Текст книги "Дневники Фаулз"

Автор книги: Джон Роберт Фаулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 58 страниц)

Днем (в воскресенье) встреча с Р. Пили кофе в кофейнях неподалеку от Бейкер-стрит. Разыгрывали персонажей из «Huis Clos»[520]520
  «При закрытых дверях» – пьеса Ж.-П. Сартра.


[Закрыть]; теперь мы оба видим ситуацию достаточно ясно и сходимся в ее оценке. Но Р. проделал большой путь; даже не принимая во внимание его жалость к себе и самогероизацию, он действительно раздавлен случившимся, и мне, пожалуй, впервые искренне жаль его. Мы морально заключены в неразрешимую ситуацию: он не может вернуть Э., я не могу ее отпустить, так как между Э. и мною – таинство любви. У Р. есть только два человека, с которыми он может советоваться. Дж. Лиделл – в Индии. Остаюсь я. Думаю, мы способны поговорить обо всем глубоко и дружественно; он расскажет мне о пустоте своей жизни, и тут я – главный виновник. Поговорим, словно знаем, что являемся жертвами самой жизни, чувств, ситуаций, личных качеств. Печально и благородно примем эквивалент двадцатого века – marriage mondain[521]521
  Светский брак (фр.).


[Закрыть] восемнадцатого. Раньше удавалось спокойно существовать в условиях извечного треугольника; нам удается спокойно думать о нем.

Кое-кому все это показалось бы и покажется, если станет известным, невероятным. Для мещанской морали, знающей только сложение и вычитание, наши проблемы – из области высшей математики.

12 ноября

Неожиданно заметил свое отражение в окне автобуса. Был вечер. Тревожные складки между бровями. Попытался изменить выражение лица, чтобы их разгладить. Но они не пропадали.

Закончен второй вариант «Молодого человека». Третий акт по-прежнему никуда не годится. Для меня основная трудность в драматургии – разговорная речь. Надо сделать героев не просто сочинителями эпиграмм или интеллектуальными истуканами, а заставить зрителей их полюбить. Это трудно, если они увлечены идеями и абстракциями. Иногда у меня что-то получается, а иногда все ускользает и результат нулевой.

Подруга Э. устраивает большой прием, и мы приглашены. От одной мысли об этом мероприятии меня подташнивает. Расстраивается желудок. Не понимаю, почему я заранее беспокоюсь. Но сотни глупых мыслей не дают спокойно жить – что надеть мне, что Элизабет, как отнесутся к нашим незаконным отношениям. Что это будет за вечер – сумею ли я произвести хорошее впечатление и т. д. и т. п. Я напрочь лишен эгоцентризма, но чудаковат. Мне очень важно, как меня будут воспринимать.

Ужасная вечеринка. Пустые, примитивные люди, почище махровых мещан. Чудовищный дом в тюдоровском стиле; невротичные родители, двое невротичных детей и около пятидесяти вульгарных, шумных, скучных гостей. Дрянная позолота. Танцы под убогий джаз; что до меня, то я отчаянно искал хоть какого-то интеллектуального отклика. Особенно отвратительна на таких вечеринках звериная борьба за партнершу по любовным утехам, и как финал – поцелуи в полутемной гостиной. Мы с Э. сидели в комнате, переоборудованной в бар, болтали с русским танцором и ждали, чтобы кто-нибудь отвез нас домой. У пригласившей нас хорошенькой девушки непоследовательность печального клоуна – мимолетный, фривольный шарм. Ее испортил неудачный брак родителей и деньги, из-за которых они не могли расстаться. Тоскливо-безучастный взгляд ее серых глаз. На таких вечеринках хорошо видишь, как отвратителен средний уровень горожан. Пустота, пустота, пустота.

25 ноября

Еще одна вечеринка – у семейства Арда. Он – подающий надежды штатный сотрудник «Таймс». Время проходит за разговорами – все поголовно карьеристы. Разговор начинается с вопроса: «Чем вы занимаетесь?» – подспудно сквозит: можете ли вы быть мне полезны? стоит ли напрягаться и производить на вас впечатление? ваша работа лучше моей?

Я сказал, что моя работа легче легкого.

11 декабря

Грипп. Лиз болеет. Я на грани. Она в ужасном настроении – мрачная, упрямая, отчаявшаяся. Я же слишком нездоров, чтобы реагировать. Вчера вечером она разгромила «Исследователя» – над ним нет смысла продолжать работать. Герои мертвые, стиль плохой, годится только для женских журналов и прочего чтива, и все в таком роде. Что до книги – она права и не права, но ее манера высказывать свое мнение слишком уж резкая. Для писателя губительно иметь рядом такую женщину. Помочь может критика, но не полное отрицание.

