Текст книги "Солдаты Солнца. Книга 1"
Автор книги: Джеймс Хэриссон
Соавторы: Вольха Оин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 66 страниц)
– Очень предусмотрительно со стороны Джона. А что с остальными?
– Зулу отец ввёл наночип «силовой радиации»: его собственные физические данные теперь усилены примерно втрое, но сам организм этого не ощущает, – этому факту может дать определённую оценку только сам мозг человека. Его наночип это ещё, как и у вас, повышенная самозащита всей органики… У капитана Линкольна наночип «Х-радиация»: Х – означает нейтрализация всего чужеродного. Как главное – это саморегулирование собственных действий, но при этом ему теперь будет несколько сложнее в точных науках: например, ему будет трудно научиться новому в сложных математических расчётах молекулярной физики.
– Мэлвину это ни к чему! Можешь быть спокоен, мой мальчик.
– Отец тоже так сказал. Ну и конечно же повышенная защита всей органики… Зато Мэлвин самый защищённый из вас от психотронных атак практически любого уровня сложности – даже от собственных: если у него случится, скажем, истерика или сильный нервный припадок, Х-нейтрализатор потушит в его мозгу негативное восприятие образов или любых других отрицательных воздействий на человеческую психику.
– По типу огнетушитель тушит огонь… Джон чертовски умён! Он позаботился о нас, как о собственных детях. А что Красавчик? Если честно, его физическое состояние меня беспокоит больше всего.
– Лейтенант Квинси: наночип «Q-адам-радиация»! Или как ещё его называет отец –«чип радиации красоты и гения».
– Ёмкое название! Особенно – «гения».
– Ох, Гэбриэл… Пришлось же нам повозиться с вашим Красавчиком! По поводу его отец говорил так: «Красота дело тонкое и исключительное женское, а где женское – там жди подвоха… к тому же красота в нашем мире дело невостребованное: прошло время истинных Аполлонов и Гераклов, настало время горгон и злых гениев – и здесь уже не различить, где красота души, а где синтетическое покрытие обычной задницы»… Извините за сленг, полковник. Но как говорит отец: «Из песни слов не выкинешь».
– Джон всегда был прямолинейным человеком. Заканчивай про Красавчика!
– Над этим эпатажным наночипом «Q-адам-радиация» отец помучился больше всего. Кровь у вашего лейтенанта оказалась не просто особой, а переходной: нулевой! Почти как у Лео: нулевая – с четвёртой группы на пятую и ещё – с нестабильным гемоглобином и особым «промежуточным» составом крови, который даже у наркозависимых редко встретишь. Зато теперь ваш Красавчик – самый настоящий красавчик, хотя сейчас по нему этого не скажешь: восстановительный период ещё не закончен – это дело времени! Но зато сам наночип не даст крови Красавчика быстро войти в соединение с нашей средой – иначе, с такой кровью, это его убило бы в считанные часы после первого же вздоха на поверхности. И самый главный подарок от наночипа «Q» – это качественное сопротивление крови всем видам нарушения человеческой органики, любая мутация для него практически невозможна, только со смертельным исходом. Для вашего лейтенанта, Гэбриэл, это самый насущный вопрос из всех первостепенных.
– Пожалуй!
– Главное предназначение жидкокристаллических наночипов – раствориться в крови таким образом, чтобы жизнеобеспечивающая субстанция стала пригодной для современного мира: перенастраивала и перебарывала смертельные химические вирусы, гуляющие по планете в немереном количестве, снижала сильно перегруженный радиационный и кислотный фон, переносила отсутствие нормального солнечного света. Все остальные наночипы типа «молодости», «силы», «военной полиции» и так далее – это только как дополнение к главному фактору: подготовить биоплазму к внешнему фону… Правда, человеческим детям это всё равно не помогает, но мы, как видите, живём.
– Почему же нашим детям приходится вот так – нет сил, чтобы выжить?
