Текст книги "Дневники Фаулз"

Автор книги: Джон Роберт Фаулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 58 страниц)

Уважение к чувству любви отсутствует у многих людей. Когда завязывается такой роман, как у нас с Дж., спать вместе считается современным, объяснимым, почти нормальным явлением. Каждый вечер сотни девушек знакомятся с мужчинами на танцах, а потом совокупляются с ними. Это животная связь, свободное действие, но при полном отсутствии воли. В нашем случае воздержание происходит по нашему желанию. Здесь больше свободной воли, чем следования запрету. Уважение к чувственной стороне любви – форма самоконтроля. Если можно что-то успешно противопоставить цинизму (а он в нашем абсурдном и относительном существовании становится естественной, спонтанной и потому в 1951 году распространенной реакцией), так это истинное уважение к любви. Веру в то, что любовь может принести нечто большее, чем чисто физическое наслаждение. Единственно подлинное – хоть, к сожалению, и временное – убежище. Истинную надежду.

Все это ex cathedra[176]176
  Вещание с кафедры (фр.).


[Закрыть]. Лично для меня звучит надуманно. Во мне не живет моралист. Но я могу постараться и направить практику на путь морали.

Старик, превозмогая боль, идет, прихрамывая и опираясь на две палки; у него не слишком чистые седые, отвисшие, как у моржа, усы; поношенный черный пиджак. Этот очень старый, немощный человек переходит мокрую после дождя улицу у «Кафе де ла Пэ». А мы двое, молодые, тайно прижимающиеся друг к другу бедрами, сидим в кафе и пьем кофе после ленча.

16 марта

Дж. Сегодня мы расстались на две недели. Это будет своеобразной проверкой. Не так давно я пережил затяжной приступ депрессии – казалось, надо мной сомкнулись морские волны и я лишь изредка, подобно дельфину, выныривал на поверхность, переживая резкие смены настроения, в том числе иногда и радость, но по большей части чувствуя себя больным. Джинетта вытащила меня оттуда, подарила надежду. Я все больше раскрываюсь перед ней, и хотя какая-то доля театральной аффектации в этом присутствует, в основном я искренен. Исповедь приносит невероятное облегчение. Я пытался объяснить ей, почему так одинок, рассказал о пропасти между мною и родителями.

Университетский ресторан закрыт с сегодняшнего дня. Висит объявление: «Студенческие талоны нигде больше не принимаются». Для меня это оборачивается серьезной финансовой проблемой: в других местах придется брать самые дешевые блюда. Теперь я уж точно никуда не поеду. У меня всего 10 тысяч франков до следующей выплаты, и, даже если я буду питаться скверно, 5 тысяч уйдет на еду. Экономия, экономия.

Вчера вечером я написал небольшой рассказ о «Кафе де ла Комеди». Короткий, без прикрас. Это будет опус 1, – надо все же вести учет своим сочинениям.

17 марта

Суббота. Невыносимое чувство одиночества, одолевают предчувствия. На ужин съел два яйца вкрутую, 50 граммов паштета, толстый ломоть хлеба (заплатив за все 69 франков) и выпил чашку какао. Пойти в этом городе некуда. Мучительная жажда общения. А ведь часто, когда я нахожусь среди людей, хочется быть одному. Никак не могу усадить себя за работу.

Концепция слезливости в трагедии. Можно сказать, сырость, пышная витиеватость, болезненность, раздумья заложены в самой природе трагедии. Только у греков была подлинная трагедия. Испепеляющая, сухая, единственная жидкость, единственный подвижный элемент в ней – кровь.

Т С. Элиот. Его мнения невозможно оспорить, и это бесит. Он как пробный камень для творчества. Его стиль – логический итог Флобера и Малларме. И все же он так и не осмелился сойти со своей вершины и ступить на тропу великих. В творчество он не вкладывал сердце и останется в литературе холодным каменным изваянием. Возможно, в этом он схож с Малербом[177]177
  Франсуа де Малерб (1555–1628) был придворным поэтом Генриха IV, сохранил свое влияние при Людовике XIII и кардинале Ришелье. У него была устойчивая репутация сторонника пуризма, отдающего предпочтение не эмоциям, а интеллекту.


[Закрыть].

