355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Роберт Фаулз » Дневники Фаулз » Текст книги (страница 45)
Дневники Фаулз
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 22:19

Текст книги "Дневники Фаулз"


Автор книги: Джон Роберт Фаулз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 58 страниц)

Говоря европейским языком, это значило ощутить Примаверу. Сегодня, в пасхальный понедельник, опять пасмурно и холодно – и что за радость глядеть на эту крышу, такую унылую, такую привычную под ватно-серым небом! Само собой, увиденное было чудом, в высшей степени поэтичным, обещанием красоты, озаренным сиянием тех редкостных случаев, когда повседневность и время переливаются в искусство, рождая формы, к которым стремятся величайшие из творцов. Это и есть событие. И, что бы обо мне ни сказали наблюдатели (а мы всегда выносим оценки любым действиям третьих лиц), к делу это отношения не имеет.

Пережитое исполнило меня ощущением несказанного, лихорадочного счастья. Когда наши вернулись, я все еще был как на крыльях. Как хорошо, что у меня есть Э.: ведь когда ты одинок, такие переживания не могут не показаться подозрительными. В том, что испытывает одинокий человек, всегда есть оттенок онанизма. Владеть кем-то (в обоих смыслах слова) можно, лишь имея эмоционально стабильную сердцевину – и это, несомненно, сердцевина любви. Разумеется, я не склонен отрицать сексуальную подоплеку таких переживаний; но теперь для меня очевидно, что именно в силу того, что подобные озарения сексуальны по форме, нет необходимости прятать их от чужих глаз. В них нет ничего, чего следовало бы стыдиться. Утверждать обратное – то же, что считать достойным осуждения признание красоты определенных сторон религии (к примеру, обрядов, архитектуры храмов) человеком, не разделяющим церковных догм.

Селин «Путешествие на край ночи». Замечательная книга. Я ставлю ее в один ряд с «Условиями человеческого существования» Мальро и «Чумой» Камю. Сотни духовных детей у этой книги. Вся американская традиция – от «потерянного поколения» до битников. Романы Сартра. Острое, горькое бессилие; оно напоминает мне «Кандида» Вольтера. И Ларошфуко[681]681
  В «Максимах» Франсуа Ларошфуко (1613–1680) утверждает, что под явно добродетельными поступками или бескорыстными чувствами обычно таятся эгоистические мотивы.


[Закрыть]
.

4 мая

«Коллекционера» перепечатали. Элиз отнесла рукопись агенту, Джеймсу Кинроссу из «Энтони шейл лимитед».

Перепечатка обошлась в двадцать один фунт.

Сейчас работаю над «Поездкой в Афины».

Стрижи.

В Бате[682]682
  Дж. Ф. и Элизабет пробыли там с 24 но 29 апреля.


[Закрыть]
. Кажется, в этом году отдыхают буквально все; он стал частью Богатого нового мира. Отдыхать надо два раза в год.

После Лондона Ват приводит в ступор: великолепный тихий и медленный городок, кажущийся богатым и цивилизованным. Считать, что за пределами Лондона простирается лишь пустыня, – заблуждение. Истина заключается в том, что стиль жизни некоторых провинциальных городов, конечно же, ничуть не хуже лондонского. Разница лишь в том, что столица живет в ногу со временем. В Бате я все время ощущал, что жители чопорны и сдержанны, но это побочный эффект добротного провинциального стиля жизни. Все здесь несколько старомодно, враждебно по отношению к столице; все, так сказать, подчеркнуто «батское».

Мы прибыли на поезде – окунувшись в солнечный свет. Ни разу еще, когда я садился на поезд в Пэддингтоне, не бывало иначе. Я привык ожидать этого момента. Где-то за Редингом сразу выходит солнце.

В Лондон вернулись автобусом. Поездка довольно долгая, после Рединга противная. Лондон начинается в Слоу. И после Вата кажется перекошенным, черным, переполненным людьми. Чересчур плотным.

Пока мы были в Бате, я не раз говорил, что хотел бы там жить, однако он выбивает из колеи по двум причинам. Первая – климат: нам все время хотелось спать. Другая – культурная: город живет прошлым. Слишком много вялости и влажности; недостает холода, сухости, темноты.

Напоминает Экс-ан-Прованс: чудесное место, чтобы жить в отдалении от жизни.

14 мая

Элиз работает в Св. Г.

15 мая

Письмо от м-ра Кинросса.

«КОЛЛЕКЦИОНЕР»

Уважаемый мистер Фаулз!

