Текст книги "Золотой век"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 49 страниц)

XXIV

Ответ княжны Наташи молодому гвардейскому офицеру Серебрякову был такого содержания: «постарайтесь быть сегодня вечером в нашем саду», и только.

Нечего говорить о той радости, с какою тысячи раз перечитывал эту короткую записку Сергей Серебряков.

Не менее рад был и Иван Зорич. Получив щедрую плату за свой «труд», он, переодевшись торговцем, передал княжне письмо Серебрякова.

– Ну, пан офицер, теперь дело наполовину сделано и богатую княжну вы можете считать своей…

– Если бы так было, Зорич.

– Так будет, только слушайте моего совета. Вы, пан офицер, пойдете на свидание и постарайтесь постепенно подготовить княжну к побегу с вами.

– Княжна на это никогда не решится, – возразил Зоричу Серебряков.

– Вы думаете?

– Я в том уверен.

– Ох, пан офицер, как вы еще неопытны в сердечных делах. Вы совсем не знаете влюбленных девиц. Знаете, пан, если ваша коханная в вас влюблена, то она пойдет за вами на край света: только ее поманите.

– Княжна не такова…

– Все девицы на один лад… повторяю, пан офицер, пользуйтесь случаем: рыбка сама идет в ваши руки. Не зевайте, иначе рыбка уплывет, и тогда уже ее вам не поймать… А куда жаль будет опустить такую рыбку, ведь не простая она, а золотая, – с гадкой усмешкой проговорил содержатель постоялого двора.

– Не болтайте глупостей, Зорич, вы лучше научите, посоветуйте, как мне пробраться в княжеский сад. Ведь в ворота мне нельзя войти, не пустят…

– Зачем, пане, в ворота!..

– А как же?

– Разве кроме ворот и дороги нет?

– Я не понимаю.

– Эх, пан офицер, все-то мне приходится вас учить! В ворота не пустят, так через садовую решетку перелезайте.

– Вы с ума сошли, Зорич. Разве я вор?

– Для своей коханной на все можно решиться. Ну, не хотите через забор, можно честь-честью в княжеские ворота войти: есть в кармане золото и везде есть доступ.

– Подкуп дворовых холопов? Нет, я и на это не решусь, – с негодованием проговорил Сергей Серебряков.

– А если пан будет так рассуждать, то коханную зазнобу у него отнимут. Переоденься, пан, в мой казакин и ступай на свидание… Дворовые в этом наряде тебя не признают; дашь рубль или два, так не только в сад, айв княжеские хоромы пропустят, – посоветовал молодому офицеру Иван Зорич, опять переходя с вежливого тона на «ты».

XXV

Была ранняя весна.

Природа, после долгой зимней спячки, стала просыпаться, оживляться.

Снег только что сошел в огромном княжеском саду; дорожки просохли, были расчищены, утрамбованы и посыпаны желтым песком; на куртинах показалась молодая, зеленая травка…

На расчистку сада, а также и парка, собраны были из подмосковных княжеских деревень сотни полторы крепостных.

В других садах лежал еще снег, а в княжеском его давно не было.

Весна выдалась теплая, солнечная; жаворонки и другие ранние птицы с утра до позднего вечера оглашали в княжеском саду воздух своим пением.

Вечером, когда на землю стала спускаться мгла, подошел к воротам дома князя Полянского гвардеец Серебряков.

К его счастью случилось так, что у незапертых ворот в это время никого не находилось, и Серебряков очутился на дворе, а оттуда не трудно было ему пройти в княжеский сад.

Как на дворе, так и в саду молодой офицер никого не встретил; в то время все дворовые находились в людской и ужинали.

Самого князя Платона Алексеевича не было дома; он находился в гостях у нареченного своего зятя графа Баратынского, в его усадьбе «Райки». Возвращения домой князя ожидали глубокой ночью или утром.

Как уже сказано, усадьба Баратынского находилась за Москвой; хоть князь Полянский поехал к своему нареченному зятю в карете, запряженной в шесть породистых лошадей, но все же доехать князю до своего дома из усадьбы «Райки» нужно было немало времени.

Дворовые, воспользовавшись отсутствием грозного князя, стали вольнее и уже не так аккуратно относились к своим обязанностям.

Отсутствием своего отца воспользовалась и княжна Наташа: тихо и незаметно вышла она в сад.