21 марта

Сегодня после ленча серые, унылые облака исчезли и на яркой синеве неба показалось солнце. На востоке – дул легкий восточный ветерок – высоко и таинственно закрутились крупными завитками перистые облака, они напоминали колыхавшиеся замки или руку со множеством пальцев, тянувшихся к середине неба. Воздух свежий, солнце пригревает – чудесное сочетание. И я отправился на прогулку. Заново открывать местность. Вдоль долины Буавра к grottes de la Norée[178]178
  Пещерам Норе (фр.).


[Закрыть]. Долина тихая, но люди здесь живут. Сейчас она вся в зелени и искрится водой: Буавр разлился и затопил низины. Дорога шла вдоль русла реки, путь преграждали тополя и ольха.

Я вышел в три, и когда к пяти часам, пройдя пять миль, вернулся, изрядно уставший, домой, облака затянули длинными неровными полосами все небо. На прогулке необъятный простор, классически ясные, словно умытые пейзажи. На пути мне встречались женщины и дети, они несли букетики фиалок, примул, чистотела. Вдоль реки отдельными группками растет первоцвет. Первоцвет – замечательный пример артистизма природы; она более художник, чем натуралист. Эти цветы распускаются, излучая joie de vivre. Soleils d’or[179]179
  Радость жизни. Маленькие золотые солнышки (фр.).


[Закрыть]. Прекрасный миниатюрный символ весны. Простота и bon goût[180]180
  Хороший вкус (фр.).


[Закрыть].

Я живо реагировал на все, радостно ощущая связь с миром. Прекрасно сочетать в себе художника и натуралиста. Один восполняет недостатки другого, а вместе они усиливают впечатление от увиденного.

То был настоящий праздник природы. Однако на нем присутствовала старая крестьянка с огромным мешком; согнувшись, она рвала сморщенными руками весеннюю траву и запихивала в мешок. Это напомнило мне одно жалкое зрелище: жители здешних окраин сами подрезают ножницами траву в своих крошечных садиках. Проходя мимо таких французских домиков, замечаешь нищету, какой не увидишь в Англии: здесь люди все еще выполняют работу, которая в других местах является уделом только последних бедняков. В обычной французской деревне все еще сохраняется атмосфера ancien regime[181]181
  Прежних лет (фр.).


[Закрыть], когда жители еле сводили концы с концами. Почти феодальный уклад. Ничего похожего на прочность, чистоту и порядок английской деревни, где сохраняется пуританское самоуважение и не дающая унывать иллюзия независимости. То очарование, что все же есть у французских деревень, проистекает из их романского прошлого – плоские южные крыши, крытые полукруглой желто-красной черепицей. От этих крыш так и пышет жаром. Легкий налет восточной экзотики контрастирует с молодой зеленью предместья, эта зелень больше похожа на нормандскую или английскую, чем на средиземноморскую.

Эти два часа на природе были для меня чем-то вроде побега из ссылки. Я родился в городе и большую часть жизни провожу в городах. Пока. Странно, но мне не нужно часто выбираться из города. Однако иногда возникает ощущение, что не хватает воздуха, и тогда я срываюсь и сбегаю на природу. И там понимаю, что вернулся домой, потому что здесь меня окружает знакомая с детства живность. Я слышу славку-черноголовку в долине реки Буавр и знаю, что такую же славку я слышал как-то раз утром, лет девять или десять назад, в зарослях остролиста, когда ехал верхом вблизи Марлдона в Южном Девоншире. Каждый раз при звуках ее пения у меня возникает то же чувство, что и при встрече со старым другом. И так со всеми прочими живыми существами, кроме людей. Там, где различаешь индивидуальность, чувствуешь себя более одиноким среди незнакомцев, но и более счастливым среди друзей. Для меня прогулка на природе – встреча со старыми друзьями.

Возможно, это кажется сентиментальным. Наивным и пасторальным. Отдает пантеизмом восемнадцатого века. Но я глубоко уверен, что эти мои чувства принадлежат к разряду подлинных и не являются фальшивыми ни в каком веке. Как не являются и неуместными.

Питание. Я ем в «Шандрон д’Ор», небольшом ресторанчике в переулке неподалеку. За 150 франков здесь можно прилично поесть, я считаю, если можно заказать demie de blanc[182]182
  Полбутылки белого вина (фр.).