Благодарю Вас за возможность ознакомиться с Вашим романом.

Я считаю его многообещающим – в том смысле, что он может вызвать сильные ощущения у читателей, и поздравляю Вас с тем мастерством, с каким Вам удалось охарактеризовать персонажей на протяжении первой его части.

Не могу сказать, что меня вполне удовлетворяет его композиция: книга слишком отчетливо распадается на две взаимосвязанные, но совершенно различные точки зрения. Мне кажется, столь отчетливое разделение скорее отвлекает читателя от романного замысла как целого, в то же время постоянно удерживая в напряженном ожидании. Но и при этом Вы написали многообещающее произведение, заслуживающее несомненных похвал.

Есть ли у Вас возможность навестить меня? Я был бы весьма признателен, если бы мы могли встретиться и коротко переговорить, прежде чем я разошлю текст издательствам.

Если Вы профессиональный романист, я, возможно, предложил бы Вам внести некоторые коррективы, с тем чтобы переживания обоих персонажей предстали в перекрестно-монтажном виде; не исключаю и большего: преобразовать вторую часть Вашей книги в новую первую. В то же время я вполне сознаю, что перспектива подобной масштабной переделки может не вызвать у Вас одобрения; в любом случае никогда не знаешь, не принесут ли подобные изменения задним числом разрушительных для авторского замысла результатов.

Как бы то ни было, прошу Вас приехать ко мне, буду очень рад с Вами познакомиться.

Искренне Ваш,

Джеймс Кинросс,

директор и литературный агент[683]683
  Джеймс Кинросс был представителем агентства «Энтони шейл ли-митед». Обратиться к нему Дж. Ф. рекомендовала его машинистка миссис Ширли.


[Закрыть]

18 мая

Отправился повидаться с м-ром Кинроссом в его просторном офисе с большими светлыми окнами в мансарде дома на Графтон-стрит. Встреча чем-то напоминала сеанс психотерапии: так много комплиментов, что я не в силах был сдержать улыбки от удовольствия, – сознавая всю нелепость происходящего. Кинросс – эдакий либерал-тяжеловес, добродушный слон или морской лев, вышедший из стен Итона. Невозможно понять, что скрывается за всем его многословием, похвалами, уклончивостью: проницательность или бездонное пустозвонство. Честно говоря, не знаю. Возможно, первое. Мне он очень понравился. Понравилось, когда он сказал:

– Стивен Спендер. Не выношу этого сукина сына.

За самодовольство, я думаю.

Бульвер-Литтон[684]684
  Эдвард Бульвер-Литтон (1803–1873) – чрезвычайно популярный писатель Викторианской эпохи, в чьем обширном творческом активе множество исторических романов, научно-фантастических произведений и оккультных историй.


[Закрыть]
«Пелэм» (1828). Ужасно плохой плутовской роман, полный неправдоподобных поворотов, скользких обобщений, французской болезни и всего того, что гниет в мусорном баке литературы. И все-таки продолжаешь его читать. В нем есть жизнь, быстрый и упругий повествовательный ритм. Его, как и не очень хорошие американские фильмы, выручает скорость. Как и роман Эмиса. Кингсли Эмис – Бульвер-Литтон нашего времени.

21 мая

Уважаемый мистер Фаулз!

Весьма признателен за Ваше письмо от 20 мая.

Можете быть спокойны, что Вашу книгу (сегодня она уходит в издательство «Кейп») издатели получат под Вашим новым псевдонимом[685]685
  Ричард Уиттон. Псевдоним сложился из сочетания девичьих фамилий матери и жены Дж. Ф.: Ричардс и Уиттон.


[Закрыть]
.

Я был чрезвычайно рад с Вами познакомиться и с нетерпением жду другого произведения, о котором мы с Вами говорили. Непременно доставьте нам еще один экземпляр «Коллекционера». Возможно, поступят предложения об экранизации. Искренне Ваш,

Джеймс Кинросс,

директор и литературный агент

24 мая

Из Лаоса вернулся Денис Шаррокс. Не изменился, выглядит даже чуть моложе. Я обрадовался ему, ведь в отсутствие старых друзей забываешь об их недостатках. Он всегда, или почти всегда, играет какую-нибудь роль; с ним никогда не удается добраться до сути. Рассказывает забавные истории о Лаосе и Карачи, точно и умело воспроизводя местный выговор. Очень быстро соскальзывая в свое дежурное «я» маску северянина, не доверяющего югу и порядком потрепанного жизнью. А также напяливая еще одну не слишком убедительную маску – парня-что-надо, пьющего, волочащегося за женщинами и ни в чем не знающего удержу. Его ни за что не заставишь всерьез говорить о себе или о чем угодно, кроме книг. И он, и Моника усвоили эту мерзкую послевоенную привычку (она ведет начало с «ООЗ»[686]686
  Имевшая необыкновенную популярность у аудитории комедийная передача Би-би-си, выходившая в 1940-е гг. «ООЗ» – аббревиатура ее полного названия («Опять он здесь»).


