Текст книги "Солдаты Солнца. Книга 1"
Автор книги: Джеймс Хэриссон
Соавторы: Вольха Оин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 66 страниц)
– Отец, даже если меня разнесёт на субатомные частицы по всему ангару, Лео всё равно останется в полной сохранной и стопроцентной недосягаемости в своей собственной кровати. Радиус действия «Х-зонта» не более двадцати футов от точки выброса, а значит, в случае дестабилизации ситуации, атомно-молекулярный разрыв дальше периметра гаража никак случиться не может и тем более ни на один лишний дюйм не приблизится к оружейному арсеналу: «Архаиния» не допустит, чтобы её корабль разнесло на ледовые щепки и вселенские кварки.
Мальчишка-генокер договаривал последние слова уже на выходе из лаборатории, держа в руках небольшой предмет, похожий на восьмидюймовую бамбуковую палку с поперечными выпуклыми кольцами через некоторые промежутки.
– Я тоже люблю Лео, отец, но надо думать ещё и обо всех остальных членах Команды «Альфа»… Кстати, отец! Лео сегодня спит не одна: с одним звездочётом, в обнимку – сам видел.
Гэбриэл чуть не поперхнулся раскуриваемой сигарой.
– Видишь, Гэбриэл, какой я эгоист: всё свожу к безопасности и выживанию своей внучки, поступаясь защитой других. Андрей всегда говорит, что думает! Я его создал слишком правильным, слишком по себе и совершенно непригодным к этому миру: прокажённым – как теперь называют таких, как мы, изгнанников по убеждениям… А ты заметил, с какой напыщенной гордостью вышагивает Андрей: весь сияет – точно утреннее солнышко на золотом небосводе! Он так обрадовался твоему подарку – древнекультовому амулету каффских эфиопских царей: «Кулону Солнца»! Теперь никто и никогда не заставит его снять амулет с шеи. Он его теперь до самой своей смерти не снимет. Впрочем, даже сама смерть у него ничего отобрать не сможет: Андрей, как никто из нас, знает, что смерти нет… И ты не смотри, что на его шее нет сейчас твоего подарка: он его прячет под своим комбинезоном – ближе к груди, ближе к сердцу, к человеческому сердцу… Кстати!! Я что-то не допонял, про что это там говорил Андрей? Какой ещё звездочёт? И при чём тут «в обнимку»? Надо сходить в комнату Лео – проверить всё ли с ней в порядке.
– Не надо, Джон, я только что заходил к ней, она давно спит… Это я подарил Лео детскую игрушку: новогоднего гнома в звёздном колпаке!
– И она сразу же затащила его себе в кровать – по соседству с разделочным шкуродёрником?!
– Джон…
Старый профессор, хрипя и заливаясь слезами мучительного смеха, от души хохотал над смутившимся и покрывшимся рдеющим румянцем полковником:
– Да ты на себя в зеркало посмотри, друг мой, словно красна девица на выданье – весь заливным румянцем зашёлся… Ну насмешил-потешил старика на радость! Ну а что эта кривляющаяся мармозетка подарила тебе, если не секрет?
Гэбриэл сразу не нашёлся, что ответить, вовсе замялся и вконец замолк… Джон понимающе закивал головой:
– Понимаю, прекрасно тебя понимаю, Гэбриэл: я бы тоже не стал сильно уж трепать языком налево и направо о том очень личностном, что происходит между мной и моей девушкой.
– Ну вот что ты такое говоришь, Джон?! Каком ещё «личностном»?! Какой ещё «моей девушкой»?!
Профессор взял полковника за локоть и показал на стул:
– Я не могу так с тобой разговаривать, Гэбриэл, ты всё время отворачиваешься от меня. Присядь, пожалуйста!
– Джон, я не тот человек, который меняется, и тем более не тот, кто меняет свои убеждения. Я тебе об этом уже говорил – и не раз.
– Какие мы нервные, высокомерные и высокомнительные, когда дело касается себя любимого!
– Извини, Джон, но я не позволю тебе разговаривать со мной в таком тоне и продолжать дискуссию в подобном русле!
