Текст книги "Дневники Фаулз"
Автор книги: Джон Роберт Фаулз
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 58 страниц)
В каком-то смысле ссоры отражали нашу любовь к ним. Неужели современным людям для полного счастья необходимо конфликтовать, спорить? И борьба полов добавляет остроты в нашу жизнь? Я мог прогнозировать наши ссоры. Несколько дней счастья – и вот мы уже яростно сцепились из-за какой-нибудь эстетической проблемы, не стоящей выеденного яйца. Сначала слова, потом обиженное молчание, примирение, всегда инициированное мною (никогда не даю полностью вовлечь себя в предмет спора, относясь к происходящему как к психологической болезни, которую надо лечить как можно скорее), слезы, нежные объятия – они, без сомнения, нравятся обоим. У Э. – катарсис, у меня – чувство превосходства.
Мы были так сильно влюблены, что эти ссоры казались нормальным явлением. В другое время я сердился на Э. из-за ее нерешительности в отношении нашего будущего кто знает, что она предпримет, – и из-за ее чувств к Р. и Анне. Были и прочие источники напряжения – какие-то материальные вещи, смены настроения, раздражение. Но надо всем царила любовь, и мы часто были веселы, счастливы и всем довольны.
* * *
Отец спорит, хвастается, говорит свысока. Странные взгляды – викторианские, в духе Хаксли, старомодного протестантского вольнодумца[457]457
Дж. Фаулз имеет в виду Томаса Генри Хаксли (1825–1895), деда Олдоса и Джулиана, профессора естествознания в Королевском горном институте, последователя Дарвина. Он написал несколько значительных трудов по вопросам эволюции, религии и философии.
[Закрыть]. Реформирование веры, модернизация церкви и т. д. Любители поговорить должны проявлять осторожность: они ведь не слышат другие мнения, и, следовательно, у них нет возможности для развития, к тому же они отталкивают слушателей. Искусство беседы подразумевает умение слушать. Отец может сказать: «А теперь перейдем на личности», – как будто любой спор между людьми не носит личного характера. Мне все труднее принимать споры за чистую монету. Я вижу, что в отце говорит комплекс неполноценности. Для меня в споре всегда маячит еще одна точка зрения, тема для будущего спора.
Какая огромная дистанция отделяет меня от 1946 года! Нашел сегодня старый дневник. Записи такие наивные и ребяческие, что это пугает. Например: «27 декабря – потратил день на поход к дяде С.[458]458
То есть дядя Стенли. См. Введение, с. 8.
[Закрыть] в Рошфор. Еле дотащился. 28 декабря – ходил на охоту никаких трофеев. 29 декабря – поездка в Помпей по вопросу демобилизации. 30 декабря – встретил Добби. Демобилизован. Ужасное возвращение». Какое косноязычие!
Славная жизнь. «9 января. Марш-бросок через Дартмур – жуткий ветер и дождь. Промок до пояса. Добравшись до места, постарались развести огонь под дождем. 10 января. Чокка. Возвращение по компасу ночью – были в Терлстоуне в 3 часа. При инспектировании с меня сорвали одну полоску – излишество». Полная неспособность соответствовать образу курсанта военного училища, будущего офицера – единственно подкупающая черта в этих записях[459]459
Дж. Ф. вступил в ряды Королевского военно-морского флота в конце 1944 г. и после шестинедельной основной подготовки в Диле завершил офицерскую учебу в Терлстоуне (Девоншир). Он вспоминал о своей неспособности «думать на ногах» во время занятий по физической подготовке и слова старшего офицера, заметившего, что из него выйдет плохой морской офицер. Однако он вполне успешно прошел курс обучения и стал офицером военно-морского флота в июле 1945 г.
[Закрыть].
«15 января. Вечернее боксирование[460]460
Боксирование продолжалось три минуты.
[Закрыть]. Меня немного поколотили». Жестокая практика. «16 января. Офицерская пьянка в «Гризл-клаб». Я остался трезвым, но большинство офицеров напились».
Искусство. «21 января. «Ключи от королевства» – отличный фильм».
«25 мая. Поездка в Абботсбери с Бобом П. (Пейном) – табак от смотрителя за лебедями».
Преодолею ли я когда-нибудь свое прошлое? Писать такое в двадцать лет!