[Закрыть]
хотя нет сомнений, что такие разговоры можно было услышать еще в первой актерской гримерке) обессмысливать все искреннее и серьезное, пряча в кокон вызывающих смех акцентов. Таков общепринятый сегодня способ скрывать, во-первых, нехватку ума, во-вторых, черствость сердца. Если вы не в силах поддержать разговор на требуемом интеллектуальном или эмоциональном уровне, просто начинаете гнусавить, сводя его содержание до полнейшей глупости.

Это всего лишь незначительные дефекты натуры Дениса, остающегося, как мы до сих пор ощущаем, обаятельным и по сути приветливым фланером по жизни. Он по-прежнему тонок и во многих жизненных мелочах проявляет себя прекрасным дипломатом. У него, должен признать, дипломатичность кажется добродетелью качеством, заслуживающим похвалы. Даже то, что он порой переходит на смешной говор, возможно, свидетельствует о такте: он не хочет, чтобы Моника чувствовала себя отчужденной.

Что до Моники, то мы оба пришли к выводу, что не выносим ее. Элиз называет ее наседкой. В обществе Дениса она ведет себя раздражающе ребячливо. Все время кудахчет, воркует и мяукает, как избалованный котенок. Дуется на нас и на разговоры, которые мы ведем. Ей недостает культуры; в результате она ненавидит культуру. Само ее присутствие окисляет атмосферу; ее непреоборимая решимость страдать и выглядеть страдалицей с назойливостью требует аудитории. На самом деле есть в этом что-то свинское. Глубоко эгоистичное.

«Реквием» Бриттена. Величайшее свершение в британском искусстве с 1922 года. (Когда вышли «Бесплодная земля» и «Улисс».)

Все, что сегодня налицо, – выжившее. (То, что не выживает, не имеет голоса. Я имею в виду: мир, в котором мы обитаем, – по большей части выживший мир и все наше искусство сотворено выжившими.)

3 июня

Впервые после 1955 года перечитываю «Остров и Грецию»[687]687
  Имеются в виду «Поездка в Афины» и «Остров и Греция», где рассказывалось о первом годе преподавания Дж. Ф. на Спеце и путешествии по Греции. В основе третьей книги, написанной зимой 1953 г., – любовная связь, возникшая после появления на острове Роя и Элизабет Кристи. Название «Остров и Греция» тогда объединило все три книги.


[Закрыть]
. Ужасно, по большей части. Резонерство, беллетристичность, дикие несообразности в том, что касается вымысла и диалога. Неудача, во-первых, потому что это ни рыба ни мясо (и не Фаулз): переходы от путевых заметок к вымыслу смехотворно неуклюжи; во-вторых, это была попытка уместить все на свете в маленькую сумочку Во многом я долгое время жил впечатлениями этих двух лет (отнюдь не чувством собственного успеха; я имею в виду совсем другое): просто это была необыкновенно обильная пища. До сих пор не переварил ее до конца. Смешно было даже пытаться сделать это так быстро.

11 июня

Фрэнсис Бэкон в галерее Тейт. Любопытный пример озарения, видения мира, побеждающего все вокруг. По всем живописным меркам он далеко не лучший из живописцев; это очевидно. В нем нет ничего изящного. Чувствуешь, как он царапает и мажет, вонзается кистью и режет, пока чего-то не добьется; и, похоже, правда, что он многое уничтожает. Осечек на его пути, должно быть, немало. Чего у него не отнимешь, так это блестящего умения опускать ненужное и выбирать центр (опорную точку) картины. Его «видение» – страх перед человечеством и человеческой плотью. Пустота человека; низменность человека; низменность плоти. Двое нагих мужчин, насмерть схватившихся на постели; распятие человеческой туши. Думаю, если его манера не изменится, репутация поблекнет. В его взгляде на мир слишком много экспрессионистски-декадентского (Германия 1930-х годов). Добровольное тяготение к извращенному; взрезанное чрево. Я хочу сказать, он не творец, а очевидец. Гойя, не создавший ничего другого, кроме офортов.