– Тогда – старый трухлявый пень! – будь хотя бы немного снисходительнее…
– Я старый, Джон, да! Но не трухлявый и тем более – не пень!
– Приятно слышать, Гэбриэл… Тогда, будь любезен, слегка сбей с себя напыщенную спесь гордеца и немного поменяй своё неизменное убеждение по поводу своего незыблемого мировоззрения.
– Да пойми же, Джон, нельзя быть снисходительным к солдату!! Это всегда фатально… Неужели ты сам этого не понимаешь?!
– Ты рассуждаешь, как полковник Дрэкк. Судьба не даровала ему такого подарка, как тебе: право на жизнь! И знаешь почему, Гэбриэл? Дрэкк ничего не хотел менять, больше – не хотел! Но это было его право – право свободы человеческого выбора, личностного выбора.
– Я всегда жил по другим законам. А меняя своё мнение, мы меняем себя. А я меняться не хочу! Понимаешь: не-хо-чу! Я такой, какой есть, пойми, Джон.
– Мы больше не такие, какие есть и какие были! Ничего не осталось, кроме нас, Гэбриэл… Последние Адамы, последние Евы, последние мужчины, последние женщины – из прошлого, того самого прошлого, которое ты так стоически пытаешься отстоять. Только если ты действительно хочешь знать, чего стоит мужчина, стоит повнимательнее заглянуть в глаза его женщины! Я видел её глаза, Гэбриэл, видел – ещё задолго до твоего пробуждения, когда она подолгу стояла у твоего саркофага и неотрывно всматривалась в твоё лицо. И когда заботилась о тебе, таком беспомощном, целых два месяца, сама. И когда впервые за всю её непутёвую жизнь я вдруг увидел настоящий испуг в её глазах – за судьбу того, кто ушёл наверх, где только смерть и кровь… В моей смущённой душе не осталось больше сомнений – ни на её счёт, ни на твой, Гэбриэл!
– Да-а?! Вот так сразу?!
– Она любит тебя, Гэбриэл! И ты это знаешь… Ах, эта чёртова плутовка! Она неплохо научилась скрывать свои истинные чувства, она закапывает их на самое дно своего искромсанного временем сердца, она умеет скрываться в тени не хуже тебя. Но меня не обманешь, Гэбриэл! И Андрея – тоже, и Мишу, и Танго с Чукки, скоро это поймут и твои парни. Думаю, Мэлвин уже раскусил вас обоих.
– Джон, я обещал, я присмотрю за твоей внучкой, но не проси большего.
Профессор волновался – его речь всё больше и больше мешалась русскими словами.
– А я и не прошу!! Я не хочу, чтобы ты за ней присматривал, Гэбриэл: Лео – не аллигатор в клетке для вампиров и не горбатая бабуленция из дома престарелых, чтобы за ней присматривать! Да она тебе и не позволит такой дешёвой роскоши – не тот случай…
– Джон, что ты от меня хочешь?!
– Всё!! Я хочу от тебя всё!! Короны царей осыпаются в пепел, золотые монеты рассыпаются в песок, неоспоримая власть оказывается лишь нелепой насмешкой над своим же ничтожеством и тщеславной гордыней… Вечна одна Любовь, Гэбриэл! И возраста времени ей нет и быть не может! Потому что там, где любовь, там всё: и счастье, и радость, и дети, и сила, и вечная молодость, и благословение всех небесных богов, какие только есть там наверху. Её надо только услышать – живым сердцем человеческой души, третьим глазом, шестым чувством, девятой жизнью кошки – услышать!
– Кто ж её услышит? Это ж не магнитофонная запись.
– Ты услышишь! Если только не будешь постоянно закапывать самого себя под стены своих закостенелых устоев… Мир стал другим, а наши дети, которых я тут собрал, остались детьми прошлого, как и ты, Гэбриэл. Так неужели ты не в состоянии открыть своей души для этих несчастных, затерянных в эпохе давно сменившейся истории?! Неужели тебе наплевать на всё и на всех?! Неужели твоё сердце так и не разморозилось после сорока лет заточения, а осталось навеки ледяной криоглыбой в твоей бесчувственной груди?!