27 октября
Мы вновь встретились в Лондоне, в Паддингтоне; встреча напряженная – словно заново узнавали друг друга. Удивительно, но можно постоянно о ком-то думать и в то же время уже через неделю увидеть в этом человеке перемены. Поехали в Бейзуотер и там, в гостинице, заново открыли тела друг друга, испытали радости любви. С Э. невозможно соскучиться – она с поистине волшебной быстротой превращается из дурнушки в красавицу. Проведет щеткой по волосам, изменит позу или одежду. Она ни на секунду не забывает о собственной внешности – черта невыносимая в некрасивой женщине и пленительная в красотке. Идет непрерывное кокетство.
Ужасная нервотрепка в Лондоне, связанная прежде всего с поисками квартиры. Бесконечные осмотры, агентства, витрины с объявлениями, телефонные звонки, поездки в метро, еда на ходу, вечерняя усталость, нарастающее чувство безнадежности. Лондон – вечно затянутый туманом, грязный, зловонный, огромный и бездушный – привел меня в смятение. Человек в нем одинок, и это пугает. Мы обратились в два агентства, там нам дали список квартир и взяли задаток. Однако ни одна из них нам не подошла. Э. измученная, нервная, раздраженная – как я теперь понимаю, моим безразличным отношением к выбору квартиры. Но у меня, сельского жителя, поклонника света, открытого пространства, Лондон вызывает клаустрофобию, ощущение слепоты, и потому каждую комнату я готов воспринимать как убежище. Деньги заканчивались. Работы у меня не было. И над нами маячила тень Роя. Он, наша нечистая совесть, не отставал, шел по пятам, на него можно было наткнуться на улице. Отвергнув квартиры в Белсайз-парке – этот район мы возненавидели – и Хэмпстеде, мы вернулись в Ноттинг-Хилл-Гейт, согласившись на небольшую комнату, от которой отказались в первый день поисков. У нее есть преимущества: расположена в центре, довольно уютная – это особенно важно в Лондоне, где нужно обособиться от серого, холодного, агрессивного мира за окном, – находится в тихом месте. И, снова замечу, не на окраине. Ох как ужасны лондонские окраины! Ненавижу Лондон, ненавижу ощущать себя в нем бедным. Можно быть бедным в Париже, Эдинбурге, других городах, но только не в Лондоне.
У нас были счастливые минуты, но не так уж много. Воскресный день в Хэмпстед-Хит, трава, ощущение того, что ты за городом, обыватели, гуляющие у прудов, красновато-голубая дымка вдалеке. Хорошие фильмы.
Тем не менее мы постоянно ощущали вмешательство рока в нашу жизнь. Невозможность где-то осесть, относиться к чему-либо как к постоянному. Каждый день как последний. Нас разыскал Рой, позвонивший в агентство, где мы оставили наш адрес. Кажется, Анна была очень больна; она, психологически отброшенная в прошлое, действительно превратилась в малютку. Э. нужно было ухаживать за ней. Мучительные дни. Видел раз Роя; он всем недоволен, задирался, упрямился, от него исходило зло. Я ссорился с Э. Иногда приходила мысль: а что, если тут мое освобождение – покончить разом с тяжелой ситуацией, Лондоном, а может, и с самой Э. Несколько раз я принимал решение уехать, однако в последний момент пасовал. Яростно спорил, приводил доводы против викторианского, темного образа жизни Роя. Э. много рассказывала, как Рой ее воспринимает, – он всегда хотел видеть в ней почтенную женщину, матрону, хозяйку дома, мать. Ему претило ее легкомыслие («фривольность»), даже ее юность. Во многих отношениях Рой – старомодный викторианец с устаревшими взглядами на секс и мораль, однако что до денег и выпивки, тут он дает слабину. Неприятие легкомыслия и тяга к невротическому возбуждению. Мрачное, суровое понимание долга и в то же время никакого чувства ответственности. Фантастический эгоцентрик. Возможно, Э. поступила неправильно, оставив Анну в то время, когда та лежала в больнице. Но ведь именно Рой вынудил ее принять это решение (поставив свои проблемы, как всегда, на первое место), когда не пошел на компромисс и не разрешил отправить Анну на север. Вместо этого Рой забрал Анну к себе, однако плохо о ней заботился и в конце концов обратился к Э., требуя, чтобы она взяла ребенка; он обвинял ее в жестокости. Можно сказать, что Э. оставила двух больных детей.
