Текст книги "Солдаты Солнца. Книга 1"
Автор книги: Джеймс Хэриссон
Соавторы: Вольха Оин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 66 страниц)
Миша повернула голову к Гэбриэлу, стоящему посреди библиотеки и всё так же не выпускающему из зубов свою любимую сигару.
– Вы, наверное, потому мало спите, что много курите, полковник, на сон времени не хватает.
– А откуда вы знаете, что я мало сплю?
– Могу сказать, уже не погрешив против истины, теперь я знаю про вас всё, полковник Джордж «Гэбриэл» Харрис.
– Да-ааа? Даже страшно подумать, если действительно хорошенько подумать, что вы, Миша, можете с полной уверенностью утверждать, что знаете о ком-то всё и вся.
– Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять главное в человеке: слишком мало осталось людей, чтобы не суметь принять ближнего своего, слишком мало осталось времени, чтобы рассусоливать его на глупые предложения, претенциозные додумывания и пустые домыслы. Или – ты знаешь всё, или – конец игре! А наша игра со смертью только заходит на свой последний круг.
– М-да, трудно не согласиться с вами, полковник. Вы умудряетесь находить такие слова, которым невозможно противостоять… Мэлвин, ты собираешься спать или так и будешь торчать здесь с развешенными по всем столам и диванам ушами?
Капитан стоял у стола, удобно облокотившись на него одним боком и потихоньку потягивая из стопки с вишнёвой наливкой, при этом внимательно вслушиваясь в каждое слово обоих полковников.
– А!! – Мэлвин чуть не выронил свою стопку – пролил, расплескал и в конце концов облился наливкой весь. – Ну вот, полковник! Разве можно так пугать людей? Сами учитесь, а другим не позволяете… А мы, между прочим, такие же одноклеточные, как и вы, полковник.
– Что-о?!
На этот раз Миша смеялась громко и от души!
Гэбриэл развёл руками:
– Мэлвин! Ты же всегда просил меня как можно чаще просвещать тебя – учить большему, так сказать.
– Ах, полковник! Должен признать – я не перебежчик, но полковник Васильева так вычурно говорит, что даже вам скоро будет у кого проходить курсы повышения квалификации по разговорно-философскому факультету: трудно поверить, что нынче женщины в состоянии ответить за каждое своё слово точно, как мы, мужчины.
– Перебежчик! Как вам такой вариантик, Миша?
– Не прибедняйтесь, полковник Харрис! Мэлвин – ваш верный солдат и самый благодарный ученик до гроба. Просто он достаточно сообразительный, чтобы уметь отличить одноклеточное от многоклеточного… гы-гы-гы!
– Ах, даже так?!
– Я своих слов, полковник Харрис, обратно ни-ни, не беру – никогда! Ни под каким предлогом и ни на одном «кресле разборки»… И не делайте такого удивлённого лица!
Мэлвин понял, что пора сматывать удочки, пока дискуссия не стала слишком горячей для него самого. Он прихватил по ходу последних слов полковника Васильевой чавкающую морскую свинку, свой подарочный «полароид» и быстренько засеменил к выходу… Гэбриэл повернулся спиной к довольной лыбящейся физиономии Мэлвина и погрозил ему из-за спины кулаком.
– Спокойно ночи!.. многоклеточные…
– Каков мерзавец, а?!
Голова Мэлвина ещё раз просунулась в двери:
– И с Новым Годом – вас обоих!! От всех, кто уже дрыхнет!!
Гэбриэл не сдержался и запустил в Мэлвина пустой стопкой:
– Вот и доказывай после этого, что ты не одноклеточное.
– Совершенно не стоило удивляться с самого начала в кого все ваши парни.
– Ну… я конечно пример не из самых наглядных, но одноклеточное?!
Миша вытащила Зеркало Истины из глубокой щели между спинкой и сидением кресла пэпээсницы, куда Чукки обычно прятала от Лео свои занычки, чтобы Лео не отбирала их у неё и не куражилась потом над причудами Чукки.