– Джон, ты зарываешься…
– А ты меня не слышишь!! Каков бы ни был мир наверху, мы всё равно остаёмся изгнанниками этого общества: мы не приемлем их законов, их образа жизни, их перемен. Мы – проказа, которую боятся больше смерти и потому всячески стараются стереть из самой памяти, стереть из истории, уничтожить любыми способами… Мы – не они! Мы в меньшинстве – это и есть проказа. Поэтому мы – изгнанники! Мы скрываемся, как можем: рядимся в их одежды и маски, но под лохмотьями их мира мы – другие. И поэтому нас боятся и уничтожают… Мы для этой реальности даже хуже «капюшонников»! Мир стал чумой, и чистое стало грязью. Они боятся нас – за свет, который всё ещё из последних сил теплится в наших человеческих сердцах – и всячески стараются избавиться от нас, беспощадно меняя на генокеров и наночиповый интеллект. В этом мире больше не осталось почти ни одного человека, который есть он сам. И мы должны держаться вместе, быть рядом друг с другом, делить между собой последние капли живой надежды. Или, может, ты боишься заразиться? Проказа – она заразна только для тех, кому выпало стать изгнанником… кга-кга!!
Гэбриэл поднял глаза на захрипевшего друга:
– Лео… больна проказой?
– Как и мы все – проказой судьбы! Прокажённая судьбой, изгнанница – до смерти, до конца, навечно! Изгнанница одиночества, обречённая быть всегда одной из-за того, что другая – не как все. Вот она – проказа судьбы: быть другой от рождения и до смерти… И разве я сейчас говорю не о тебе? Разве не твоя это судьба: быть прокажённым изгнанником – до смерти, до конца.
– Я боюсь, Джон! Боюсь, что не справлюсь… Я боюсь её и боюсь себя! Ты же сам понимаешь, смерть витает в воздухе и от этого наваждения не отделаться. Я был там, наверху – раз! Всего один раз! И мне хватило, чтобы сразу позабыть обо всём, о всяких иных человеческих чувствах, кроме долга – долга перед этими ребятами: и твоими девчонками, и моими парнями. Мы все под одной секирой просто чудовищной смерти… Ты подумай, что будет с ней, если, обретя во плоти и свою веру, и свою надежду, она вдруг, в один момент, потеряет и свою веру, и свою надежу на будущее? А что будет со мной, Джон? Если, обретя любовь, настоящую любовь, я тоже её потеряю – в момент! Ведь Лео не тот человек и даже не та женщина, которую что-либо может излечить от неё же самой и успокоить…
– Ты не веришь даже в себя, Гэбриэл… а я так надеялся на тебя…
– Джон, ты с каждым нашим разговором требуешь от меня всё больше и больше невозможного. Пойми, просто – невозможного!
– Мой час на исходе.
– Джон!
– Я должен быть уверен…
– Да услышь же меня, наконец, Джон: я – не бог, не святой дух, не Капитан Америка, я даже не Джеймс Бонд! Я просто солдат!
– Тебе не хватает веры, солдат… А Лео-Космос как раз тот самый эликсир жизни, тот самый космический ребёнок без возраста и судьбы, который сделает тебя наконец-то свободным и счастливым. Ты только поверь в неё и в себя, Гэбриэл! Поверь, доверься своему сердцу, своим чувствам… Не хватайся за топор войны при первом же порыве свежего ветра с неведомого тебе океана – это не тот Ящик Пандоры, который тебя уничтожит. Это – живая вода, которая оживляет и возвращает заново желание жить и любить. Она вернёт тебе утерянные грёзы и веру в счастье, она вдохнёт в тебя жизнь и желание родиться заново, она наполнит тебя чистейшим эликсиром вечной молодости. Она – исключение из всех правил, как и ты, Гэбриэл. Исключение, лишь подтверждающее Единое Космическое Правило: блуждающий монах однажды вернётся в свой монастырь, порхающая над мёртвым лугом бабочка отыщет свой живой цветок, а падающая звезда однажды всё-таки найдёт свою планету нового рождения. У неё даже группа крови новая: переходная с четвёртой на пятую – с плавающим резусом. А ты знаешь, солдат, что такое плавающий резус?
– Всегда под секирой смерти, знаю!
– Пока она не определится для этого мира.
– То есть… пока не родит ребёнка?
– Земного ребёнка – от этой земли! А до того момента она всегда будет ходить под беспощадной секирой смерти… Мы знаем тысячу способов забрать жизнь у другого и ни одного божественного, кроме природного рождения, дать её кому-либо. А я даже не могу уговорить Лео на искусственное оплодотворение – не из чего оплодотворять. А даже и было бы! У меня духа не хватило бы предложить ей это кощунство: думаешь, ты один такой – «храбрый»! Я тоже не могу ничего сделать для неё – страх связывает мне руки, страх за неё. Но ты…
– Джон, мы абсолютно не совместимы с твоей внучкой, поверь мне! Она – песок меж пальцев, я – перекати-поле, сам по себе и всегда буду таким уже до конца.
– Всё правильно, Гэбриэл! Но ты забыл спросить себя только об одном: до чьего конца – до своего или до её? Жизнь складывается из самых несовместимых и таких простых вещей, как, например, вода! Кислород и водород не совместимы, а сложились – и получилось: человек, вода, космос… Тебе дали новый шанс на новую жизнь! А ты поучаешь меня тут старыми закостенелыми принципами. Никто у тебя твоих заскорузлых принципов не пытается отобрать. Ты только распахни свои слипшиеся от страха перед жизнью глаза и посмотри, наконец, на этот мир и этих людей сегодняшним днём – таким, какой он нам с тобой достался. Приложи свои дурацкие истины к этому зачахлому умирающему миру, и, может, тогда Небесный Отец дарует нам всем надежду на новое настоящее и будущее. И не только для этих девчонок и твоих парней, но и для их ещё не родившихся детей, которые, быть может, и не родятся никогда – из-за узколобых убеждений одного старого маразматика-вояки с закостенелыми как моя спина принципами!
Склонив голову, Гэбриэл снова выдыхал сизый дым своей сигары в пол – как недавно в комнате Лео. Он чувствовал всем сердцем, что Джон безусловно прав! И он слышал стук своего живого горячего сердца, и оно трепетало и металось в лихорадочном эпилептическом бреду в поисках «кислородного» выхода: оно всё так же хотело оставаться молодым – вопреки обоснованным и убедительным доводам разума, оно нестерпимо и мучительно жаждало быть нужным и желанным – наперекор всем старым обетам добровольного затворничества. И он уже не находил достаточных аргументов, чтобы продолжать спорить со старым и верным другом: его передовая супероборонная линия сопротивления дала серьёзный сбой, тектоническую трещину, пошла на попятную, сдала свои вышколенные позиции… Он понимал, последнюю битву он уже проиграл – его собственная война бункерного сопротивления закончена! И Джон, как и тогда, когда первым спас ему жизнь во Вьетнаме, по-прежнему остаётся прав: ему уже не быть тем, кем он был когда-то. То была война с миром, с самим собой, со своим прошлым. Настало время настоящего! И если он его не примет, завтрашний день никогда уже не наступит для него и не только для него одного.
– Будем говорить начистоту, Гэбриэл, о главном: о времени! Его нет – больше нет! Мы его уничтожили своими топорными эгоистичными поступками. И теперь всё приходится начинать сызнова, с нуля! Но это никогда не бывает чистым листом: всегда есть история, которую первое поколение «гуманоидов» передаст своим потомкам, а те – своим. Но это не будет просто страшная законченная история – это будет история, на ошибках которой вы уже станете учить своих детей. Как было во все предыдущие времена до нас: не нам менять законы вселенной. Но чтобы было кому пересказать историю, сначала нужно приложить достойные, возможно, даже немыслимые, неимоверные усилия, чтобы дать возможность кому-то передать историю в отцах и детях… Гэбриэл, она, конечно, не подарок. Но и ты – не рождественский заяц. Вы оба не подарки! И оба стоите друг друга, как два сапога – пара! Но если бы ты хоть немного чувствовал, как она, ты смог бы услышать эту светлую Песню Весны. Лео и есть мой подарок тебе, Гэбриэл: эта Падучая Космическая Звезда, эта Песня Весны, это Дитя Солнца… Пока не поздно, Гэбриэл, услышь её, прошу тебя!
– Я её слышу, Джон, я её слышу – с того самого момента, как увидел эти бездонные глаза подростка, испуганно и удивлённо по-детски выглядывающие из-за физистола. Разве я мог тогда даже предположить, что эти ясные удивительные глаза могли принадлежать «архангелу» войны – войны, которая никогда не заканчивается для этого солдата космического спецназа, явившегося даже не из прошлого, а откуда-то… из будущего.
– Гэбриэл, подними голову, посмотри на меня… Забудь обо всём! Ты должен знать теперь одно: она должна верить в тебя – у неё ничего больше не осталось, что действительно сдерживало бы её от последнего фатального шага. Неужели ты до сих пор не понял: Лео всё ещё жива только потому, что она верит, верит в тебя и только в тебя – все двадцать лет после этой Последней Войны! Ты для неё всецелое олицетворение этой Вселенной! Она – не Андрей: ни в Бога, ни в Дьявола, паскудница, не желает верить! А значит, ей нужен посредник: «архангел»! Тот, кто эту веру покажет, поведёт за собой, сможет, наконец, объяснить ей этот непонятный для неё мир и явит ей настоящую золотую радугу на чистом голубом небе под горячими лучами настоящего солнца… Она всё ещё помнит то, что было до войны, но давно уже ни во что не верит в этом настоящем. Только ты сможешь показать ей обратный путь к себе, к дому, к Богу! Что же ты такой глупый, Гэбриэл? Зачем ты такой – глухой, как Берлинская Стена.
Джон наконец перестал трясти за лацканы пиджака никак не сопротивляющегося полковника и, закрывшись высохшими руками, тяжело зарыдал… Гэбриэл встал и расстроенно заходил по лаборатории:
– Джон, прошу тебя, умоляю – я сейчас позову Андрея.
– Не надо, не надо его звать, не нужно. Я взял себя в руки, я сейчас успокоюсь… Ты уходишь?!
– Да ты что, Джон?! За кого ты меня принимаешь?! Я не крыса, чтобы бежать с тонущего корабля.
Гэбриэл снова сел напротив профессора:
– Джон, дружище, я просто пытаюсь тебе донести: я не могу позволить себе давать своему старому верному другу обещание, которое… которое я могу и не выполнить – не смочь выполнить! Ты же сам знаешь, что там, наверху! Там ад – настоящий, катастрофический, ужасный! Такого я бы не хотел увидеть даже в самом дешёвом киношном ужастике… Поверь мне, клятвенно тебе обещаю, Джон, памятью наших погибших друзей и солдат в Корее и во Вьетнаме: я сделаю всё, что будет в моих человеческих силах, чтобы довести твоих Детей Солнца до Соломоновых Рудников. Я буду рядом с Лео – шаг в шаг, след в след. Я даже сделаю больше, чем подвластно простому солдату: я стану для них всех Ангелом Спасителем. Но не надо давить на меня в отношении Лео: сначала будут Соломоновы Рудники, а потом время и история решат многие судьбы… и ещё – мою и её, её и мою… Джон?
– Я не могу не принять твоего решения, Гэбриэл… Я спокоен – прости! Я не должен давить на тебя ни в чём: лучшего решения, чем примешь ты сам, уже не будет – я это помню. Ты только не сердись на меня. Время и судьба Лео меня окончательно подорвали – я стал совсем слабым и беспомощным, и мне уже не хватает собственной веры и силы.
– Твоя вера и сила в Лео – это подтвердит любой в этой криобанке, и даже сама «Беглая Архаиния». Не падай духом! Я с тобой… и с Лео… А теперь к делу, Джон! Я так понял, посланий от Бэккварда больше не было?
– Нет, не было! Но я уверен, он ещё проявится. Бэкквард не тот человек, который будет долго терпеть неизвестность. А вы больше не выходите ни на поверхность, ни на связь с внешним миром. Для генерала такая ситуация патовая. А он уже так давно привык быть единовластным хозяином положения.
– Я с тобой полностью согласен! Именно и только по этой причине я согласен провести несколько спокойных часов в своей кровати. Пусть Бэкквард понервничает, как следует погоняет по городу своих наёмников – охотников-за-головами, введёт в городе специальное военное положение – заодно и комендантский час. Мы-то с тобой знаем, как бездействие противника может подорвать нервную систему даже того солдата, у которого и нервы железные, и даже существенный перевес в военной силе.
– Гэбриэл, мне Миша вкратце рассказала о вашей новогодней вечеринке – мы с ней даже немного посмеялись над несуразными несостыковками между противоположными полами вашей новой команды… а, командир Харрис?
– Это да, потешная получилась вечеринка – с изюминками! Но команда всё же сложилась, и я считаю, что ребята нашли общий язык по самому главному вопросу: мы теперь действительно Команда «Альфа»! Четверо конченых парней-ветеранов Вьетнама и четверо конченых солдафонок Последней Войны.
– Ты даже себе представить не можешь, как я рад это слышать, Гэбриэл! Первая общая вечеринка и до конца вместе. Молодцы! Ведь миром обошлось?
– Да всяко было, Джон…
– А пусть! Так и должно быть: и в радости, и в беде вместе и всё пополам.
– Джон… Миша мне всё рассказала, я знаю про её «ядерную кровь».
– Ты даже представить себе не можешь, друг мой, как меня истязает эта мысль, я каждую минуту думаю об этом… Но я сделал даже невозможное! Большего я не могу сделать. У неё ионно-генетически изменённая клетка, дальнейшее трансформирование которой, вызванное серьёзным молекулярно-химическим вмешательством синтетического ДК-катализатора, я смог остановить только благодаря введению блокирующего криочипа со сбойной системой общей защиты – это значит, что остановить или переделать действие блокировочного криочипа уже нет ни малейшей возможности. Мы не будем больше касаться этой темы, если ты не против. Миша знает, что ей можно, а что нет! У неё самая высшая ступень самоконтроля из нас всех. На неё можно положиться абсолютно во всём, даже когда её действия могут показаться абсурдными – но это только на первый взгляд. Миша умеет мыслить и чувствовать командно и всегда на полшага вперёд… Миша сильная женщина, она всё сможет, теперь – всё сможет. Твоё дело к ней прислушиваться: она всегда знает, что делает и о чём говорит. Она отвечает за каждое своё слово – как будто пишет Новую Библию.
– А Танго?
– Что Танго? – голос профессора сразу как-то странно осёкся.
– Я видел её в деле, на ринге – против генокеров… я бы не выстоял, и никто из моих парней бы не выстоял… Она голыми руками вырвала из груди профи-убийцы сердце!
– Наночипы… плюс – чёрный рейнджер…
– Джон…
– Не мучь меня, Гэбриэл! Я и так не сплю даже под крышкой физирефактора… Её страшные крики я слышу, как только закрываю глаза!
– Джон…
– Что ты от меня хочешь услышать, Гэбриэл?! Да!! Она бионик! Её костная система заполнена жидкокристаллической «бионической клеткой»… Я очень хотел, чтобы она выжила – она того стоила: она была человеком! Не генокером, не мутантом…
– Монстром!
– Мелочи! Главное – это человек… Танго я получил не только с «промывочного кресла», но и после охотников, которые не поскупились на издевательства над «анакондой». По сути это был полуживой кусок мяса, и восстановить её было делом весьма проблематичным даже для моего гения… Я вынужден был провести рискованный эксперимент, чтобы попытаться спасти ей жизнь! Я вживил в её костную ткань «живую бионическую клетку», выращенную из целого Х-кристалла.
– Ты не пожалел её…
– Нет – не пожалел… Но всё-таки спас её! Остатки этого небезопасного материала дали мне возможность спасти Мишу, когда я понял, что её костная система полностью разжижена и восстановлению не подлежит. Но у меня уже был опыт, и я приложил максимум усилий, чтобы Миша не страдала.
– Получается, Миша тоже…
– Нет! Её «ядерная кровь» не позволила полностью перестроить её костную систему. Зато я смог застраховать всю биоорганику Миши от непредвиденных эксцессов изнутри… Теперь всё зависит только от неё одной, от её силы воли.
– А Чукки? Лео?
– Нет! Они – люди… наночипы – их сила и поддержка…
– Я понял… Закроем этот вопрос раз и навсегда, Джон! Ты прав: не стоит копаться за табличкой «Мины»… Я всё понял! И я на твоей стороне – верь мне, Джон.
– Спасибо, Гэбриэл… Ты всегда был полубогом среди простых смертных. Ты всегда всё понимал.
Профессор достал из тайника за какими-то лабораторными приборами небольшой графинчик с наливкой и две стопки и покатил своё кресло-каталку обратно к полковнику.
– Андрей всё от меня прячет, негодник! Приходится идти на всякие хитрости.
– Джон, зачем ты опять пьёшь? Тебе же нельзя.
– Кто тебе сказал, что мне нельзя? Андрей? Господь-Бог? А теперь ответь мне: имеет ли смертник, которому осталось жить несколько дней или часов, право на своё последнее желание?
– Я тебя понял, старина… И у меня не поднимется язык сказать тебе: нет!
– Тогда ничего и не говори.
– За тебя, Джон! – Гэбриэл поднял свою стопку.
– И за тебя, мой друг, мой Гэбриэл!
– Надеюсь, Джон, твой криобункер не найдут…
– А что тебя беспокоит?
– Лифты… особенно тот, что ведёт в твою квартиру в криохранилище над нами.
– Ерунда! «Архаиния» его уже сложила, в моей квартире ничего не осталось, что могло бы навести охотников и осозовцев на наш криобункер. И потом, отторжение любых опознавательных систем стопроцентно гарантировано в случае любого чужеродного вмешательства: никакой прибор и никакие системы поиска не смогут засечь и обнаружить «Архаинию», если она сама этого не захочет. Мы здесь в совершенной безопасности, пока этого хочет сама «Архаиния». Для всех снаружи наш криобункер только гранитно-базальтовая скала, которая в случае экстренной надобности может спокойно перемещаться в другую «зону обитания»… Ну! Как моя вишнёвая наливочка?
– Так вконец и пристраститься можно.
Профессор наконец заулыбался:
– К такому напитку богов не грех и пристраститься!
Гэбриэл поставил опустошённую стопку на лабораторный стол:
– Джон, было три сдвига… Миша говорит, что это не очень хорошее известие.
– Хорошего, конечно, мало. Но так и должно быть: Чёрная Смерть растёт – неуклонно и всё быстрее. И рано или поздно это должно случиться: чёрная дыра круговой волной смерти накроет всю планету. Просто это уже близко.
– Есть ещё одна проблема: катализаторы! Синтетические – осозовцев Форта и газовые – песчаного дьявола. И, честно говоря, ДК-катализатор песчаника меня пугает куда больше, чем синтетический катализатор, созданный сумасшедшими учёными Форта.
– Оба катализатора были созданы искусственно: песчаный дьявол, драконья змея – генетически мутированная тварь из засекреченных лабораторий мировых правительств.
– И?
– Я работал над этой проблемой больше пятнадцати лет. Что мог – сделал! Сегодня Андрей понёс устанавливать и испытывать на «Летучем голландце» моё последнее изобретение: «Х-зонт»! Простым объяснением, это протонно-ионное «перекручивание» связующей электронной основы «песочного маятника» через твёрдокристаллическую сетку цельного Х-алмаза. Как если поймать нужные атомы в протоэлектронную сетку – как противомалярийная сетка ловит комара…
– Джон, а можно покороче?
– Покороче, покороче… Короткая жизнь – быстрая смерть!
– Джон…
– Одним словом, «Х-зонт» – это трубка, состоящая из переходных колец сменной сложности электронно-щитовой защиты, каждое из которых заполнено особыми чистейшими криокристаллами, «космическими кристаллами». Правда, их можно заменить z-кристаллами, но срок службы будет существенно короче.
– А принцип работы?
– Как только трубка раскрывается над каким-либо объектом, покатное пространство накрывается купольным «космическим покрывалом»: объект в радиусе двадцати футов остаётся непроницаемым практически для любой атаки – даже для раскалённой лавы из самого жерла вулкана – на некоторое время, конечно… ну и для ДК-катализатора в любом матричном соединении – в том числе и газово-молекулярном. Но помнить придётся всегда: Х-кристалл имеет конечный запас энергетической силы.
– Отлично!
– К сожалению, «Х-зонт» не может работать как вечный двигатель, его рабочий коэффициент весьма и весьма ограничен. Поэтому следует беречь «зонт» и использовать только в случае действительно необходимой защиты – «космических кристаллов» у меня больше нет: на их изготовление ушёл целый Х-кристалл и такие энергоёмкие материалы, которых у меня практически не осталось.
Гэбриэл улыбнулся:
– Джон, я всё понял! Я буду беречь наш космический зонт! Будем считать, что экстрим-помощь у нас теперь есть, а она всегда на ограниченном пределе… Вопрос главный: успеем ли мы выйти из города до того, как наступит Судный День?
– Должны успеть, Гэбриэл! Подвижки земной коры увеличиваются и по силе, и по количеству – это значит, черта, за которой городу не устоять, уже совсем близко! Индианаполис буквально напичкан лазерным, тепловым и катализаторным оружием массового уничтожения, а ещё жидкокристаллической переходной экспериментальной основой – когда жидкий кристалл не просто не стабилен, а находится в самой сложной «бескислородной» фазе первичного переращивания из одной семьи кристаллов в совершенно иную, иногда абсолютно противоположную первичной основе. Этот город-цивилизация всея святая Великой Америки – большая пороховая бочка для отравленных телеанестетиками пьяных пиратов-наркоманов. Мы обречены – конец уже неизбежен…
– Никакого исторического урока из Последней Войны те, кому досталось жить дальше, не почерпнули.
– Гэбриэл, никто больше не желает ни мира, ни новой эпохи возрождения человечества в целом. Все живут одним днём! А потому не будет и шанса… Если вы не покинете этого «титаника» в течение нескольких дней, вы погибнете вместе с ним – все до единого! С тех пор как началась эта проклятая Третья Мировая, она так и не закончилась: покрывало Смерти ни на миг не покидало этой несчастной планеты глупцов и детей! Ведь Смерть хочет не просто многого – теперь она хочет всё… Безумие – вот тот единственный фактор, который ведёт нас теперь Тропою Костей. Им там, наверху, кажется, что они ещё всё держат под контролем. Слепая, жестокая, неоправданная наивность, порождённая всеобщим безумием… Даже если бы не Чёрная Смерть, всё равно мы могли бы не просто выжить, но создать новое на основе общего сотрудничества тех, кто остался – мутантов, генокеров и последних людей. Создать новую цивилизацию! Дети уже не видели бы всего нашего ужаса: они жили бы в новом мире – в едином, в общем… Но мы так не хотим! Никто не хочет – ни люди, ни мутанты, ни генокеры. Каждый тянет одеяло на себя или попросту не желает замечать ничего, все живут одним днём…
– Зло, выпущенное на волю, трудно обуздать заново.
– А значит, не быть новой эре объединённой цивилизации последних городов-мегаполисов! На Земле после новой глобальной катастрофы будут только те, кто смог объединить свои усилия со всеми остальными – теми, кто остался в одной команде… Труднее уже не будет, Гэбриэл: вы сложили команду – и она вас защитит! Даже если и не всем будет дано строить этот новый мир заново: всегда кто-то должен пожертвовать собой ради остальных, как отец Климентий – ради своей последней паствы и своих последних друзей. Давай, полковник, на посошок – ещё по полной. Разливай, командир!
– Джон, тебе же…
– Молча разливай! Помнишь, Гэбриэл, как мы с тобой так же когда-то пили – под палаточной крышей моего госпиталя в двадцати милях от Сайгона?
– Да… не лучшие были времена… тяжёлые на потери и как потом оказалось – позорные для всей американской нации. Мало кто из ветеранов Вьетнама после оказался принят обратно в то самое общество, которое их и посылало на эту бессмысленную войну под крикливыми лозунгами всемирной борьбы с красной гидрой советского коммунизма. Та война тоже ничему не научила ни русских военных, ни американских политиков: и у русских потом был свой Афганистан, и у американцев дерьма хватило вперёд на полвека.
