских льва, повстречав прирожденного Кандида, подняли на смех и меня, и «Коллекционера».

Не то чтобы меня не восхищали политические убеждения Поджа. Он направил Расселу письмо с благодарностью за его действия в поддержку Кубы[726]726
  В ходе Карибского кризиса философ и сторонник мира Бертран Рассел направил телеграмму лидеру Советского Союза Никите Хрущеву с призывом не поддаваться на провокацию Соединенных Штатов, установивших «неправомерную» морскую блокаду. Уступку Советского Союза Хрущев облек в форму публичного ответа на послание Бертрана Рассела.


[Закрыть] – и получил ответ последнего; дошел до палаты общин, агитируя за этого мрачного амбициозного типа Вудхауса[727]727
  Имеется в виду Кристофер Вудхаус, в то время – член парламента от Оксфорда (от партии консерваторов) и заместитель министра внутренних дел.


[Закрыть]. Он постоянно действует; он неравнодушен.

13 декабря

Кинросс. Читаю его ирландский роман[728]728
  «Остров Святых» (Артур Бейкер, 1962).


[Закрыть]. Плох до нелепого: пронизан штампами, полон грамматических и пунктуационных огрехов, изобилует «бутафорскими» пьянками и «бутафорским» сексом. И какое он имеет право судить меня?

14 декабря

Сегодня позвонил Огден (партнер Кинросса): некто отдаленно связанный с компанией «Коламбиа» вышел с предложением касательно «Коллекционера». Тысяча фунтов опцион, шесть тысяч фунтов, если права будут приобретены в девятимесячный срок, еще три тысячи, если книгу изберет книжный клуб США, и пять процентов прибыли продюсера. При удаче я заработаю пятнадцать тысяч фунтов или еще больше. Но есть, конечно, десять процентов Огдена, десять процентов издательства «Кейп» и налог. Чего я не знаю, так это стоило ли мне отказаться – ведь, как признался сам Огден, это было предложение под дулом пистолета.

– Жаль, что я не мог послать их подальше, сукиных детей.

В его устах это звучало вполне по-американски.

1 января 1963

Новый год встретили с Джерри Мэнселлом. Вместе с ним и его женой в их загородном доме в Хэмпстед-Гарден. Мертвый дом. Быть может, это ощущение усугубилось еще и снегом. Джерри превратился в еще более непробиваемого тупицу; его самовлюбленность стала еще нетерпимее, его анекдоты еще длиннее, и так без конца, без конца; он не умолкает часами. Его неопанглоссианское (не «В этом…», но «В моем мире все к лучшему») красноречие дает дуба, да только он не тот человек, какой позволит кому-нибудь это заметить. Он по-прежнему самый успешный и самый важный человек из всех, кого он знает. Неуспешна одна бедная Диана – никак не может забеременеть во второй раз и насыщает комнату аурой мертворожденного дитяти. Онемевшего и побелевшего.

Он, в лучших традициях, по снегу и льду доставил нас домой. Ужасно, как такие люди расцветают во всем блеске в неблагоприятных обстоятельствах; ведь сделал он это лишь для того, чтоб покрасоваться, пойти на минимальный риск, показать себя мастером на все руки. Нелепо.

Меня он ненавидит. Когда Элиз показала ему книгу со словами: «Вот что написал литературный агент Джона», – он не проронил ни слова. В ходе всего вечера ни один из них не поинтересовался, как обстоят мои дела. Во многом, думаю, это личная неприязнь, но еще он ненавидит всех, у кого есть ученая степень. Он не только еврей, который никогда не признает, что он еврей, но и сноб, презирающий культуру и образование, который ни за что не признает, что не обладает ни тем ни другим.

Не забыть: спросить Дженнифер Ардаг, знал ли он о «Коллекционере».

8 января

Кон и Кинберг: двое американцев, купивших «Коллекционера»[729]729
  Джон Кон и Джад Кинберг – американские сценаристы и продюсеры, владевшие в Лондоне кинокомпанией «Блейзер филмз».


[Закрыть]. Я отправился к ним на Уигмор-стрит. В серых джемперах, серьезные, искренние и, боюсь, чуть-чуть ограниченные. У них сложился неизменный взгляд на книгу, и я чувствую, что сдвинуть их не удастся. Прежде всего это касается финала: девушка не должна погибнуть. Я заметил:

– Это то же самое, что избавить от страданий мученика. Изъять с креста гвозди.