Старая княжна Ирина Алексеевна имела обычай рано ложиться спать, поэтому она не могла помешать своей племяннице выйти в сад на свидание.

Когда Серебряков прошел в сад, княжны там еще не было.

Мгла в саду стояла недолго: скоро из-за туч показалась луна и в саду стало светло.

Молодой офицер, идя по дорожкам, беспрестанно озирался; опасно было ему находиться в княжеском саду: дворовые могли его увидать.

Серебряков опасался еще встречи с князем Полянским; отсутствие из дома князя ему не было известно.

Подождать в саду княжну Наташу ему пришлось недолго.

Вот и она идет навстречу к своему возлюбленному.

Как прекрасна, как очаровательна княжна, объятая лунным светом, в своем одеянии. Как шла к ней шубейка на собольем меху, крытая светлым бархатом! Ее красивую головку покрывала белая турецкая шаль. Чем-то неземным, похожим на привидение, веяло от всей фигуры княжны-красавицы.

С каким-то необъяснимым восторгом смотрел молодой гвардеец на свою возлюбленную.

– О, княжна, как вы хороши, как хороши! – с восторгом произнес Серебряков, как-то невольно опускаясь на колени перед своей возлюбленной.

– Что вы, Сергей Дмитрич, к чему это, встаньте. Я вас едва узнала в этом наряде… Да встаньте же.

– Я… я преклоняюсь перед вашей красотой.

– Оставьте комплименты… теперь не до того… Пойдемте в беседку и поговорим.

Беседка, в которую вошли княжна Наташа и Серебряков, была небольшая, совершенно круглая, в мавританском стиле, с низкими мягкими диванами и круглым столом посреди; маленькие круглые окна были почти у самого потолка, дверь у беседки была стеклянная с цветными стеклами.

От лунного света в беседке было почти светло.

– Садитесь и станем говорить… Скажите, вас беспрепятственно пропустили в наш сад? – садясь на диван и показывая место Серебрякову, спросила у него княжна.

– Меня никто не видал, я прошел незаметно.

– Это хорошо, что не видали вас наши люди, а то бы пошли пересуды.

– Если бы меня увидали, то не пустили бы. Ваш отец, княжна, наверное, отдал приказ не принимать меня.

– Не сердитесь на папу, Сергей Дмитриевич, он бывает вспыльчив и раздражителен.

– Князь Платон Алексевич жестоко меня оскорбил… ну, Бог с ним, он все же был моим благодетелем, и этого я не могу забыть… но не в том дело, княжна, нам необходимо поговорить, посоветоваться… наше положение ужасно: вы это наверное сами сознаете?

– Еще бы не сознавать… я мучаюсь…

– Надо подумать, княжна, как нам выйти из такого положения…

– Нам надо расстаться… как это ни тяжело, как ни больно, а надо… – с глубоким вздохом проговорила Наташа, опуская свою чудную головку.

– Что вы говорите, что говорите! – с ужасом воскликнул Серебряков.

Слова княжны ударили его как ножом в сердце.

– Да, да… Сергей Дмитриевич… я долго думала и пришла к тому заключению, что расстаться нам необходимо… постарайтесь меня забыть… вы… вы такой милый, добрый… полюбите другую… а меня предоставьте моей несчастной судьбе, – с глазами, полными слез, промолвила княжна-красавица.

– Княжна, неужели вы решились пожертвовать собой и выйти замуж за человека, которого вы не можете не только любить, но даже и уважать! – с горечью воскликнул Серебряков.

– Что делать, я должна подчиниться требованию своего отца…

– Ведь вы губите себя, подчиняясь его капризу… жить с немилым человеком это мученье, большое мученье. Подумали ли вы об этом?

– Видно, такая моя судьба… против своей судьбы не пойдешь… надо покориться, когда нет другого исхода.

– Есть еще исход, княжна, – после некоторой задумчивости произнес молодой гвардеец, переодетый в простой кафтан.

– Какой, скажите?

– Уедемте далеко, далеко, где нас не может найти людская злоба… повенчаемся.

– Как? тайком? без благословения отца? – испугавшись, тихо спросила княжна.

– Нас, княжна, сам Бог благословит!

– Нет, нет… это невозможно…

– Почему же?

– Без согласия папы… я не решусь…

– Стало быть, вы меня не любите? – в голосе Серебрякова прозвучал упрек, досада.