[Закрыть], то обед хорош.

22 марта

Я опять чувствую себя одиноким. Не знаю никого в этом городе. С несколькими здороваюсь и прохожу мимо. Не с кем назначить встречу. Никто не зовет меня в гости. Здесь я нашел только Джинетту. Виной всему моя холодность. Предварительные этапы дружбы вгоняют меня в тоску. Если я не могу держаться с людьми просто, то теряюсь, становлюсь надменным и скучным. Ненавижу, когда нужно думать, что сказать, стараться быть забавным, улыбаться. Единственный человек, с которым я умею быть неискренним, – я сам. А потом, я заметил, что людям со мной скучно. Tant pis[183]183
  Что поделаешь! (фр.)


[Закрыть]. Могу лишь сказать, что Пуатье город живых мертвецов.

Писал до двух утра пьесу «Отделение номер один». За день – 7 тысяч слов – весь черновой вариант второго действия. Ужасно устал. Замысел возник пятнадцатого, на этот раз времени я не терял. Много мыслей, они переполняют меня. Но я научился не радоваться слишком рано. Пьеса в двух действиях. Уже готова. Осталось написать подходящий пролог, который я уже набросал.

Пасхальное воскресенье, 25 марта

Холодный, ветреный день. Я ездил на велосипеде в Лигуж, чтобы послушать пасхальную службу в старинной церкви[184]184
  Лигуж – небольшой городок в восьми километрах южнее Пуатье. Расположенная там приходская церковь XVI в. входит в состав аббатства Св. Мартина, основанного в 361 г.


[Закрыть]. На службе было много народу – местные крестьяне вперемежку с туристами. Мне по душе непринужденная обстановка на католических службах; нравится, как общаются люди: они не столько принимают участие в службе, сколько глазеют на происходящее. В них меньше смирения, чем в их протестантских собратьях.

Как принято на Пасху, в церковь прошествовали процессией монахи из монастыря. Монах в белом одеянии, с митрой, за ним еще два монаха, затем сам настоятель монастыря – дородный, напыщенный, исполненный чувства собственного достоинства, он производил внушительное впечатление; его сопровождали два монаха, священники в белых одеждах, расшитых золотом, и монахи в черных одеяниях. Многие из них были высокого роста. Неспешно проходили они мимо в странном ореоле тайны и величия. Многие производили впечатление культурных людей, лица хранили светское выражение d’un certain âge[185]185
  Присущее определенному возрасту (фр.).


[Закрыть]. Однако тонзура и монашеская ряса сводили их к одному возрасту, одним устремлениям. Один монах особенно выделялся – высокий, тучный мужчина лет шестидесяти с внешностью богатого бизнесмена или генерала. Служба продолжалась долго – много сложных ритуальных действий и незамысловатых песнопений. У настоятеля был необычный глухой голос – казалось, он шел со дна большой бутыли, поднимаясь по узкому горлу к сморщенным губам.

Из церкви они выходили один за другим, все в полных парадных одеяниях; настоятель – в митре, с епископским посохом в руках – останавливался и благословлял верующих, особенно детей, протягивая перстень для поцелуя. Величественная фигура – тяжелая челюсть и стальные выразительные глаза. Словно земная и небесная силы воплотились в одном человеке. Надо сказать, я не часто испытываю ощущение полной власти надо мной другой личности.

31 марта

Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Я собирался много написать здесь. Но приехали члены ДООУ[186]186
  Драматическое общество Оксфордского университета.


[Закрыть], внесли много суеты, и у меня ни на что не осталось времени. Эти особые дни в жизни каждого человека теряют свою особенность, если человек одинок. Чтобы создать миф, нужны двое – даже если речь идет о двадцатипятилетии.

В прошлом месяце начал осваивать новую поэтическую форму. Очень экономную, внутренне напряженную, с привлечением старых слов и фраз, точную, правильную, с редкими и небольшими взрывами рифмы и музыки. Малларме был прав, когда говорил о значении интервалов и выделении главного. Экономия и подчеркивание характерного. Теперь осталось найти подходящий прозаический стиль. Вольтер, Свифт. В живописи я проделываю тот же путь, борюсь с нудной детализацией и разгулом красок. Так я удаляю сорняки моей врожденной сентиментальности и многословия.

1 апреля

Дж. Как быстро я ее забываю. За две недели я почти забыл, что она нужна мне. Ее возвращение мало взволновало меня. Мне нравится быть свободным, одиноким, несчастным, но честолюбивым. Не думаю, что смог бы хранить в браке с Дж. супружескую верность. Сегодня я познакомился с прелестной девушкой, дочерью управляющего одного из крупных местных банков. Любопытно, что именно встреча с ней заставила меня много думать о Дж. – и всякий раз не в пользу последней. Тридцать первого я получил от нее поздравительную открытку – очень мило с ее стороны. Хотя сама открытка чудовищна! Текст глупый, но не настолько, чтобы быть забавным. Хотя, будь у нее внешность дочери банкира, думаю, я бы ей все простил. Красота жаждет beaucoup[187]187
  Многого (фр.).


[Закрыть]. И накапливает самым циничным образом.

ДООУ. Пришлось пригласить кое-кого из них на ленч. Как же мне скучно с ними, этими юными звездами Оксфорда! Все еще звезды, все еще юные. Неприятный юноша из классической школы, Дэвид Томсон, носит очки, держится вызывающе, просто отвратительный. Говоря о постановке, три раза употребил выражение «в духе Хелпман», откинувшись в кресле и поглядывая по сторонам – все ли слышали? Высокая полная девушка, готовая в любой момент прыснуть от смеха, говорит на сленге, из актерской студии. Молодой еврей, энергичный и дружелюбный. Вышел из окружения, которое я покинул. Все они остались позади. Тони Ричардсон, режиссер-постановщик, – высокий, нервный, экзальтированный, во многом похож на большого ребенка. Не фальшивый. Безвольные рот и лицо, однако умен, хорошие глаза[188]188
  Тони Ричардсон (1928–1991) в то время последний год находился на посту президента ДООУ. В своих мемуарах он вспоминает эту поездку: «Мы разыгрывали в провинциальных городах великие пьесы, перед спектаклями я произносил по-французски вступительную речь – экстравагантную и высокопарную («Nous coeurs toq-toquent ensemble» – «Наши сердца бьются в унисон»), и никто не сомневался, что я пьян».


[Закрыть]. Саймон Ли, стройный, энергичный, но довольно легкомысленный администратор. Мне он нравится. Очень живой, темпераментный, переменчивый, наивный и ребячливый, полон энтузиазма. Кажется, он многих знает. Говорит без умолку. Однако я не полностью ему доверяю. Этот обаяшка никогда сознательно не обманет тебя, но из-за его разболтанности могут быть неприятности.

Помощник электрика – неряшливый молодой человек, вечно грязный и плохо одетый. Весьма неотесанный, говорит только об электричестве и осветительной технике. Зубы торчат изо рта, как у кролика. Каково было мое удивление, когда я узнал, что он второй сын лорда Роузберри. Виконт Праймроуз. Ездит здесь на новом дорогом автомобиле, на нем и перевез из Англии всю электроаппаратуру. Невозможно представить, чтобы кто-то еще мог так решительно выпасть из своего круга.

Я пошел с ними в театр Колледжа иезуитов, чтобы позаимствовать там реостат. Мы попали как раз на середину мистерии, и, пока обсуждали за кулисами наши дела, со сцены пришел Иисус Христос – именно так его и представили. Но нас слишком занимал разговор, и мы только кивнули, чем вызвали божественное недовольство. Он ушел в парике и ночной сорочке, не скрывая своего раздражения.

Мы и дальше продолжали охотиться за реостатом, пытались разыскать директора местного театра. Я тщетно искал его по двенадцати разным адресам, пока не застал в торговой палате. Никакого реостата я не получил. Но его фамилия – Бремон – и название реостата по-французски – la rhéostat – навсегда останутся в моей памяти.

3 апреля

Неожиданная удача. Просидев в Пуатье все праздники по финансовым соображениям, я сегодня обнаружил, что мое жалованье повысилось на 7 тысяч. И еще, что мне задолжали за последние месяцы 28 тысяч франков. Сколько радости могут принести небольшие деньги! Я немедленно купил полное собрание стихов Валери.

Также я пошел справиться относительно моего будущего (как будто будущее – это вещь, за которой можно пойти и что-то о ней выяснить). Как обычно, после нескольких практических вопросов ценность моя как работника резко снизилась. В мою пользу свидетельствовало только хорошее знание французского. Но в этой конторе хотя бы работал доброжелательный и приятный мужчина, Марион. Он был совсем не похож на рационального и дерганого Джона Тэннера из Оксфорда. Нельзя отшвыривать людей, как футбольный мяч. Марион пообещал представить меня grand commerçant de vins[189]189
  Крупному торговцу винами (фр.).


[Закрыть]. Я уже представляю себя в качестве агента коньячной фирмы. Мне это нравится. ДООУ все еще здесь. Им постоянно чего-то надо. Живого попугая, акушерские щипцы, плетеную вазу для фруктов. Надо сказать, что мне даже приятно часто их видеть. Будто возвращаешься к былой манере общения. Все, что они говорят, всегда необычно и эпатажно. Для тех, кто не учился в Оксфорде, отдает показухой. Так называемый стиль избранных.

ДООУ играют пьесу Уэбстера «Герцогиня Амальфи» в средневековом Дворце правосудия. Очень эффектно смотрятся одеяния на фоне камня, загадочные жесты. Сама пьеса мрачная, патологическая. В ней присутствует мелодраматизм, но стиль возвышенный. Постановка несколько сыровата, но создана энтузиастами и подчас даже заумна. Во всяком случае, лучше спектаклей обычных профессиональных французских трупп. На мой взгляд, лучше всех играли Хью Риксон в роли Фердинанда и Найджел Дэйвенпорт в роли Кардинала.

6 апреля

Дж. Визит оксфордской труппы странным образом высветил ее образ. Стал заметнее ее провинциализм. Теперь меня раздражает то, что раньше устраивало, – отсутствие элегантности, черный южный юмор. Провинциальный акцент. И особенно бесит постоянная мелочная ревность к другим девушкам. Она всегда говорит о них в уничижительных, ядовитых выражениях, когда ей кажется, что я ничего не имею против этого. Ей хочется отгородить нас от всего остального мира. «Они или я» так она ставит вопрос. Я этого не терплю, так же как и ее неучтивости. Физически она перестает меня интересовать. Мне с ней душно, я чувствую пресыщение. И еще она плохо одевается.

Как-то мы провели с ней целый вечер – гуляли по окраинам и спорили. Мне было скучно, я слушал ее равнодушно, а под конец стал попеременно то утешать, то вызывать ее гнев. Джинетту раздражало, что ей приходится играть роль второй скрипки. «Если ты думаешь, что можешь бросать меня (имеется в виду то время, когда у нас гостили члены ДООУ), а потом приходить снова, когда ты пожелаешь…» – и так далее, до бесконечности. Абсурд чистой воды. Все эти ссоры и ворчание по пустякам кажутся мне пустой тратой времени, инфантильными штучками.

До какой-то степени секрет взаимного понимания кроется в том, чтобы понять, когда можно сбросить маску. Мы оба скрывались под маской иронии и не сбросили ее в одно и то же время. В браке чрезвычайно важно чувствовать момент. Знать, когда раздеться – нравственно и физически. Это искусство недоступно Дж. Она ждет, что за ней будут постоянно ухаживать, в каком бы мрачном настроении она ни пребывала. Если бы она могла понять, что все хорошо до поры до времени. Наступает момент, когда ухаживание, та же охота, перестает доставлять удовольствие. И даже лесть не заставит вытащить ружье из стойки.

12 апреля

Работа здесь вызывает у меня чувство вины. На одну мою лекцию, которую я планировал прочитать в этом семестре, никто не пришел. На мои семинары по разговорной практике ходит мало студентов. Несмотря на весь свой цинизм, я чувствую, что мне оказывают неуважение, подвергают остракизму. Меня раздражает, что Лео приходится рекламировать мои лекции как свои. Я слишком эгоцентричен, чтобы быть хорошим педагогом.

15 апреля

Экскурсия по замкам Луары. Прекрасный весенний день, теплый и в то же время свежий, на небе ни облачка. Автобус заполнили иностранные студенты, преимущественно англичанки, были и американцы. Дж. поехала со мной. Как только мы отъехали, англичанки запели и пели непрерывно всю дорогу до самого нашего возвращения.

Мне не нравится туризм. Я пресыщаюсь красотой так же быстро, как и едой. Возможно, поэтому я не способен долго заниматься творческой работой. Помимо всего, пресыщение – великолепный критерий отбора. К тому времени, как мы добрались до Азе, только безусловные шедевры могли заставить меня дважды взглянуть на них. В этом я вижу аргумент в защиту творчества, оправдывающий мою лень, но не уверен, что такая аналогия верна на все времена.

Сумасшедший вечер. Весь город en gala[190]190
  Охвачен праздником (фр.).


[Закрыть]. По улицам движутся процессии, оркестры; музыканты – обычно мужчины – играют отвратительно, рядом изображают живые картины, прыгают шуты. Уровень жалкий, но энтузиазм бьет ключом. В Пуатье так мало развлечений, что люди трогательно жаждут веселья и готовы аплодировать самым неумелым клоунам.

Позже с Дж. – на одном из наших ночных маршрутов. Мы углубились в темный переулок и там стали ласкаться и обжиматься. На днях она позволила ласкать ее ноги по всей длине, а потом и все остальное. Она все время повторяла:

– Tu n’as pas le droit[191]191
  Ты не имеешь права (фр.).


[Закрыть], – но сопротивляться не могла.

В темном переулке я забрался к ней под юбку и снова стал ее ласкать. В этом было нечто животное, атавистическое, но я не мог сопротивляться желанию. Какой контраст по сравнению с моей обычной жизнью, всем моим образованием, положением джентльмена и англичанина. Позже, у залитой лунным светом реки, облокотившись на парапет, мы час или больше говорили о наших отношениях, избегая упоминания о браке. И остановились на распутье: либо надо расходиться, либо стать настоящими любовниками. Нас мучили весна, полнолуние и наша собственная плоть. Вдали заливался соловей. Если б она позволила, я бы ее взял. Но мне не хотелось завязывать связь, которую невозможно было бы разорвать. Плотская близость непременно породит страхи, обязательства. В отношении будущей жены у меня есть честолюбивые планы. Однако иногда кажется, что именно Джинетта – то, что надо. Любовница, друг, француженка, с ней я могу говорить обо всем. Думаю, будь у меня деньги, стоило бы на ней жениться и позабыть о своих амбициях. Все амбиции преходящи и быстротечны, они – порождение плоти, а ведь со временем мне придется перебраться в вечность.

2 мая

Дж. Отношения становятся невыносимыми. Порывы нежности и физического влечения сменяются периодами напряженности, отвращения и дурного настроения. Вчера мы весь день провели вместе, были счастливы, нежны друг с другом. Пили у меня чай, лежали обнявшись на кровати, я читал ей кое-что из моих «Бессвязностей», написанных в Коллиуре[192]192
  Коллиур – прибрежный город на юго-западе Франции; Дж. Ф. был в нем летом 1948 г. (см. Введение, с. 11). «Бессвязности» – так он называл свои дневники.


[Закрыть]. Потом пошли в кино смотреть фильм Офюльса. Домой возвращались под проливным дождем. Капли стучали по зонтику, она опиралась на мою руку, крепко, нежно. День, озаренный мягким светом.

И вдруг сегодня за ленчем она неожиданно поднялась из-за стола и, не сказав ни слова, вышла, и после я не нашел ее ни в одном из наших кафе.

На этот раз виноват был я. За столом я говорил только с Филиппом, и тогда она встала и ушла. Был бестактен – Джинетта спросила, как я провел утро, а я не поинтересовался, как провела его она. И еще отдал другому человеку книгу, которую прежде обещал ей. Для меня одно из проявлений настоящей близости – когда ты можешь молчать, витать в облаках, говорить с другими людьми, постоянно чувствуя любимого человека рядом, и этого для тебя достаточно, потому что ты знаешь: все остальное – чужое.

Книгу я отдал зря. Мне следовало тут же выйти за Джинеттой, но у меня замедленная реакция. Или, точнее, я не сразу понимаю, что виноват.

И еще французский. Трудно быть учтивым, когда мысленно выстраиваешь каждую фразу.

Это рождает во мне чувство неудовлетворенности. Но здесь есть и позитив. Фразы менее эмоциональны.