– А разве Христос не воскрес? – отвечает Твидлидум (даже Арчи Огдену неведомо, кто из них кто).

– Она воскреснет в памяти людей.

На этом переговоры прервались, и мы вернулись на исходные позиции.

10 января

«Коллекционер» приносит массу треволнений. Похоже, уже сейчас – за пять месяцев до выхода в свет – он относительно успешен. Я получил за него кучу денег (если учесть, что это первый роман) и множество похвал от тех, кто его прочел. Но чувствую, что профессионалы считают его случайностью, одиночной вспышкой.

Главный вопрос заключается в том, уходить ли мне летом (в мае) из Св. Годрика или нет. Если придут деньги за экранизацию, буду идиотом, если останусь; если не придут, я буду идиотом, если уволюсь. Знакомый бухгалтер рекомендует мне нанять Элиз, чтобы уйти от налогов, и подать на возмещение расходов за последние десять лет.

Все это тревожит, не дает сосредоточиться на работе. Ожидание. Нерешительность по поводу того, что писать дальше. Мелочные соображения: какие подарки нам надлежит делать людям, знающим, что мы «богаты». Достаточно ли мы щедры? Как говорить о книге с другими, говорить ли о ней вообще?

Все это вырастает в тревогу.

2 января

Дорогой Джон!

Я прочел твой роман, возможно, быстрее, чем следовало бы, но я знал, что мама ждет своей очереди. Прошло, должно быть, много лет с тех пор, как я читал романы, и по этой причине – наряду с другими – я наверняка окажусь негодным критиком.

Мне трудно отойти от педантичной манеры письма викторианских романистов, которые не позволяли своим персонажам развиваться на протяжении всего долгого рассказа. Полагаю, после этого появился биографический, социологический тип писателей, ныне ударившихся в психологию Фрейда. Мы порвали с морализаторством наших отцов, но это означает, что некоторым из нас приходится учить новый язык. Это без труда дается со временным писателям, таким как ты, как и искусство изобретения условий, в которых фразы должны вмещать в себя озадачивающий поток идей, каковые должны усваиваться в контексте описываемых событий.

У тебя очень хороший сюжет, хотя, возможно, тебе не нравится, что я употребляю это слово. При инсценировке для него потребовались бы двое (если не трое) первоклассных актеров, а что касается фильма, то ты должен быть готов к тому, что гиены растерзают всю конструкцию. На твоем месте я бы позволил им это сделать. Они знают свою работу.

Что касается твоих героев, Фердинанд[730]730
  Отец Дж. Ф. – без сомнения, думая о «Буре», в которой Миранда и Фердинанд встречаются на острове Просперо, – имеет в виду Фредерика Клегга, «коллекционера», похищающего студентку художественного училища Миранду Грей.


[Закрыть] выстроен и психологически прорисован так, чтобы помочь разумным людям получить представление о смутном мире фантазий, брезжущих в душах их несчастных собратьев. Я не понимаю девушку и сомневаюсь, что смог бы ее понять, живи я даже в кругу людей ее склада. Это ни в коем случае не означает, что я сомневаюсь в ее существовании, и именно по этой причине некоторые из нас должны быть благодарны за прозрение, которое обнаруживается в твоей истории. Парень-художник – тип, исторически вызывающий отвращение, и я презираю его настолько, что даже самым непечатным словам не дано до конца выразить мои чувства[731]731
  «Парень-художник» – духовный учитель Миранды Джордж Пас-тон. Следуя его совету вести аскетичный, преданный искусству образ жизни, Миранда порывает отношения со своей теткой, не умеющей разбираться в живописи, – поступок, отчасти напоминающий то неприятие, какое в реальной жизни испытывал Дж. Ф. по отношению к своей матери.


[Закрыть]. Но он существует и, несомненно, процветает подобно многим божкам, чьи зоркие глазки проникают глубже, нежели их души.

Удачи. Пусть книга хорошо пойдет. И запасайся желудочными средствами от желчных критиков.

Рад сообщить, что мама чувствует себя лучше и я тоже иногда хорошо себя чувствую. Скоро увидимся.

Привет вам обоим.