– Мы думаем, это радиация. Грязное солнце убивает человеческого ребёнка ещё при зачатии. И этот убийственный фактор слишком многолик, чтобы его могла выдержать развивающаяся клетка: ядерная, химическая, вулканическая и солнечная радиация просто вокруг нас и в нас самих – везде. Где-то больше, где-то меньше, но этого достаточно, чтобы всё шло к закату, а не к рассвету… А дети – это не взрослые, это рассвет – чистое солнце, чистое небо, чистая вода.
– Значит, всё-таки радиация убивает наших детей?
– Даже одного рема – рем: доза радиационного эквивалента человека – вполне достаточно, чтобы один человек из двух тысяч заболел раком и скончался в невыносимых муках. Генокеру при таких же условиях достаточно восьмидесяти-ста рем, людям-мутантам – двести рем. И всё же минимальную опасную дозу радиации определить практически невозможно – особенно теперь, когда весь мир большая ядерная помойка. Каждый имеет свой собственный порог чувствительности радиационного эквивалента… До Последней Войны каждый человек на планете получал годовую дозу радиации от естественных источников: космических лучей и урана в гранитных породах – в пределах полурема. Порогом облучения, относительно безвредного для здоровья человека, считалась годовая доза не более пяти рем. Хотя на самом деле не существует минимального предела облучения, который был бы совершенно безвредным для здоровья белкового эквивалента. Улавливаете разницу, Гэбриэл?
– Ещё бы!
– Поэтому война была такой короткой… На глупость земной цивилизации откликнулось даже небо. Гигантские пятна на солнце начали взрываться одно за другим – с очень маленьким временным разрывом, что привело к возникновению громадных протуберанцев на теле разъярившейся звезды. И когда однажды раздался ещё один сопутствующий детонирующий взрыв на Солнце, на Земле начался настоящий кошмар. Тучи сверхбыстрых протонов за несколько минут окутали Землю и Луну мощным ударным покрывалом: начался невидимый человеческому глазу протонный шторм невиданного размаха! Нарушилась радиосвязь на земле, в считанные часы были «расстреляны» и выведены из строя те орбитальные спутники, что ещё держались на плаву, штурмующие на сверхскоростях протоны беспрепятственно пронизывали скафандры астронавтов, что приводило почти к мгновенной смерти людей, и «разбирали на запчасти» компьютерные системы орбитальных станций и космических кораблей.
– Небо мстило человечеству за нанесённые оскорбления и неуважение к Законам Вселенной.
– Ещё и как мстило!! Энергетические протоны с энергией выше ста миллионов электрон-вольт моментально разрушали клетки и ткани человеческого организма. Солнечные протуберанцы достигали высоты семисот тысяч километров. Но это было там – над нами! А на земле в это время царил полный хаос: защитный баланс был нарушен окончательно и казалось – бесповоротно. Ядерный апокалипсис достигал своего апогея! Люди, получившие сто ремов радиации, подлежали немедленной госпитализации, при дозе четыреста ремов каждый второй был обречён умереть в страшных муках в течение шестидесяти дней. Но радиационный фон тех последних дней был куда страшнее, чем любые цифры.
– Что же тогда спасло нас от полного уничтожения?
– Один Бог знает… Но отец говорит, Луна встала на нашу защиту – она развернула энергетический щит и взяла на себя большую часть того смертельного ужаса, который обрушился из космоса и бушевал на нашей планете всего несколько часов, но этого хватило, чтобы человечество практически полностью прекратило своё полноценное существование. Что уж теперь говорить о том реальном кошмаре, что сегодня буквально лежит у нас под ногами. Откуда же возьмутся дети, которые смогут жить и оставаться теми, кто они есть – без мутационных процессов в своём слабом белковом организме? Мы выжили, приспособились, оснастились противорадиационными наночипами. Мы – люди и генокеры, монстры и люди-мутанты. Но не дети! А ваша команда, Гэбриэл, это те же дети, только большие – без наночипов моего отца вам не выжить в этом страшном и загаженном мире… Люди не заслужили на Небеса Обетованные! Но отец говорит, что шанс для Ноя всегда был и будет: он свято верит в Соломоновы Рудники. И никто уже его в этом не разуверит. И если Чёрная Смерть при взрыве послужит тем самым очистительным пылесосом, возможно, планета скоро снова сможет вернуться к своему нормальному существованию – только уже без всех тех, кто окажется по ту сторону зачистки.