– Я… я не люблю вас!.. Грешно вам так говорить, Сергей Дмитрич.

– Простите, княжна, простите; горе мое так велико, что я не помню, что говорю, что делаю… вас у меня отнимают, разлучают навеки… Ведь от этого можно с ума сойти! – голосом, полным отчаяния, проговорил Серебряков.

– Не отчаивайтесь, Сергей Дмитриевич, я буду просить папу отложить мою свадьбу, хоть она и назначена через две недели… я стану умолять отложить, отсрочить.

– Ни ваши просьбы, ни мольбы не тронут сурового князя, вашего отца… Одно вам остается: тайком со мной повенчаться.

– Это невозможно, невозможно!

– Повторяю, княжна, наше счастье зависит от вас самих.

– Папа предложил мне на выбор: выйти замуж за графа Баратынского или идти в монастырь… в крайности я соглашусь на последнее… жить с постылым мужем несравненно хуже, чем жить в монастыре… Ну, прощайте, Сергей Дмитриевич, мне пора… того и гляди приедет папа, хватится меня… прощайте, надеюсь с вами еще завтра увидаться… Приходите в такую же пору сюда, в сад. Придете? У ворот вас будет дожидаться моя горничная Маша, она мне предана. Проговорив эти слова, красавица-княжна протянула свою маленькую ручку Сергею Серебрякову, которую он стал страстно целовать.

Княжна Наташа и Серебряков хотели выйти из беседки, как вдруг, в самых дверях, как из земли вырос перед ними камердинер князя Григорий Наумович; лицо у старика было мрачно, гневно, глаза из-под нависших седых бровей сердито смотрели на влюбленных.

При неожиданном появлении старого камердинера княжна побледнела, а Серебряков каким-то растерянным голосом проговорил:

– Григорий Наумыч…

– Да-с, господин офицер, я… Узнать изволили? А вот я в этом кафтане едва вас признал-с, – полунасмешливо, полузлобно проговорил старик.

Княжна Наташа и Серебряков, занятые разговором, не заметили, что за ними следил княжеский камердинер.

Как только княжна вышла из дома и направилась в сад, Григорий Наумович тайком последовал за ней; он следил за княжной, исполняя на то приказ князя Платона Алексеевича.

Старый князь, уезжая в усадьбу графа Баратынского, обратился к своему камердинеру с таким приказанием:

– Смотри, старик, в оба, я весь дом на тебя оставляю. Чтобы раз установленный мною порядок не был нарушен ничем, при мне ли, или в мое отсутствие… Ты понимаешь меня?

– Так точно, ваше сиятельство, понимаю-с, – с обычным, чуть не земным поклоном ответил камердинер.

– Ты мне за все ответчик, так и знай! А главное: в мое отсутствие смотри за княжной… Куда она, туда и ты, следом за ней… только так, чтобы она не знала, что за ней следят… Смотри, чтобы офицеришка не проник в мой дом и не свиделся бы с княжной. Впрочем, этого и быть не может.

Я строго дал приказ дворовым не допускать его не только ко мне в дом, но даже и до ворот моих… Мой приказ и всем дворовым повтори…

– Слушаю, ваше сиятельство…

Князь Полянский уехал.

И вот, старик-камердинер, исполняя приказ своего господина, выследил наших влюбленных…

Как ни стары были глаза у Григория Наумовича, но все же он узнал гвардейца Серебрякова, хоть и надет был на нем кафтан вместо мундира.

Старик видел, спрятавшись в саду за толстое дерево, как встретились княжна Наташа и Серебряков и как они вошли в беседку.

Камердинер из сада поспешил в людскую, взял с собою пятерых здоровенных парней из дворовых и пошел с ними в сад.

Не доходя несколько до беседки, Григорий Наумович приказал дворовым ждать его, а сам направился к беседке; он прокрался к двери, которая была не затворена, и стал прислушиваться к разговору княжны и Серебрякова; из их слов немногое понял старик-камердинер; он явился перед влюбленными, когда те хотели уже выйти из беседки, и, загораживая рукою дорогу гвардейцу Серебрякову, проговорил, обращаясь к княжне:

– Пожалуйте, ваше сиятельство, домой. Князь, ваш батюшка, изволит скоро из гостей вернуться…

– Что же ты, старик, загородил мне дорогу, пусти! – проговорил камердинеру Серебряков.