Отец

18 января

Издательство «Пан букс» купило «Коллекционера». Три с половиной тысячи фунтов – кажется, это рекордный гонорар за роман-дебют в Англии. Само собой, мне из них причитается только 50 % – 5 % – 45 %. Я в долгу перед Томом Мэшлером, удивившим, судя по всему, даже Кинросса. С 24 октября мое мнение о них обоих не изменилось. Позавчера Мэшлер заглянул к нам выпить стаканчик. Он думает, что я – безнадежный простак: «Ты считаешь, будто мы все твои враги»; что до Огдена, то он «всего-навсего алкоголик»; «Слушай, мы станем твоими агентами и за американские продажи возьмем не двадцать, а всего десять процентов комиссионных». Итак, в его глазах я простофиля; что ж, так и буду вести себя с ним и попутно выясню, что он думает и чувствует. Тем хуже для бедняги Кинросса: мы оба на него нападаем. Т.М. злится, когда я говорю, что мне жаль Кинросса, но это действительно так. Он задарма получает кучу денег, но я ни за что не хотел бы оказаться в деле один на один с Мэшлером. Он разглагольствует о литературе и о том, как любит ее, но он – патологический торгаш. Готов продать даже собственное презрение к торговле.

25 января

Тратим деньги. Весь этот материальный достаток не то что не меняет нас – он не меняет главного: нашего отношения к деньгам. Это что-то вроде резкой перемены климата от холода к теплу: на нас все еще одежда, которая сродни «зиме тревоги нашей».

Между тем пока еще не факт, что я становлюсь богаче. Я подал заявление в Св. Г.; а книга на сегодняшний день принесла мне 150 фунтов + 1250 фунтов + 1000 фунтов + 1750 фунтов, то есть 5900 фунтов, из которых я со временем получу 3510 фунтов (за минусом налогов). Но это равнозначно лишь моему жалованью за два года (если Э. не начнет работать) без учета расходов на машину, на покупку коттеджа и т. п. С другой стороны, нельзя исключать, что денег придет гораздо больше.

Итак, на прошлой неделе мы израсходовали:

Элиз считает, что покупка фарфора – расточительство, но вряд ли права: во-первых, это удовольствие для глаза, во-вторых, разумное вложение денег. Такие вещи с годами не обесцениваются. Ведь всего за 14 фунтов я приобрел в антикварной лавке «Пилгримз плейс» три чайника из Нью-Холла (два из них в отличном состоянии, один прекрасный рифленый, не бывший в пользовании из-за трещины от нагрева), супницу, кувшин, пару блюдец (одно – копия из Ливерпуля) и рифленую чашку из Уорчестера, расписанную в Нью-Холле.

Монтень, эссе XIV. Его мудрость по части денег. Три автобиографических пассажа, описывающих три стадии, какие претерпело его отношение к ним, – образец совершенства[732]732
  В первые двадцать лет жизни у Монтеня не было постоянного источника доходов, и он зависел от помощи друзей. Его денежные траты были случайными, что делало их еще более приятными; со временем Монтень обнаружил, что его друзья щедро субсидируют его, потому что он всегда добросовестно отдает долги. Вторую стадию ознаменовало появление денег. Он откладывал накопленное, пытаясь застраховать себя от любой непредвиденной ситуации, однако неизменно оказывалось, что на все случаи, какие он пытался предусмотреть, денег все-таки не хватает. В итоге Монтень обнаружил, что чем больше он откладывает, тем больше его терзают сомнения по поводу собственного будущего. Третьей стадией стало решение найти верное соотношение доходов и расходов. Осознав, что ему никогда не удастся скопить достаточно, чтобы обезопасить себя от всех прихотей судьбы, он удовлетворился количеством, необходимым для покрытия текущих нужд.


[Закрыть].

Два презабавных ляпа из эссе учениц-англичанок:

«Некоторые считают, что Шекспир – homme de plume»[733]733
  Литератор (фр.).


[Закрыть].

«Я испытала флюстрацию».