Я эгоист. Джинетта говорит, что я люблю и ласкаю ее только для своего удовольствия. Это почти правда. У меня нет слепой преданности. И все же я не знаю, есть ли во мне этот цинизм Ларошфуко. Интересно, другие люди так же непредвзято себя анализируют?

Даже жесткость моего цинизма и нигилизм в какой-то степени наигранны.

Как всегда, все путает мое эстетическое чувство. Оно властно во все вторгается, царя над моими мыслями, мечтами, поступками. Джинетта недостаточно красива. Я заслуживаю лучшего. Она не любит музыку. Плохо знает искусство. Неважно одевается. Она темпераментна, напориста. (Она говорит: «Ce qu’il te faut, c’est une caniche»[193]193
  Кто тебе нужен, так это пудель (фр.).


[Закрыть]. Она права. В моей жизни большой дефицит любви, и потому я хочу, чтобы меня по-настоящему любили, даже мои недостатки.) Она отказывается признать подчиненную роль женщины. Ей это важно. Женщина помудрее даже не задумывается над этим. Она понимает, что это не имеет никакого значения.

Но она милая, надежная, теплая, любящая, постоянная; даже вульгарность кажется в ней почти добродетелью. Она была бы опорой.

Однако могу ли я смириться с ограничениями? Кроме того, встает вопрос о совместных расходах. Впрочем, я могу подождать.

Даже если бы я очень хотел жениться, надо признаться, что для этого у меня нет ни денег, ни положения, и перспективы самые неопределенные.

Она ненавидит во мне переход от страсти наедине к холоду на людях. Но для меня общество всегда было чем-то, чего надо опасаться. В личной жизни – если она у меня появляется – я раскрепощаюсь. Джинетта не верила, что англичанин может быть таким нежным в ласках. Для нее эта раздвоенность кажется чем-то бесчестным. Лицемерием.

Мне же проще быть холодным на людях, чем нежным наедине. Это дефект моего темперамента и воспитания.

Кроме того, у меня необычное чувство времени. Все мне кажется относительным. Один день я с ней ласков, другой – холоден, потому что такое поведение заложено в истинной природе сложившихся обстоятельств. Эти обстоятельства для меня не связаны между собой, и у меня нет доказательств, что каждое имеет длительность, то есть прошлое и настоящее. Меня не очень волнуют общие тенденции, я предпочитаю жить сегодняшним днем или уходить в прошлое.

Я понимаю, что других людей мое отношение может ранить или разочаровать. То я охотно разговариваю с ними, то прохожу мимо, даже не глядя в их сторону. Я и сам не понимаю, почему так происходит, – просто это почему-то кажется более естественным и более искренним. Возможно, просто лень. Я слишком ленив, чтобы притворяться.

Я не готов постоянно смазывать шарикоподшипники. У меня не хватит на это масла. Ненавижу приносить жертвы. Этому мешает мое высокое мнение о себе, его постоянно поддерживают мечты о будущем. Если же я впадаю в самоуничижение, то признаю его пользу. Моя гордыня не знает предела. При всей моей чувствительности, ранимости, склонности к унынию она непобедима.

Думаю, об этом следует помнить.

По-прежнему бывают периоды, когда писать не могу. И тогда возникает желание послать все к чертям, начать упорно трудиться, сделать финансовую карьеру, по возможности разбогатеть и просто наслаждаться искусством. То есть стать в жизни деятелем и не пытаться прививать новые вкусы. По правде говоря, мне надоело быть «будущим писателем».

Все чаще задумываюсь о супружеской жизни. Трачу много времени, размышляя, хочу ли видеть Дж. своей женой. Непонятно, нужно ли решать эту проблему в субъективном состоянии влюбленности – когда мы близки, а вокруг полоса отчуждения, – или в объективном состоянии отчуждения. Вчера вечером на танцах я не мог не отметить, как много девушек красивее Джинетты. Частично это связано с привычкой, реакция на нее. Но со сколькими из них смог бы я достичь такой духовной близости, чувства товарищества?

Сегодня я подстригся. И, глядя в зеркало парикмахера, испытал привычное чувство неполноценности. Я кажусь себе слишком тяжелым, флегматичным и очень некрасивым. Думаю, мне даже повезло с Джинеттой. Если бы мы поженились, то был бы апрельский брак – ливни сменялись бы ярким солнечным светом. Если бы только дожди не зарядили надолго.