– А ты веришь в Небеса Обетованные, Андрей? В Бога?
– Верю… Ведь Бог един! Значит, он для всех и для генокеров тоже. Отец всегда учил меня, что все мы Дети Вселенной: Лео и я – его дети, его наследие, он – ребёнок своего отца и своих предков, а все вместе мы – Дети Отца Небесного! Я ему верю! Ведь Джон Румаркер мне и отец, и учитель… И смерти он учил меня не бояться никогда: «Смерть есть дорога, дорога есть выбор, а выбор – всегда жизнь… смерти не может быть в том понимании, которому люди отдали свои реальные и нереальные страхи: невозможно бояться того, что ведёт тебя к Богу…» Нужно жить как человек и умереть как человек! Это главное, что я вынес из жизни моего отца… Я не боюсь смерти! Но не имею права умереть просто так: я должен защитить Лео, когда ей понадобится моя помощь.
– По-моему, ты оказываешь Лео помощь двадцать четыре часа в сутки, Андрей.
– Это малая посильная помощь. Та помощь, за которую я отдал бы всю свою жизнь до последней капли крови, ещё впереди.
– Ты достойный парень, Андрей! – полковник с одобрением и поддержкой пожал плечо мальчишки-генокера. – Я хочу немного побыть один на один с Лео, подежурить возле её кровати. А пока я буду охранять сон и здоровье Лео, ты пойдёшь и полноценно поужинаешь. И не пытайся спорить со мной, Андрей! Это – приказ… И передай отцу, если он ещё не спит: пусть дождётся меня – мне с ним надо обязательно переговорить ещё сегодня.
– Отец в дальней экспериментальной лаборатории, заканчивает свои последние разработки. Он спешит, поэтому спит всего по два часа в сутки. Я передам ему вашу просьбу, Гэбриэл... Вот здесь, в углу монитора, коротковолновой переговорный криотоп: если вам что-то надо, вызываете меня или кого вам нужно на связь – криотоп «ракушка» ведёт переговоры по настроенной приглушённо-волновой частоте… Но я ещё должен сюда вернуться!
– Конечно, Андрей! Полчаса, у тебя на отдых полчаса.
Андрей молча кивнул. Ещё раз проверил капельницу, поправил одеяло, погладил синюшную руку Лео и пошёл в столовую.
Гэбриэл переставил с подноса стопку с веточкой мирта на лабораторную тумбу с другой стороны изголовья Лео. Вытащил из угла отгороженного бокса широкое и мягкое кресло – явно для длительных дежурств. Перекинул джинсовый комбинезон пэпээсницы с сидения на спинку и придвинул кресло к лабораторной кровати, которая сейчас была переведена из операционного режима в терапевтический. Гэбриэл расстегнул манжеты рубашки, закатал рукава до локтя и с облегчением откинулся на спинку высокого и очень удобного кресла.
– Ну что, инопланетянка? Без проблем ни шагу: ни себе жизни не даёшь, ни другим передохнуть от тебя ни на секунду. Ладно! Поболтаем, склочница? Теперь понимаю, откуда у тебя такой презент на шее: зуб саблезубого мутанта под силу добыть только такому же саблезубому мутанту. Значит, Крест, Серебряная Звезда и Пурпурное Сердце… гм-м, а так сразу и не скажешь… Никогда не думал, что в космосе могут рождаться такие крепкие парни. Я думал, только на Земле бывают такие, как Команда «Альфа», а там, у ваших «астронавтов», больше всякие зелёные человечки да марсиане-завоеватели с тонкими ручонками и хлипкими шейками. А оказывается, космос и мы – на одно лицо… м-даа, загадка… Однако, как ни крути, если бы не ты, вряд ли бы мы когда-нибудь ещё увидели этот мир и вряд ли когда-нибудь самостоятельно смогли бы выбраться из этих морозильников, в которые нас запихал Джон сорок лет назад. Так что должен сказать, мы благодарим тебя, мастер-сержант Лео Румаркер, за наше счастливое воскрешение… Чёрт! Как же хочется курить! Прямо сил нет… Андрей будет только через полчаса, кто мне может запретить? Никто не протестует – стены молчат! Со всеобщего согласия, сержант, я закурю.