3 февраля

«Коллекционер». Три источника. Первый. Моя давняя фантазия о заточенной в подземелье девушке. Думаю, зародилась она еще в раннем отрочестве. Помню, ее объектом зачастую бывали знаменитости. Принцесса Маргарет, разные кинозвезды. Разумеется, главным ее мотивом был сексуальный; другим, столь же постоянным, «любовь-через-познание». Иными словами, заточение всегда символизировало наложение моей индивидуальности – равно как и моего члена – на соответствующих девушек. Вот вариации, которые я могу припомнить; гарем (несколько девушек в одной комнате или в череде комнат); угроза насилия (в этой вариации фигурирует плеть, но отнюдь не истязание; вся суть в том, чтобы внушать ужас, входя в комнату в роли палача); товарищи по несчастью (вариация, посещавшая меня не в пример чаще; девушку схватывают и заталкивают обнаженной в подземную камеру; затем под видом другого узника там же оказываюсь и я, и мне удается преодолеть ее враждебность). Другая нередко представлявшаяся мне эротическая фантазия – сеанс отбора девушек: передо мной предстают шестьсот девушек, из которых мне надлежит выбрать пятьдесят достойнейших, и т. д. Конечно, эти фантазии давно растворились в моем мозгу, и после «Коллекционера» образ подземелья приходит мне в голову гораздо реже. Второй источник – преступление в бомбоубежище. Третий – «Синяя Борода» Бартока.

Симона Жакмар «Le Veilleur de Nuit»[734]734
  «Ночной страж» (фр.).


[Закрыть]. В прошлом году роман получил премию Ренодо. Его сюжет основывается на той же идее, что и сюжет «Коллекционера» – смею предположить, восходит к той же газетной заметке. Как бы то ни было, в нем фигурирует странный молодой человек, исповедующий культ земли; он заточает девушку, намереваясь заставить ее рыть для него подземное убежище, но при этом не вступает с нею ни в какую сексуальную связь. Симона Жакмар гораздо теснее придерживается обстоятельств реального происшествия, нежели я; но как романисту ей это не идет на пользу. Она окончательно упускает свой шанс, прибегая к архаическому языку и насыщая целые страницы напыщенными словесами о тайне земли, перемежая их цветистыми пассажами о дремлющих темных силах; есть описания в манере Робб-Грийе, и вообще книгу отличает некое вулфо– или прустоподобие. В целом незамутненная чистота фантазии первоисточника лишь проигрывает, будучи погружена в повествование, столь насыщенное символикой, что бедная книга просто трещит по швам.

8 февраля

Звонил Кинросс – сообщить, что издательство «Литтл, Браун», по его данным, выпускает книгу первым тиражом 20 000 экземпляров: такого огромного тиража не было со времен издания романа «До свидания, м-р Чипе». А прибыль от издания «Коллекционера» в мягком переплете возросла – потенциально – до 35 000 долларов.

22 февраля

Мы только что отправили подборку стихов Кинроссу и Мэшлеру. Цикл четвертый: тридцать стихотворений о разных сексуальных извращениях и постельных фиаско; о кризисах любви.

* * *

Сейчас работаю еще над одним стихотворным циклом – тоже в минорной тональности – «Теstuale»[735]735
  «Черепки» (лат.).


[Закрыть]. Часть стихов я написал прошлым летом в Риме; а еще несколько в последнее время.

В эти два месяца я переработал «Аристос». Думаю дать ему новое название: «Препозиции».

25 февраля

«Дотянуться до славы»[736]736
  Фильм-экранизация романа Джона Рея «Яичные ребята» рассказывает о группе шовинистически настроенных подростков, кончающих школу в период Второй мировой войны. Играя в грубые военные игры, они исподволь мечтают попасть на фронт прежде, чем закончатся военные действия. Один из них заводит дружбу со сверстником – беженцем; еврейского происхождения, которого окружающие подвергают остракизму.


[Закрыть]. Еще один фильм Кона и Кинберга. Посмотрели в Ричмонде. Гораздо лучше, чем я ожидал. Неподдельно либеральный по направленности, он по большому счету проигрывает возможно, потому, что сюжет слишком умозрителен. Я был ровесником показанных в фильме мальчишек, учился в такой же школе и в тот же момент в истории, и все было не так.

Стихотворные циклы. Ряд расщелин, сквозь которые тщишься заглянуть в некий «внутренний» мир. Я вовсе не хочу сказать, что внутренний мир первичен, а расщелины – всего-навсего окна в него. Нет, расщелины суть внутренний мир. Иными словами, я сам создаю мир, сознательно предпочитая видеть его как бы сквозь расщелины.