– Ну-ну, полковник, все мы от чего-то изначального и первородного. Не впадайте в холерический пессимизм – это не ваш стиль… Однако – утро! Сейчас бы на окнах распахнуть тяжёлые шторы да на всю! И чтоб в глаза ударило горячее яркое солнце! А потом зажмуриться от нестерпимого света и закрыть лицо ладонями: благодать!.. жизнь!.. свет!.. и ослепительно-белый снег – под первыми лучами утреннего зимнего солнца… Увы-увы! Не видать мне больше ни настоящего солнца, ни белого снега, который можно брать голыми ладонями и есть, как настоящую сахарную вату.
Гэбриэл незаметно зашёл за диван и из-за спины Миши мельком заглянул в Зеркало Истины, в которое сейчас смотрели наполненные глубокой печалью томные глаза самой прекрасной богини, когда-либо спускавшейся на землю… Видение было достаточно потрясающим, чтобы оставить неизгладимое впечатление даже при самом мимолётно брошенном взгляде. Белый яркий снег ослеплял и манил, по его пушистому скрипучему насту неслись сани, запряжённые четвёркой белых лошадей с колокольчиками. В санях сидела удивительная женщина в дорогих северных одеждах – с величавой осанкой и гордо поднятой головой! Её глаза лишь одно мгновение смотрели прямо на полковника – прекрасные удивительные глаза, до самого дна заполненные холодным северным светом и золотом горячего раскалённого солнца с настоящим царственным взглядом горной уральской богини, – и это были глаза Миши.
– Если бы… если бы всё было по-другому…
– Самые грустные слова на свете, когда-либо слышанные мною от женщины.
Миша положила зеркало на колени.
– Оптимистичнее, оптимистичнее, полковник Гэбриэл Харрис! Это ваше «наглядное» присутствие так чересчур уж по-домашнему на меня действует: вы и ваши парни – постоянное реальное напоминание о прошлом, о том прошлом, когда ещё не наступил конец света. Вы требушите ту самую застарелую боль, которую обычно прячут как можно глубже в самые потаённые закутки своего сердца. Я знаю вас день-два, а ощущение, что целую жизнь… Иногда мне хочется просто оторвать вам голову! Как это сделала бы Танго: без жалости, без чувств – лишь бы не так сильно ныло в груди… Надеюсь, вы не обидитесь на меня за столь откровенные слова? – Миша засунула Зеркало Истины на прежнее место, в тайник кресла Лео.
– Разве я имею на это право? Может, я из одноклеточных, но никак не из полных болванов: если у женщины болит душа – виной тому всегда мужчина. Этот урок я усвоил как полагается – так что не ждите, Миша, что я на вас могу держать хоть малейший намёк обиды.
– Слова не мальчика, но настоящего мужчины… И всё же Мэлвин прав: так много и столь вычурно я не говорила уже лет двадцать. Вам, полковник, таки удалось растерзать до самой крови моё почти что мёртвое сердце.
– Значит, ещё не совсем мёртвое, а потому вычурное словесное кровопускание лишь на пользу истерзанной одинокой женской душе.
– Гм… и крыть-то нечем: «всё сказано – добавит лишь Господь». Вы умеете быть убедительным, полковник, а я не тот человек, которого так просто в чём-либо убедить.
Гэбриэл положил сигару в пепельницу и присел на краешек дивана возле Миши и, видно, как-то по-особенному посмотрел на неё – что полковник решила сама переспросить замявшегося мужчину.
– Ну ладно, чего вы, полковник Харрис, я не монстр. Говорите, что вас там так выворачивает наизнанку, я же вижу – не слепая.
Гэбриэл вздохнул, собираясь с мыслями, в голове морочилось от довольно обильно принятого на грудь горячительного. Он провёл рукой по седым волосам:
– Миша… я знаю – это наша единственная ночь, когда мы можем быть как други русские – открытыми и нагими в своих откровениях… в своих желаниях…
Она смотрела на него спокойно, совершенно точно зная – от этого мужчины ничего предосудительного не будет… эта чистая кровь была из того прошлого, где мужчина мог читать стихи своей женщине всю ночь напролёт… где в любом возрасте Адам и Ева держались за руки, как дети, как навсегда влюблённые в друг друга ангелы… где парень приглашал свою девушку на свидание к озеру, чтобы всю ночь у костра играть ей на гитаре самые светлые, самые звёздные песни во всей вселенной… где женщина всё ещё была женщиной для мужчины, а полевой цветок радовал избранницу куда больше дорогого украшения...