Хотя у меня появились новые мысли по поводу собственного творчества, хочу начать с общеизвестных вещей.

Мне кажется, Кафка и Камю установили новую границу. Они докопались до сути вещей и обнажили одну важную истину. Абсурдность и бесполезность всего. Конец бессмертия. Все наши действия носят временный характер. Единственная «жизнь после смерти», которая может существовать на пространственно-временном уровне, – это повторение той, какую мы знаем. Действительно, даже после смерти мы не можем выйти за пределы прожитой нами жизни.

Всякая надежда отсутствует, жребий наш жалок, поэтому нам остается лишь попытаться сделать его менее жалким. Это отражено в понятии «espoir»[194]194
  Надежда (фр.).


[Закрыть].

Другими словами, мы выбираем «искусство ради Weltanschauung»[195]195
  Мировоззрения (нем.).


[Закрыть], так как ясно, что мир и жизнь с философской точки зрения не имеют никакого значения. Это точка отсчета.

Итак, искусство должно развлекать и искусство должно снимать боль, успокаивать. Это относится к сфере фантастического и романтического, прекрасного, необычного.

Но каждое из этих новых «espoir» произведений – своего рода апострофа, внушающая, что «мир не имеет смысла, но…». В других сочинениях вообще нет попыток отрицать весь ужас существования. Есть только факелы в темной пещере. Но о пещере нельзя забыть. Никакие факелы тут не помогут.

12 мая

Понапрасну трачу здесь время. Нужно писать с лихорадочной быстротой. Вместо этого работаю от случая к случаю. По сути, у меня нет учеников: обычно ходят человек десять, не считая одной общей лекции.

Идеи и темы бродят в голове, но дальше этого не идет.

Недавно вечером я четыре часа провел у насыпи близ реки – там разбит небольшой парк, – целуясь и обнимаясь с Дж. Я ласкал ее всю, и она не противилась моим ласкам. Их пылкость и необузданность в конечном счете закончились, как обычно, ничем. Сырая холодная трава, грохот составов на расположенном неподалеку железнодорожном мосту, молодая луна, скрывшаяся за тучами. Под конец, когда минула полночь, мы, продрогшие и усталые, заговорили о браке.

У меня никогда не будет денег. Расставшись с Дж. на месяц, я обязательно захочу жениться на ней. Если бы сочинительство было для меня рутинным, каждодневным делом… Но я не могу писать без желания. Если стану себя насиловать, только все испорчу.

Нужно получить постоянное место преподавателя и жить в надежде на лучшее. Однако ожидать худшего.

В двадцать пять лет я не создал ничего заслуживающего публикации. Все, мною написанное, либо вторично, либо несовершенно по замыслу или воплощению. Я не знаю, кем хочу стать. Однако явно не способен быть тем, кто может примирить имеющиеся у него разные устремления. А время неумолимо подпирает. Скоро я останусь совсем без денег и буду вынужден искать работу. Все, что выходит из-под моего пера, вызывает у меня отторжение – часто прямо при рождении. Поэтому нелогично с моей стороны сохранять непробиваемый оптимизм по поводу собственного будущего.

Как медленно приходит опыт! Как долго приходится ждать, пока сформируется характер!

19 мая

Иногда мои идеалы оборачиваются против меня. После обеда мы с Дж. пошли в «Пуатье-пляж», прибрежный парк, взяли напрокат лодку и поплыли вниз по течению. На Джинетте были некрасивые босоножки, они постукивали при ходьбе. Река была спокойная, зеленоватые воды медленно струились меж молодой зелени садов. Голубоватые тихие сумерки, свежесть и благоухание вечера. Смеркалось, в воздухе разлилась прохлада, светила полная луна, и никого, кроме нас, на реке. Потом мы пошли в парк Блоссак, там проходит ярмарка. Сотни людей, торговые палатки. Все это, вместе с ее ужасными босоножками, подействовало на меня сокрушительно. На открытой эстраде шло представление, в нем участвовали третьесортные местные артисты. Вокруг стояли люди и глазели на происходящее, посредственность созерцала посредственность.