17 марта

В Ли. На прошлой неделе умерла тетушка Тоте (Дороти), и мы приехали посмотреть на «добычу», на оставшиеся вещи. Несколько на редкость хороших предметов мебели: три прекрасных старинных комода (один в стиле королевы Анны), настенные часы в раннеамериканском стиле, еще несколько более или менее ценных вещей. Жалкое существование влачила эта тетушка Тоте: жила, словно в утробе, в затхлом мирке своего частного дома для престарелых[737]737
  Вместе со своей компаньонкой Харрисон тетя Дороти содержала Дом для престарелых в Уэстклифф-он-Си.


[Закрыть], с его выжившими из ума обитателями, со своими кошками и собачками, со своим маниакальным пристрастием к Диккенсу, к литературе – нет, к Литературе, вечно понукаемая свирепой, гротескно мрачной Харрисон. Должно быть, это были лесбийские отношения – пусть завуалированные, выражавшиеся каким-то туманным, косвенным образом; недаром же обе умерли с разницей в неделю (или около того) друг от друга. Тоте была мягким близоруким созданием с обычным для Фаулзов стремлением мечтать и обманываться в надеждах и с тем же фаулзовским упрямством. Мы обнаружили ее дневник – беспорядочное скопище повседневных мелочей, цитат, порой довольно трогательных порывов к чему-то благому. «Этот треклятый дневник – сущее наказание», – написала она как-то. Мы отобрали для себя кое-что из оставшегося, но О. просто помешан на том, чтобы исполнить букву закона. Ходил за нами по пятам по всему дому, издавая стоны, когда мы брали что-нибудь в руки или клали в карман. Его маниакальная приверженность букве закона – черта, которую я нахожу на одну четверть достойной восхищения, а на остальные три – граничащей с безумием; впрочем, Хейзел, М. и Элиз считают ее нелепой. «Если мы не возьмем, рабочие возьмут». Мне думается, он хочет выручить денег, приходит в ярость оттого, что мы хотим приобрести хорошие вещи со скидкой, тогда как их можно было бы продать с аукциона и таким образом заработать больше денег, чем он может инвестировать.

Очень странное это занятие – подобно стервятникам копаться в имуществе покойников. Надо полагать, стервятникам можно позавидовать: ведь то, что они делают, удовольствие, чистое наслаждение, загадка – никогда не знаешь, что подвернется в следующую минуту: то раскроет свои секреты прошлое, то разверзнется настоящее. Возможно, таков истинный рай: вам вручают ключи от дома какого-нибудь опочившего чудака.

24 марта

Газета «Ивнинг ньюс» – одна из версий истины.

НЕМНОГИЕ СЧАСТЛИВЦЫ

Согласно недавнему не внушающему оптимизма отчету Авторского общества, большинство писателей зарабатывают менее 500 фунтов в год.

* * *

Однако немногих счастливцев за последней строкой, сходящей с пишущей машинки, неизменно поджидает клад.

Преподаватель из Хэмпстеда Джон Фаулз еще до публикации продал права на экранизацию своего первого остросюжетного романа «Коллекционер» (издательство «Кейп», книга выходит в мае, цена 18 шиллингов).

Роман представляется оригинальным и интригующим.

Молодой клерк, увлекающийся ловлей бабочек, похищает очаровательную студентку художественного училища возле ратуши Хэмпстеда.

То, что за этим следует, описывается от лица похитителя и его жертвы почти как в полицейском отчете.

28 марта

Права на итальянское издание проданы за 400 фунтов.

Права на французское принесут (надеемся) 600 фунтов.

Сейчас ждем фрагмента на страницах «Санди таймс»; пока – в номере за 29 марта – его еще нет.

«Эта спортивная жизнь». Хороший английский фильм. Но в основном благодаря тому, что он чуть более «натурален», нежели все прочие[738]738
  «Эта спортивная жизнь», снятая Линдсеем Андерсоном по мотивам романа Дэвида Стори с участием Ричарда Харриса в роли Артура Мейчина, рассказывает о профессиональном игроке в регби, влюбляющемся в свою овдовевшую домовладелицу


[Закрыть]. В глазах тех, кто у нас делает фильмы, близость к действительности – настоящая палочка-выручалочка. Этот фильм до ужаса напоминает действительность; как книги Золя. И странным образом утрачивает всю поэтичность, всю сложность, всю глубину. Еще один проходной французский фильм – «Жить своей жизнью» Трюффо с восхитительно милой и дерзкой Анной Кариной – кажется мне в десять раз лучше: трогательнее, хотя это и не входило в авторский замысел, как в «Этой спортивной жизни»; гораздо современнее; и намного, неизмеримо поэтичнее[739]739
  В фильме «Жить своей жизнью» запечатлен один день из жизни проститутки. Дж. Ф. ошибочно приписывает его авторство Франсуа Трюффо. В действительности фильм снят Жаном Люком Годаром.