Э. встречалась с Роем два или три раза, она колебалась, не зная, как поступить. Тогда Рой предъявил ультиматум – или она берет Анну, или он подает на развод. И это в то время, когда он без конца повторял, что не собирается оказывать давление на Э., играя на ее материнских чувствах. Он держал Анну в доме неделями якобы только для того, чтобы передать ее Э. Элизабет разрывалась между нами – то она выбирала меня, то Анну. Мы пережили несколько ужасных дней. А потом Э., скрывая печаль под веселой маской, выбрала наконец меня. На следующий день Р. должен был увезти Анну на север, к своей сестре. Рано утром зазвонил телефон. Подруга Бетти озабочена состоянием Анны: девочка так изменилась, она серьезно больна.
– Казалось, звонил сам ребенок, – сказала Э.
Она позвонила Р, который уже собирался ехать на Юстон-стейшн, поехала к нему и согласилась взять Анну к себе.
Все произошло так внезапно, ужасно – как на сцене. Если бы не этот звонок… Я чувствовал, что он пришелся как нельзя кстати и был частью плана. Рой неразборчив в средствах и стремится любой ценой вернуть Э.
Мы последний раз пообедали вместе, объяснились с квартирной хозяйкой. Выпили по джину, погуляли в парке, дошли до круглого пруда. Опавшие листья, тлеющие костры, зимняя одежда, бледное солнце. Мы слишком подавлены, чтобы проявлять хоть какие-то эмоции, у нас не было времени приспособиться к новой ситуации. Внезапно я осознал, что не хочу с ней расставаться – это будет катастрофой. Такси, слезы – да и раньше было пролито много слез, – последнее прикосновение, и вот я выхожу на Бейкер-стрит, а она едет дальше, к Юстон-стейшн. Долгий путь домой – я опустошенный, на грани отчаяния.
Но долго пребывать в отчаянии мне не пришлось. На следующее утро я поехал в Эшридж на собеседование[461]461
Эшриджский колледж гражданства размещался в большом особняке вблизи Беркамстеда (Хартфордшир). Основан Консервативной партией как специальное учебное заведение для взрослых в 1929 г. Примыкающий к нему институт благородных девиц создан в 1950 г.
[Закрыть]. Там освободилось место преподавателя. В каком-то смысле мне повезло. Хоть немного отвлекло мысли от Элизабет. Предварительное собеседование со спонсором в Лондоне. Высокий, внушительного вида, учтивый магнат – серый шелковый галстук, огромная сигара, красная гвоздика в петлице черного пиджака. Держался со мною добродушно-грубовато, я же вовсю демонстрировал независимость. Не горя желанием работать в институте, где заправляют тори, я не скрыл своих социалистических пристрастий и того, что я атеист. Видимо, не очень ему понравился. И он мне тоже.
Еду в Эшридж в обществе еще одного кандидата. Уродливый готический особняк в красивейшем парке. Похоже на декорации из «Гражданина Кейна» – просторные, роскошные холлы, венецианские потолки, зубчатые стены. Это не в моем вкусе. Но прекрасные парки и сады тронули мою душу сельского жителя. Собеседование носило неформальный характер. Присутствовали: Питер Сатклиф – рослый, умный, молчаливый, робкий молодой человек – тот, кто покидает это место; Джон Кросс, серьезный старший преподаватель; Л.Г. Саттон, пожилой грубоватый экономист с темными, оценивающими собеседника глазами. И адмирал, сэр Роджер Бойд[462]462
Правильно – адмирал, сэр Денис Бойд (1891–1965). Он был 5-м морским лордом во время Второй мировой войны; вышел в отставку в 1949 г.; с 1950 по 1957 г. – директор Эшриджского колледжа.
[Закрыть]. Мне он пришелся по душе. Небольшого роста, крепкий и, несмотря на обворожительные манеры, суровый, волевой человек. Мимо пробегали девушки из выпускного класса – отпрыски богатых фабрикантов. У каждой на лацкане фирменный знак школы. Это мне не понравилось. Но положение обязывает.
Адмирал предложил мне работать у них и рассказал при этом историю, как председатель комитета по Дальнему Востоку в палате общин ухитрился быть одновременно директором одной китайской фирмы да еще с плохой репутацией.
Теперь не знаю, как быть. Мне нужна работа, и, если отвлечься от того, что Эшридж – глухой остров и вся ситуация (удаленность от финансирующей организации) очень напоминает пребывание на Спеце, эта работа хорошо оплачивается и оставляет много свободного времени. Но тогда я теряю Э.
Я не стремился получить это место; думаю, потому его и получил. Был искренним. Сыграло роль и то, что я служил в военно-морских войсках, играю в крикет (леди Б. – дочь морского офицера, а адмирал – страстный любитель крикета), окончил привилегированную школу, джентльмен и так далее.
Снова в Лондоне. Весь день работал в Национальном историческом музее, с головой погрузился в занятия; при мысли об обретенной работе испытывал прилив радости. На безрыбье и рак рыба.
2 ноября
Маниакальная ежедневная переписка между мной и Э. Письма длинные и все более и более откровенные. Э. – женщина, в которой живет стерва, и с той нужно постоянно сражаться; Э. приносит жертвы, словно совершает преступления, и точно так же удовлетворяет свои желания. Ее захлестывает чувство вины, она ничего не может сделать, чтобы не испытать при этом страдания. Э. из тех, кто нуждается в руководстве, в подталкивании, она не до конца знает себя; Рой давил на нее, и постепенно все ее существо восстало против этого. Будь у меня деньги, я мог бы действовать и забрать ее к себе. Э. плохо в Бирмингеме, а Рой не делает ничего, чтобы облегчить ей жизнь, – не посылает денег, не дает советов и не предлагает никаких других вариантов существования.
Деньги – источник всех бед; и радостей тоже. У меня они кончились. Еду в Эшридж без гроша. Никогда еще не приступал к новой работе с таким равнодушием. Ведь с ней увеличивается пропасть между тем, что я хочу делать и что вынужден. Там будет всего лишь место моего обитания.
Приглашают только одного человека, так что жить в Эшридже Э. нельзя. Да ей и так там не понравилось бы – ни само место, ни заведение: для этого нужно более развитое чувство юмора, гибкость и умение идти на компромиссы. Так что, если не будет deus ex machina[463]463
Неожиданного спасения (букв, бога из машины. – лат.).
[Закрыть], мы обречены. Ее мучает чувство вины, меня – отсутствие денег; если наша любовь все же выживет, значит, она по-настоящему сильна. Или она не выдержит борьбы?
Завтра меня ждет потрясение – я проведу с Э. один день в Бирмингеме.
5 ноября
Возвращение из Бирмингема. Еще одно грустное, волнующее, полное отчаяния свидание. Большой скучный город, постоянный монотонный шум, который действует на нервы. Уродливое место, невыразительные люди; скорее северяне, чем южане, но в большинстве своем просто середнячки, порождение Бирмингема.
Э. выглядит постаревшей, подавленной, нервы ее на пределе. Впервые мне становится ясно, что представляет собой ее окружение. Отец – человек необузданного темперамента, лишенный здравого смысла, грубиян и пьяница с психологией неудачника; тяжелая, нудная работа убила в нем хорошие задатки (но он о них еще помнит). Мать – усталая безвольная женщина, тихая мышка, в ней не осталось ни мужества, ни силы, ни твердости. Оба озабочены финансовым положением семьи – Э. для них обуза. (Р. посылает всего два фунта.) В одной комнате живут все – родители, Э., ее сестра и Анна. Э. с невероятным трудом оставила Анну с ними на день, чтобы улизнуть ко мне; бабушка сказала, что не может и не хочет сидеть с внучкой. Э. пришлось выдержать борьбу. Мы провели лихорадочную, оставившую неприятный осадок чего-то постыдного ночь в гостинице. Рано утром Э. ушла и вернулась в полдень. Дома за завтраком ее встретили гробовым молчанием; по ее словам, когда она окончательно вернется, ее ждет ужасная сцена. День омрачен этим сообщением. Мы пошли на утренний спектакль в театр, посмотрели неплохую постановку «Пигмалиона», около часа бесцельно бродили по унылым центральным улицам Бирмингема, потом выпивали до восьми часов, пока я не сел на поезд до Оксфорда.
Такое положение парализует Э.; я пытался убедить ее порвать с прошлым, начать новую страницу, но ее преследует мысль об Анне, долге перед дочерью. Роя она все больше ненавидит, но не может отдать ему Анну, зная, что тот не будет хорошо о ней заботиться.
9 ноября
Сегодня еду в Эшридж. Меня это радует; я гораздо меньше волнуюсь, чем обычно, когда приступаю к новой работе. Почему? Взрослею. Чувствую себя гораздо увереннее, не ощущаю угрозы; Эшридж может закрепить во мне новое состояние. Частично это связано с Э. – с тем, что я добился ее, наш роман неизбежно повысил мою самооценку. Высвободил мужское начало. Да и книга о Греции почти закончена. Не последнюю роль сыграла и новая философия – экзистенциализм, она вызревала во мне с тех пор, как я уехал в Грецию, но только сейчас я ощутил ее как побудительную силу. Идеи могут бродить в тебе годами, прежде чем принесут плоды, – так друзья могут в один прекрасный день влюбиться друг в друга. Понять это помогла мне книга Э.Л. Алена «Экзистенциализм изнутри»[464]464
Опубликована изд-вом «Рутледж энд Киген Пол» в 1953 г.
[Закрыть]. Ясная, хотя написана с позиций христианина. Когда я ее читал, многое из того, о чем сам недавно думал, выстроилось в законченную систему; особенно близко мне представление де Бовуар и Камю о человеке как о существе, способном победить абсурдность существования. К их выводам я пришел самостоятельно[465]465
Находясь в лишенной смысла Вселенной, экзистенциалист может сделать свою жизнь значительной, осознав, кто он такой и во что верит. Дж. Ф. демонстрирует это индивидуальное сознание на последующих страницах.
[Закрыть].
16 ноября
Уже неделю в Эшридже; четыре дня свободен, потом трехдневный курс. Ощущения переменчивы – то скука, отвращение, го эмоциональный подъем. Огромный псевдоготический особняк, лужайки, кустарники, типовой дом, где я живу, никакой городской суеты. Чувствую, что изменился внешне, вернулся к прежнему облику. Выпускник привилегированной школы, морской офицер; это противно, но нужно соответствовать.
Я уже забыл, что значит стоять перед толпой, читать лекцию в большой аудитории, притворяться, работать, думать при всех. Здесь все время играешь роль, никогда не бываешь собой, как либерал в коммунистической стране. Правда, я больше похож на коммуниста в стране консерваторов. Или, точнее, на экзистенциалиста, затесавшегося в консервативный стан. Похоже, здесь никто не понимает, кто я на самом деле.
Больше всего общаюсь с Джоном Кроссом. Вот кто идеальный кандидат для работы в Эшридже – бесполый, полон bonhomie[466]466
Дружелюбия (фр.).
[Закрыть] и чувства долга, в чем-то серьезен, в чем-то циничен. Наивный, но образованный. Носит очки, робкий, однако при необходимости может продемонстрировать joie de vivre[467]467
Радость жизни (фр.).
[Закрыть] в духе заправского туриста. Устраивает танцы, может заставить людей смеяться, подбадривает их. Человек, нашедший свое место в жизни. Я невысокого мнения о нем, но симпатию он у меня вызывает. Есть в нем некоторая чопорность, она, однако, не раздражает, и простительные грешки (после двух бокалов сидра и джина с апельсиновым соком он пьянеет и употребляет нецензурные выражения), которые являются обратной стороной все той же чопорности.
Лоренс Саттон, заведующий учебной частью, массивный, угрюмый человек лет шестидесяти, его можно назвать одной из бесконечных помех на пути прогресса.
Коротышка адмирал, живой, как бойкая, проворная птичка, но голос у него низкий, манеры уверенного в себе человека, во всем облике ощущаются властность и недюжинный ум; его положение слишком высокое, чтобы он мог общаться со мной на равных. Я для него тот, кем был когда-то в прошлом, – младший офицер. Теперь, обладая Э., я готов к общению с мужчинами на более высоком уровне. Не считаю себя ниже их в сексуальном плане, да и во многих других случаях я им не ровня, а несколько выше. Нужно отыскать эквивалент Э. в жизни – написать книги, добиться успеха. Нельзя продвигаться вперед, не имея кредита в банке знаменитостей.
Жена адмирала – крупная британская женщина с лицом кирпичного цвета, ее вес сто килограммов при росте метр восемьдесят; когда она идет, то напоминает океанский лайнер, входящий в док. Я называю ее динозавром из-за громадного тела и крошечного мозга. Поразительно глупа; это легко объясняется: среди ее предков несколько поколений морских офицеров.
Однорукий капитан Гордон, добродушный, суетливый, как белка, робкий, стремящийся всем угодить, легко отказывающийся от своих претензий.
Хейзел, одна из молодых преподавательниц. Англичанка до мозга костей, хорошенькая, проворная, стройная, источающая сексуальность, хотя секс ничего для нее не значит. Боже, до чего же англичанки стремятся быть бесполыми! Живая, легко заводится в разговоре – в ней есть нечто от девочки-скаута и хоккейного форварда в сочетании с интеллектуальной изощренностью выпускницы Оксфорда. Над этим надо подумать; полагаю, тут кроется особое очарование англичанки: она замечательно красива, но ее сердце надо растопить, смягчить, раскрепостить. Что-то вроде восхитительного механизма, который хочется привести в действие.
Многие девушки здесь относятся к этому типу – хорошенькие и холодные, такими они стали в результате удушающих условностей, в которых их воспитывали. Сейчас, в 1953 году, они свободнее говорят о сексе, но с детства заложенное отрицательное отношение к нему по-прежнему ощущается.
23 ноября
Наконец-то положение Э. обретает некоторую определенность. Несколько дней назад она написала резкое письмо R, который до этого прислал ей глупейшее послание в викторианском духе: любящий муж ждет, что она вспомнит о долге и станет такой, как прежде. Теперь же он пишет, что его достаточно «унижали», и настаивает на немедленном разводе. И требует возвращения Анны.
Он также сообщил, что незамедлительно едет в Бирмингем за дочерью. Но в последовавшей за этим телеграмме уже другое: его сестра не хочет брать ребенка, так что все меняется. Типичное для него необдуманное решение, которое тут же отменяется. Меня он обвиняет в «бесхарактерности»: ведь я не «предложил» жить втроем, вместе с Анной. И тут же категорично заявляет, что Анна должна остаться с ним: если Элизабет выберет меня, он не отдаст ей ребенка. Он ведет себя дико, непоследовательно, непонятно.
Я отправился в Оксфорд, остановился у Портеров. Туда же приехала Э. – в черном, очень красивая, как мне показалось; молчаливая, уравновешенная и, думаю, более счастливая. Мы провели вместе всего несколько часов – пылкие объятия под мостком у канала рядом с вокзалом; удивительная близость – как близки мы бываем временами! Существует ли более надежный критерий любви? Близость и отчаяние – сексуальное двойничество в страдании. Я мечтал провести с ней ночь. Э. живет во мне, постоянно волнует. Истинная реальность для нее там; она не притворяется, что уважает мое внешнее «я», навязанное условностями, – оно не перестает преследовать меня. Я абсолютно уверен, что хочу с ней жить, не сомневаюсь, что мы созданы друг для друга, и не должен допустить, чтобы нам помешали. В том числе и моя работа в этом бесцветном учебном заведении.
Из статьи Раймонда Мортимера («Санди тайме», 22 ноября, 1953): «Вера в грех, на мой взгляд, дает писателю больше, чем вера в добро и зло… Католицизм особенно привлекает писателей, наделенных воображением, потому что в нем каждое действие расценивается как потенциально значительное, последствия которого могут длиться бесконечно долго».
Экзистенциализм.
Девушки в Эшридже. Кое-кого из них я начинаю узнавать. Подобно мальчикам на Спеце, они прелестны, испорченны, часто это дети разведенных родителей. Некоторые исключительно красивы: нордические блондинки; жизнерадостные, шумные гречанки; богатые, смуглые и чувственные персиянки. Здесь встретишь и все разновидности традиционной английской красоты. Но насколько лучше одеваются иностранки; насколько они женственнее, насколько больше склонны любить! Они смело подчеркивают свой пол.
28 ноября
С каждым днем ситуация еще больше запутывается. Теперь Р. решил, что Анна должна остаться с Э. Он не несет ответственности за ребенка. Однако, похоже, это письмо, говорящее о разрыве, всего лишь отчаянный блеф. Э. и Р. окончательно разругались, и, по сути, ни один из них не хочет брать на себя ответственность за дочь. Я тоже не могу взять на себя этот груз. Э. не способна одновременно ухаживать за ребенком и зарабатывать на жизнь. Полный тупик. Я дошел до того, что стал задумываться, а стоит ли все продолжать. Кто-то должен проявить мужество. Или Э. должна отказаться от Анны, или я должен оставить эту работу, найти более выгодное место и содержать Э. вместе с Анной (в этом случае нужно не только мужество, но и большое везение). Или Рою взять Анну, но его озлобленность и эгоцентризм берут верх над отцовством и католицизмом. Ключ ко всей ситуации – деньги. Будь они хоть у одного из нас, все трудности были бы преодолены. Деньги – источник как добра, так и зла.
Здесь я подвергаюсь постоянным плотским искушениям – черт бы побрал эту проклятую мужскую неразборчивость, из-за которой мужчина стыдится себя всякий раз, когда на горизонте маячит хорошенькая женщина. Мысль Марселя о браке как гарантии верности кажется здесь весьма уместной[468]468
Дж. Ф. имеет в виду французского христианского философа-экзис-тенциалиста Габриеля Марселя (1889–1973), делавшего упор в своей философии на важность конкретного опыта, который ставится им выше абстрактного теоретизирования. В «Тайне бытия» (1951) он утверждает: хотя саму жизнь можно рассматривать как факт, ее природа не поддается объективному анализу. Становление человека требует личного погружения в тайну бытия, сущностно связанную с такими непреходящими ценностями, как вера и любовь, которые научное мышление бесстрастного механистического мира старается не замечать.
[Закрыть].
20 декабря
Ли. Закончился первый семестр в Эшридже. К концу машина стала раскачиваться, да и время не так уж тянулось. И так легко оступиться, если этого хочешь. Она – девушка из Южной Африки, держится непринужденно, не лишена снобизма, умная, элегантная, живая, остроумная – особенно по сравнению с другими здесь, в Эшридже. Изящная, ладная, небольшого роста, с хорошо развитыми, волнующими формами. Великолепная осанка, всегда хорошо одета; замкнутая, от Эшриджа не в восторге. Темно-серые глаза с фиолетовым отливом, живые, проницательные, выразительные на умненьком, пухлом, хорошеньком личике. И потрясающий цвет лица – эту кожу так и тянет погладить. Абсолютно недосягаема: дочь богача, свободно ориентирующаяся в самых разных социальных и сексуальных тонкостях. Очень соблазнительная; я позволил себя соблазнить, и она, в свою очередь, тоже. Ничего не говорилось – все сказали наши глаза. Мы постоянно встречались – нас тянуло друг к другу. Просто сидели вместе, и нам не было скучно. Она вытеснила из моего сознания Э. Мысли, мечты только о ней; письма к Э. – лишь тягостный долг. Присутствуют все сладостно-томительные признаки юной влюбленности – невозможность сосредоточиться на работе, отсутствие аппетита, сознание собственной глупости; в таком замкнутом мирке, как Эшридж, любовная связь будет замечена еще до своего зарождения.
Мы с ней и еще две девушки однажды вечером отправились в Литтл-Гэддесден, чтобы послушать молодого гитариста Джулиана Брима; он замечательно играл в елизаветинском особняке[469]469
Литтл-Гэддесден – ближайшая к колледжу деревня.
[Закрыть]. Старинный резной камин, обшитые панелями стены, нежная лютня и гитара, несколько любителей музыки. Потом – дорога домой. Я держал одну девушку за локоть, а Салли – за руку. Маленькая, холодная, неподвижная ручка; однако никакого поползновения ее выдернуть. Но последние дни были напряженные – мы утратили самообладание. Стали вести себя неестественно. Не представляю, как мы проживем еще несколько месяцев. Она уезжает в апреле.
Две моральные проблемы. Первая – я твердо решил не связывать судьбу с Э., если придется брать Анну. Это даже не связано с экономическими трудностями, какая-то животная часть во мне противится этому. Я знаю, что это плохо. Единственное оправдание, что я принял решение сейчас; любое другое решение было бы бесчестным – как чек банкрота. Вторая – призрак измены, мешающий рациональным планам хранить верность любимой женщине. Я люблю Э., хочу хранить ей верность. Но мы в разлуке, и тут появляется Салли. И воцаряется хаос. Мне известно, что я падок до женщин, не способен жить один и хранить верность; а теперь не уверен, что смогу хранить верность и в супружестве. Сколько в этом экзистенциалистской свободы воли?
Мне по душе Эшридж – нравится место, и жизнь в нем тоже. Приятно жить на свежем воздухе, иметь прислугу, встречаться с посетителями; приятно видеть семьдесят девушек, богатых и счастливых, – они словно входят в архитектурный ансамбль, как фонтаны в Испании; нравится цинизм педагогов и энтузиазм студентов; отсутствие суеты, всего городского. Рутина, соблюдение формальностей. Причудливая старомодная структура – словно выброшенный на берег кит; в ней легко и приятно жить. Много здорового абсурда и эксцентричности.
Я просто в восторге.
День и ночь в Лондоне – с Э. Она теперь живет вместе с Анной в прекрасном доме эпохи Регентства на Эдвардс-сквер. Сумасшедший дом, управляемый привлекательной взбалмошной ирландкой с седыми волосами и исключительно благородным, почти безукоризненно красивым лицом; она прирожденная лгунья, живет, занимаясь хаотичной благотворительностью, в окружении матерей, детей, поэтов и неоплаченных счетов. Крошечный безумный ирландский мирок в центре Лондона. Грязный, чувственный, дружественный, невротичный; никто не думает о завтрашнем дне; все веселятся или печалятся.
Э. каждый день работает с девяти до шести за прилавком парфюмерного магазина. За ребенком присматривают в сумасшедшем ирландском доме. Бедная Э. Анна целиком на ней, Э. несет все расходы – Рой опять без денег; он надеется получить место преподавателя в Суонси. Впрочем, Э. думает, что он его не получит, а жалованье там тысяча фунтов в год.
Она обвиняет меня в том, что мне наскучила вся ситуация. И это правда, я устал от нее. В то же время понимаю, что веду себя как эгоист. Нужно давать Э. деньги. Она еле сводит концы с концами. Недоедает. Но она крепкая, выносливая, изобретательная, несмотря на суровые лондонские обстоятельства.
Хуже всего, что я виноват перед Анной. Я наблюдал за ней сегодня: она смотрела на меня странным, враждебным взглядом; и все же мне совсем не было ее жалко. Она реальность, довольно абстрактная, находящаяся в сфере нормальных человеческих обязательств, от которых нельзя отмахнуться. Я не могу ее игнорировать, но и принимать во внимание тоже не хочу.
Мне хочется, чтобы мы с Э. были свободными, могли путешествовать, вместе жить, храня верность друг другу, – брак меня не прельщает. Я остро ощущаю глубокую внутреннюю нестабильность – не обязательно в плохом смысле, – внутреннюю подвижность, жажду свободы – особенно в передвижении. Мне не нужно много денег – лишь бы хватало на обычную жизнь, на скромные путешествия; не хочу невыносимого груза домашнего хозяйства, экономической удавки, при которой нет никакой свободы передвижения. Все это противоречит разумному, нравственному началу.
29 декабря
Слава Богу, Рождество позади. Унылое время года. В материальном плане в Ли много еды и питья, но я чувствую себя настолько не в своей тарелке в этом мещанском мирке, среди маленьких девочек, дядьев, теть, рождественских елей, что становлюсь чуть ли не аскетом. Ем мало и в спиртном себя контролирую. Чувствую себя виноватым перед родителями – неблагодарный, отчужденный, мрачный, загадочный тип.
На второй день («день подарков») Рождества еду в Лондон к Э. Две восхитительные ночи в комнате, окна которой выходят на Эдвардс-сквер. Потом трудные, омраченные безденежьем дни; по отдельности мы живем экономно, но вместе становимся неуправляемыми. Тратим все – до последнего. У Э. нет работы, нет денег. У меня два фунта в банке и никаких поступлений до жалованья в конце января. Мне нужна новая одежда, потребуются деньги, чтобы перепечатать книгу о Греции. Э. повязана по рукам и ногам Анной, перспективы – если попробовать заглянуть в будущее – довольно мрачные. Мы же мечтаем о Юге, поездках, путешествиях, пребывании на солнце.
В рождественский сочельник Э. совершила обход ночных клубов в обществе прежнего любовника Алана, брата Бетти. Вечер закончился в его постели. Он пытался овладеть ею, она же, если ей верить, даже не позволила себя поцеловать. Этот рассказ вызвал во мне отвращение, приступ ярости, ревность – начать с того, что я ей не верю, хотя и чувствую силу ее любви. Но она непостоянна по самой природе, теряет над собой контроль в кризисных ситуациях (что лучше, чем постоянная безответственность), и поэтому я иногда задумываюсь: а не стоит ли мне бросить ее.