19 июня

Майкл Шаррокс. Мальчики в его начальной школе (Крайст-черч-Хилл) разделились на две соперничающие группы. И все свободное время дерутся друг с другом.

– Вы разве не играете?

– Мы деремся. Играют только девчонки.

Любого, кто отказывается влиться в ту или иную группу, постоянно задирают и избивают. Майклу ни та ни другая группа не нравится, но он думает, что, может быть, вступит в какую-нибудь – «на пару дней». К вопросу о природе микрокосма!

«Любовь… любовь?» Стэна Барстоу. «Как Золя», – гласит аннотация на обложке. Но все эти романы о провинции на самом деле – полная противоположность Золя во всем, кроме реалистических деталей. Золя бесстрастен, его персонажей мы видим, а не чувствуем. Барстоу – сентименталист; иными словами, он, подобно Силлитоу и Брейну, рисует героя, который, при всех своих недостатках, может нравиться. Мне не слишком импонирует эта типично современная особенность – своего рода роман между автором и персонажем (в ней есть нечто нарциссическое); но уж Золя наверняка был бы последним, кто одобрил бы такое положение дел.

3 июля

Уик-энд провели с Поджем в Оксфорде. Эйлин отбыла с четой Толкиенов во Францию. Когда мы приехали, Подж повел нас в претенциозный итальянский ресторан с до смешного высокими ценами и плохой кухней. Зашли в Музей Ашмола. Прекрасные, будоражащие воображение полотна Палмера. Затем, в субботу пополудни, поплыли в «Викторию»[688]688
  «Викториа армз» – популярный паб на берегу реки Черуэлл.


[Закрыть]
с подругой Поджа, миловидной, чуть-чуть эмоциональной женщиной за тридцать. Как и все жители Оксфорда, она чересчур нервная. Пробуешь оценить их по их собственным меркам – чувствуешь себя бесчувственным, толстокожим, а стоит трезво посмотреть на них – увидишь бумажных бабочек, этаких хрупких морских ежей. Красивых, но неживых. Потом мы отправились в Гарсингтон – повидаться с Элизабет[689]689
  Элизабет Мейвор, супруга Хейро Ходсона.


[Закрыть]
и Хейро Ходсоном, пишущим для «Обсервер». Они обитают в коттедже, бывшей пристройке к дому леди Оттолайн Моррелл, через аллею. Пока словоохотливая Э. Мейвор распиналась по части «леди Отти», мне вспомнился Лоуренс и то отвращение, которое он питал к Оксбриджу. А потом, говоря о книге, она вдруг обронила:

– Если написано занимательно, чего еще желать, не правда ли?

В этом-то вся их суть. Занимательность – вот их критерий. Их отличает обостренная мелочная ненависть к чему бы то ни было серьезному – при том, что они любят дать понять собеседнику, что умеют «чувствовать». Ничтожный, достойный жалости народец. Подж подпевает им, делает вид, что во всем с ними солидарен, и при этом ухитряется остаться в стороне – или по крайней мере не смешивать свои оксфордские чудачества с человеколюбием. Хейро Ходсон – слащавый маленький человечек: с кошачьей хитрецой, мурлычущий и при случае показывающий коготки. А его жену отличает тот восторженный энтузиазм, то стремление выпятиться, какие обличают тайное желание стать вровень с мужчиной и при этом остаться женщиной; такие женщины, аспирантки ли, выпускницы ли, в сексуальном плане не обладают ни малейшей привлекательностью. Их выдает навязчивость. Даже тогда, когда, как в случае с Э. Мейвор, то, что они думают, по большей части вполне приемлемо.

Вечер провели в доме Джин Симпсон. Подж сел за пианино, наигрывал мелодии 1920-х годов. Физик-неудачник, без чувства юмора, стеснительный и ненавидящий свою стеснительность. Нелепость всего происходящего; и сам до нелепости глупо, как теленок, втюрился в Дж. Симпсон.