[Закрыть]. Чем обладают режиссеры nouvelle vague[740]740
  Новой волны (фр.).


[Закрыть] и в особенности Трюффо, так это головокружительной легкостью мазка простотой; и в этом, особенно во втором, возможно, и заключается сущность кинематографа. Она присуща всем великим кинолентам. Простота для кинематографа – то же, что метафора для стихотворения.

Лондон, март, 63

Славьтесь, о сочинитель сюжетов!

Коль скоро вам придут на память летающий воланчик, звездные узоры, деревянные качели, потешные прогулки по зоопарку, настоящая бабочка-адмирал и еще надутые воскресные музейные зеваки, фарфоровые собачки (крапчатые, как и умы тех, кто их создал), рассказы о привидениях, разгуливающих в кладбищенских склепах, «Эдвард», клубника со сливками в день рождения, уроки ботаники на природе, неуловимый барсук, замеченный в ведьмин час, звоните без промедления по номеру ТЕМ: 4343, добавочный 697, спросите секретаря Британского клуба спортсменов и приходите на ленч. Если вам не удалось вспомнить ничего из перечисленного, tant pis[741]741
  Не важно (фр.)-


[Закрыть]. Но если удалось… о, какие забавы вас ждут!

Еще одно неприятное предощущение будущего – явление призраков. Когда я получил эту записку, то не мог понять, от кого она – от Санчии или Салли; пришлось несколько раз перечитать ее, прежде чем я понял, что от Санчии: столь много подробностей поблекло в моем сознании. Запоминался дух, настроение, но отнюдь не конкретные детали. Но когда я зачитывал Э. дневник того периода, обнаружились отсылки ко всему, что в ней упомянуто. Инстинктивным желанием было тут же схватиться за телефон и сказать: нет-нет, береги воспоминания; затем умолкнуть; затем сесть писать и в процессе письма освободиться от наваждения. Минувшим вечером зазвонил телефон, Э. взяла трубку, женский голос отозвался: «Извините, я ошиблась номером», – и теперь мы думаем, что это была она.

Мне придется с ней встретиться. Но я хочу, чтобы она оставалась там, в другом мире, в Эшридже; как на той лужайке в березовом лесу, куда никогда уже не вернуться. Жаль, что музею грозит вновь превратиться в гостиную; особенно потому, что она, кажется, совсем не изменилась. А я изменился.

 
Когда получаешь письмо в 1963-м,
А на нем видишь марку 1954-го,
Отчего ты кричишь: «Нет, Нет, Нет!»?
С чего этот страх?
Жизнь обретает смысл Только в это мгновенье,
А за его пределами Не существует ничто.
Реальность, которую мы осязаем, —
Лишь здесь.
Не в прошлом И не в иных временах.
Тогда с чего этот страх?
Силуэт на горизонте Ждет.
Однажды ты усомнишься,
Поднимешь глаза и увидишь,
Что реальность Не осязаема,
А только воображаема,
Когда она в прошлом.
Так с чего тогда этот страх?
 

Элизабет, март 1963.

«В хвосте таится жало»

10 апреля

Мой последний день в Св. Годрике. Принес шесть бутылок шерри и устроил нечто вроде прощальной вечеринки. Лавриджи преподнесли мне настольные часы; коллеги – Краткий Оксфордский словарь и сифон. речи, поцелуи, все очень любезны и доброжелательны.

Увольняюсь без малейших сожалений; думаю, не оттого, что я уж совсем бессердечен, а потому, что больше всего хочу писать. Мне нравилось находиться среди молодежи, ощущать теплое внимание девушек-иностранок; импонировала их миловидность, их приглушенная сексуальность, их движение на ощупь сквозь дебри семейного воспитания и богатства к духовному росту. Нравилось мне и большинство тех, с кем я работал: их непритязательность и общительность, решительное желание создать своего рода братство. Устраивал меня – с того момента, когда я возглавил кафедру английского языка, – и характер двусторонних отношений: для учащихся я был кем-то вроде старшего брата, а от других преподавателей оказался скорее дистанцирован; у меня и в мыслях не было слишком возвышаться над первыми и слишком тесно ассоциироваться со вторыми.

