Текст книги "Солдаты Солнца. Книга 1"
Автор книги: Джеймс Хэриссон
Соавторы: Вольха Оин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 66 страниц)
– Ну а теперь от меня – подарок! Ищите, полковник, ищите! И помните: пока не откроете подарок того, кто притащил вас под ёлку, не имеете права от неё отойти ни на шаг – это такая примета и правило для всех! А я пока плесну нам с вами водочки, чтоб не мешать уже с шампанским – на дольше хватит… И не спалите своей сигарной петардой нашу новогоднюю красавицу!!
– Прямо какой-то… детский сад, – ворчливо, но с приятной ноткой в голосе бурчал Гэбриэл, вставая на колени и ползая под ёлкой в поисках своего подарка. – Ух! Их же здесь целая куча! Найди тут свой... Вот он – мир женщин и индиго-детей. Как их только на всё хватает?
– Что вы там шумите себе под нос, полковник?
– Ёлка! Откуда она такая – эта ёлка? И ведь как настоящая и иголки колются, чёрт!.. и запах – натуральный, хвойный… и на ощупь – настоящее дерево да ещё с натуральными шишками… Ну настоящая прямо!
– А она и есть – настоящая! Только покрыта чем-то таким, особенным. И криокамера, в которой она хранится – вот такая, какой вы её видите, – уже многие и многие годы уберегает эту самую красавицу от неизбежной смерти. Правда, сам Джон говорит, что ёлка и забвение – это одно и то же, так как это дерево здесь находится с незапамятных времён. Но иногда так трудно верить старому гению на слово, мало ли чего он там порой болтает! Ведь так, полковник Харрис?
– Миша, когда вы уже будете обращаться ко мне просто: Гэбриэл… Вот! Кажется, нашёл!
Гэбриэл выбрался из-под ёлки, держа в руках совсем небольшую бежево-золотистую коробочку, перевязанную золотой тонкой ниткой с крошечным бантиком посередине.
Миша подошла к Гэбриэлу:
– Простите, полковник Харрис, но позвольте мне навсегда обращаться к вам всё-таки так: полковник… Откройте! В этом году вы – первый, кто открывает свой новогодний подарок, а это значит, что всё в этом году будет так, как вы сами того пожелаете.
– Теперь уже такие приметы своей прежней сказочной силы не имеют: нет для них простора, неба нет, под которым можно было бы упасть на траву зелёную и на одуванчики жёлтые и, вдохнув полной грудью воздуха прозрачного лесного или горного, прокричать своё заветное желание – в самую небь безбрежную… чтоб улетело эхо – до самых дальних облаков и вернулось на крыльях ангела – исполненным желанием…
– Словами Джона? Да ещё на чистейшем русском? Не печальтесь, полковник: ведь у нас есть вдохновение, в которое просто нужно верить… А вы и вправду – больше чем из прошлого.
– Ну… ведь я всё равно из чего-то, – Гэбриэл заулыбался, по-детски наивный задор Миши передался и ему, он наконец-то решился и открыл свою коробочку, вынув из неё золотой нашейный медальон на крупной золотой цепочке.
– Вы, полковник, из старого кино, которое когда-то, ещё в прошлом столетии, было настоящим, и люди в нём были настоящими… вы, полковник, из книжек, которые давно никто не пишет, и никто не читает… вы такой же раритет, как и всё, что не имеет теперь цены: ведь оно бесценно! – как «Джоконда» Леонардо, кремонские скрипки Страдивари, «Богатыри» Васнецова, «Ромео и Джульетта» Шекспира…
– А вы, Миша, читали «Ромео и Джульетту»?
– Ещё в прошлом тысячелетии… Что же вы не открываете медальон?
– Нельзя спешить с такими вещами: ведь такие вещицы, как правило, имеют очень личностный характер, очень хрупкую гармонию и очень сильную энергетику – можно и обжечься!
– И всё-то вы знаете… «древние».
Щёлкнула тугая застёжка на старинном золотом медальоне.
– Дети Солнца! – выдохнул изумлённый до глубины души полковник.
– Этот медальон будет хранить вас, даже когда Смерть замахнётся над вашей головой своей проржавевшей от крови жертвенной косой. Мы доверили вам наши жизни – ваш груз непосилен, а память – это всегда защита, полковник Гэбриэл Харрис.