Едем на машине в кладбищенски мрачную гостиницу «Стад-холм прайори». Четверо пожилых постояльцев, странные одинокие скитальцы, слоняются по газонам. На самом дальнем мы устроили веселое чаепитие, а подавал его полковник в отставке, похоже, воспринимавший необходимость кому-то прислуживать как муку крестную. Недовольный гостями, владельцами, газоном, номерами, деревьями, всем на свете. У этой гостиницы – особый флер, какой бывает у пришедших в запустение старых особняков. Мы смеялись, но в атмосфере витало что-то трагическое, с запахом осенней серы. Затем мы двинулись к небольшому изысканного вида домику – обозреть сад. Чудесный вид на восток через всю Англию, зеленые, голубые холмы, одиноко стоящие вязы, мягкие тона английской палитры под вечерним июньским небом. Владелец (Джон Томсон, Вудперри-Хаус), проникшись к нам симпатией, охотно показал окрестности. Впечатляющий особняк, построенный в 20-е годы XVII века, сохранил все признаки барочной пышности, с поддерживающими карниз модильонами и прекрасным фарфором в каждой комнате.

– Собираюсь отреставрировать сводчатую нишу. Как вы думаете?

Любопытно, как он напоминает Майкла Фаррера; есть в нем что-то от Митфорд. Я читаю «Столпов и бунтарей» Джессики Митфорд. Ее замечание о том, что ее родители пришли бы в изумление, назови их кто-нибудь снобами. «Они никогда не смотрели на людей сверху вниз; они просто глядели вперед». В этом человеке было что-то подобное; общаясь с нами, со скотником, со всеми, он прямо-таки лучился обаянием, и все же – как неизменно бывало с Майклом Фаррером – между ним и окружающими пролегала еще большая пропасть, нежели та, какая могла бы разверзнуться, будь он самым отъявленным снобом. Таких людей нельзя презирать, как презираешь снобов. Их отгораживает от вас уверенность в собственной непоколебимой правоте. Их самосознание.

4 июля

«КОЛЛЕКЦИОНЕР»

Уважаемый мистер Фаулз!

Я уверен, Вы будете рады узнать, что столь долгий период ожидания возымел свои результаты.

Том Мэшлер сообщил мне, что издательство «Кейп» хотело бы приобрести «Коллекционера». Условия таковы: аванс – 150 фунтов, авторские отчисления с продаж – 10 % с тиража 3500 экземпляров, 12,5 % с тиража от 3500 до 7000 экземпляров и 15 % с тиража от 7000 до 15 000 экземпляров. Учитывая то обстоятельство, что издатели опасаются, приобретут ли книгу библиотеки, мне пришлось уступить им десять процентов прибыли С возможной продажи прав на инсценировку или экранизацию, но в данной ситуации это вполне справедливо, поскольку они гарантируют, что книга получит максимальную рекламу. Как правило, мы не поощряем такие действия со стороны издателей, но ныне художественная литература переживает не лучшие времена.

Я согласился с предложенными условиями, так как считаю, что для Вас весьма выигрышно стать автором, издаваемым «Кейп». У них экстраординарный набор авторов, а стать с первого захода автором первоклассного издательства – поистине достижение.

Позвоните мне, пожалуйста, завтра, чтобы я мог сообщить Вам еще ряд деталей. Том Мэшлер хотел бы встретиться с Вами и обсудить книгу. Я думаю, он Вам понравится.

Мои поздравления! Я уверен, эта новость стимулирует Вашу творческую деятельность.

Искренне Ваш,

Джеймс Кинросс,

директор и литературный агент

Трудно поверить в успех, когда он приходит. И дело отнюдь не в том, что во мне не осталось искорки веры в эту книгу. Но у меня не было веры в литературные агентства и в издательский мир.

6 июля

Встретился с Томом Мэшлером из издательства «Кейп». Неглупый искренний высокий еврей – искренний как раз там, где недостает Кинроссу. В нем нет столько обаяния, но больше правды. Похоже, он считает Кинросса глуповатым («Он, по всей видимости, не понял книги»), но, как он сам замечает, стоит ли ждать от агента большего, нежели обеспечить «стартовую площадку» первому роману. Кажется, Мэшлер настроен оптимистично: по его мнению, роман стоит издать в Америке, у него есть шанс быть экранизированным и даже поставленным на сцене. Но общую литературную ситуацию он видит в пессимистическом свете. Судя по всему, полторы тысячи экземпляров в наши дни – очень хороший тираж для первого романа. За месяц было продано только 1800 экземпляров книги Малкольма Лаури, не так давно поднятой на щит Тойнби[690]690
  Незадолго до этого издательство «Джонатан Кейп» опубликовало сборник рассказов Лаури «Услышь нас, Боже, с горней высоты», рецензию на который опубликовал в газете «Обсервер» Филип Тойнби (1916–1981).


[Закрыть]
. А романы Мердок, выходящие тиражом около десяти тысяч экземпляров, числятся в списке бестселлеров, да и то потому лишь, что она – благополучная провинциальная романистка: ее книги нетрудно понять и они неплохо смотрятся на кофейном столике.