Это был медвежий угол. Но, случается, и к самому глухому медвежьему углу проникаешься симпатией. Оглядываясь назад, я сознаю, что принес больше пользы, чем сам ожидал, и именно потому, что работал отнюдь не в академическом учреждении, названием которого можно кичиться. Все, что от меня требовалось в этих стенах, – честно трудиться; я хочу сказать, не возникало искушения делать что бы то ни было ради престижа или продвижения по карьерной лестнице. Это всего-навсего работа изо дня в день, а когда она сделана, взятки гладки.

Ко всему прочему, я еще и профессиональный отшельник-экзистенциалист. Не умею сходиться с людьми; мне они докучают, даже когда нравятся, пусть даже очень. Все чаще и чаще я ловлю себя на том, что молча слушаю или стремлюсь слушать. Помню, когда мне было чуть за двадцать, мне всегда хотелось говорить больше, чем было можно или уместно. Сейчас же единственные люди, с кем я могу разговаривать, – очень давнишние друзья, а большинство остальных мне приходится зачислять в Общую Массу – не из презрения, но с сожалением. Их головы не соображают, как моя, они не «свободны» и не «подлинны» (в том смысле, какой я вкладываю в эти слова). Я не виню их. Они жертвы – жертвы обстоятельств или просто рождены такими. Их – имею в виду коллег по Св. Годрику – я вовсе не намереваюсь вычеркнуть из своей жизни, но и оставлять их в ней не испытываю желания.

Том Мэшлер. Звонит – волнуется, что я пишу рассказы за деньги, что меня «доит» Кинросс. Не смешно ли, что он смеет давать мне подобные советы? Он, не исключено, знает все на свете о том, как продавать книги, я же знаю все о том, как их писать. Самое нелепое, что он даже не сознает, сколь оскорбительны такие «рекомендации».

12 апреля

Приятно быть «свободным», это как награда за добродетель. Мы по-прежнему тратим слишком много денег, но ведь мы столько лет прожили, не смея потратить хоть сколько-нибудь. Испытываю муки совести оттого, что ничего не жертвую на благотворительные нужды. Сознаю, что должен это делать; но, как и со всем прочим, даю такого рода решениям отстояться – так сказать, на время «запираю» их (да простится мне рожденный под настроение неологизм).

Сегодня прошелся по Флит-роуд и купил несколько книг. «Литературные реликвии» Фицджеральда (1889) в трех томах[742]742
  «Письма и литературные реликвии» Эдварда Фицджеральда, прославившегося своими переводами из Омара Хайама.


[Закрыть]; «Сочинения» Овидия в трех томах; еще один томик – Петрония и других римских скабрезных авторов; «Лоуренс Аравийский» Томаса[743]743
  «С Лоуренсом Аравийским» (1924) Лоуэлла Томаса (1892–1981) – американского журналиста, встречавшегося с Т.Э. Лоуренсом в Иерусалиме в 1917 г. Именно он своими репортажами с Ближнего Востока и лекциями послевоенного периода заложил фундамент легенды о подвигах Т.Э. Лоуренса; ему же принадлежала мысль наградить своего героя эпитетом «Аравийский».


[Закрыть]: «Избиение младенцев» Уиндема Льюиса (первое издание) и «Дневник» Барбеллиона (первое издание)[744]744
  «Барбеллион» – псевдоним Брюса Фредерика Каммингса (1889–1919), создателя двухтомного «Дневника», запечатлевшего длительную борьбу с недугом, диагностированным медиками как «рассеянный склероз».


[Закрыть]; кроме того, чашку и блюдце из Нью-Холла, сделанные в 1830 году; стаффордширскую переносную голубую вазу; альбом открыток эдвардианского периода (новое коллекционное увлечение) с видами Хэмпстеда и фото мюзик-холльных красоток; а также дрезденский горшочек для сливок за два фунта.

Часть свободного времени трачу, надписывая свое имя на сотнях книг, которые я приобрел за последние десять лет. На каждой значится: «Джон Фаулз, 1963».