На небольшом овальном фото внутри чаши медальона каким-то непостижимым образом уместились все четыре девчоночьи головы – с таким незнакомым выражением безмятежного счастья на светлых улыбчивых лицах.
– Я ещё не видел вас… такими.
– Счастливыми и смеющимися? Был День Варенья Лео – она нас чем-то рассмешила-потешила: в этот раз она была не под крышкой физирефактора и у неё было хорошее настроение – она в тот день впервые выиграла Гонки-на-Выживание. Это игра у нас такая в городе, вы ещё про неё услышите, полковник. И Андрей нас тогда сфотографировал на старенький «полароид». Получилось – ведь правда?
– Спору нет – получилось! Вот теперь я точно знаю, какие вы на самом деле.
Гэбриэл просто не мог насмотреться! Не мог отвести своих изумлённых глаз от этого крошечного фото, где они обнимаются, прислонив головы одна к другой – такие светящиеся от секундного счастья, что Гэбриэлу казалось, если он не отведёт глаз от этого медальона, то обязательно ослепнет… Миша возвышалась над ними всеми и обнимала за плечи Чукки и Танго, а к её груди, посередине медальона, тулился беретный затылок улыбающейся во весь рот Лео. Их глаза излучали такое необыкновенно сильное сияние, что Гэбриэл не выдержал и захлопнул медальон.
Миша радостно рассмеялась:
– Я вас очень хорошо понимаю, полковник: это – не для глаз, ведь это – тайна, это – для души и для сердца – пока они ещё живы, пока они ещё бьются в унисон с вашими человеческими желаниями…
– Такого подарка… у меня не было никогда.
– С таким подарком вам не страшны ни боль, ни печаль, ни разлука… Просто запомните нас такими навсегда, полковник!
– В ваших словах я читаю нотки глубокой грусти и близкого расставания, Миша.
– У каждого своя судьба, полковник, нам её не изменить. Но наша память не позволит забрать нас друг у друга – ни время, ни смерть, ни разлука не властны над памятью. Это не прощальный подарок, полковник: это – подарок на все времена.
– Но я… я никогда не смогу отплатить вам даже десятой частью этого бесценного дара!
– Вы уже отплатили, полковник Харрис: вы подарили нам настоящую надежду, настоящую – понимаете, а не ту, которой мы жили все эти годы – призрачную… Вы и есть наша настоящая надежда! А всё остальное, поверьте мне, не важно, совсем не важно.
Гэбриэл надел медальон себе на шею:
– Этот подарок столь же значим для вас, Миша, как и эта старая гитара, которая, по всей видимости, принадлежала ещё вашему деду, и на которой вы пели песню, военную песню, которую, скорее всего, пел ещё ваш дед – где-нибудь на привале, после изнурительного перехода или жестокого боя с фашистами ещё во время той войны, его войны: Отечественной… Второй Мировой…
– Вы слишком уж проницательны, полковник, и это не всегда нравится. Но что поделать: вы – «древние»… Но всё так! Гитару с войны принёс мой дед – гитару своего погибшего друга. А дед мой прошагал в пехоте всю ту войну и дошёл до самого Берлина! А вместе с ним дошла и она: русская семиструнная… Своего отца я почти что не знала и почти что не видела – он был военным. Зато все свои первые годы жизни провела с дедом, а он так любил петь и рассказывать байки про свою войну – и не только горькое. Он мог рассказывать так смешно про их солдатские приколы, когда надо было плакать, а они смеялись, и это спасало тем солдатам жизнь и не давало сойти с ума – от трёхдневного голода и недельных переходов, полураздетыми и почти разутыми, в снег и в дождь. Я много знаю про ту войну – и уже мало что хочу помнить про свою собственную: как будто вся Третья Мировая уместилась в один проклятый день. А ведь в тот год – две тысячи седьмой от Рождества Христова – впервые не произошло Схождения Благодатного Огня в Храме Гроба Господнего в Иерусалиме: патриарх умер прямо на месте – от разрыва сердца, в панике и душегубстве погибло три четверти паломников – и это стало началом конца, началом Третьей и Последней Войны для всего человечества… Первым пошло в применение психотронное и акустическое оружие американцев – страшная вещь! Люди умирали целыми городами всего за несколько минут: просто падали на землю, как замёрзшие на лету птицы, и умирали в страшных муках – и некому было оплакивать города-кладбища, и никто не пел песнь последнего прощания над несчастными…
– Командор, – Гэбриэл чуть приобнял Мишу за плечи, – вы очень проникновенно поёте. И я понимаю, о чём поют русские: солдаты России воевали во Вьетнаме на стороне вьетконговцев – они были нашими врагами, а с пленными приходилось общаться, и я знаю цену русскому солдату… Но всё-таки мне очень хотелось бы тоже подарить вам что-нибудь на память – вот только где бы здесь найти Лавку Древностей? Ведь в городе вряд ли найдётся что-нибудь подходящее.