Полковник вынул из наружного кармана рубашки сигару, которой он заранее запасся после столовой, неторопливо раскурил, блаженно выдохнул ароматным табачным дымом и снова вгляделся в серое безжизненное лицо Лео.
– Ни жизнь, ни смерть не могут повлиять на моё мировоззрение, уж такой я зануда и педант… И всё же почему-то мне кажется, что жизнь вот только теперь и начинается. Как будто ничего до этого не было или было уже в другой жизни, в прошлой. Похоже, работы за последние сорок лет для Команды «Альфа» насобиралось – расхлёбывать теперь хватит до Второго Пришествия или уже Третьего? Но знаешь что, пэпээсница, почему-то меня это даже… радует.
Гэбриэл курил, всё так же вглядываясь в серое лицо Лео… На него вдруг нахлынула череда длинных и болезненных воспоминаний: разрушенный землетрясением дом, мир другими глазами, армия, война, Корея, разведка, другие страны, снова война – Вьетнам и Команда «Альфа»… предательство и снова – предательство, мир другими глазами и вновь – по тому же кругу раз за разом! Как будто что-то заклинило в его жизни, как на старой заикающейся пластинке. Ему было странно осознавать, что всё так необычайно обернулось, как в каком-то голливудском фантастическом блокбастере: сорок лет фактической смерти в криогенной камере, чудесное «космическое» воскрешение, живой полковник Бэкквард опять дышит ему в спину, его парни – живые и здоровые... а ещё – Миша, Танго, Чукки, Андрей – генокер, Джон Румаркер – гений и давно выпавший из времени учёный-монстр, учёный-«франкенштейн»… и Лео – внучка Джона, последняя его надежда…
Гэбриэл остановил свой расплывающийся взгляд на лице Лео и внимательно всмотрелся в черты космического ребёнка. Просто невозможно поверить, что ей тридцать семь… четырнадцать – самое то, самое большее… Удивительно! Ребёнок – рождённый в космосе, и он – старый солдат и пожизненный беглец: судьба как одна! Те же потери, та же отчуждённость от мира, та же странная замкнутость, роднимая с одиночным и добровольным отшельничеством. А ведь это только начало… Но Лео – её нельзя назвать даже женщиной, даже девушкой – сущий пацан: упёртый подбородок, бескровные чёрные губы, славянский бесформенный нос, европейский разрез идеально посаженных глаз, несколько лопоухие уши – как это обычно у дворовых мальчишек, непослушная структура слегка вьющихся длинных волос старого золота – так до сих пор и стянутых в низкие «набитые» хвосты на металлической подушке… и ещё – эти короткие серые деревянные реснички… а глаза – какие они?.. за столом – во время «фужерного припадка» её глаза готовы были спалить всех вокруг своим сжигающим криогенным холодом: глубинная разрезающая на кусочки сталь с ярким синим ободком и золотой лучистой короной вокруг чёрного пульсирующего зрачка – такой взгляд бывает только у загнанного в угол раненого волка… А это тело подростка! Пять футов с кепкой? И даже под одеялом проступают все кости как есть. А за её постоянным и, кажется, единственным джинсовым комбинезоном, вообще ничего не проступает. Пацан – пацаном, если бы не два несерьёзных хвоста… А этот чёртов характер! Не доведись, когда с таким зверёнышем в тёмном коридоре по-хорошему не разминуться. Ну кто такое чудо природы замуж когда-нибудь возьмёт? Тридцатисемилетний подросток с детской грудью, бешеным темпераментом и уже давно съехавшей крышей. Да ещё ППС! В такие войска идут или фанатики, или совсем – пропащие. Нет! Парни за такими не бегают: таких боятся, как огня, как дикого необузданного пожара в пересохших прериях, или наоборот – готовы умереть за такое вот недоразумение… Да-а, видно и вправду перевелись мужики на земле: четыре бабы сидят в бункере – безвылазно. И какие бабы!
Полковник видел край татуировки, выглядывающей из-под рукава её серо-зелёной футболки, но никак не решался рассмотреть её полностью, – он точно знал, что там… Гэбриэл нерадостно вздохнул и подвернул короткий рукав. Двукрылый Георгий Победоносец на крылатом коне, пронзающий копьём змея и попирающий его копытами своего коня! Такие знаки отличия использовались только во времена побоищных войн: это неписаный закон всех военных… Вот они – настоящие парни Последней Войны! Хотя от Лео, кажется, можно ожидать ещё и не такого. Впрочем, что он может судить об этом маленьком сказочном эльфе, заблудившемся на перекрёстке миров – настоящем «крылатом» солдате. Для Лео каждый день – война! Война с генетическими уродами, с минами, с самой собой… И разве он сам не такой? «Георгий Победоносец, поражающий змея»: крылатая татуировка на правом плече – только для смертников, только тот, кто сам приговорён судьбой войны, кто отправил на тот свет свою первую боевую сотню и вернулся с того света, над кем довечно будет висеть дамоклов меч военного трибунала – только тот имел законное право носить такой особый знак отличия… Ничего святого не осталось в этом жалком мире – ничего! Мир поменялся, ритуалы остались те же.
Гэбриэл закрыл татуировку и в который раз всмотрелся в спокойное лицо Лео: серое безжизненное лицо подростка… Всё меняется – ритуалы остаются. Такого же Гавриила он заработал в Корее. «Счастливые» обладатели «Победоносца» и Красавчик, и Мэлвин, и Зулу.
– Что ж! Нашего полку прибыло: добро пожаловать в Клуб Профессиональных Убийц! Проблемы – это то, без чего «архангелы» жить не умеют, – Гэбриэл переложил правую кисть Лео на свою широкую ладонь. – И вот эти маленькие квадратные ручонки ставят противопехотные мины? Может, прав Джон: стоит ли существовать расе, которая прикрывает свои задницы вот такими детскими ладонями, изрезанными шрамами вдоль и поперёк.
Рука Лео вся в старых и рваных, давно залеченных шрамах, так и осталась лежать внутри ладони Гэбриэла: ему казалось, что так он передаёт этому солдату часть своей жизненной энергии – большее, что он мог сделать для этого солдата на этот момент.
– Гэбриэл, проснись… Гэбриэл!! Хватит дрыхнуть: сорок лет спал – не выспался. Говорю, штаны пропалишь!!
Полковник открыл глаза, вытащил давно потухшую сигару из сцепленных зубов и повернул голову на голос профессора:
– Я не сплю, Джон.
– Ага, как же! Я тут в лаборатории уже как два часа работаю: отправил Андрея принудительно отсыпаться, а сам тут – с вами, с обоими, вошкаюсь.
– Два часа?! И я ничего не слышал… Не может быть! Чёрт! Вот так разведка.
– Да ты на сигару свою посмотри – инеем покрылась! Ты как заснул, сразу же сработала автономная пожарная система: в комнате в локальной точке путём направленного пучка на несколько секунд стало «сыро» – твоя сигара заледенела, Гэбриэл.
Полковник покрутил сигару в пальцах:
– Точно – сырая… А я ничего не почувствовал.
– Я же сказал: локальная выборка, а не общая тревога. Общая система защиты криобункера сама решает, как и в каком направлении действовать.
– Удивительно, как за сорок лет прогресс ушёл в заоблачные дали.
Профессор как-то странно посмотрел на полковника, но не стал больше распространяться на данную тематику.
– Если бы мне не надо было сделать перевязку на руке Лео, я бы не стал тебя будить… И кстати! Убери свою заразную лапищу от руки Лео. Если ты держишь её за здоровую руку, это ещё не значит, что твои микробы не переползают на раненое место. Хватит того, что ты притащил в лабораторию кусок моего миртового дерева, варвар!
Гэбриэл только теперь почувствовал, как затекла от самого плеча его рука: он так и заснул в кресле, удерживая в своей ладони руку Лео. Полковник неловко вытащил свою ладонь из-под руки Лео, но своего смущения постарался ничем не выдать.
– В твоём стерильном криобункере даже рук не нужно мыть, Джон: здесь, наверное, и микробу угла не найти… И не дави меня своим миртовым деревом! Или ты думаешь, я не заметил, что ты ревнуешь своё дитяти даже к лабораторному столу, на котором она находится в полумёртвом состоянии чаще, чем общается с живыми.
Профессор хитро прищурился:
– Иди сюда, клещ заумный! Смотри, как правильно накладывать перевязочный пластырь на рану такого типа.
– Ну будто я не знаю, Джон!
– Не знаешь, Гэбриэл, не знаешь – я тебе говорю. Всему приходится когда-то учиться заново... Да ты не смотри на неё как на нечто абстрактное! Ты не думай, что ей сорок или четырнадцать: для таких как Лео, время попросту не существует.
– Да собственно… я ничего такого и не думал.
– А нужно думать! Век живи – век учись: мы учим детей мудрости жизни – они учат нас самой жизни.
– Это ты про свою внучку, Джон?
– Это я про жизнь, Гэбриэл, о ней нужно думать даже на виселице… Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?
– Что ты имеешь в виду?
– А то и имею: вино, водка…
– Да ну, Джон, мне и не такое приходилось мешать ещё в недавнюю бытность!
– С Мишей на равных не пей – сопьёшься!
– Кстати! О полковнике Васильевой…
Профессор отмахнулся от Гэбриэла:
– Андрей через три часа сменит меня уже до утра… Часы здесь так – для красоты больше: здесь мы все в основном ориентируемся по внутренним биологическим часам – мы так уже привыкли. Но со временем и вы привыкните. А пока ты должен следить за стрелками своих часов. Сейчас пол-одиннадцатого, самое время поговорить с Мишей. Она ещё не спит, она вообще мало спит. Вы должны с ней прийти к единому консенсусу и выработать одну программу действий на всех. Нет-нет, я не оговорился, Гэбриэл: одну программу на всех! И меня не интересуют ваши обоюдопретенциозные права на лидерство. Единое мнение – это наш успех и наша единственная надежда на будущее.
– Знаешь, Джон! Что касается твоего полковника Васильевой…
– Молчи, Гэбриэл! Не заставляй меня брать на себя труд учителя… Солдаты погибают первыми, солдаты погибают последними, и расстояние между этими двумя пропастями – относительное. Смирение всегда приходит оттуда, откуда меньше всего ожидаешь.
Профессор неожиданно застонал, уронив руку Лео на физистол.
– Джон! Что случилось?
Профессор прижал свою руку к сердцу:
– Ничего, Гэбриэл! Ничего такого, что должно тебя беспокоить… Моё время на исходе и это нормально, особенно с учётом моего «застарелого» возраста. Я уже давно не человек, так – призрак. Ради Лео, Гэбриэл, ради этих – последних прокажённых из нашего мира людей.
– Хоть десятилетний, хоть тридцатилетний срок для солдата-смертника – немалый срок как для полной свободы: не мудрено и с ума сойти.
Профессор схватил полковника за рукав рубашки:
– Не шути с такими вещами, Гэбриэл! Между безумием и генеральскими приказами не такая уже и большая разница, чтобы весь мир не стал сумасшедшим. Ты должен дать слово, пообещать…
– Джон, я уже дал тебе слово… Но помни, что иногда человеческое обещание – не более чем протухшее яйцо на завтрак.
– Гэбриэл?!
– Джон, мы говорим о серьёзных вещах: ты хочешь, чтобы я спас твою внучку и заодно весь мир – и при этом даже не спрашиваешь моего согласия?
– Нет!!
– Я так и думал.
– Гэбриэл!! – старик-учёный в упор посмотрел в глаза полковника.
– Я сделаю больше, чем могу, Джон! Я дал тебе слово ещё в день нашего воскрешения… Но, честно говоря, я и не предполагал, что всё так серьёзно.
– Поверь мне, ты ещё ничего не видел, друг мой, ничего, – профессор посмотрел на мониторы. – Давление шестьдесят на триста семьдесят… так-так, так-так… плоховато, плоховато…
– Так не бывает! Что это за показания для человека: шестьдесят на триста семьдесят?
– Если бы, если бы так не было на самом деле… Надеюсь, летаргический припадок ненадолго. Гэбриэл, ты нужен ей! Только ты! И никто другой… Ты один такой на всю Вселенную – незаменимый!
– Чушь, Джон! Мы оба знаем: незаменимых не бывает.
– Бывает, ещё и как бывает! Ничего на самом деле мы с тобой не знаем, Гэбриэл, ничего… Я знаю точно только одно: Команда «Альфа» была незаменимой и через сорок лет осталась такой же – незаменимой!
– Особенно для твоей Лео.
– Точно! И шутки здесь неуместны!
– Ты слишком «заботлив», Джон. Если честно, мне трудно понять твоё маниакальное желание спасти Лео чуть ли не от самой себя. Насколько я помню этот мир, а заодно и тебя, обычно гений любит только свой гений, мало замечая остальное вокруг себя.
– Так и было, Гэбриэл! Так оно и было, каюсь… Миша права: за своим гением я не замечал так много простого и по-настоящему важного, что в конце концов потерял всё. Но у меня ещё осталась Лео.
Гэбриэл тяжело вздохнул:
– Трудно сказать, что она осталась именно у тебя.
– Вот поэтому мне и нужен ты! И ей нужен ты, именно ты! Ты нужен ей, Гэбриэл, нужен как воздух, как солнце, как вода…
Полковник снова тяжело вздохнул:
– А может, и наоборот, кто знает.
– Эти космические дети! Они всё знают про нас и поэтому не понимают нас – земных смертных… На всех самых «лучших» войнах были Пророки, на этой войне эта участь досталась нашим детям.
– Джон…
– Кх-гга! Кх-гга! Сейчас будет… Гы-кга-гаа!!
– Джон!!
– Не труси меня, Гэбриэл, я не тряпичная кукла. Схватись за что-нибудь, сейчас будет… кх-ггыыы!!
За долю секунды Гэбриэл почувствовал, как сердце вмиг оборвалось и со всего размаха въехало по пяткам – пронзительная боль стиснула всё тело. И сразу же за этим сильный дребезжащий сдвиг под ногами чуть не повалил его на пол. Полковник еле удержался на ногах.
– Что это?!
– Чёрная Смерть – сфера Соломоновых Рудников: подземные толчки силой в пять-семь баллов, пока что… Ядро планеты нервничает, а может быть – ядра! Хрен его теперь кто что знает.
– Джон!
– Ну что «Джон», Гэбриэл?! Мы ведь ничего на самом деле не знаем о центре нашей Вселенной так, чтобы быть уверенными наверняка, на практике. Точно так мы ничего не знаем о ядре нашей планеты. А ведь пространство планеты Земля дуально изначально – от своего сотворения в потрохах этой самой Вселенной. И это значит, что ответ на вопрос, откуда же берётся вся окружающая нас энергия, созидательная или разрушительная, в принципе, должен быть предельно ясен: два ядра сталкиваются – за счёт этого получается энергия, живая энергия. Впрочем, считай, что я ничего такого не говорил. Ядро – это как косточка у плода, правда, в косточке тоже две доли… Ах, чёрт! Эти ужасные сдвиги совершенно подорвали остаточный баланс моего здоровья.
– А как же город, Джон? Индианаполис?
– Весь мегаполис стоит на лазерных растяжках, сможет выдержать подвижки земной коры даже до девяти баллов, но не больше. И что бы там Миша ни говорила, завтра же пойдёте наверх, у вас осталось совсем мало времени – надо спешить! Скоро всему конец… Пойдём ко мне – время связаться с генералом Бэкквардом: с тех пор как из Наноцентра исчезла полковник Васильева, президент каждый день требует моих отчётов! После сеанса связи пойдёшь к Мише… Потом – спать: утро вечера мудренее! Нельзя пренебрегать мудростью своих предков, раз своего рассудка на сохранение созданного до нас «древними» нам не хватает. И вообще, тебе нужно хорошенько выспаться до завтра. Здесь пока всё, – профессор погладил Лео по волосам. – Пошли, Гэбриэл!
– Ты не герметизируешь крышку физирефактора?
– Волнуешься? Это уже кое-что… Сейчас физирефактор работает от восьмидюймового покрытия самого стола – этого вполне достаточно для летаргического состояния Лео. К сожалению, целой крышкой физигроба проблему не решить… Пошли, Гэбриэл, пошли: время!
Профессор покатил своё кресло-коляску на выход. Они прошли в соседнюю комнату – кабинет Джона. Комната была совсем небольшой и непритязательной – сразу было видно, профессор бывал здесь только перед сном и то, если не засыпал в своей инвалидной коляске в какой-нибудь из своих лабораторий. Но старые пожелтевшие фотографии в рамочках на стенах и полки с книгами древних философов и врачевателей всех времён и народов, горящая в дальнем углу подвесная лампада из тёмного зелёного стекла в золочёной резной чаше перед старыми почерневшими образами православных святых, немногочисленная мебель на старинный резной манер придавали анахроническому аскетизму кабинетного пространства глубокой живой наполненности всё ещё здравствующего вживе отшельника.
Профессор размашисто по-православному трижды перекрестился на красный угол с тускло мерцающей лампадой и низко преклонил седую голову перед единственно выделяющейся центральным светлым пятном иконой Матери Божией «Всех скорбящих Радость» в старом почерневшем окладе.
– До сеанса связи ещё шестьдесят шесть минут – поговорим, Гэбриэл… Сигары в коробке и налей себе в стопочку: сегодня стаканами пить нельзя – разум должен быть ясным. И присаживайся, друг мой, мне нужно тебя слышать!
Полковник взял с полки резной графинчик с профессорской наливкой:
– Я так понимаю, Джон, выбора у нас теперь по-любому нет.
– Мы всегда понимали друг друга с полуслова, друг мой.
Гэбриэл залпом выпил полстопки наливки и открыл коробку с сигарами:
– Такую водку я и в прежние-то времена чествовал только у тебя, а теперь и обыкновенной, должно быть, нигде не достанешь. Хорошую водку гонишь, Джон, настоящую: приглушает боль, прочищает мозги, почти русская медовуха – только что с ног не валит.
Гэбриэл раскурил сигару и сел на стул в красном углу – под иконами. Профессор поставил свою коляску у кровати.
– А что ты хотел?! Вот когда пригодилось всё, что получил в наследство от своих предков… Отец был шотландцем – занимался квантовой и атомной физикой, его самостоятельные разработки очень помогли мне в крионике. Мать русская из России – учительница русского и литературы, знала четыре иностранных языка, работала переводчиком в китайском и японском посольствах, отцу много помогала, ей было не до детей, хотя она очень меня любила. Моё воспитание – всецело дело рук моей бабки. Она меня, по сути, и вырастила, и дала всё родительское воспитание. И должен сказать, именно бабка научила меня не только отличному русскому, но и всяким дедовским премудростям – простым, но таким нужным особенно в трудные для человека времена: например, как варить русский самогон из всего, что есть под рукой, и делать из противной обжигающей мутной жидкости мягкое и чистое как слеза чудодейственное питьё, которое в России, между прочим, идёт как полновесное лекарство малыми и средними дозами. Впрочем, русским и большие дозы не вредят – с их-то чумным иммунитетом и водостойкими генами. А ещё научила меня бабка таким «бойскаутским» штучкам, как разжечь огонь при помощи двух простых булыжников, или как не замёрзнуть при минус сорока в голой степи или сибирском лесу в снегу выше крыши. А ещё научила жить не мозгами, которые то ли у тебя есть, то ли их нет – один Бог знает, а душой и сердцем…
– Зачем ты мне об этом рассказываешь, Джон?
– А затем, что будут мгновения в твоей теперешней жизни, когда вера и бесстрашие будут отступать даже от твоего закалённого сердца, Гэбриэл. Говорю, чтобы ты в самую тяжёлую лихую годинушку, которой тебе не минуть, не дал себе слабинки и не пал духом, и не дал потерять надежды другим!