– Не пущу, – спокойно и решительно ответил тот.

– Как не пустишь! – почти в один голос вскричали княжна и Серебряков.

– До приезда князя ты, господин офицер, будешь сидеть в беседке, под замком; прошу не взыскать.

– Да как ты смеешь, глупый старик! Прочь с дороги!..

– Не кричи, господин офицер, не срами себя и княжну… Будешь супротивничать, позову людей… у меня тут подмога есть… Не веришь, смотри… Гей, молодцы! – громко покликал Григорий Наумович.

На его зов к беседке стали приближаться с мрачными лицами пятеро дворовых.

– Видишь, господин офицер, стоит мне сказать слово и ты будешь связан.

– Проклятие, мы попали в засаду. Старик, вот возьми, только выпусти меня, – чуть не с мольбою проговорил Серебряков, подавая камердинеру кошелек с золотом.

– Никаким золотом не подкупишь меня, господин офицер, лучше и не трудись…

– Я… я тебе приказываю выпустить Сергея Дмитриевича! – повелительно проговорила камердинеру княжна, оправившись от неожиданности.

– Я выпущу его только тогда, когда последует на то приказание самого князя Платона Алексеевича, – твердым голосом ответил старик.

Вдруг со двора донеслись испуганные голоса дворовых:

– Князь, князь изволил приехать…

Эти голоса дошли и до наших влюбленных и заставили их побледнеть.

– Князь изволил вовремя вернуться. Пусть он сам рассудит… Гей, зовите его сиятельство сюда, в сад! – громко приказал Григорий Наумович дворовым, находившимся в саду.

XXVI

– Ну, что здесь такое? Зачем я тебе, Григорий? Зачем здесь люди? – быстро идя к беседке, громко спрашивал вернувшийся домой князь Платон Алексеевич Полянский у старого камердинера.

– И в такое позднее время! Сказывай скорее старик, что такое?

Он никак не думал встретить поздним вечером в саду свою дочь и ненавистного ему Сергея Серебрякова.

Подойдя же к беседке, старый князь увидал их вместе; он просто глазам своим не верил и был страшно поражен.

– Что я вижу… Наташа… ты здесь… и он, этот негодяй, мерзавец, с тобой, в мужицком казакине… Как ты осмелилась!.. Боже, что со мною… душно… голова кружится… воды скорей… умираю…

Если бы старый камердинер и один из дворовых не поддержали князя, то он непременно бы упал, – так на него подействовала эта неожиданность; от сильного потрясения кровь ударила в голову старому князю, лоб и щеки покрылись темными пятнами, ноги у него подкашивались, и слуги едва могли его удержать.

– Папа, милый папа, – княжна Наташа со слезами бросилась было к отцу.

– Прочь! Не подходи… ты мне не дочь… – грозно прохрипел князь Платон Алексеевич, жестом останавливая княжну.

Скоро принесена была холодная вода. Князь жадно глотал эту воду.

– Лейте на голову; на голову лейте, – распорядился Григорий Наумович. Этим он предохранил своего господина от удара…

Холодная вода благотворно подействовала на старого князя. Он, обращаясь к своему камердинеру и показывая на княжну, проговорил:

– Скажи, чтобы она сейчас же шла в свою комнату…

– Папа, папа…

– Молчать! Ступай!., иначе я прикажу холопам взять тебя и насильно тащить.

– Прощайте, Сергей Дмитрич, любовь к вам я уношу в своем сердце. Прощайте! – бедная княжна, горько рыдая, пошла от беседки по направлению к дому.

– А этого подлеца и вора, укравшего мою дочь, до времени оставить здесь в беседке, запереть на замок. – Гляди, Григорий, чтобы не убежал вор… ты головою мне за него ответишь, – прохрипел князь.

– Князь, вы не в праве лишать меня свободы… Я дворянин, – громко проговорил Серебряков.

– Ты дворянин!.. Ты вор, а не дворянин, а воров плетью стегают… И тебе будет от меня то же! Князь Полянский сумеет выместить на тебе свой позор. Сумеет воздать тебе, подлецу, должное…

– Вы, князь, отвечать за меня будете…

– За воров и подлецов не отвечают. Их безнаказанно бьют! – запальчиво крикнул князь, замахнувшись палкою; он ударил бы, но Серебряков успел вовремя уклониться.