– Лавка Древностей у нас всегда под рукой, командир, – Миша наконец-то снова улыбалась. – Так и быть, полковник Харрис, я вас выручу! Вон там, за ёлкой, есть комната, вся заставленная полками с игрушками и подарками, которые никто, никогда и никому не дарил. Выберите там для всех подарки и не забудьте одеться в шубу: сегодня вы наш Рождественский Санта-Клаус и Новогодний Дед Мороз! Для нас, для всех – в одно остановившееся мгновение архаичного перехода из одного измерения в другое, из прошлого в будущее и из будущего – в настоящее…
– Да-а?! И кто это так решил?!
– Я!! Я сегодня тут старшая по званию, а вы сегодня самый-самый старший «дед» – если только на одну ночь станете нашим Санта-Дедом-Морозом!
– В таком случае Деду положена Снегурка – в довесок! Ну или хотя бы уже какой-нибудь непослушный эльф – для Санты.
– Ничего не выйдет, полковник! Снегурочка полетела на санях деда Мороза на Соломоновы Рудники, а эльфы и гномы Санты сегодня останутся с теми, кто с нами, но кого мы больше не можем увидеть – с нашими давними-давними друзьями…
– Ну что ж, приходится подчиниться старшему по званию… Но не самому-самому старшему – так как я согласен только на одну ночь стать этим самым-самым Главным Дедом: здесь командуете вы, полковник Васильева!
Миша уже набирала в тарелку всякой всячины со шведского стола:
– Стол, конечно, небогатый, но нам большего и не нужно! Все составляющие этих блюд выращены в оранжереях Джона или созданы протогенетически – их энергетическая загруженность просто неимоверна: достаточно всего нескольких плотных кусочков этой еды, и вы не только сыты, но и чувствуете неимоверный прилив сил и энергии. И самое главное – тут сохранены все естественные цвета: салат – зелёный, морковь – оранжевая, ветчина – мясная. В городе таких полноценных продуктов вы больше не найдёте. Там всё на пилюлях и ампулах или синтетические брокколи с искусственным горошком… Один Блошиный Бруклин держится на натуральных продуктах: мясо крыс, генокеров и подпольных лабораторий по выращиванию «живого протеина».
– Я это уже… попробовал.
– Это вы про стиг, полковник? Забудьте, дело привычки. Вот – это ваша тарелка! И бросьте вы уже этот окурок: сядьте – поешьте, а не то заставлю сжевать одну из моих экстрим-пилюль.
– Есть! Приказ принят, командор!
Гэбриэл взял тарелку из Мишиных рук и сел в кресло… Миша подняла со стола давно заготовленные две полстопки водки и одну протянула полковнику:
– Полную пока что ещё не наливаю, чтоб чего доброго не свалились с ног раньше времени. Тем более, судя по ароматному запашку, вы, командир, уже успели принять на грудь по стаканчику вишнёвки с нашим неугомонным профессором… Ну! За прожитый день и за друзей – тех, кто с нами рядом, и кто ушёл в лучшие миры!
Гэбриэл поднялся:
– За друзей и за новую жизнь… С Новым Годом, командор!
– С Новым Годом, командир!! Хху!!