14 апреля

Барбеллион. Его недооценивают – и как писателя, описывающего природу Англии в традиции Джеффриса/Лоуренса[745]745
  Дж. Ф. имеет в виду Д.Г. Лоуренса и Ричарда Джеффриса (1848–1887), создателя ряда книг, действие которых развертывается в сельской местности. Наиболее известная из них – роман для детей «Бивис. История мальчика», выросший из воспоминаний автора, проведшего детские 1 оды в сельском Уилтшире. Бивис живет на ферме и играет со своим дру-гом Марком, воображая, что вокруг лежат не луга, а джунгли и пустыни.


[Закрыть], и как феномен английского социума: исключение из правила, человек, чье творчество зиждется исключительно на пережитом опыте. По сути дела, он – один из первых «сердитых молодых людей».

Его ощущение себя неузнанным Гулливером в мире лилипутов; его отвращение к преклонению перед Библией; его перечитывание старых дневников и забвение столь многих из них; его метания от научного к художественному в подходе к природе; его расцвечивание повседневного – все это характерно и для меня.

Все мое «сознательное» детство – от десяти до двадцати лет – я провел, в одиночестве блуждая по сельской местности, наблюдая за птицами, разыскивая цветы, бабочек; полагаю, я был бы лучшим литератором, если бы больше читал и учился писать уже тогда, а не в возрасте тридцати с лишним. Но эта влюбленность в природу – так ли уж она тщетна?

16 апреля

Пишу заметку о «Коллекционере» – предположительно для «Энкаунтера». В ней замечаю, что с момента создания книги перестал грезить на тему Синей Бороды. Это соответствует действительности, но произошло не сразу. Одна из причин, не упомянутая в заметке, – то, что я уволился из Св. Годрика; иными словами, оказался оторван от самого плодородного источника. Думаю, некогда я «выкрадывал и заточал» архетипы – обобщенные образы девушек. Но на протяжении многих лет их должны были воплощать те, кого я знал лично, – ученицы.

«Санди таймс», 14 апреля 1963

ПРИПОЗДНИВШИЙСЯ АВТОР

На прошлой неделе Джон Фаулз оставил пост преподавателя в Хэмпстеде. Ему тридцать семь лет, а учительствовал он с момента окончания Оксфордского университета. На протяжении пятнадцати лет он отдавал письму все свое свободное время. Он закончил две книги и начал, но не дописал еще двенадцать. Считая, что его произведения непригодны для печати, он не отсылал их в издательства – до прошлого года, когда отправил агенту рукопись романа под названием «Коллекционер». Ее тут же купило издательство «Джонатан Кейп».

Книга выйдет в свет только в будущем месяце, но уже пять месяцев назад права на ее публикацию в мягком переплете были проданы за 3,5 тысячи фунтов; права на экранизацию приобрела компания «Коламбиа», и работа над сценарием уже завершена. Права на публикацию за рубежом были проданы в Америку Францию и Италию, а издательство «Кейп» уже приступило к выпуску второго издания. На сегодняшний день книга принесла автору 12 тысяч фунтов. По этой причине Джон Фаулз, говорящий о себе: «Должно быть, я – припозднившийся автор», – на прошлой неделе оставил свою работу.

До нынешнего момента он не разрешал издательству «Кейп» делиться с кем-либо информацией о себе, поскольку был слегка обеспокоен впечатлением, какое мог произвести его роман на коллег – преподавателей хорошо известного колледжа для девочек.

Книга повествует о необразованном клерке, похищающем студентку у ворот ее дома в Хэмпстеде. Он запирает ее в загородном доме, но ни разу не прибегает к насилию. Издательство «Кейп» считает роман блестящим образцом мастерски написанного триллера.

Фаулз заявляет, что воссозданная в нем коллизия являет собой архетипическую мужскую фантазию: «Психологи называют это фантазией на тему Синей Бороды. Я и сам позволил себе увлечься ею».

«А он казался таким приятным молодым человеком».

Санчия. Я встретился с нею в пресс-офисе отеля «Савой». За пишущей машинкой – довольно угрюмого вида клерк, два высокомерных сотрудника по связям с общественностью и Санчия – все еще с лицом девочки, но с проблесками седины в черных волосах (ей двадцать девять, я позже не удержался и спросил ее), с ее непривычной манерой общаться непринужденно-официально, словно мы виделись только вчера, а не десять лет назад. Она налила мне виски, повозилась с именными билетами на какой-то обед, помогла угрюмому клерку-иностранцу надписать конверт, после чего он очень по-заморски прикоснулся губами к ее ладони, пожал мне руку и вышел.