Как и со всеми этими людьми из издательского мира, с Мэшлером я чувствовал себя и дураком, и мудрецом. Чувствую, что все, что ему действительно нужно, – крепкое, упругое, вылощенное изделие, которое будет хорошо продаваться, войдет в моду. Хороший, проницательный знаток того, что купят сегодня; но вряд ли мне удастся уломать его выпустить то, что будут читать в 2062 году.

8 июля

«КОЛЛЕКЦИОНЕР»

Уважаемый мистер Мэшлер!

Исправления. Вот исправленный вариант. Фрагмент дневника девушки я вставил в рассказ злодея на с. 163 (в то место, где она впервые ощущает, что очень тяжело больна). Переписал с. 397–401, на которых повествование изначально велось в настоящем времени; теперь весь рассказ от его лица выполнен в прошедшем времени, хотя в последнее предложение я вставил слово «сегодня» – чтобы у читателя не возникало сомнений в том, что финал возвращает нас в настоящий момент. Я также сократил на страницу текст на первых тринадцати страницах, как Вы предложили; в результате его речь, несомненно, течет более естественно.

Псевдоним. Я еще раз подумал и решил, несмотря ни на что, выступить под собственным именем. Будь что будет.

Запятые. Вы заметили, что к книге могут быть претензии по поводу неправильной пунктуации и т. п. Это немного беспокоит меня, поскольку я внимательно просмотрел все намеренные ошибки в частях 1,2 и 4; ненормативная расстановка знаков препинания в них сопутствует всему остальному – столь же ненормативному. В части 2, излагаемой от лица девушки, я специально избегал точек с запятой.

Перспективы экранизации. Не знаю, сколь серьезны Ваши намерения и действительно ли Вы предполагаете показать рукопись Карелу Рейшу[691]691
  К этому времени кинорежиссер Карел Реши (1926–2002) приобрел широкую известность своей экранной версией романа Алана Силлитоу «В субботу вечером, в воскресенье утром».


[Закрыть]
, но я набросал на паре страниц собственные соображения в связи с возможной экранизацией и охотно предоставлю их Вам, если это может помочь делу. Не случилось бы только наоборот!

Почему я написал роман. Боюсь, я невольно способствовал тому, что у Вас сложилось не вполне верное впечатление – о том, что поводом к роману послужил описанный в газете инцидент, произошедший несколько лет назад[692]692
  Имеется в виду преступление, в ходе которого мужчина похитил Девушку и на протяжении нескольких недель удерживал ее в бомбоубежище, находившемся на территории принадлежавшего ему сада.


[Закрыть]
(между прочим, в прошлом году В Северной Англии произошел еще один аналогичный случай). Однако сама идея женщины в темнице завладела мной задолго до преступления в бомбоубежище – когда мне довелось увидеть «Замок Синей Бороды»[693]693
  В опере Белы Бартока «Замок Синей Бороды» (1911) герцог Синяя Борода предупреждает свою новоиспеченную невесту Юдифь не открывать ни одну из семи дверей в своем замке. Однако, влекомая любопытством, она все-таки нарушает запрет и убеждается сначала в существовании камеры пыток, а затем и других мрачных сторон его прошлого. И в конце концов, открывая последнюю дверь, сталкивается с призраками былых жен своего избранника.


[Закрыть]
Бартока. В любом случае сначала родилась идея и лишь потом – способ облечь ее в форму. Не могу сказать, что я позаимствовал форму «Синей Бороды», а за-тем долго раздумывал, чем ее наполнить.

Упоминаю об этом, дабы внести ясность: эта сторона романа для меня значения не имеет. Просто на протяжении некоторого времени я искал тему, которая позволила бы мне сделать следующее:

1) нарисовать образ косноязычного и гадкого персонажа в противоположность «положительному» косноязычному герою, который, похоже, занял лидирующие позиции в послевоенной прозе и чье косноязычие подается как венец славы;

2) нарисовать образ умного и способного четко выражать свои мысли героя (именно такой представительницей молодого поколения я вижу Миранду Грей); она определенно лучше, поскольку лучше образованна;

3) разоблачить общество, где деньги заменили мораль, – то есть то общество, в котором мы живем с 1951 года.

И наконец, французскую литературу я знаю гораздо лучше, чем английскую; и почти все романисты былых ли времен или современные, которыми я восхищаюсь, – французы (хотя во главу списка я поставил бы Джейн Остин). Я чувствую, что на меня большее влияние оказывают такие авторы, как Жид и Камю, даже Лакло, нежели англичане.