Миша выпила залпом и даже не покривилась, ничем не закусывая и не запивая профессорскую «засорокаградусную»… Слегонца подтолкнула Гэбриэла обратно в кресло:
– Ешьте, ешьте, полковник Харрис! Пока всю эту тарелку не запихаете в себя, из этого кресла не выпущу. Заодно, скажите-ка мне, как там наши – на своих физистолах? Из-за смерти отца Климентия я не смогла подойти к живым.
Гэбриэл положил в рот салатный листок:
– Более или менее… Красавчика снова залатывает Танго. Ему сегодня как никогда повезло – наравне с Чукки: весь побитый, изрезанный и лицо задело – катастрофа!
– Всё будет путём, полковник! Танго заштопает его как надо – как для себя самой.
– А?!
– Особенно если учесть, что Красавчик ей явно припал к душе… Удивительно – правда? Но кажется, это так!
– Миша, вы говорите об этом так, будто Танго никогда и никого не любила.
– Кто?! Танго?! Да вы что, полковник?! Гы!! Любовь и Танго – вещи несовместимые ни под каким резаком мясника… Танго – ледяная душа! Ледяные сателлиты – все и каждый – вот её истинное состояние! Она пользует мужскую часть нашего города вот уже двадцать лет по своему собственному разумению – и не более того. Для неё всё мужское сословие, будь то генокер или старая гвардия, не больше, чем тренажёр для снятия напряжения… Но тут она себя явно выдаёт! Ведь когда человекоподобное существо ей всецело безразлично, она его либо не замечает в упор, либо пользует, а может просто прибить – без сострадания, так сказать, к ближнему своему. Танго не обладает особым чувством сострадания ни к кому из вашей мужской братии. Даже не сомневайтесь, полковник!
– Похоже, то же самое в какой-то мере можно сказать про вас саму, Миша?
– Сравнили! Я – сухая и мёртвая… А Танго – она живая на все сто! Хоть и без лишних эмоций. Если хотите – даже чересчур живая! С ней можно сварить кашу, со мной нет – и точка… Красавчика Танго терпит и ершит, даже не прикасаясь к нему, а это значит, что он ей не по барабану! И это хорошо – очень хорошо: люди должны видеть друг друга, а не воспринимать только как через прозрачное стекло… Танго, так или иначе, я знаю все двадцать лет и впервые после войны вижу, что в ней всё-таки остались жить в полной мере и человеческая душа, и человеческие чувства – не растерялись окончательно. Но Красавчику придётся несладко: она заставит его попотеть и потрудиться на славу – ради себя любимой, но и ради него – любимого.
– Гм… что тут скажешь?
– А что тут скажешь? Это всецело в компетенции небесной канцелярии, полковник… Что там Зулу? Наш Детский Ангел.
– Детский Ангел лёг на физистол в полуобморочном состоянии, почти что уже ничего не соображая своей головой. Но Джон сказал, к трём часам будет молодцом… Чукки под полным присмотром аж трёх надзирателей: бесстрастной системы физирефактора, импульсивного, но на удивление практически целого Мэлвина, и конечно же – любвеобильного Феди. И ещё Джон заставил Андрея влить в Чукки приличную дозу очистителя крови.
– Куппидон в больших дозах, значит – это заражение крови… Но всё обойдётся, полковник! В Чукки такой наночип – на пару с куппидоном всю заразу перемелет да ещё и «третий глаз» подключит к какому-нибудь «смотрящему каналу». Ну и?
– Что?
– Что же вы не говорите про последнего и самого нерадивого члена вашей команды – или вы передумали по поводу Лео Румаркер?
– В каком плане?
– В плане полноценного боевого братства в Команде «Альфа», полковник!
– Как же, с Лео передумаешь, если здесь всё из-за неё одной.
– В самую точку, полковник Харрис, в самую точку… Все мы здесь по одной и той же причине, тем более – вы! Но с другой стороны, если хорошенько прикинуть: если б не причина, заставившая Джона нас всех здесь собрать воедино, в одно целое, где бы мы теперь все были, полковник? Да в одном месте – в заднице у Ангела Смерти… Хотя, конечно, Лео – не сахар.
– Да уж, не сахар!
– Но я своей теперешней жизни уже без постоянных переживаний за Лео как-то даже и не представляю… А вы, полковник?