Она молчала, давая ему возможность найти подходящие его желанию слова.
– Миша, я знаю… вы иногда читаете свои собственные молитвы, свои самые сокровенные, самые потаённые молитвы… только для близких, только для сердца…
Он наконец нашёл в себе силы поднять голову и прямо посмотреть ей в глаза.
– Будет тебе молитва, «архангел» Гавриил, будет, – Миша провела рукой по платиновым волосам Гэбриэла и улыбнулась одними глазами. Она толкнула его в грудь, чтобы он удобно облокотился на спинку дивана и немного расслабил своё перенапряжённое тело.
Миша взяла в руки гитару и села в кресло Лео. Она прикрыла глаза и какое-то время задумчиво перебирала пальцами струны… но вот она глубоко беззвучно вдохнула:
– Птица Сирин – Русский Феникс:
Птица смерти и любви
Белым снегом ищет пристань
Встать защитой от беды.
Над Уральскими горами
Музой верною лети,
Птица Сирин – Русский Север:
Птица смерти и любви.
Гэбриэл больше не существовал в этом мире – его здесь попросту больше не было: он жил совсем в другом мире, в другое время, среди других гор, среди других племён…
– Встану я на крыло —
Я бронёй обернусь:
Родом-племенем я
В дом родной доберусь.
За дедов, за отцов
Память наша живёт:
За любовь и за смерть
Птица Сирин поёт,
За любовь и за смерть
Птица Сирин поёт.
Он бежал босыми ногами по марящему цветастому покрову среди необъятных горных пирамид, уходящих своими заснеженными вершинами куда-то в бесконечное полотно синего поднебесья… шаловливый путающийся ветерок бросался прямо ему под ноги, точно озорной мальчишка играя с ним в салочки… ему было так легко и спокойно, что хотелось просто упасть спиной на это цветастое мягкое покрывало и всматриваться в эту бездну над собой до бесконечности, до того самого предела, когда возвращаться уже будет не нужно, когда ты сам становишься безбрежными небесами…
– Детям – сказки, взрослым – звёзды,
Мужикам-берсеркам – меч!
Мать-Царица, Дева-Воин:
Для врагов – секирой с плеч.
Птица Сирин – Птица Счастья!
Всех заслуг её не счесть:
Детям – сказки, взрослым – звёзды,
Мужикам-берсеркам – меч!
Гэбриэл вдохнул полной грудью – и крылья за его спиной распростёрлись на всю ширь раскинувшегося под ним заснеженного простора… столько снега, чистого и сверкающего как самые дорогие в мире алмазы, он не видел никогда, никогда в своей жизни: это был необъятный простор покрытых толстыми снегами сказочных лесов и синих гор, закованных в льды рек и озёр уральского безбрежья… Он вдруг понял – понял, кто она, эта Птица Сирин – Птица Счастья: заступница Земли Русской, Мать-Покровительница русского народа, Хозяйка Малахитовых Гор, Дева-Воин своего Белого Братства, Сирин – Птица Любовь, Сирин – Птица Счастья… и нет туда допуска, где она, никому чужому, никому – кто придёт с огнём и мечом на земли её детей, её народа...
– Встану я на крыло —
Я щитом обернусь:
Родом-племенем я
В дом родной доберусь.
За дедов, за отцов
Память наша живёт:
За любовь и за смерть
Птица Сирин поёт,
За любовь и за смерть
Птица Сирин поёт… 10
Он ещё парил на ангельских крыльях Птицы Сирин под этим божественным безгрешным небосводом, он ещё никак не хотел возвращаться – он больше вообще не хотел возвращаться, но властный голос Миши заставил его вынырнуть из того небытия, откуда редко возвращаются по своей воле.
– Ну нет, полковник Харрис, такого удовольствия, как сногшибающая «дурь» от нашего бесконтрольного чёрнорейнджерского модуля, вам точно не светит… ишь куда укатили со своими непомерными командирскими желаниями – рано на крыло становиться, когда под грешными копытами полно грязной работёнки… А-а, что б вас!! Укатались по самое не хочу, й-ёкарный бабай!! Командир, была команда: в ружьё!! Вьетнам бомбами забрасывает!!
– Я тут… А где Красавчик? Его серьёзно ранило в джунглях.
– Спит ваш друган закадычный, дрыхнет без задних ног!
– Что?! Неужели Красавчик остался без ног?! Господи, только не это!! – Гэбриэл повёл вокруг себя ещё пустым, потерявшимся на распутье взглядом: его душа, напитавшаяся счастьем и светом иного мира, с трудом пробивала себя дорогу обратно – в свой собственный мир, в свой собственный ад.
– Эк вас унесло-то в дали необъятные, чужемлечные! Ну чё мне, профессора Румаркера на вас натравить, чтоб вы в разум свой обернулись, в конце концов, а?
Полковник выпрямился:
– Птица Сирин?
Миша наконец-то свободно вздохнула и села рядом с Гэбриэлом:
– Она самая… Птица Сирин – птица детства, Птица Счастья моего…
Она протянула ему полную стопку профессорской вишнёвки:
– Самое то что надо для закипевших мозгов!
Они молча стукнулись, молча выпили, молча плечо к плечу просидели ещё минут десять… Наконец Гэбриэл понял, что пора возвращаться на грешную землю – окончательно и бесповоротно:
– Я тут, я вернулся… но я не хотел возвращаться – признаюсь… простите, Миша.
– Гы! Ну и напугали вы меня, полковник Харрис. Думала, вы уже и не вернётесь к нам никогда: молитвы они, знаете, такие…
– Теперь – знаю.
Миша поднялась и, отойдя к ёлке, повернулась к Гэбриэлу:
– Не ожидала, что у вас настолько человеческая душа… настолько чистая, настолько трепетная, настолько детская – прямо как у Лео.
Гэбриэл встал и молча прошествовал к музыкальному центру. Он не думал, он просто включил музыку – Крис Ри с его завораживающей песней «На пляже» был словно к моменту.
– Мудрец бы промолчал, дурак бы не сдержался, а потому скажу: проглотил комплимент с разгона – как окунь жирного червя!
– Угу… Хотите меня таки перемудрствовать?
Гэбриэл подал Мише руку:
– Хочу! Но только не перемудрствовать, а пригласить на первый танец этого первого новогоднего утра первого года от Рождества Новой Команды «Альфа».
– Во как! Всё-таки снимаете с меня сливки философской вычурности, полковник Гэбриэл Харрис… Ну что ж, кто знает, кто знает – будет ли у нас ещё одно такое утро.
Гэбриэл обнял Мишу за талию:
– Оптимистичнее, оптимистичнее, полковник Миша Васильева… Там, за горизонтом, там нас ждут новые дела и новые свершения, встречи и расставания, прошлое и будущее. А сейчас забудьте обо всём на пять минут и просто танцуйте – вместе со мной, вместе со своей памятью.
– Последний танец… что ж – пусть… пусть – последний…
Она прислонила голову к плечу Гэбриэла, закрыла глаза и глубоко вздохнула… Он понимал: этой уставшей от жизни женщине нужна минута покоя. Возле него она позволяет себе немного расслабиться, она доверяет ему и делится с ним частичками своего самого сокровенного и закрытого от всех. И он спокойно прижал её к себе, совершенно доверившись её медленному покачиванию под завораживающую мелодию его прошлого.
В какой-то момент, явно пребывая мыслями где-то совсем-совсем далеко, она уткнулась в его плечо лбом и замерла. Гэбриэл видел – её губы счастливо улыбаются, а по щеке катится слеза.
– Миша… Миша…
Она открыла глаза и прямо посмотрела на него:
– Одно неправильное слово и вы, полковник Харрис, покойник – без малейшего намёка на шутку.
– Вам не придётся беспокоиться об этом, Миша, я уже это понял… Вам тут все заодно: палец в рот не клади – откусят вместе с головой и ушей не оставят!
– Это вы о наших девчонках?
– О ваших, Миша, о ваших: они навсегда останутся вашими – при любом раскладе… и нельзя не заметить, что мои парни по-прежнему на весьма и весьма серьёзной дистанции гнаных изгоев, несмотря на то, что мы теперь одна команда.
– О-ооо! Полковник, вы ещё ничего не знаете об этих девчонках возраста ранних бабушек – ничегошеньки.
– Как раз в этом вопросе я не имею ни малейших сомнений – особенно когда говорите вы, Миша. То, что здесь ваше слово, каждое слово – закон, я понял сразу! Но я не знаю и вас, Миша, так ни на шаг и не приблизившись к разгадке вашей таинственной души. Вы – загадка и тайна, которую разгадать дано не каждому. И вы не даёте этой возможности никому и ни за какие прелести этого мира.
– В этом мире уже давно не осталось ничего прелестного. Но в одном вы всё же правы, полковник: разгадать душу женщины дано не каждому – не каждому встречному и не каждому, кто рядом. Эта привилегия для избранных: единственных…
Они замолчали… Миша снова прислонила голову к плечу Гэбриэла, но он не осмелился прижать её горячее упругое тело ещё ближе к себе – не посмел.
– А если бы сегодняшний новогодний вечер заканчивала не Чукки, а вы, Миша, то какую историю поведали бы вы нашим солдатам?
– Нашим блаженным? Наверное, это была бы одна из солдатских баек моего деда, он принёс её со своей войны.
– А можно и мне её послушать? Здесь и сейчас… Кто знает, будет ли ещё случай?
Миша немного помолчала и, не отнимая головы от мужского плеча, без предисловий начала своё повествование:
– На высокой горе стояли два философа… Над их седыми головами расстилался огромный безбрежный океан ночного космического неба, усыпанного мириадами ярких огромных звёзд совершенно иных галактик, иных солнечных систем. Прохладный воздух был прозрачен и чист, как вершины Уральских гор… «Смотри! – вскрикнул первый философ. – Падучая Звезда! Она упадёт к моим ногам – это её судьба». «Нет, – негромко ответствовал другой, – это невозможно: это – Звезда Странница. Она путешествует во Вселенной и ни к чьим ногам не падает – никогда!» «Значит, я с ней никогда не встречусь?» «Нет, не встретишься! Но если однажды ты выберешь участь падучей звезды: в миге сгореть и погаснуть навсегда – то, возможно, что однажды вы встретитесь на космическом небосклоне и полетите дальше во Вселенной вместе бок о бок, плечо к плечу, глаза в глаза… как двое равных, как две звезды – когда миг яркой вспышки превратится в вечность без конца и без края…» «Какой же я дурак и эгоист! – вскричал первый гордец. – Я возгордился всего лишь на миг и потерял вечность яркого счастья, к которому стремился всю свою жизнь… вознёсся на зыбкие облака, возомнивши себя богом, и за единый миг растерял всё своё право на свободу выбора счастливой судьбы… А ведь я – всего лишь падучая звезда! А мог бы быть и не таким одиноким…»
Миша замолчала, всё ещё не отнимая своей головы от широкого сильного мужского плеча.
– Серьёзная байка… как для солдата…
– Серьёзная как для солдата, вернувшегося с большой войны победителем! Но навсегда так и оставшегося один на один со своим собственным одиночеством: мой отец – его приёмный сын, а невеста моего деда так и не вернулась с той войны, как и мой Донни.
– Значит, эта философская притча не для нас с вами, Миша?
– Нет, полковник, и вы это знаете лучше меня.
– Это печально.
– Но не смертельно… Так что вам, полковник Харрис, ничего больше, чем вы уже знаете, знать обо мне не положено и никак не нужно. Наши пути разные и во Вселенной нам лететь по разным караванным путям.
– Всё так… Встретиться, чтобы разминуться и лететь дальше – каждый своим Млечным Путём.
– И то, что я вам нравлюсь, ещё не даёт вам никакого права на надежду – причём ни вам, ни мне. Мы, если станется реальным и возможным, и как говорят русские: други – други по несчастью и всё!
– Я это понял – сразу… и теперь не жалею: первый раз в моей жизни мужчина и женщина могут быть друзьями, как настоящие мужчины – в большой мужской дружбе. И знаете, почему я тоже так думаю, Миша?
– Знаю…
– Потому что вы – настоящий парень! С мужским духом настоящего солдата… Вы – женщина только для одного человека во всей Вселенной: для своего Донни.
– Всё правильно… Но я слышу вашу постоянную внутреннюю тревогу, и она всецело завладела вашим сердцем и разумом. Меня это беспокоит.
– Бесполезно было бы отнекиваться: меня очень тревожит слишком активная деятельность Бэккварда. И мне кажется, я перестарался – взял на себя нереальный груз, непомерный груз, непосильный, не по моим плечам.
– Этот мир уже давно стал нереальным и непомерно отвратительным: ничего реального – сплошная шоковая голограмма… Однако не надо возлагать на себя одного всецело вину за то, что вам одному не только хватило подлинного мужества, но и в мгновение ока удалось всё-таки сделать то, что сделать следовало давно нам всем: вы наконец-то по-настоящему растребушили матку-осу – генерала Бэккварда, единого правителя всея Америки-мегаполиса, полновластного судью и беспощадного диктатора. И мы выяснили самое главное: вы, полковник Харрис, не забыты и даже не смогли умереть ни наяву, ни в сердце этого человека! Он никогда до конца не верил в вашу смерть – равно как и Джон Румаркер. Никогда!
– Есть даже такой тест: хочешь знать, кто твой единственный друг и настоящий враг – умри! Ведь только двое никогда не поверят в твою смерть: тот, кто по-настоящему любит тебя, и тот, кто смертельно ненавидит.
– Верно, полковник… Ведь только двое – профессор Румаркер и генерал Бэкквард – реально или подсознательно, но никогда не верили в вашу смерть. И потому оба стали заложниками своего «страстного увлечения»! И как говорит в таких случаях Танго: «Когда ты слишком увлекаешься врагом – сам становишься им»… Вы стали не просто частью этих людей – вы стали их большей половиной! Они оба молятся на вас, как на икону, даже не подозревая об этом – вы стали их невольным кумиром. А ведь ещё в старой Библии было сказано: не сотвори себе кумира – падение через ослепление рассудка неизбежно. Но если с Джоном Румаркером всё ясно, то генералу Бэккварду можно только посочувствовать: вы лишили его последних просветов здравого человеческого разума. Теперь он совершенно разбит, смят, расшатан и выбит из своей накатанной и вымуштрованной колеи. Вы для него даже большее бедствие, чем Зона Х – зона Соломоновых Рудников. Чтобы просто посмотреть вам в глаза, генерал Бэкквард готов теперь на всё! Абсолютно на всё! А с замутнённым рассудком и ослеплённым разумом дела имеют либо шизофреники-гении, либо герои-маньяки. Вы можете делать всё, что пожелаете, если, конечно, сами не увлечётесь своим врагом и не подвергнитесь неизбежному в таких случаях саморазрушению… Пора вас ещё кое с кем познакомить, так сказать – напоследок.
– Что, ещё один сюрприз?!
– Почти что…
Миша тяжело отняла голову от плеча Гэбриэла и направилась к книжной стене – к музцентру:
– Замечательно, когда план удаётся, так, полковник? Но сейчас просто необходимо немного переждать: слишком всё моментально встало с ног на голову. Пусть выдохнется болотный газ из-под полуотвинченной пробки – потом можно будет спокойно разливать безопасный напиток по стаканам… Знакомьтесь, полковник Харрис: «Беглая Архаиния»! И если без длинных научных формулировок – система биокомпьютерного управления космическим полётом в открытом пространстве глубокой вселенной: соло-корабль!
Миша выключила музыку и показала Гэбриэлу, куда надо нажать за музцентром и что сказать: шкаф рядом с музцентром разошёлся на две половины и дверями ушёл в стороны внутрь просторной комнаты за стеной Большой Библиотеки.
– М-мм… похоже на капитанский мостик на космическом корабле!
Двери потайной комнаты за спиной Гэбриэла без единого шороха встали на прежнее место.
– Это и есть капитанская рубка: кабина управления нашим криобункером – командный пункт управления. «Беглая Архаиния» – соло-корабль со своим собственным живым интеллектом и космическим разумом… Но предупреждаю вас сразу, полковник, «Архаиния» функционирует самостоятельно, и ваши приказы на неё не распространяются, но договориться можно – человеческий язык она понимает. Допуск к этой рубке до сего дня имели только двое – Джон Румаркер и я. Теперь и вы: «Беглая Архаиния» вас допустила.
– Но как вы вышли на это потайное место криобункера, командор?
Миша встала посреди рубки и сцепила на груди руки:
– «Архаиния» – не просто биомашина или космический криобункер: это «нянька» для Детей Космоса! Она была создана для необходимой охраны и защиты существ третьего-получетвёртого космического уровня. Такие «няньки» существуют на всех уровнях вселенной, от первого и до последнего, которым располагает собственная вселенная. «Беглая Архаиния» – охранник и контролёр: здесь можно спрятаться и переждать худшие из времён. Но допуск выдаётся не каждому – система сама выбирает себе и «детей», и «командный состав». Она полностью самоконтролируется, принимает только те команды, которые считает относительно безопасными для данной категории заселивших её существ, может досоздаваться и перемещать в свободной прострации данного объекта заданные программой «отростки» – такие, например, как наши туннели и лифты, профессорские оранжереи и дополнительные лаборатории. Так сказать, по насущным потребностям её «детей»… И вообще, возможности «Архаинии» более чем безграничны: как правило, «няньки» создаются одновременно с рождением новой вселенной и существуют до её новой полной реинкарнации. Знания, которыми обладает «Архаиния», не имеют себе никаких оппонентов и выдаются только на том уровне познания, которым обладает на данный момент конкретный субъект: в данном случае – это мы с вами, полковник, и наши ребята. Джон Румаркер – учёный, его знания ограничены определёнными рамками его собственного гения – поэтому изначально он получил тот допуск к заселению криобункера, который мы теперь и имеем. «Архаиния» сама выбирает, что можно выдать в пользование своему «ребёнку», чтобы он не дай бог серьёзно не покалечился или не самоуничтожился. По этой причине каждому из нас был предоставлен допуск к той части криобункера, который посчитала нужным выдать в наше собственное распоряжение «Архаиния»… Эта её часть – кабина управления – была открыта только Джону и мне, теперь и вам, полковник Харрис! Похоже, Андрей тоже в курсе… Но, если бы «Архаиния» не хотела, чтобы вы вошли сюда, не открылись бы даже двери. Таким образом можно с уверенностью констатировать: криобункер нельзя ни взорвать, ни уничтожить, ни просто так проникнуть в него или даже покинуть без личного досмотра самой «Архаинии». Эта космическая жестянка всецело принадлежит Вселенскому Хаосу: она – Дитя Космоса, а мы – только её временные квартиросъёмщики. Мы ничего не знаем об этой «вертушке» – зато она знает о нас всё! И мы никогда не сможем эту «вертушку» самостоятельно поднять, заставить летать или полностью перейти в наше собственное распоряжение – это не в нашей компетенции. Но мы можем свободно распоряжаться её благами, рассчитывать на её защиту и пользоваться её советами. Мои знания об «Архаинии» этим полностью исчерпываются, но, может, вам, полковник, она выдаст больше информации, чем мне и Джону… кто знает…
– Больше, чем вам, Миша?
– Я тут не главный фактор – только один из… «Архаиния» выдаёт мне только теорию, как любому штабисту. Но вам, полковник Харрис, «Архаиния» заготовила практические советы – можете в этом не сомневаться… «Архаиния», обстановка внутри криобункера!
На огромном полусферическом экране во всю переднюю стену рубки появилось лицо Андрея – и его же мягким спокойным голосом пульт управления выдал собственную информацию:
– Корабль в полном соответствии с нормой трансформированной герметизации. Код допуска ко всем системам прежний: «Космос»! Но для сержанта Лео Румаркер создан дополнительный блокировочный код – «Космос: Гэбриэл Харрис»… Все системы отдельных блоков работают по собственной программе генной бионики. Кроме вас – полковник Миша Васильева, а также – полковника Гэбриэла Харриса, генокера Андрея Румаркера и профессора – все остальные члены команды «Беглой Архаинии» находятся в глубоком, запрограммированном индивидуальными физитопами, биологическом сне.
– Стоп!! Профессор уже проснулся? Где он?
– Работает над усовершенствованием защитной системы машин технического передвижения, полковник Миша Васильева.
– Ни минуты покоя… «Архаиния», перед тобой наш командир: полковник Гэбриэл Харрис!
Лицо Андрея на экране пульта буквально развернулось к Гэбриэлу – и к виску головы плавающего изображения приложилась кисть невидимой руки:
– Командир! Полковник Джордж «Гэбриэл» Харрис! Рада вас наконец-то полноценно приветствовать на борту межгалактического звёздного крейсера «Беглая Архаиния»! Я жду вас уже целых двадцать лет, чтобы во всех практических советах быть вашей верной помощницей. Но времени на совместное проведение главных операций по спасению «детей» криобункера у нас с вами осталось всего на несколько суток, точнее – не более пяти дней. К сожалению, на большее у вас не осталось времени: вы должны будете покинуть «Беглую Архаинию» и отправиться в Зону Х – там вас уже ждут.
– Ждать двадцать лет, а быть вместе всего несколько суток?
– Таковы коды допуска к индивидуальной программе вашей персональной судьбы, полковник Гэбриэл Харрис!
– Значит, всё уже предрешено?
– Предрешены только точки перехода, дороги выбираете вы сами.
«Архаиния» замолчала, но светлое лицо Андрея не исчезло с экрана пульта управления.
Миша села за центральную панель управления кораблём и показала Гэбриэлу на соседний стул:
– Спрашивайте, полковник, спрашивайте: здесь всё – ваше…
– Временно!
– Вы же понимаете, это не имеет никакого существенного значения.
– Но мы могли бы переждать худшие времена здесь – в криобункере.
– Если бы «Архаиния» этого хотела, не было бы проблем… но не для остального мира… Мы – часть последнего наследия нашего человечества: малая и такая, как есть, без особого выбора. И чтобы человечество в целом, заново, изначально и далее по ступени своего развития заслужило право на дальнейшее существование, «Архаиния» хочет, чтобы мы себя проявили: именно как люди, как последнее наследие разбившегося в лепёшку жалкого и самовлюблённого человечества. «Архаиния» требует, чтобы мы реализовали себя существами разумными и способными на жертву, как и положено существам высшего порядка: так – как и сама «Архаиния» жертвует собой для наших жизней и наших прихотей.
– Значит, Тропа Костей дело для нас решённое.
– Да! Ещё двадцать лет назад! Миру даровано было это жалкое существование после Последней Войны только ради этого момента: последней жертвы человечества для своих детей – в лице собранных тут «древних» представителей от рода человеческого. Соломоновы Рудники продолжат своё существование после взрыва Чёрной Смерти только в одном случае: если наши «няньки» сочтут наше дальнейшее пребывание на Земле целесообразным моменту. Иначе – новое заселение планеты какими-нибудь мегалодонными трилобитами или ящероподобными динозавропитеками: во вселенной для любой формы жизни найдётся опустевшая ко времени планета вроде нашей… Мы пойдём туда, даже если будем знать наверняка, что из всей нашей «сборной» до конечного Рубикона дойдёт только один или не дойдёт никто! Поверьте мне, полковник, никто из нас не пойдёт против воли «Архаинии» – тем более, что её воля будет передана и подтверждена вашими командирскими устами.
– Гм… звучит как-то… невесело…
– И так присыпано сахарной пудрой... Трусость здесь, мягко говоря, не поощряется, полковник: либо – пан, либо – пропал. Поэтому вам всё ещё трудно понять моих девчонок, а постичь их сущность вам, скорее всего, не удастся никогда. Даже Лео – младшую по разуму, а значит, наиболее досягаемую на этом галактическом небосклоне, но досягаемую только на первый взгляд.