В общем, наше положение неумолимо нас душит, словно некое средневековое орудие пытки. Давление растет, и однажды раздастся вопль или брызнет кровь, и мы произнесем наконец правду.

Финансовая сторона не лучше, жить от жалованья до жалованья – то же, что вести грузовик с нитроглицерином. Стоит одному сделать неверное движение – и нам конец. Прочитал в местной «Саутенд стандард» о Майке Тернере, «прекрасном» молодом юноше из привилегированного учебного заведения, замешанном в грязную нелепую историю, дошедшую до суда; это касалось денег, взятых взаймы у проститутки. Пожалел его от всего сердца. Знаю, как это бывает, и боюсь этого. Что будет, когда дойдет до развода?

Но я не оставляю надежду. Что-то случится. Мы не перестанем бороться; это трудный процесс. Существование – это крутой склон.

15 декабря

Грипп; гнусная болезнь. Поражает все тело. Невозможно сосредоточиться на чтении, невозможно спать ночью, невозможно писать. Кошмарная болезнь; тело источает зловоние, миазмы. Э. работает каждый день; я слушаю радио, но вся эта фальшь и банальность может довести до безумия. Удивительно пошлые и лживые голоса. И ужасная, грубая поп-музыка – слабоумные певцы поют идиотские песни. На Би-би-си все говорят так, будто они старше и умнее слушателей, но изо всех сил стараются не показать этого; должно быть, существует некая корпоративная теория радиовещания. И скрытый подтекст, что все несерьезные вещи на самом деле очень важны. Когда я болел, абсурд по ночам вторгался в область разумных понятий – таких, как жизнь и смерть, казавшихся совсем несерьезными. Однажды все разрешилось ко всеобщему удовольствию. Чем абсурднее проблема, тем быстрее она поддавалась решению. Той ночью я крепко спал.

После гриппа я чувствовал себя старой развалиной, но прежние желания болезнь не убила. Я безуспешно пытался писать. Выходила полная ахинея. Мысли путались, я был подавлен. Меня не покидало ощущение, что ничего не меняется и предо мною маячит призрак бедности. Прочитал «Жезл Аарона»; то, что Лоуренс писал легко и никогда не перерабатывал написанное, меня расстроило. Слова изливались ровным (с его точки зрения) потоком. А я чем усерднее, чем тщательнее пишу или стараюсь писать, тем более банальным и плоским становится текст.

У Л. была idée fixe[522]522
  Навязчивая мысль (фр.).


[Закрыть] и любимый прием (повторение), но главное – его отличает пылкость письма; создается ощущение, что все выплескивается одновременно, и это дает острое чувство жизни – естественные роды, не кесарево сечение.

19 декабря

Продолжаются непонятные последствия гриппа – нарушена связь с прошлым и будущим. Полная неспособность надеяться на лучшее – ужасна эта утрата дара надежды. Отчаяние принимает угрожающие размеры; смягчает положение лишь жуткий праздничный период. Чувствую себя совершенно потерянным – не могу ни писать, ни думать и зеленею от зависти к чужим успехам. Как остро мы нуждаемся в деньгах! Но заработать их совершенно невозможно. Не могу представить, чтобы я получал больше 550 фунтов в год. Но я приложу все силы, чтобы их заработать. В разгар зимы всегда депрессия, однако эта самая тяжелая за много лет.

27 декабря

Еще одно Рождество дома – еда и питье, еда и питье. Подолгу сидим, говорить не о чем. Каждый раз, приезжая, я с поразительной отчетливостью вижу их все более заметную незначительность, язвительность. И, цепенея, никак не могу скрыть свое отношение. Между нами непреодолимый барьер – как кусок льда, ничто не может его сокрушить. Я приехал, собираясь рассказать им об Э., сознавая, что это будет пробный тест – что-то вроде исповеди. Но они совершенно не способны понять все сложности нашего романа. Кроме того, есть Хейзел, она простовата, бледна, печальна, маленькая старушка. Мой плохой пример удвоит для нее, увеличит трудности достижения плотского счастья. Ужасно боюсь, что родители постараются воспитать ее в еще большей строгости и с еще большими роковыми последствиями. Был страх, что они вообще ничего не поймут или поймут не так; боюсь даже того, что вдруг они захотят помочь. В любом случае мой рассказ будет принят враждебно.

Я почувствовал упадок воли. Меня охватило раздражение при мысли о наших бездарных отношениях. Вспомнились с тем же раздражением трудности сочинительства, муки при рождении замысла и та беспорядочная тягомотина, которая получается, когда я пытаюсь облечь мысли в слова. Раздражало писательство и потребность в нем, раздражала бедность, на которую я себя обрек. Раздражало то плохое, что Э. упорно вносила в наши отношения, – отношения, которые не разрушались, но которые она не давала упрочить. Она отказывалась сделать важный шаг и, уставая от меня, виделась с Р.

Сейчас все это мне было противно.

Я уже не говорю об универсальном, метафизическом отвращении, охватившем меня; о бессмысленности жизни, материи, разума.

5 января 1956

Работаю над «Исследователем». Половина готова. Сыро и скучно. Выдумываешь что-то. Исторгаешь из себя. И оно начинает жить своей странной жизнью. Здесь получает нужный заряд, там теряет силу. Все равно что реанимация трупа. Я знаю только одно: костяк хорош. Вот плоть мне сопротивляется. Плоть и кожа.

10 января

Книга о Греции: три издателя ее отклонили. Коллинз проявил интерес к моей будущей работе; Секер и Варбург готовы еще раз после переделки ознакомиться с нею. Думаю, она станет еще хуже. Я перешел границу между тем, что хочется написать, и тем, что от тебя требуют. Одно ведет к другому.

Перспективы довольно мрачные. Чтобы книга пошла в печать, требуется не только время. Нужно иметь терпение. Я никогда не бываю удовлетворен; сохраняется постоянный разрыв между самокритикой и реальностью. Очень редко удается удовлетворить свое высшее «я».

И все же надо идти этим путем. Нельзя творить, замыкаясь в себе. Надо действовать.

Вечер с Денисонами, нашими хозяевами. Собрались все жильцы – две студентки-медички, литератор, пишущий для телевидения, Дж. Мэнселл, мы; не дружеская вечеринка, а комический кошмар. Д. – ужасный зануда – из континентальных (его происхождение, как и английский язык, – разномастная смесь), кожа, как слоновья шкура, и колоссальная пошлость в словах и мыслях. Как будто мемориал Альберта воплотился в человека. Он безостановочно говорит очевидные вещи – ужасно медленно, обстоятельно. Люди из континентальной Европы не понимают, что искусство английской беседы – в подтексте. Этого толстяка-коротышку уговорили играть на пианино – он отказывался, но как-то неубедительно. Играл Брамса, Шопена – в замедленном темпе и фортиссимо. Барабанил что есть силы по клавишам, а стул тем временем потихоньку отъезжал, сокращая место для его пухлого зада. Мы с Э. с трудом сдерживали смех. Остальные безостановочно несли всякую чушь о национальностях и влиянии климата на характер и уже ничего другого не воспринимали. Дж. М. – почти такой же зануда, как Денисон; он подсмеивается над хозяином, но лет через двадцать пять сам станет таким же.

8 января

Вновь прибегаю к своей излюбленной тактике – меняю коней на переправе; на середине романа о Фарнеби. Только что закончил длинный рассказ. Теперь хочу писать пьесу. Руки чешутся – как хочется к ней приступить; растет уверенность, что мой замысел лучше всего передать драматургически. Эти герои могут раскрыть себя только в репликах.

Хочу написать пьесу о человечестве – старик в своем доме, поток беженцев. Его ненависть к людям. Плодиться как кролики – глупость.

И еще комедию. Тема – принцесса и шут. Лоуренс и человечество. В духе современного театра. Пьеса о Тезее слишком большая и сложная – с нее нельзя начинать.

Грейвс «Греческие мифы». Наслаждаюсь книгой, как вкуснейшим пирожным, откусываю по крошечному кусочку. Бесконечно поэтическая, рождает множество реминисценций. Каждый миф и комментарий – как поэма. Жаль, что в молодости я не изучал их – не могу припомнить все тонкости.

Получаю также большое удовольствие от чтения ОЕD[523]523
  Оксфордский словарь английского языка. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] – невероятная прелесть слов. Читаю словарь медленно, ничего не пропускаю. Добрался только до середины буквы «С». Но жизнь длинная.

8 февраля

Увяз в романе о Фарнеби. Нужно писать его от третьего лица – требуется аналитический подход. Никакого самоанализа – природа двадцатого века восстает против этого. Если все же от первого лица, то им должен быть холодный, безучастный человек, не вызывающий никакой симпатии. На это нужно время. Я не могу писать урывками, когда работаю в колледже, а вечерами трудно сосредоточиться при Э. Теперь вроде жизнь как-то входит в колею. На прошлой неделе встречался с Р., говорили о разводе; по его словам, он начинает бракоразводный процесс. Но для этого нужно 60 фунтов, и я их должен найти. Подозреваю, что он попытается вообще избежать расходов. Мы, как и раньше, большие друзья; он доброжелателен, полон энергии и человеческого расположения, и теперь, когда битва окончена, я способен это оценить. И все же эта жалость к себе и огромная поглощенность собою при полном отсутствии творческого начала – просто косность, отвратительное свойство. Я всегда рад его видеть, но расстаюсь с ним тоже с радостью.

Джейн Остин. Странно, но мужчины не могут проникнуть в ее мир; они скользят по другую сторону стекла. Женщины находятся под стеклянным колпаком, а мужчины снаружи. Чистота Элеоноры в «Чувстве и чувствительности»; сплошное благоразумие. Холодна как лед, однако самодовольство поразительным образом отсутствует – и осуждается. Она не просто старается быть правильной, она на самом деле такая. Когда характер выстроен подобным образом, то все проявленные героиней эмоции (или чувствительность) обретают необычайно притягательную силу. Привычное удовольствие от созерцания порока завершается торжеством добродетели. Одной добродетели недостаточно. Чтобы ее оценить, мы должны пресытиться пороком. Ничто не привлекает по-настоящему, пока долгое время не имеешь дела с прямо противоположным. Этот принцип может быть распространен на любой вид искусства.

10 февраля

Исключительно холодная погода; свинцовое небо и крупа непрерывно летящего снега. Каждую ночь мне снится юг и зеленые острова.

Литературный журнал «Стэнд». Чудовищная поэзия – сплошные интеллектуальные бредни[524]524
  Содержащий поэзию, прозу и литературную критику ежеквартальный журнал «Стэнд» был основан в 1952 г. поэтом Ионой Силкиным (1930–1997); в его задачу входила «попытка поправить интеллектуальную ситуацию как для читателя, так и для поэта».


[Закрыть]. Поэзия – это позиция, не результат ухищрений ума. Ничего общего со словесным жонглированием, усложненностью, неопределенностью. Поэзия – это тон голоса. У этих поэтов его нет. А то, что у них есть, – неясный, безжизненный голосок с вкраплением ликующих нот; ликующих, потому что в их языке есть стилизованные архаизмы, и это создает эффект экстаза.

Поэзия должна быть искренней, в ней должна биться жизнь. Пока этого нет, она ничего не стоит.

Два замечания относительно моей поэзии – она все больше мне нравится. Тревожный знак – иногда стихи кажутся исключительно хорошими. Не могу поверить, что они действительно так хороши, и потому остается предположить, что начинается возрастная эгомания.

И еще – когда пишу приличные стихи, не могу пребывать в нужном состоянии больше часа или около того. Нет достаточной поэтической выносливости. Любопытно, но и в остальном я такой же. Хорош в одной попытке – по словам Э., очень хорош, но повторения мне не нужно. Не могу вообразить счастливую ночь любви – только счастливый час любви.

14 марта

Plus c’est la meme chose[525]525
  Ничего не меняется (фр.).


[Закрыть]. Через три недели мне тридцать. «Важная веха», как говорит мать. Трудно отрешиться от иллюзий. Но даты при солнечном свете – не вехи; мой ориентир, к которому я иду по нескончаемой пустыне, – литературный успех. Пока я еще в пути – играю на флейте, мечтаю, плыву по течению, парю в воздухе. Жду, пока оформятся или проступят в тумане стихи; тогда я ловлю их, заношу на бумагу или отвергаю. Поэзия очень похожа на энтомологию. Оценочная таблица, мнение широкой публики; вызревание гусениц. Поэтическим гусеницам требуется время; они жадные до времени.

Мою пьесу в духе commedia dell’arte[526]526
  Комедия масок, комедия дель арте (ит.).


[Закрыть] заволокло туманом; слишком легкомысленная, слишком пошлая.

Роман отодвинут и заброшен.

Мы с Э. переходим от любви к невротической ненависти – в основном из-за бедности: грязная пустая квартира, перспектива бесконечной ненавистной работы.

Но я совсем не ощущаю себя на дне – теперь амбивалентное чувство. Не знаю – то ли мне еще долго опускаться, прежде чем утонуть, то ли еще долго всплывать.

31 марта

Тридцатый день рождения. «Что тут скажешь», как говорят преступники.

На Пасху разъехались: я – домой, Э. – тоже к родным. Не могу сказать родителям правду. Я трус. Но с ними бессмысленно говорить. Если в семье есть дети намного младше старшего, семейные отношения рушатся. Не знаю, как совместить два мира – тот, подлинный, в котором живу, и тот, вымышленный, в который верят они. А ведь я им не лгу – разве что случайно.

8 мая

Сегодня приходил частный детектив. Седой, вежливый, приятный мужчина, очень методичный и совсем непохожий на сыщика. Он усердно записал все, что касалось нарушения супружеской верности, и дал нам подписать. Мы вывалили на него разные факты, он их переварил и изрыгнул в нескольких односложных предложениях. Наверное, бывший полицейский. Это меня взбодрило; Э. выглядела взволнованной, но детектив был сама любезность. Нелепо, конечно, что любовь и личные отношения контролируются обществом; такие глубокие вещи рассматриваются наивно и механистически. Вот как он описал греческий период наших отношений: «Мы подружились и полюбили друг друга». Я подумал, не стоит ли немного защитить себя, но, учитывая природу нашего судебного дела, нам вряд ли нужно тревожиться. На врученной детективу фотографии мы выглядели до безобразия распущенными – снимок был с танцевальной вечеринки, очень плохой и не соответствующий действительности: судья мог подумать о нас бог знает что. Но, по словам детектива, за одно утро в суде проходит 125 дел – так что причин для беспокойства нет. Разве только финансовые.

14 мая

Скандал с Э. В заключение, как обычно, пошла речь о том," кто чего стоит; именно это позволило мне во время одной из таких домашних войн, когда все аргументы приведены и сказать больше нечего, понять очевидную истину о себе: фрейдистскую истину. Я всегда ее знал, но никогда – с такой объективностью. Уже несколько месяцев подряд я ощущаю утрату воли и интереса к жизни; написал изрядное количество стихотворений, но все это время сохранял полную неспособность к борьбе, действию. Своего рода паралич, при котором только из поэзии (имею в виду энергетику) я черпал свободу. К пьесе и роману не притрагивался. У меня было несколько вещиц, которые я мог бы попробовать напечатать, но чувствовал полную неспособность покинуть берег этого заколдованного острова. Думаю, поэтому сцены с Цирцеей в недавно вышедшем плохом фильме об Улиссе показались мне такими яркими[527]527
  «Плохой» фильм – итальянская картина «Улисс» (1954) с Керком Дугласом и Сильваной Маньяно в роли Цирцеи.


[Закрыть].

До корней этого состояния я не докапывался. Но смутно понимал, что это самонаказание, что-то вроде раскаяния грешника, nostalgie de la boue, потребность падать дальше, стать неудачником, даже прогнать Э. и остаться снова в одиночестве; своеобразное очищение, смешной, но нужный ментальный процесс, в основе которого необходимость извергнуть из себя все дурное, лишнее. Тот самый пуританский мазохизм, к которому я всегда питал отвращение из-за его несоответствия греческому началу.

Теперь я вижу, что в какой-то степени истоки этого залегают в моем отрочестве, когда я был так одинок, что подолгу мастурбировал, и это в конце концов сделало меня самодостаточным, как Робинзон Крузо, закрытым, как ручейники. Я не нуждался в контакте с окружающим миром – внутренний мир покорил меня первым, прежде чем я стал самостоятельно мыслить. Мне пришлось вырваться из этой крепости, понять, что те метафоры, к которым я прибегал, чтобы обрисовать движение вперед (путь к вершине трудными тропами или игнорирование дураков, копошащихся в предгорьях и подсмеивающихся над теми, кто ниже, вроде меня, – хотя у нас просто значительнее цель), – всего лишь эгоцентрический бред.

Не знаю, почему раньше я не понимал этой глубокой фрейдистской правды о себе. Хотя между знанием и пониманием – пропасть. Этот дневник, конечно, agent provocateur[528]528
  Провокатор (фр.).


[Закрыть]. Но было бы негодным упрощением представить мое развитие как борьбу здорового экстравертированного начала, способного на действия, решения, нужные для издания моих произведений, с живущим в моей душе порочным волшебным островом. Этот остров придется покинуть. Однако сделать это можно, только построив плот из материалов, найденных на нем; сам остров должен помочь мне с ним расстаться. Невозможно убежать от Цирцеи без ее помощи.

27 мая

Ужин с Арда; жена нам нравится; он наивный, неуклюжий, самоуверенный молодой человек, она относится к нему по-матерински. Завязался метафизический спор, в котором я – по словам Э. – «важничал». Совсем не годится чувствовать превосходство над людьми, которые гораздо больше преуспели в жизни. Потом пришел Дж. Мэнселл и заговорил в своей обычной невыносимо важной манере об Алжире. Меня тошнит от мысли, что один из них – парижский корреспондент «Таймс», другой – режиссер на Би-би-си, а я все еще никто.

Однако сравнение с ними неправомерно – они карьеристы. Накипь.

15 июня

Нахожусь в (безумном!) периоде оторванности от всего, чем восхищаюсь, на что надеюсь, чего хочу Как будто сам из себя изгнан. Не пишу, потому что не хочу. Не говорю того, что хочу, и так, как хочу. Что-то подтачивает меня. Чувство беспомощности: если это процесс, то с ним ничего не поделаешь. Не знаю, откуда пришел этот фатализм; точнее, где он находится. Откуда он взялся понятно: источник – моя ленивая, робкая, онанистическая сущность; люблю поныть, пострадать. Но мне это известно; не стоит так много об этом думать. Из-за своего нутра я не пытаюсь печататься. Если меня так никогда и не напечатают, мечта разобьется вдребезги; если напечатают, произойдет то же самое. По этой же причине я ничего не предпринимаю, чтобы улучшить наше материальное положение. Словно находишься с завязанными глазами в одной комнате с жестокими Эвменидами; каждый раз, когда делаешь шаг вперед, тебя останавливают, толкают назад, изматывают. Постоянно изматывают.

14 июля

Встретил Ронни Пейна – не видел его несколько лет: удачлив, надежен, занимает блестящее положение[529]529
  К этому времени Ронни Пейн был парижским корреспондентом «Дейли телеграф».


[Закрыть]. Совсем не изменился, очаровал Э. (я же был очарован его довольно молчаливой и доброжелательной второй женой; на самом деле, думаю, все были очарованы друг другом) и развлек меня. Всегда чувствовал, что он поверхностный человек; не знаю, может, такое предубеждение мешает мне взглянуть на него объективно. И все же это чувство по-прежнему сохраняется: в практических вещах он гораздо старше меня, но, по сути, много моложе.

У меня не было острой зависти к нему, которая, как я предполагал, могла появиться. Но не появилась; я начинаю быть самим собой.

Они также первые за несколько лет люди, которые понравились одинаково и мне и Э.

Методика победителя. Мне незнакома эта наука; ей нужно учиться; заучивать слова; лгать – лгать все время. В литературе можно изображать только правду иллюзий. Требуется не искренность (которая у меня есть), а иллюзия искренности. Так в музыке некоторые паузы дают большее ощущение тайны, экзальтации, трагедии, чем сама музыка. Собираюсь завести тетрадь специально для литературных заметок, эту же оставить только для личных записей.

Все, что я делаю, чувствуя: это не то, что мне следует делать, – есть бездействие.

21 июля

Вечеринка у Лавриджей в одном из особняков поздней викторианской архитектуры на Уэст-Хит-роуд; присутствовал весь штат сотрудников – взгляды слегка смущенные, неестественные. Э. принарядилась, я тоже. Атмосфера светской рассеянности. Лицом старик Лавридж гротескно напоминает девушку из «Дороги» – те же забавные брови, невнятность речи и ясная, невинная улыбка безумца; он словно импозантная маленькая птичка; готов прощебетать песенку или рассмеяться в самый неподходящий момент. Я заговорил о миссис Клэр Льюс, после Соединенных Штатов в Италии, получившей отравление из-за зеленой краски, которой была выкрашена ее спальня, – в состав краски входил мышьяк[530]530
  Миссис Клэр Льюс (1903–1987) была в 1953 г. назначена американским послом в Италии; приступив к работе, стала периодически болеть. Со временем выяснилось, что в краске на стенах ее спальни было большое количество мышьяка. Эту историю донес до общественности вышедший 16 июля еженедельник «Тайм». Владельцем журнала был Генри Р. Льюс, муж миссис Льюс.


[Закрыть].

– Она могла подцепить это в зоопарке, – с важностью произнес старик.

– В зоопарке?

– Мышьяк бывает в зоопарке.

– Мышьяк?

– Мышьяк.

– В зоопарке?

– Часто бывает в зоопарке.

– Мышьяк?

Его ясное личико просветлело. «Мышь-як», – прошептал он и запрыгал на месте, счастливый как ребенок, – я же как мог пытался скрыть свое замешательство.

Лавриджи – странное семейство; напичканы неовикторианскими предрассудками и в то же время порядочные люди – почти в квакерском понимании. На вечеринке присутствовал работавший при колледже садовник, а также все уборщицы. Хотя я хорошо знал садовника, но несколько раз за вечер задавался вопросом: кто этот хромой человек. Предрассудок застилал мне глаза. Только под конец вечера я понял, кто он. И сожалел, что не поговорил с ним. Комплекс сеньора – снисходительно-любезное отношение к низшему по положению в обществе.

Мы выпили страшно много: каждый – двенадцать или пятнадцать коктейлей с джином. Потом поехали на квартиру к Маготьерам[531]531
  Один из де ла Маготьеров преподавал в Св. Годрике.


[Закрыть] – там Э. стало плохо. Она упала в туалете, обрушила какие-то дощечки и ползала среди них – кто-то вошел, она не заперла дверь. Я увидел ее, когда она уже лежала на кровати хозяев. Лучшего повода для шуток трудно придумать. Пошатываясь, мы побрели домой (такой пьяной она еще никогда не была), там я раздел ее и уложил спать. Однако утром она отправилась на работу; Дионис выявляет лучшие черты в ее характере.

Гарбо, «Камилла». Какое лицо! Почти платоническое – идеальное женское лицо. Кроме того, Гарбо – замечательная актриса, она раньше всех поняла особенности кино; и голос у нее необыкновенный. Загадочная красота, восхитительный каприз природы – один шанс из всех человеческих жизней за пятьдесят лет.

28 июля

Эткер, моя ученица-турчанка, – худенькая, стройная девушка с несообразно пухлым розовым лицом и исключительно красивыми глазами – лучистыми, сияющими, искрящимися умом. Сама она некрасива, но глаза необыкновенные; и замечательное чувство английского языка. Делает ошибки в грамматике, но в то же время перевела несколько стихотворений Орхана Вели так хорошо, что редактура не требуется[532]532
  Родившийся в 1914 г. в Стамбуле Орхан Вели – выдающийся турецкий поэт и редактор литературного журнала «Япрак». Страдавший алкоголизмом, он в 1950 г. умер от кровоизлияния в мозг.


[Закрыть]. На мой взгляд, у нее есть все, чтобы стать хорошим литератором. Я посоветовал ей писать, познакомил с творчеством Мэнсфилд; очевидно, что та близка ей. В такой стране, как Турция, для Эткер должно найтись место в литературе. На прощание она подарила мне tribouki скатерть, и пластинку с турецкой народной музыкой. Подозреваю, она чувствует, что я что-то привнес в ее жизнь, – возможно, укрепил в желании писать самой. Тронут и смущен; она одна из немногих достойных людей, которых я знал; особенно удивительно, что я встретил ее в Св. Годрике.

5 августа

День на природе; нервный срыв, который требует лечения. Природа – одна из главных ценностей в моей жизни; подозреваю, что на самом деле на природе я скучаю, и все же не могу жить, чтобы иногда не испытывать себя ею.

Весь день, пока мы добирались до Грейт-Миссенден, лил дождь; унылый пригород затянуло влажной пеленой. Но у Чилтернза брызнуло солнце. Восхитительно это возвращение в мир детства, ничего не забыто, разве что некоторые имена, но зато ярко вспоминаются отдельные случаи, прекрасные виды, звуки. Лоскуты полей, лесные уголки – все так знакомо, так невыносимо дорого, как Моцарт, Мариво, Джойс или Донн. Когда живешь вдали от сельской местности, то остро чувствуешь возвращение на природу; обычное видится как чудо – даже самые распространенные цветы и птицы.

Паника вокруг Суэцкого канала[533]533
  26 июля 1956 г. после отказа англичан финансировать строительство Асуанской плотины президент Египта Насер национализировал Суэцкий канал, принадлежавший франко-британской компании «Суэцкий канал». Английское правительство, заявив, что оно не готово видеть канал в неограниченной собственности Египта, направило в зону конфликта военные корабли и призвало на военную службу резервистов.


[Закрыть]; чудовищная агрессивность тори; неуклюжие действия великих держав. Допотопное маневрирование двух гигантских вымерших монстров, слишком глупых, чтобы удерживать в крошечных головках больше одной мысли; борьба. Ну а мы блохи на хозяйском теле – такие же беспомощные. Англия заняла безнадежно безнравственную позицию; осталось только сражаться; руины по крайней мере скроют британскую наготу. Если меня призовут, я откажусь участвовать в этой военной акции.

18 августа

Джон Осборн «Оглянись во гневе». Пьеса гораздо лучше, чем я ожидал; она превосходит все, что создано литературным движением, возникшим после выхода «Счастливчика Джима».

Меня покорила добротность диалога – талантливого, горького, злого; это смерть для старых словесных и умственных клише лондонской школы. Критики неправильно оценили пьесу; недостатки – в теперешней постановке, а не в характерах или сюжете[534]534
  Огромный успех вышедшего в 1954 г. романа Кингсли Эмиса о преподавателе провинциального университета породил моду на протестную литературу и явился предпосылкой возникновения – после пьесы Осборна – движения «сердитых молодых людей». После премьеры в мае 1956 г. пьесы «Оглянись во гневе» критики сошлись во мнении, что Осборн создал скорее проповедь, чем добротную пьесу. «Общая направленность пьесы неадекватна, – объявила «Таймс». – Пьеса состоит по большей части из гневных тирад». Заметными исключениями среди откликов стали рецензии Гарольда Хобсона в «Санди тайме» и Кеннета Тайнана в «Обсервер» – оба дали восторженные отзывы. Дж. Ф., должно быть, видел первую постановку труппы «Инглиш стейдж компани» под руководством Тони Ричардсона в театре «Ройял корт». Премьера состоялась 8 мая 1956 г.; пьеса держалась в репертуаре театра до 27 октября того же года.


[Закрыть]. Конечно, Джимми Портер видит вокруг себя только пустоту и грязь жизни. Но если у вас хорошее зрение, вы любите свет и открытый воздух, а вместо этого торчите в дрянных кирпичных коробках, в голову лезут мысли совсем не о строительстве.

Это пьеса-предупреждение: близится ломка в умах. Меня пьеса тоже задела – а ведь в течение долгого времени меня ничто по-настоящему не трогало.

25 августа

Переработал половину «Джокера» – теперь название «Волхв». Композиция меня устраивает. А вот в технике постоянные погрешности; нашествие клише. Нужно каждое предложение подвергать тщательному досмотру. Все ли в нем так уж необходимо? Достаточно ли оно емкое? Все ли ясно? Отточено? Нет ли клише? Обычно есть.

7 октября

Собственный стиль; пишу второй вариант «Волхва». За последние пятьдесят лет столько всего развенчано, опровергнуто, ославлено как пустое и претенциозное, что это оказало пагубное влияние на самые разные стили; им всем необходимо очищение – особенно на смысловом уровне. Стиль должен быть более искренним, приближенным к разговорному языку, живым, четким. Энергичным и смелым – как у Руссо, Пипса, Хемингуэя, последователей «Счастливчика Джима»; ясным, чистым, неакадемическим; главное – неакадемическим и негерметичным. Неясность в прозе совершенно непростительна.

9 октября

После всех этих месяцев работы над «Волхвом» мне вдруг открылись параллели с «Бурей»: Просперо, Миранда, Антонио, Калибан.

30 октября

Головокружительная глупость человечества. Сначала Венгрия, теперь Египет. На одной и той же неделе мы льем гневные слезы, осуждая жестокость России, и одновременно начинаем согласованные военные действия против Египта, настаивая, что нынешние условия требуют международной интервенции[535]535
  25 октября Россия направила советские войска на подавление антикоммунистического восстания в Венгрии. 29 октября израильские войска вторглись в Египет и стали продвигаться к Суэцкому каналу. На следующий день английский премьер-министр сэр Энтони Иден заявил в парламенте, что французское и английское правительства предъявили ультиматум одновременно Египту и Израилю с требованием отвести войска от зоны Суэцкого канала, иначе туда войдут объединенные англо-французские вооруженные силы.


[Закрыть]. Тори добились только одного: теперь последующие сто лет арабы будут ненавидеть Англию и Францию. И что хуже всего: причина глупейших действий России и Англии в тщеславии горстки людей – таких как Хрущев и Иден: ведь они могут делать историю. Зло приносят не великие люди, а ничтожества, которые пытаются быть великими.