11 июля

«КОЛЛЕКЦИОНЕР»

Уважаемый Джон Фаулз!

Большое спасибо за Ваше письмо от 8 июля и за то, что Вы так быстро внесли в текст коррективы. На первый взгляд кажется, фокус удался.

Рад, что Вы предпочли опубликовать роман под собственным именем. Вы знаете, сколь оптимистично я оцениваю перспективы «КОЛЛЕКЦИОНЕРА», а также Вашей дальнейшей работы. Думаю, в будущем Вы пожалели бы о том, что издали роман под псевдонимом.

Что касается редактуры, то мне действительно кажется, что Вам не о чем беспокоиться. Во-первых, наш редактор очень внимателен к тексту, во-вторых, это Ваша книга, и я обещаю, что мы не внесем в нее никаких изменений, которые Вы не одобрите. Для меня очевидно, что Вы пишете очень точно и продуманно; тем не менее нельзя исключать возможности, что с парой поправок книга станет еще лучше. И это все, что нас волнует.

Разумеется, я действительно намереваюсь показать рукопись Карелу Рейшу, так что, пожалуйста, пришлите мне ту пару страниц, что у Вас есть.

Возьму на себя смелость еще раз заметить, что я чрезвычайно рад тому, что мы опубликуем «КОЛЛЕКЦИОНЕРА», и с нетерпением жду продолжения нашего сотрудничества.

Искренне Ваш,

Том Мэшлер

Уважаемый мистер Фаулз!

Крайне благодарен за Ваше письмо от 13 июля. Думаю, превосходно, что Мэшлер покажет рукопись Карелу Рейшу. Если она его заинтересует, тем лучше. Одновременно мы направили рукопись в кинокомпанию «XX век – Фокс».

Думаю, Вам небезразлично было бы узнать, что издательство «Кейп» уже составляет договор. Согласно издательскому предложению, половина аванса должна быть выплачена сразу после подписания; однако я настоял на том, чтобы по подписании Вам выплатили 100 фунтов, а остальные 50 – по выходу книги.

Конечно, во всем этом нет ничего из ряда вон выходящего, но мне подумалось, что Вам захочется отпраздновать это событие парой бокалов, поэтому я старался как мог.

С наилучшими пожеланиями,

Джеймс Кинросс,

директор и литературный агент

14 июля

Гостим в Ли. Обычный кошмар: общаться невозможно. Мне все еще не позволяют стать взрослым. А их мирок съеживается: ужасно наблюдать, как он становится меньше и меньше, словно музей, в который никто не ходит. Когда я рассказал О. о «Коллекционере», он, похоже, не ощутил ничего, кроме тревоги и недовольства. Мне, видите ли, стоит «нанять хорошего адвоката»; не отразится ли это на моей работе? А дальновидно ли это? И вот что еще страшно: наружу вылезли все его мелкобуржуазные опасения и ни намека на то, чтобы порадоваться или поздравить. Я заметил, что не хочу, чтобы об этом до времени узнала М. Она лишь растрезвонит новость по всему Ли и испортит все дело. Кажется, он был рад сменить тему и за все выходные ни словом об этом не обмолвился.

Насколько ближе я чувствую себя к римским поэтам (в Ли читал Тибулла), нежели к тем, кто меня окружает. Меня искренне пугает мелочность сегодняшнего мира (я хочу сказать, мое ощущение отрешенности от него). Мелочность моих родителей, тех, с кем я работаю; даже Д. и М. Вчера мы были с ними с баре «Грейпс» в Уэппинге. Моника – в своем репертуаре никудышной провинциальной актрисы: чуть ли не все, что она выбалтывает, только усугубляет нашу усталость. Она примеряет на себя, к месту и не к месту, разные нелепые акценты и говоры, попутно перепирая ритмику и прочее. Заземляя все происходящее, будто вцепляясь в простыню, чтобы та не надулась воздухом и не улетела.