– Предайте меня суду, если я виновен, но не самоуправничайте.

– Я… я твой судья! Втащите его в беседку! – приказал князь дворовым, безмолвно стоявшим около своего господина, показывая на переряженного офицера.

– К чему насилие? Я сам войду. Знайте, что ни вы, ни угрозы ваши мне не страшны, – проговорил Серебряков.

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда попадешь в переделку к моим конюхам.

– Вы этого не сделаете, князь…

– А кто мне запретит?

– Совесть и здравый смысл… Я не холоп ваш, а дворянин. И если вы думаете меня судить, то судите не как холопа, а как дворянина.

– Молчать! Ты по своим воровским делам не достоин именоваться дворянином, сим почетным званием. Что же вы, псы, оглохли что ли? Тащите его! – грозно крикнул князь своим дворовым.

– Я покорюсь силе! – с достоинством проговорил эти слова Сергей Серебряков и вошел в беседку.

Дверь за ним была захлопнута и заперта на большой замок.

– Смотри, старик, если он убежит, то ты ответишь мне головою, – повторив свой приказ камердинеру, князь Платон Алексеевич, с помощью двух дворовых, с трудом переступая, направился к дому.

Старый камердинер, Григорий Наумович, поставил у беседки «сторожить» троих здоровенных парней из дворовых, так что Сергею Серебрякову о побеге и думать было нечего.

Дверь и стены беседки были очень крепко построены из дуба; круглые окна, как уже сказано, находились под самым потолком и достать их заключенному Серебрякову не было никакой возможности.

И, несмотря на все это, по приказу князя к двери беседки поставлена была еще «стража».

Серебряков, очутившись под замком в беседке, вынул из кармана пистолет, который был заряжен, и положил на стол.

– Пистолет может сослужить мне последнюю службу… Если князь, в безумии гнева, захочет выполнить свою угрозу… В ту пору я убью или себя, или его… но немцам ему измываться надо мною… Бедная княжна, что с нею теперь будет? О, как я проклинаю свое бессилие… А все же я и в несчастии своем счастлив… Меня любит княжна, а это безмерное счастие! – вслух проговорил бедняга Серебряков и стал тщательно осматривать свое невольное жилище.

В беседке был полумрак; лунный свет слабо проникал в круглые окна, да к тому же стекла в них были цветные.

Как обрадовался Серебряков, когда увидал у двери железный крюк, которым можно было запереть внутри дверь.

«Теперь я могу хоть соснуть, ко мне уж никто не войдет. О, как я измучился! Какую пытку перенес! Злодейка судьба не балует меня. Ну, делать нечего, надо покориться своей участи». Серебряков лег на диван, находившийся в беседке и, убаюканный могильною тишиной, скоро заснул тревожным, прерывистым сном.

XXVII

Князь Платон Алексеевич был сильно потрясен свиданием Наташи с гвардейским офицером Серебряковым, так что ему потребовалась помощь врача и уход.

Всю ночь провел князь без сна и только к утру несколько успокоился.

А какие ужасные минуты переживала княжна Наташа, запертая в своей комнате; ключ от ее двери князь приказал принести к себе.

Несмотря на глухую ночь, и на то, что в доме все спали, о сне княжна и не думала; до того ли ей, сердечной, было… Тоска, страшная, мучительная, на части разрывала ей сердце. Страдала она не столько за себя, сколько за своего возлюбленного.

«Со мною папа ничего не сделает. Покричит, поругается и только. А что будет с Сергеем Дмитриевичем, что его, бедного, ждет? Папа на него страшно зол. Недаром он грозил. В своем гневе папа страшен. Он на все пойдет, ни перед чем не остановится. Что будет с Сергеем Дмитриевичем, что будет? Господи, спаси его, сохрани от гнева моего отца».

Ночью княжна то молилась, то плакала, ни на минуту не прилегла она на свою постель, чтобы хоть немного успокоиться.

Утром вошла в комнату Наташи ее тетка, княжна Ирина Платоновна; она застала свою любимую племянницу, измученную и нравственно и физически, с бледным, как у мертвеца, лицом и с заплаканными глазами.

– Наташа, что же это? Что ты наделала? Я сейчас виделась с твоим отцом, он мне все рассказал. О, Боже, я никогда и думать не могла, что моя племянница, княжна Полянская, к офицеру на свидание пойдет. Как ты могла решиться? – с упреком проговорила старая княжна.

Она сильно волновалась; вероятно, ей нелегко было говорить эти слова.

– Тетя, что с ним? – тихо спросила молодая девушка.

– С кем? С твоим отцом?

– Да нет… С Сергеем Дмитриевичем?

– Сидит покуда в беседке, под арестом. А ты лучше, Натали, спроси про своего отца. Что с ним делается!

– Папа захворал?

– Да… и ты причиной его хворости. Доктор мне по секрету сообщил, что болезнь у брата довольно серьезная, требует безусловного покоя и хорошего ухода.

– Боже! Я… я сейчас пойду к папе…

– Напрасно; он тебя не примет… Да если бы и принял, то своим приходом ты еще больше его встревожишь…

– Я… я вымолю у него прощение…

– Едва ли… Ты своим необдуманным поступком сильно его огорчила. Как мне ни тяжело, а все же я должна сказать: твой отец не только не хочет тебя видеть, но даже не хочет о тебе и слышать… Натали, ты знаешь, как я тебя люблю, я со слезами за тебя просила, умоляла брата простить тебя. Ни мои слезы, ни моя мольба не тронули его жесткое сердце. Он сегодня же тебя отправляет.

– Куда? – быстро спросила у тетки княжна Наташа, меняясь в лице.

– В ярославскую усадьбу покуда. А если ты не согласишься выйти замуж за графа Баратынского, то брат решил отправить тебя в какой-нибудь отдаленный монастырь.

– Ну, что же, лучше монастырь, чем постылый муж.

– Это еще не все, Натали. Твой отец непременно хочет, чтобы в монастыре ты приняла постриг.

– Лучше я и на это решусь, чем быть женою графа.

– Как, Натали, ты хочешь принять постриг! – с удивлением воскликнула старая княжна.

– Если это необходимо. Если папа того желает, – печально опуская свою хорошенькую головку, ответила княжна Наташа.

– Успокойся, милая Натали. До этого еще далеко, да едва ли когда и будет. Пройдет гнев у твоего отца и он простит тебя. Непременно простит. Я буду за тебя просить.

– Милая, дорогая тетя, – княжна Наташа поцеловала у княжны Ирины Платоновны руку.

– А теперь, Наташа, давай собираться в дорогу, укладываться.

– Как, тетя, и вы со мной поедете?

– Неужели я тебя оставлю. Брат не хотел, чтобы я с тобой ехала. Но я упросила.

– С вами, милая тетя, никакая ссылка мне не страшна! Я с вами готова ехать хоть на край света.

– А знаешь, Натали. Находясь, так сказать, при тебе, я буду изображать твою тюремщицу. Да, да, твой отец этого хочет.

– С такой тюремщицей, как вы, и тюрьма не страшна будет… Тетя, голубушка, скажите, вы, может, слышали, знаете, что ожидает Сергея Дмитриевича… Умоляю вас, скажите…

Красавица княжна опустилась на колени перед старой княжной, целовала ее руки.

– Не знаю, милая Натали, право, не знаю. Но, думаю, хорошего ожидать ему нечего. Твой отец страшен и мстителен бывает в своем гневе. Он ни на что не посмотрит.

– Боже, Боже! – чуть не с отчаянием произнесла княжна Наташа.

– Успокойся, милая… Я, может, узнаю… я постараюсь узнать… Перед отъездом непременно спрошу у брата…

А теперь позови своих горничных и прикажи им укладывать твои вещи, а я пойду позабочусь о своих. – Проговорив эти слова, княжна поцеловала племянницу и вышла.

Князь Платон Алексеевич торопился отправить в свою ярославскую вотчину княжон – дочь и сестру.

Сборы их были непродолжительны.

Дорожная большая карета-возок, запряженная в шесть лошадей, ждала княжон, а также и две тройки, запряженные в телеги с верхом; одна телега предназначалась для княжеского камердинера.

Григорий Наумович должен был сопровождать княжон до усадьбы, с ним «для охраны» ехали четверо вооруженных дворовых; в другой телеге горничные девушки; в числе их находилась и любимица княжны Наташи Маша, преданная и готовая для княжны в огонь и в воду.

За несколько минут до отъезда в кабинет князя Платона Алексеевича вошла его сестра, старая княжна.

– Брат, кони поданы и мы через несколько минут должны ехать, – тихо и робко промолвила она, садясь на канапэ близ князя.

– Знаю… добрый путь, – коротко ответил старый князь.

– Перед отъездом ты, брат, не желаешь ничего мне сказать?

– Ничего особенного…

– А относительно Натали?..

– Относительно преступной дочери сделано мною письменное распоряжение, которое находится у моего камердинера.

– Что такое за распоряжение?

– Узнаешь, когда приедешь в усадьбу.

– Брат, ты не желаешь ли сказать несколько слов Натали… проститься с ней…

– Не желаю ни того, ни другого.

– Брат мой… смягчи свое крутое сердце… Пожалей дочь… она так несчастна…

– А меня она пожалела? Пожалела меня? – гневно крикнул князь, быстро вставая с кресла и принимаясь бегать по кабинету. Она, мерзкая девчонка, не пожалела моих седых волос… осрамила… Что теперь станут говорить в Москве. Княжна Полянская назначает свидание офицеришке безродному. Амуры с ним разводит.

– Не придавай тому большого значения, брат… Ведь это почти шалость…

– Хороша шалость… Нечего сказать! А знаешь ли, моя любезная сестрица, если бы та шалость зашла далеко, то я бы убил и подлеца-соблазнителя и мою опозоренную дочь…

– Ах, брат, какие ты страсти говоришь.

– Поверь, у меня не дрогнула бы рука сие выполнить.

– Кстати, что ты намерен сделать, или как поступить с Серебряковым?

– А зачем тебе то знать?

– Я так спросила, брат. Надеюсь, ты с господином Серебряковым ничего не сделаешь непозволительного, недостойного?

– По-твоему, любезная сестрица, его я должен погладить по головке, так что ли:?

– Никто этого тебе не говорит. В своем гневе, брат, не забывай, что Серебряков офицер и дворянин, и с людьми его ранга не обходятся как с крепостными.

– Прошу не учить меня обхождению.

– Брат, прошу тебя, прости свою дочь – она слишком неопытна. Не гневайся на нее… Она и то страдает.

– У меня нет дочери. Понимаешь ли, нет.

– А Натали?

– Она не дочь мне, не дочь… Так ты ей и скажи, так и скажи! – не проговорил, а как-то злобно крикнул князь.

– Какое у тебя жестокое сердце, брат.

– Ну, уж какое есть, сестрица. Прощай: время ехать вам.

– Неужели ты не выйдешь проститься с Натали? Благослови ее…

– Много для нее чести… Ступай, мне надо переговорить еще с камердинером; сделать ему несколько приказаний. Да вот он, легок на помине.

В кабинет вошел старик Григорий Наумович.

– Ну, сестра, оставь нас.

– Ухожу. В самый отъезд я зайду к тебе проститься, – проговорив эти слова, княжна Ирина Алексеевна вышла.

– Григорий, ты все выполнил, что я тебе приказывал? – оставшись вдвоем с камердинером, спросил у него старый князь Полянский.

– Все, ваше сиятельство.

–‘ И людишек допрашивал?

– Как же, ваше сиятельство… пыткой грозил; а некоторых и постегать на конюшне приказал для острастки, а еще, чтобы воли своему языку не давали. «Все, мол, что вы видели в княжеском саду, забудьте».

– Так, так! Чтобы и намека на то не было. Горе будет, если хоть единым словом кто из моих людишек обмолвится… Лучше бы тому и не родиться на свет.

– Будьте спокойны! никто слова не промолвит, жалея свою шкуру, ваше сиятельство.

– А сторожей, что плохо стерегут мой двор и сад, ты поучил? – спросил у своего доверенного камердинера князь Платон Алексеевич.

– Как следует поучил, ваше сиятельство, будут помнить… По полсотни всыпал.

– Еще мало… Большего они стоят, псы!.. Вот что, Григорий: свезешь княжон в усадьбу и сдашь мои «инструкции» приказчику, спеши в Москву, ты мне нужен.

– Слушаю, ваше сиятельство.

– Ну, медлить нечего. Доложи княжнам, что время в дорогу. Еще прикажи холопишкам, чтобы ко мне никого не допускали. Ступай. Старый князь заперся в кабинете.