Миша без стеснения рассмеялась прямо в лицо полковнику циничным смехом всезнающего и всеведающего мага-чародея.
Гэбриэл положил последний кусок говядины в рот:
– Не знаю, не знаю, провокационный вопрос.
– А мы на другие вопросы не размениваемся.
– Всё понял, командор! Но если честно, я в некоторой растерянности… Лео Румаркер для меня – полный пробел, непостижимая загадка.
– На другое не рассчитывайте, командир!
– Да я уже это осознал… Вот только я не в состоянии понять, кто же она на самом деле?
– И не поймёте, а потому и не пытайтесь: даже прожив с ней бок о бок двадцать лет, вы всё равно будете думать, что прошло всего пять минут, за которые вы стали ещё дальше, назад – в прошлое, чем были до первого знакомства с Лео.
– Угу… а можно ещё раз – и доходчивее?
– Вот видите, полковник Харрис, как только дело касается Лео Румаркер, сразу начинает казаться, что ты сам вдруг резко покатил назад, далеко назад – к Вифлеемской Звезде Рождества Христова, к елейным горшкам Греческого Олимпа, к седым пирамидам Золотой Египетской Эры Великого Матриархата – за сто веков до сегодняшнего дня, полковник… Лео никого не подпускает к себе ближе того тёмного звёздного занавеса, которым Большой Космос отгораживается от нас – простых смертных, но каждого подле себя она заставляет меняться – помимо воли и желания находящегося рядом с ней. Но будьте осторожны с Лео, полковник Харрис! Многие отдали свои души Ангелу Смерти только потому, что недооценили малыша-Лео. Она в треть секунды меняется в лице: вот вы только что глядели в несколько наивные глаза удивлённо смотрящего на вас подростка, а в следующее мгновение ваше неосторожное слово или пренебрежительный взгляд может стоить вам уже целой жизни – разбуженный гризли-шатун вмиг обратится в разъярённого медведя-монстра на двух человеческих ногах и разорвёт вас одним взмахом лапы… а большего ему и не нужно – через пару секунд это снова будет спокойный и сам себе на уме эдакий бесхитростный медвежонок, молча отрешённо посасывающий собственную лапу.
– И это ещё с «М-щитом»?
– Угу… А вот при суточном отсутствии нейростимулятора на руке наступает практически полное отключение передних мозговых долей и резкое уменьшение выработки серотонина – медиатора регуляции форм поведения человека и некоторых основных форм жизнедеятельности живой органики позвоночных.
– Сложно, но после того, что я видел на ринге «Шерифа Джо», даже не хочется спрашивать, что дальше? Но лучше знать, чем не знать! Ведь так?
– Лучше знать, полковник Харрис! Потому что наступает сильная перегрузка в сторону повышенной агрессии любого ведущего типа, и у Лео – это неконтролируемое промежуточное бешенство в плане «кому-нибудь свернуть башку и не важно, что при этом самому оторвут руки-ноги-хвост».
– Я уже это понял. А конец?
– Конец один: постоянный шизофренический психоз, доводящий человека до неизбежной смерти… Но Лео не тот тип мыслящей органики, который погибнет от физического или психического перенапряжения: смерть наступит вперёд – по причине резкого переохлаждения организма и некоего, как говорит Джон: «видоизменчивого фона чужеродной органики». Лео – дитя Космоса, и её самая первая непроизвольная защита организма – холодный анабиоз, но это в Большом Космосе. Здесь, на Земле, анабиоз не спасёт её своим безвременным сном, а как раз наоборот – ускорит процесс, говоря простыми постулатами Библии, выхода души из тела.
– Вот почему Джон хотел запрятать Лео в криокапсулу: чтобы уберечь её от природного криоанабиоза… А сама Лео знает об этом?
– Ещё бы она и не знала! Только разве ей втолкуешь, что бережёного бог бережёт. Смерти в понимании Лео просто не существует: её нет – и всё тут! Но она так много потеряла своих друзей в Последней Войне, что теперь совсем не признаёт такого понятия, как жизнь.
– Ради смерти стоит жить?
– И больше никак! Именно поэтому Танго всё-таки ценит Лео – это Дитя Войны, которое прекрасно знает истинную цену смерти. Жизнь Лео – это всегда возвращение туда, где остался весь её живой мир, в Третью Мировую.
– А я ей пригрожу, что, если она не будет подчиняться приказам, я не поведу её из этого города. Никуда не поведу!
– Вы шутите, полковник?! Лео прожигает свою жизнь направо и налево как ненормальная – сразу за целый десяток генокеров: драки, попойки, работа за стенами города, игры, вроде тех, что вы сегодня видели в «Шерифе Джо», – вот её настоящее нутро, её суть, её всё, где в этом смертельном водовороте она вся! В Бруклине или в погранзоне нет бара, где Лео не засветилась на полную гребёнку: на неё полгорода держит зуб – отгребать и отгребать… Вы знаете, сколько раз Андрей приносил её домой по частям?!
– Наслышан… Но что-то же с ней надо делать! Команда – это, прежде всего, дисциплина! Один – как все и все – как один! В конце концов она же должна понимать, что всё здесь вертится вокруг неё и для неё, – она должна слышать и слушать…
– Вот и займитесь этим, командир, вплотную!
– Что значит – вплотную?
– А это уже не моё дело и вообще ничьё! Это теперь всецело ваше персональное дело, полковник: вы же наш командир – честь и совесть каждого из нас, а моя совесть теперь чиста.
– Умываете руки, командор?
– Опоздали, уже умыла… гы-гы!
– Руки или меня?
– А-а! И – то, и – другое…
– Довольно цинично!
– Зато откровенно, – Миша уже разлила по полстопки и вторую протянула Гэбриэлу.
– Но так… нечестно!!
– Ещё и как честно!! За этот последний год Джон вынул из меня все жилы из-за Лео… Теперь ваш черёд, полковник Харрис. Так что, ваше здоровье – оно вам понадобится и с Новым Годом – ещё раз!!
– Заваливаете подарочками, значит?
– Угу… и это только цветочки, командир.
Миша сама чокнулась с полковником и залпом выпила свою наливку, следом затолкав в рот большой лопухастый кусок говядины… Гэбриэл как-то без особого воодушевления поднял свою стопку:
– С Новым Годом, Миша… Вы думаете, я столько протяну с Лео? Целый год…
Миша аж застыла на месте от такого вопроса в лоб, а потом вдруг по-настоящему начала ухахатываться, чуть не подавившись говяжьим куском.
– Пол… полковник. Ой, не могу!! Целый год… ха-ха-ха!!
– Действительно – смешно: целый год! Да мне с Лео дня в бункере хватило и часа в «Шерифе Джо».
Миша вытерла слёзы и прямо посмотрела Гэбриэлу в глаза:
– Ну не-е-ет, полковник Харрис! Ни днём, ни даже годом вы теперь не отделаетесь: Лео ваш крест на пожизненно – до гробовой доски.
– Чьей? Вашей, Миша…
– А хренушки вам под нос, полковник! Хотите отделаться ничем, болью и жаждой… Не выйдет! Теперь уже не выйдет. Потому что не до моей доски, полковник, не до моей – до её! Пока сама Лео не помашет вам платочком, залитым её собственной кровью, вам от неё уже не отделаться… Впрочем, не стоит смотреть на вещи только в мрачном контексте посмертной эпитафии: учитесь у Лео не замечать смерти там, где смерть пьёт и ест от вашего стола, и радоваться солнцу там, где его никогда не было в помине! Ваша жизнь только начинается, а начинать всегда и трудно, и страшно – я вас очень хорошо понимаю, полковник. Так что переходим к следующему вопросу. После первой и второй – перерывчик небольшой: водка – первое дело против болевого шока!!
– Хорошо, но только если вы позволите сначала выбрать для вас подарок, Миша.
– Идёт!! Выбирайте подарок и задавайте свой вопрос – ваш черёд.
Гэбриэл отправился за красавицу ёлку – на пароль «космос» стена разошлась в стороны… Перед ним была уменьшенная копия Большой Библиотеки, только стеллажи и полки по обе стороны комнаты здесь были уставлены самыми настоящими и на любой вкус подарками, новогодними игрушками и даже ювелирными украшениями. Пыли в криобункере попросту не существовало – так что всё лежало на полках как есть открыто. На противоположной стене от входа друг над другом висели два ряда карнавальных костюмов, масок и даже обуви на всякий век и спрос: верхний ряд одежды – для детей, нижний – для взрослых. Три высоких стремянки поднимались под самый потолок, а по углам висели кипы сверкающих дождиков, переливающихся гирлянд, серебряных звёздочек и внахлёст всех цветов и размеров на своих золотых и серебряных нитях – ангелочки, эльфы и голуби… Это был самый настоящий Зал Подарков из «Новогодних Историй» старых американских фильмов! Только с одной стороны Библиотеки Подарков на полках стояли Санты, гномы, эльфы, рождественские оленьи упряжки и супермены, а с другой – Деды Морозы, Снегурочки, тройки с бубенцами в раззолоченных санях, мягкие зайцы и плюшевые мишки: Америка и Россия – две бывшие супердержавы – в одном Зале Подарков, под одной бункерной крышей, друг напротив друга, но не с ракетами и танками, а с улыбающимися лицами и искрящимися радостью праздника кукольными глазами.
– В мирное время бы так – может, и не было бы теперь Великой Пустоши за стенами живых кладбищ, – Гэбриэл встал посреди Библиотеки Подарков и посмотрел вокруг себя. – Миша?
– Я прекрасно вас слышу, полковник… Спрашивайте!
– Мне кажется или здесь слышится какой-то ненавязчивый перезвон… колокольчиков?
– Капризы Лео! Серебряные колокольчики над входом, вы их просто не заметили –колышутся даже от человеческого дыхания. Когда Лео в чём отказывалось в этих стенах? Джон вообще любит приговаривать: «Баловство растит из детей щедрых пилигримов, скупость – чёрствых гобсеков». При этом он совершенно забывает, что Лео давно уже не семь лет, а все тридцать семь!
– По ней этого не скажешь, Миша… Но разве не Христос сказал: «Будьте как дети»! И кто скажет, что Лео – не дитя божье?
– Даже если это демон?
– Джон говорит, что всё создано Единым Дыханием Любви.
– Полковник Харрис…
– Ну хорошо, хорошо – в дебри не лезем: куда уж нам – простым смертным… Но ведь это такие средства – весь этот криобункер!! А?!
– Для Джона деньги – ничто. Он умеет их делать из воздуха, он же гений! К тому же его персональные наночипы до сих пор приносят ему баснословные дивиденды: пока учёные гнали по конвейеру «серую слизь» ремонтных нанобригад, профессор работал над каждым наночипом своими собственными руками – над каждым отдельно, над каждым персонально… А что касается криобункера, так он здесь был. Джон переехал, что называется, в готовые хоромы! Всё остальное он попросту достроил: новое и старое криохранилище над бункером, нанолаборатории и сам Наноцентр. А кто построил этот криобункер и проложил подземные шахты с металлическими стенами, нам с вами этого знать не полагается: хватит того, что знает сам Джон Румаркер. Но я так подозреваю, большую часть своих тайн он так и унесёт с собой в могилу.
Гэбриэл уже разъезжал в своё удовольствие на удобной стремянке по половине Великой Америки и собирал в красный полотняный мешок подарки, которые сразу же припадали к душе:
– Значит, многое что есть в бункере, было ещё до появления здесь Джона?
– Почти всё! С собой он привёз только лаборатории, старые газеты и Лео с её машинками и непомерными капризами.
– А книги? Книги в библиотеке! Я видел там некоторые книги в очень старых переплётах и совсем на непонятных языках.
– Джон пополнил библиотеку только старыми газетами и медицинскими трактатами, остальное всё было до нас. Так что ничего нет удивительного в том, что вы не понимаете языка многих здешних фолиантов, я их тоже не понимаю. Лео понимает и Чукки! Они всё понимают – любой язык Вселенной. Но Лео лентяйка: сосредоточенность и усидчивость у неё только для одного дела – для техники. А Чукки быстро впадает в транс от чтения этих книг, так что от неё столько же толку, как и от Лео. А вообще, читаю тут только я.
– Миша, а как всё-таки Чу и Шрэкки догадались, что я «архангел» старой гвардии?
– Проще уже быть не может, полковник: настоящие мужчины остались только в «старой гвардии» «Клуба Убийц» и старой гвардии – вообще! Иногда «древние» приходят в такие заведения – поразмять старые кости и пощекотать застоявшиеся нервишки. Вы же сами знаете, «адреналин смерти» у вернувшихся с войны остаётся в крови уже навсегда – до самой смерти. А вы – это они, один в один – копия! Как мой дед, как мой отец… как мой Донни…
– Понял! – Гэбриэл услышал, как дважды прошуршал карманный «спасатель» Миши. Он поставил мешок у противоположных стеллажей: он всё ещё не нашёл подходящего подарка для одного человека – для самой полковника Васильевой. – И почему я такой интересной коробочки, которой вы так часто шуршите, не видел у других? Все любят леденцы!
– Потому и не видели, что это – подарок моего Донни: тут и вправду когда-то были разноцветные леденцы – круглые такие, с кислинкой – я до сих пор помню их вкус. Но теперь тут капсулы «спасателя»: нейростимулирующая наркота. Все мы здесь, как Лео: больше не можем существовать без спецподдержки… ДК-смесь разжижила всю мою органику до предела, за которым ничего нет. Так что держитесь от меня подальше, полковник Харрис: я тень самой Смерти – помните об этом всегда, когда находитесь рядом.
– Похоже, здесь в кого пальцем ни ткни, даже дышать рядом опасно – не то что жить… Миша, а что же вас ждёт за куполом Чёрной Смерти, если никто из ваших не может существовать без поддержки специальных лекарств профессора?
– Это не имеет никакого значения, полковник Харрис… Главное – дети Форта и то, что их поведут те, кому лекарства поддержки не нужны – ваши парни, полковник.
Гэбриэл замолчал, не просто было подобрать слова после такого ответа.
Миша задумчиво провела пальцами по струнам старой дедовской гитары…
– На ковре из пьяных степовых цветов,
Там, где облака уходят в небо,
Два коня сошлись у Камня Четырёх Дорог,
И скрестили два меча два воина.
Бились день и ночь два смелых рыкаря,
Бились не на жизнь – на смерть лихую.
И когда упал один к ногам коня,
Покатился шлем с головушки той буйной…
Гэбриэла выхватило из настоящего и в момент незримого перехода закинуло куда-то за пределы человеческого восприятия… Он бежал босыми ногами, утопая по щиколотки в разогретом щекочущем песке, и навстречу ему бежала девушка с воздушной фигуркой, казавшаяся такой невесомой в своём развевающемся нежно-аметистовом платье, что мерещилось – сейчас она взмахнёт руками и точно птица взмоет к темнеющим бирюзово-аквамариновым небесам…
– И рассыпались к земле те косы золота,
И увидел воин небо звёздное – в тех глазах,
Что широко смотрели в синь безбрежную:
Дева-рыкарь поливала травы кровью алою.
Боже, что наделал я?.. Убил судьбу свою.
Что я натворил?.. Сгубил любовь мою.
Нет мне больше счастья на земле родной,
И ступил Тропою Смерти воин проклятой!
Гэбриэл точно знал – он бежит к ней, и он не мог отвести от этой бестелесной фигурки своего жаждущего долгожданной встречи взгляда… он смотрел только на неё, а она смотрела в сторону океана, где по прибрежной накатывающейся пенной волной полосе бежали по воде двое детей и беззаботно что-то кричали этой лёгкой как перо птицы фигурке с развевающимися золотыми волосами, призывно махающей им руками…
– И пошёл прямой дорогой рыкаря,
На руках держал он Деву смелую.
Через всё прошёл и всё осилил он:
Бился, погибал, вставал и снова шёл за смертию...
И когда сам Ад и Рай сошлись в одно,
Задышала Дева и пришла любовь:
Обнималися два воина-берсеркера
На ковре из пьяных степовых цветов! 4
И вдруг Она обернулась – и их глаза встретились… У Гэбриэла упало сердце, и всё закружилось и понеслось изумрудным торнадо падающего за линию угасающего горизонта огненного солнечного круга. Гэбриэл невольно прислонился к стеллажу с подарками и провёл ладонью по взмокшему лбу.