Думается, это одно из проявлений всеобщей подавленности: люди уже не выдерживают столкновения с миром, просто стоя На собственных ногах. Слишком много повсюду специалистов по всему на свете, слишком много мозговых трестов, «круглых столов», знаменитостей, художников; целая орда интерпретаторов и баловней удачи, жаждущих, чтобы их слушали раскрыв рот. В результате обычному человеку уже не под силу рассмотреть мир сквозь густой туман толкований и мнений, навязываемых обществом. Большинство простых смертных не решаются судить о чем бы то ни было, за вычетом незначимых деталей собственного быта. И приходят в негодование, едва какой-либо другой из простых смертных (я, к примеру) отважится проявить серьезность или высказать собственное мнение. Право на собственное мнение имеют лишь те, кто маячит на телеэкране. Всем прочим остается пребывать в плену самых поверхностных представлений о нашем лишенном глубинного измерения настоящем и лютой ненавистью ненавидеть каждого несогласного с этим.

21 июля

Надеюсь, нам удастся съездить на пять недель в Рим – с помощью подруги Джин Бромли в Св. Годрике. В обществе Д. и М. – отчасти потому, что у них машина, а отчасти потому, что Денис – это Денис. После катастрофического вечера в Уэппинге мы виделись с ним дважды, и оба раза он нам очень понравился. Тихий, простой, всегда сообразный своему возрасту и самому себе. Мы оба думаем, что ему так и не удалось «образовать» (воспитать) М. На днях он заговорил о том, что пора-де «привести свою жизнь в порядок»; эта поза человека, смирившегося со своей неудачей, подчас меня раздражает – хочется взять и хорошенько потрясти его за плечи, – но в ней порой сквозит непритворная грусть. Есть в нем нечто элегическое.

Отпуск в Италии, кажется, устраивается: Денис и Моника, даже Портеры. Все беспокоятся за нас. Это был напряженный, нервный июль. Я не могу спать, не могу сосредоточиться. Сегодня я подписал контракт на «Коллекционера». Но я не могу писать.

31 июля (в Риме)

В Италию с Д. и М., на их машине. Весь этот отпуск организовывался наспех, в последнюю пару недель. То было неясно, окажется ли свободной квартира в Риме, то – сможет ли поехать Д., то – захочет ли присоединиться Подж. До самого отъезда – нескончаемый поток бестолковых писем и телеграмм. Смутная и довольно нелепая потребность довести до сведения Роя, что мы, все вместе, едем в Рим. Не то чтобы Рою и Джуди не льстило подобное повышенное внимание.

Д. и М. недолюбливают французов и симпатизируют итальянцам. По части шарма и общей благожелательности итальянцы явно превосходят французов. Французские же буржуа отвратительны, мало в чем уступая бельгийским и немецким, но при всем том им далеко до наших английских. Мир журнала «Пари матч», по сути, буржуазный. Как бы то ни было, если говорить о народе в целом, я отдаю предпочтение итальянцам перед французами и думаю, нет, почти уверен, что в этом качестве и те и другие уступают испанцам и грекам (повторяю, как народам). Чего, на мой взгляд, недостает итальянцам – так это твердости и жесткости характера. Им свойственна mollitia – черта, которую словарь определяет как «мягкость, нежность, гибкость, уступчивость, умеренность, чувствительность, изнеженность». Всего этого в избытке в любом уголке Италии; что до твердости, то она не только в доступных каждому памятниках искусства и старины, но и в провинции, в лицах сегодняшних крестьян. И все-таки преобладающее ощущение от этой страны – mollitia. Потрясающая гибкость, проявляющаяся в таких областях, как прокладка дорог, устройство водоснабжения, – во всем, что связано с инженерным делом или проектировкой. Огромное радушие по отношению к иностранцам. Ни малейшего расового отчуждения. Что-то вроде всепоглощающего городского гостеприимства.

Не то чтобы итальянцы не выглядели мужественными и сильными – нет, они столь же сильны, сколь итальянки красивы, и гораздо мужественнее французов. Однако, глядя на них, ощущаешь, что это своего рода формальная мужественность; иными словами, пытаясь уловить в их облике силу и твердость характера, делаешь некое внешнее усилие. И то и другое в итальянцев приходится «впитывать». Сила и твердость не вытекают из их натур как нечто неотъемлемое, как у испанцев и греков, не отпечатываются на их лицах.

Такое впечатление усугубляется и тем, как обособленно от женщин ведут себя на людях итальянцы. Пока первые, из вечера в вечер выходя на passegiata[694]694
  Прогулку (ит.).


[Закрыть]
, неторопливо фланируют парами, они сидят или стоят, сбиваясь в маленькие однополые группки. Это выглядит театрально, надуманно – как на фоне свободы отношений между полами в англосаксонском мире или Скандинавии, так и по сравнению с тесно приникшими к своим избранникам андалузскими крестьянками или совершенно бесправными в мужском обществе гречанками.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю