Текст книги "Солдаты Солнца. Книга 1"

Автор книги: Джеймс Хэриссон

Соавторы: Вольха Оин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 66 страниц)

– Гражданская война изменила всё… изменила каждого – каждого, кто остался жить… жить страшными, ужасными воспоминаниями, телесными и душевными ранами, последним, вынимающим саму душу, пронзительным криком твоего соратника, друга, брата – и это был тот самый момент, когда память живых уже завидовала безвременью навсегда ушедших… Накануне битвы при Манассасе я был ещё бесстрашным мальчишкой, бегущим на праведную войну со всех ног; накануне битвы при Геттисберге – юношей, жаждущим битв, наполненных героическими победами и законными наградами; а накануне битвы при Пальмито я уже был уставшим от крови и ран солдатом-ветераном. Затем было поражение – бесславное, позорное, унизительное, с огромными глупыми потерями и такое бессмысленное по своей изначально горячечной и личностно кровавой мести… И тогда мы стали бить проклятых янки по их самому больному месту: мы грабили их банки! Нас преследовали, как преступников, как каторжников, как бандитов, но нас никогда это не останавливало – ни на миг, ни на день, ни даже со смертью наших напарников. Я продолжал воевать за дело, от которого отступились и живые, и мёртвые… Дрэкк был моим полковником, и я шёл за ним, я шёл за своим командиром, за своим полковым знаменем – сцепив зубы, без вопросов, без стенаний, без надежды на завтра. И он вёл нас всё дальше и дальше, не давая возможности задуматься, переспросить, оглянуться назад… Но однажды пришёл день, когда я впервые понял, что Дрэкка уже не остановить! Врагом для него стал весь мир – без остатка, а мы, его последние солдаты, мы стали заложниками его гибельной воли. И тогда мне стало ясно, что это путь в никуда, в бездну, на самое дно своей же проклятой души. Я понял, что я должен сделать выбор, что когда ты слишком увлекаешься врагом, сам становишься им, что впереди только бесконечные убийства и смерть…

Неожиданно Гэбриэл почувствовал, как по комнате пронёсся горячий ветер пустынных прерий, и в его глазах защипало от противного колкого песка. Он зажмурился и мотнул головой – в комнате стало совсем нестерпимо от какой-то чужой и тошнотворной жары, все задыхались, как и полковник… Красавчик стянул с себя шёлковый платок и утёр им резко вспотевшее лицо. Зулу вытер ладонью залитые потом губы. У Миши и Танго слиплись волосы на лбу и висках от обильного горячего пота. Андрей бережно промокал своим большим клетчатым платком виски Лео. Мэлвин часто дышал прямо в ухо Чукки, но только она одна из всех присутствующих точно и не замечала происходящих перемен этих странных накатных волн чужеродного присутствия из ниоткуда. Всматриваясь в её напряжённые невидящие глаза, Гэбриэл вдруг ощутил почти что на подсознании: всё, что сейчас переживает в себе рассказчик, чувствуют и они все, чувствует даже само сгустившееся пространство криобункера.

– «Они здесь!! Здесь!!» – мальчишка-рассыльный на бегу распахнул двери офисного здания шерифа… Шериф скинул свои «накрахмаленные» ковбойские сапоги с края стола и схватился за свою винтовку: «Четверо – на крышу соседних домов рядом с банком! Остальным рассеяться! Пошли, парни! Пошли… Вперёд!! Вперёд!! Макклинрой, передай всем: без моего сигнала не стрелять!! Я стреляю первым!! Начнём, когда они спешатся… Не высовываться! Всем сидеть тихо! Ждать моего сигнала!» «Хант, в банке деньги и… люди! Будут жертвы! Нужно убрать их на подходе», – помощник шерифа Макклинрой распластался рядом с Хантом на крыше дома напротив банка. «В банк они не войдут – даю слово! Мы перебьём их всех, когда они начнут спешиваться… Вот они!!» По широкой и пустой улице к банку неспешно подъезжали семеро на покрытых двухдневной бездорожной пылью лошадях… Шериф припал к своей дальнобойной винтовке и закрыл один глаз – вторым он держал на прицеле надвинутую на лицо широкополую шляпу полковника Дрэкка: «Начнём, когда первый вынет ногу из стремени…» Лошади встали одна подле другой у банка – в одну линию. Полковник спокойно повёл прищуренным тяжёлым взглядом по сторонам и придержал плечо своего верного лейтенанта Гюнтаса, уже вынимающего правую ногу из стремени: «Постой, лейтенант… Спешимся, но не здесь!» Шёл тысяча восемьсот семьдесят третий год. И это был тот самый проклятый штат, который предпочитали те, кому уже почти нечего было терять в этой забытой Богом стране: штат Нью-Мексико.

Чукки незрячими глазами повела по головам присутствующих, и Гэбриэл понял… нет, скорее почувствовал всеми своими задыхающимися лёгкими, всем своим разрывающимся от нестерпимой боли затылком – почувствовал эту сгустившуюся до смертельного ужаса пустоту: вокруг было так непривычно тихо – ни души, ни собаки, ни перекати-поле… слишком тихо, слишком безлюдно… но его острый намётанный глаз не мог не заметить того, чего нельзя было не заметить, если только ты хотел остаться жить – пока ещё жить…

Время перестало существовать в этом пространстве и в этом измерении – потому что Гэбриэл перестал их различать: настоящее и прошлое, действительно реальное и всецело воспринимаемое только той частью его мозга, которая должна была бы отвечать за разделение разумно объяснимого и непонятным образом отсутствующе осязаемого… нереальная боль и боль, переносимая сильными чувствами на клетки реального сознания, стали почти что неразделимыми, почти что своими собственными.

А Чукки дальше, без остановки, без пауз, без придыхания вела и вела свою странную повесть из отвратительного терзающего прошлого – такого реального, испепеляющего до дна, до гадкой судорожной боли обжигающего горячим красно-синим огнём мгновенно воспламеняющегося пересохшего дерева пустыни. У Гэбриэла дико защипало в глазах от едкого смрадного дыма, и он снова стал задыхаться – но задыхался не он один…

– Полковник со всего размаха въехал Гюнтасу кулаком по лицу – лейтенант отлетел в сторону, ударился головой об стену банка и распластался на деревянных досках дымящегося пола… прямо под его рукой лежал однозарядный миниатюрный пистолет главного помощника: минутой назад Дрэкк просто забрал его из рук нацелившегося ему в грудь главного помощника банкира и с презрением отбросил дамский пистоль в сторону. Гюнтас обернулся – чёрные бездонные щёлки глаз полковника буравили его насквозь: «Никогда не смей мне больше перечить, парень… По коням!!» Мощный взрыв динамитной бомбы разорвал заднюю стену банка в щепы. Полковник ловко вскочил в седло: «Поехали, парни! Быстро, быстро… Уходим!!» Перестрелка была ужасной и стремительной: полковник и его парни за двадцать секунд уложили дюжину людей шерифа, но были раненые и в команде самого Дрэкка. Но это было только началом – началом неизбежного конца, началом неизбежной развязки.

Громкий стук лошадиных копыт перекрывал бешеное сердцебиение в разрывающейся груди Гэбриэла. А за спиной уходящей назад в клубящиеся прерии семёрки не умолкали ни на миг частые выстрелы взбешённых мужчин только что ограбленного Дрэкком городка.

– «Дьявол!! Они уходят от нас!! Уходят!! Это ты дал им уйти, Хант!! Ты!!» Шериф с ухмылкой спокойно положил палец на спусковой крючок своей винтовки: «Далеко не уйдут…» Гюнтас, гонящий своего коня след в след за лошадью Дрэкка, видел, как его полковник дёрнулся в седле: пуля дальнобойной винтовки шерифа прошила ему левое плечо насквозь, но это ничего не изменило для самого Дрэкка – его лошадь неслась дальше по видимому только самому полковнику пути. Окутанные серыми клубами пыли, они наконец повернули за высокий холм, укрывший их от стен оставленного позади городка. Полковник остановил лошадь и подождал пока остальные подведут ближе своих взмыленных лошадей… «Слушайте, парни, за нами погоня – я это знаю… Потери?» Парни Дрэкка были солдатами и дисциплина приказу была их вторым «Я»… «У меня рана – навылет!» «У меня тоже две раны – навылет, но это ничего, не страшно…» «У меня пуля застряла в рёбрах, но я её уже вытащил!» «У меня пуля в ноге, кость не задета… но я смогу держаться на своей лошади!» Должно быть, последние слова говорившего уже были обращены к парню, который только-только подъезжал к своим – подъезжал последним. Все повернулись к самому младшему из их команды – к Вилсону, совсем ещё мальчику… Дрэкк перевёл пустой взгляд на Вилсона, скорчившегося на своей лошади: «Покажи рану!» Вилсон отвёл окровавленную руку от живота и постарался выпрямиться – в его почти что детском растерянном взгляде читалось неприкрытое страдание и испуг: «Это же просто царапина, просто царапина… Ничего серьёзного, полковник!» Дрэкк переглянулся со своим лейтенантом – Гюнтас не смог сдержать своего глубокого сочувствия к этому несчастному мальчику: в его мозгу тут же всколыхнулось то ужасное событие его первого сражения при Манассасе, когда он сам был тяжело ранен в живот и только чудом выбрался из цепких лап прилипчивой смерти. Гюнтас видел, что рана Вилсона была очень серьёзной, и он понимал – вряд ли можно было позволить этому мальчику продолжать дальнейший путь в шальном ритме неизбежной погони. Было ясно, что просто необходимо остановиться и сначала перевязать рану Вилсона. Но у Дрэкка по этому поводу было совершенно иное, своё конкретное и неизменное мнение – он прямо и жёстко посмотрел в глаза Вилсона: «Может, оставить тебя, солдат?» На мгновение Вилсон забыл о своей тяжёлой ране: «Нет!! Пожалуйста, полковник… я могу ехать – могу, я выдержу, это не страшно!» Полковник перевёл свой извечно жестокий взгляд без эмоций на остальных: «Патроны?» Ответы солдат были столь же чёткими, как и быстро следовавшие по цепочке слова мужчин… «Я посчитал, Дрэкк! У меня тридцать два – тридцать шестого калибра и двадцать восемь – сорок пятого!» «Семнадцать – двенадцатого, двадцать девять – сорок пятого…» «Восемь – сорок пятого для кольта и двадцать семь – универсальных…» «Тридцать три – сорок пятого… и мой шкурник…» Седобородый с простреленной ногой трясущимися руками высыпал на ладонь все свои патроны: «У меня тут – горсть… около двух дюжин…» Полковник сидел в седле как каменный… Гюнтас развернулся к седобородому: «Пересчитай, солдат!» Седобородый послушно пересчитал свои патроны: «Здесь тринадцать – сорок пятого… и девять – сорок четвёртого…» Наконец Дрэкк повернулся к говорящему: «Не густо…» «У меня семь – сорок пятого», – Вилсон уже с трудом держался в своём седле, а его слабеющий голос болезненно пресекался, но он всё ещё сопротивлялся красно-серой пелене подступающей неизбежности. «Гюнтас, дай Вилсону двадцать патронов!» Гюнтас подвёл своего взмыленного коня вплотную к лошади полковника: «Дрэкк, наши лошади устали. Нам всем нужен отдых…» Но полковник не купился на жалость своего лейтенанта к серьёзно раненому мальчишке: «Остановка смерти подобна, ребятки! Так-то!» Но Гюнтас не хотел сдаваться – не желал, не мог: «Заодно и тебя перевяжем, Дрэкк…» Полковник так посмотрел на лейтенанта, что даже у видавших виды солдат похолодело в груди… «Перевязать? Меня? Я вам покажу, как это надо делать!» Дрэкк спокойно вынул зубами пулю из патрона и также спокойно всыпал порох себе в рану… Чиркнула спичка! Яркое смрадное пламя прошило насквозь простреленное плечо полковника! Дрэкк с места рванул лошадь и поскакал вперёд.

Чукки замолчала, её лоб ещё больше нахмурился, а с висков закапали тяжёлые капли пота. Мэлвин взял её за руку, но она резко выдернула её назад! И вдруг тихо, но чётко стала насвистывать какую-то мелодию, а потом негромко и хрипло запела:

– Я просто старый солдат, и этим теперь всё сказано…

Она снова стала насвистывать, но потом вновь запела:

– Я не буду ни плакать, ни извиняться, не просите… я всё знаю – моя дорога ведёт меня в ад… но мне уже поздно идти на молитву: я уже мёртв… я умер, когда на этой войне погиб мой отряд…

Её хриплый голос оборвался лишь на миг:

– Гюнтас обернулся – лошадь Вилсона остановилась… Все, кроме полковника, тоже остановились. Вилсон посмотрел в небо и свалился со своей лошади! Но он был ещё жив… Все снова обернулись в сторону полковника. Дрэкк наконец остановил свою лошадь: «Оставьте его…» Но Гюнтас не послушался приказа Дрэкка. Он повёл своего коня обратно – к лежащему на земле Вилсону. «Эй, Гюнт! Дрэкк приказал оставить его!» «Джейкобс, что скажешь?» – Барнс повернул поводья к высокому плечистому лесорубу в старой тёмной шляпе с потрёпанными широкими полями, сидящему на сильном мускулистом жеребце. Джейкобс сильнее пришпорил своего гнедого: «Скажу, что у Дрэкка своя дорога, а у нашего Гюнтаса – совсем иная…» Гюнтас что есть силы трусил за грудки теряющего сознание мальчишку: «Вилсон! Вилсон, малыш, я тебе помогу. Ты только держись крепче в седле, парень! Держись крепче, солдат!» Лейтенант усадил стонущего Вилсона обратно на лошадь и, заскочив на своего коня, повёл лошадь Вилсона за собой: «Держись, Вилсон! Ты только держись…»

Неожиданно Чукки подняла полные осознанного видения глаза и посмотрела прямо в самые зрачки сидящего напротив неё полковника – Гэбриэла точно что-то толкнуло в грудь: он вдруг почувствовал, что сейчас в его груди бьётся сердце совсем другого человека, другой человеческой души… Чукки говорила, но Гэбриэл понимал: сейчас она говорит словами его души, совсем другой души.

– Это была всё та же ненавистная война – без края, без остановки, без продыху – по зациклившейся петле проклятого временем настоящего бытия. Я понимал, солдат или выполняет приказы, или гибнет. Но я не мог бросить Вилсона – я не мог! Но помогая смертельно раненому мальчишке, я понимал, что пытаюсь спасти не столько его жизнь, сколько свою собственную душу.

Чукки также неожиданно отвела свой пронизывающий гипнотический взгляд от лица полковника и снова ушла в свои «дикие прерии», как перекати-поле по бескрайней пустоши Дикого Запада:

– «Я же приказал оставить его!» – терпение полковника подходило к концу. Гюнтас посмотрел прямо в лицо своего командира: «Мы никого больше не будем оставлять –никогда!!» «Давай, лейтенант, всё это решим здесь и сейчас, – Дрэкк поднял свой двуствольный обрез, взвёл оба курка и взглянул на Вилсона. – Ты не можешь дальше ехать, сынок…» Два смертоносных дула обреза смотрели прямо в испуганное, скривившееся от боли и страха, мальчишеское лицо Вилсона. Лейтенант молча закрыл собою мальчишку. Дрэкк без единого сомнения прикладом обреза саданул лейтенанта в челюсть… Раздался выстрел! Вилсон вздрогнул… Уронив обрез, полковник свалился с лошади и покатился с обрыва вниз. Гюнтас вложил свой кольт обратно в кобуру… Та ночь застала их в маленькой пещере небольшой расщелины внутри каменной гряды посреди пустыни. Шум дождя и треск ярко полыхающих сучьев успокоительной тенью легли на серые лица жутко уставших всадников. Гюнтас подбросил в костёр сухие ветки: «А ведь он был очень богатым. У Дрэкка на Миссисипи была своя плантация, жена, три сына, три дочери. Сыновья погибли в пламени гражданской войны – все трое! Младшему было столько же, сколько Вилсону… Северяне нагрянули на плантацию, когда Дрэкк был в кавалерии генерала Форреста. Они сожгли всё дотла, всё до последнего клочка земли… изнасиловали жену и дочерей – на глазах у всех, а потом убили их… Я был рядом с ним, когда ему рассказали об этом. Я видел его глаза – я понял: он умер, его больше нет! Но он не сломался… С того дня все его операции были самыми кровавыми за всю войну. Своей жизнью и всем, что я умею, я обязан ему. И скажу вам так: нам здесь больше делать нечего! Всё кончено! Я поведу вас всех в Мексику. И сделаю всё, чтобы этот путь был верным и безопасным… В Мексике нас ждёт свобода!»

Чукки вдруг снова посмотрела прямо в глаза полковника, и Гэбриэла всего перевернуло от этого проникновенного тёмного взгляда сщуренных полосок-глаз Чукки: он понял – теперь его душа всецело принадлежит полковнику Дрэкку…

– Дрэкк не умер, такие люди просто так не умирают – никогда! Он выжил, он убил шерифа и избавился от банкира… и из преследуемого сам превратился в преследователя – жестокого, беспощадного, целеустремлённого, с двумя дюжинами почти неконтролируемых, вооружённых до зубов наёмников-за-деньгами и с единственной целью: кровавой и беспощадной мести!

Гэбриэла всего вывернуло наизнанку: его глаз прицельно поочерёдно высматривал то ногу, то руку, то колено… Он неторопливо и без единого чувства в своём окаменевшем опустошённом сердце методично отстреливал Вилсону руки и ноги: «Надо уметь принимать решения, Гюнтас, быстро и жёстко… и контролировать ситуацию… Ты теперь командир! Так что? Какое решение ты теперь примешь, лейтенант?»

У Гэбриэла всё завертелось перед глазами: снова и снова погоня… слепящие, режущие глаза каньоны, бесконечная, выжженная до пепла пустыня и серая пыль под копытами изнурённых лошадей, обрывки чьих-то слов, стоны раненых, мучительные вскрики и последние слова проклятий… «Ты со мной? Или нет?» «За нами нет никакой погони! Давайте свернём на ближайшее ранчо…» «А если Гюнтас прав, и погоня есть?» «Сколько у тебя патронов, солдат?» «Почему они от нас не отстают?» «Я устал, я жутко устал…» «Чёртова бесконечная дорога... почему она не кончается?» «Это сам Дьявол играет с нами в свои грязные игры – мы все у него на крючке…» «Гюнтас, расскажи своим внукам, что я умер как герой…» «Чья это лошадь?! Чья?!» «Ты сдал нас Дрэкку… ты струсил…» «Эта жизнь должна мне нечто большее, нежели деньги… нечто более дорогое…»

В следующее мгновение довольный помощник шерифа уже подгонял свою лошадь к Дрэкку: «Это всё!! Мы победили – война закончена!!» Гэбриэл почувствовал, как его губы беззвучно зашевелились: «Эта война не закончится… никогда!»

Чукки закрыла глаза и погладила Федю:

– Они уходили к реке, их лошади были вымотаны, они сами были уже на пределе… но они спешили: их осталось двое – всего двое, всего двое – из шестерых… «Быстрее, быстрее, Барнс, немного поплаваем!» «Давай, не отставай, Гюнтас!» «Быстрее к реке, Барнс, только не останавливайся!» «Мексика! Наконец-то Мексика!» Они уже не обращали внимания на выстрелы за их спинами – они не хотели их больше слышать… «Мексика, Барнс!!» «Точно!! Не отставай, Гюнтас!! Отстающему на том берегу не хватит баб…» Голос Барнса осёкся… «Скорее, Барнс! Скорее – в реку!» «Мой кольт… я выронил свой кольт…» «Это – пятый», – холодный голос Дрэкка спокойно прозвучал за спинами уходящих к реке беглецов. «Надо пересечь границу, только пересечь границу и всё – свобода!! Быстрее к реке, Барнс!!» «Я не могу… Дрэкк попал мне в спину…» «Нет, Барнс… Мы всё сможем!! Вот она – река!! Вот она – Мексика, Барнс!!» «Мексика? У меня кишки вываливаются наружу…» «Вперёд, Барнс!! Вот она – Мексика!!» «Это не Мексика… где же тут женщины?» Тело Барнса сразу же подхватило сильным течением реки… Гюнтас обернулся – погоня приближалась! Теперь был его черёд: неизбежный, неминуемый, неотвратимый. И это был его последний бой – самый последний… И он готов был его принять.

Чукки медлила… её образы были переполнены болью и кровью…

– Он принял решение – неизбежное, неминуемое, неотвратимое: он посмотрел прямо в глаза Смерти… Гюнтас сразу же уложил троих – из-за спины, потом ещё троих – из тех, кто ещё оставался: две тяжёлые раны не остановили его… Но под плащом Дрэкка был не Дрэкк.

Чукки заскрипела зубами:

– «Револьвер – в кобуру... Я сказал: в кобуру!!» Это был последний момент истины – тот самый последний момент, когда не надо ни знать, ни спрашивать, что же это: Истина? Потому что это и была сама Истина… Гюнтас уже жал на крючок, а Дрэкк ещё даже не успел коснуться своего револьвера. «Ты даже не знаешь сколько у тебя патронов, солдат, – полковник поднял поля светлой шляпы Гюнтаса с его залитого кровью лба, медленно положил руку на плечо своего лейтенанта и приставил дуло револьвера к его лбу. – Гюнтас…» Полковник не спеша взвёл курок. Раздался выстрел! Дрэкк медленно нагнул голову и… упал на землю уже во второй и на этот раз – в последний раз… Я бросил на землю дамский пистоль, подобранный мною в банке: «Всё подсчитано, полковник… Так-то!»

Неожиданно Чукки обхватила голову обеими руками, и вся подогнулась:

– Они пускали «BZ-666», химический галлюциногенный наркотик, более усовершенствованный чем тот, что был испытан в шестьдесят восьмом в Дананге – на наших солдатах… «Лестница Ада»!! Его прозвали «Лестница Ада»!! Они пускали его над военными базами и мирными городами…

– Капитан!! – Миша схватила Чукки за плечи. – «Индиго»!! Отходим… Это приказ!!

Чукки закачалась из стороны в сторону, не отнимая мокрых ладоней от головы:

– Брат на брата, солдат на солдата… мать на сына и дочь на отца… Я видела оторванные головы младенцев в руках их матерей, я видела, я видела…

Миша ударом кобры приложилась к особой точке на шее Чукки – капитан сразу же отключилась.

– Неси её отсыпаться, Мэлвин! Андрей проследи, чтобы её физитоп был выставлен на принудительную терапевтику.

Мэлвин понёс Чукки к ней в комнату, Андрей незамедлительно последовал за ними.

– Тяжёлая штука – память, – Миша взяла на руки покинутого Федю, – но от неё никуда не деться… Что ж, пора и нам расходиться по каютам, джентльмены! Новый Год – нужный праздник! Особенно, когда под ёлкой ползает беззаботная детвора, да ещё в такой неординарной компании, как наша.

Миша мельком глянула в ту сторону, где под тяжёлыми развесистыми лапами красавицы ёлки, в самой её глубине, совершенно беззаботно ползала Лео и чего-то там всё ещё пыталась выискать среди сверкающих зеркальных шаров, огромных шишек, переливчатых гирлянд и дождиков.

– Но нас ждут дела посерьёзнее, чем разборки в «Шерифе Джо». Значит, перед этим всем полагается как следует выспаться! Поэтому, я так думаю, что всем нам не помешает поваляться часиков семь-восемь. Как вы полагаете, полковник?

– Я согласен, семь-восемь часов для каждого… Полноценный отдых теперь будет весьма к месту: праздник заканчивается – наступают боевые будни.

– Тяжёлые будни, – хмуро прибавил Зулу.

– Кровавые будни, – добавила Танго, наливая себе полстопки наливки, – кровавые и смертельные… И не каждому из нас предстоит доползти до конца живым. Но разве не ради смерти мы заставляем себя жить?

– Смерть? – казалось, Красавчик только очнулся от тяжёлого «синдрома истории» Чукки, он поднял голову и посмотрел на Танго. – А ты и вправду не боишься смерти или так – только кичишься своими заслугами перед ней?

– Красавчик, не нарывайся… – прошипел Зулу.

– Бояться? Смерти? – Танго с наслаждением опрокинула в себя обжигающую вишнёвую жидкость – иссушённое пустынными прериями горло с благодарностью приняло на себя желанную влагу жизни. Танго положила руку на спинку стула лейтенанта. – Смерть – это природное успокоительное, стопроцентное лекарство от боли, невыносимой боли, лейтенант Руп Квинси. Смерть – это сон! Смерть – это Рай!

– Рай?

– Нельзя выжить, если боишься смерти, лейтенант… Смерть надо полюбить, подружиться с ней как с самым близким другом и принять её как часть самоё себя и своего будущего, являющегося частью твоего настоящего – большей частью твоего настоящего.

– А где же место жизни?! – Красавчик резко встал, но, пошатнувшись, снова упал на стул и уронил голову на грудь.

Танго взглянула на Мишу… Командор вздохнула:

– Он пьян в стельку, да ещё Чукки укатала его своими «жизненными историями»: слишком чувствительный, чересчур восприимчивый, чистая кровь – одним словом.

– Ладно – отнесу, – Танго без усилий перекинула через плечо отключившегося Красавчика и понесла из библиотеки, по пути прихватив с кофейного столика у дивана вазу с розой. – Вот и прокатились на танцы-шманцы-зажиманцы… Эх, Красавчик!

Зулу встал перед командором:

– Я знаю, почему вы заставили именно Чукки рассказывать эту историю! Чукки, а не Лео или Танго… Она своим «третьим глазом» заставила нас прожить эту историю, пропустить её через себя! А Красавчик – он самый восприимчивый из нас на эмоции, на большие чувства, на… на…

– Молодец! – Миша похлопала рукой по месту подле себя и заставила присесть растревожившегося Зулу рядом с собой на диване. – Умница, догадался… Но я и не отрицаю этого, сержант! Есть такое правило: хочешь знать, кто с тобой пойдёт на дело, кто будет прикрывать твою спину, спровоцируй его – будешь знать! Не надо лишних складок на лбу, сержант: мы должны знать друг о друге всё! И не только сильные стороны, но и слабые… Как часто мы скрываем свои слабости даже от самих себя и потом жестоко за это расплачиваемся – и не только сами, но порой совершенно бессознательно подставляем своими слабостями наших соратников, наших друзей… Мы хотим выжить, сержант! И выжить не одни. А для этого нам надо знать друг о друге больше, чем всё. Абсолютно всё! В обычных, относительно мирных условиях, на это ушли бы годы, месяцы, долгие дни, бочка дёгтя, пуд соли, мешки горя… Теперь же у нас нет времени на тайм-ауты: последний мир рушится – и необратимо рушится! Нам приходится спешить, а это не очень-то приятно и не безболезненно. Это наши последние мирные минуты, последние часы спокойного сна: Ловцы-за-Смертью вышли на Тропу Войны за нашими головами! А мы выходим на Тропу Костей – за нашими жизнями.

Зулу как-то сразу стушевался и растерянно заморгал на Мишу:

– Простите, командор, кажется, я погорячился… Вы правы, мы должны знать друг о друге всё, чтобы в случае беды уметь принять правильное решение по отношению к каждому из членов нашей команды – Команды «Альфа»!

Миша довольно смазала кулаком Зулу по бородатой щеке:

– Всё правильно, сержант: если ты не переживаешь за своего друга, значит, никакой команды нет. Видите, полковник Харрис, у вас отличные парни!

– Теперь у меня ещё и отличные леди-джентльмены!

– Семь утра! Миша, с Чукки всё нормально: она уже спит мертвецким сном – я её переключил на полный загрузочный режим восстановительной терапии… Зулу, а у нас с тобой работа: пора заняться твоими зубами – они готовы! Я всё уже приготовил для операции по вживлению, – в библиотеку вернулся Андрей, «Кулона Солнца» на его шее уже не было.

За ним следом вошёл Мэлвин:

– Я всё слышал, я всё слышал!! Зулу будут вживлять зубы, Зулу будут вживлять зубы!! Страшная, чудовищная операция: длинные вертящиеся жужжалки, точно нефтяной бур въедающиеся в твои искалеченные дёсна и разрывающие их на кусищи кровавого мяса… О, Мамма мия! Какая боль, какая нестерпимая боль… Спасите меня!! Вырвите из лап этого безжалостного людоеда: маньяка-стоматолога!! Убейте этого садиста – пока он не убил меня!! Спасите!! Спасите!!

– Ну всё!! – Зулу вогнал кулак в ладонь. – Сейчас я тебя спасу, Псих недоделанный!! Здесь и сейчас наступит конец всем твоим старым дурацким выкрутасам и новым идиотским фокусничествам, мистер покойник!!

Мэлвин вскрикнул и побежал в тренажёрную часть библиотеки:

– Вообще-то я пришёл за Федей, его надо отнести Чукки.

– Ты у меня сейчас сам будешь разрывать своими белыми алмазными зубами эту подводную ондатру на те самые… кровавые… кусищи… мяса!! Стой!! Ты – покойник!!

– Зулу, я не могу остановиться, я хочу жить!! Твоё предложение, по меньшей мере, нецелесообразно и никак несовместимо с моими жизнеутверждающими намерениями на завтрашний день…

– Убью, гада!!

– Ну вот! Это именно то, о чём я только что говорила, полковник Харрис: провокация с последующей моментальной раскруткой событий как наглядный показательный пример! Однако, Андрей, сержанту действительно полагается как следует выспаться, Чукки под завязку вытрепала не только Красавчика. Посмотри, сержант из последних сил удерживается на своих неверных ногах.

– Если учесть, что почти непьющий сержант, по настоятельной рекомендации своего командора, как минимум трижды по трижды приложился к полной стопке с вишнёвой наливкой…

– Андре-е-ей!!

– Приказ понят, командор! – Андрей уже стоял возле Зулу, из последних сил удушающего Мэлвина на одном из тренажёров.

Мальчишка-генокер схватил сержанта за плечи и потянул от задыхающегося Мэлвина:

– Сержант, у меня приказ: препроводить тебя на операционный стол!

Зулу от последних слов Андрея весь как-то сразу обмяк, что позволило Мэлвину отглотнуть свежей пинты воздуха и приподняться на тренажёре.

– Ты… меня… чуть не задушил! А я думал, ты мне настоящий друг! Мне надо срочно промочить горло.

Миша смеялась – последняя сцена её явно повеселила от души.

– И этих пожизненных пацанов ждут серьёзные дела… Нам всем действительно нужно сегодня хорошенько выспаться. И в первую очередь это касается именно тебя, Лео! Ты меня поняла? Это приказ… Куда намылилась?!

Под общий шумок Лео, на время выпавшая из поля зрения Миши, буквально на цыпочках пробиралась в сторону выхода из библиотеки. На твёрдый оклик полковника Васильевой она остановилась, но как всегда не спешила оборачиваться.

– Заниматься машинами – ремонтом.

На этот раз отозвался Гэбриэл:

– Нет, сержант! Андрей уже кое-что сделал, остальное может подождать. Мы с командором приняли решение, что сейчас все идут спать! И ты не то счастливое исключение, о котором ты сейчас подумала.

Пэпээсница всё-таки обернулась и страшно недовольно исподлобья выставилась на полковника.

– Сержант Лео Румаркер! Ты сейчас же отправляешься в свою каюту – на гамак! Это приказ!!

Лео засопела и ещё больше набычилась:

– Не хочу спать!! Не буду!!

– Будешь!! Чёртова мармозетка… – Миша начинала злиться. – Или посажу под домашний арест без права выхода с командой на дело… и без права приближаться к машинам!

– Мгу!! – Лео махнула по воздуху сжатым кулаком – точно так же, как это всегда делал Зулу, когда страшно сердился.

– Сержант Лео Румаркер!! – Гэбриэл без малейшего намёка на уступки смотрел прямо в лицо пэпээсницы. – Ты получила приказ!! Выполнять!!

– Есть!.. сэ-эр… Ваш приказ принят! Разрешите идти?.. в нумера…

– Если только в свои, – поддакнула Миша.

– Разрешаю, сержант! Иди!

Миша выдохнула с облегчением:

– Надо же! Обошлось миром – редкий случай: спать она не любит. Вы действительно гений, полковник Харрис… Ну что ж, всё по программе: народные гуляния, мордобой, аресты… Андрей?

– Всё в порядке, полковник! Мы сейчас же идём ремонтироваться и по каютам.

Андрей уже выводил шатающегося от усталости Зулу из библиотеки, по дороге всячески заговаривая ему зубы и успокаивая насчёт предстоящей операции, – в этом деле у него был немалый опыт: как-никак шестнадцать лет с Лео под одной крышей.

– Пора! Пора вплотную заняться твоими зубами, Зулу. Нельзя же всё время оттягивать то, что всё равно неизбежно. Ничего не бойся, Зулу: ты будешь спать, как грудной младенец, и ничего не почувствуешь, я обещаю. А когда проснёшься, будешь уже в своей надёжной, по-настоящему домашней, уютной и тёплой кроватке и думать забудешь о проблеме каких-то там выбитых передних зубов. Верь мне, сержант, я всё сделаю как надо, как мамочка, как гениальный доктор Джон Румаркер, как Зубная Фея Сна…