Текст книги "Золотой век"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 49 страниц)

XI

Князь Полянский и княжны остались еще на некоторое время в богатой усадьбе помещика Егора Пустошкина.

Дорога утомляла не совсем еще оправившуюся от болезни старую кцяжну Ирину Алексеевну, да и княжна Наташа нуждалась тоже в отдыхе; немало она выстрадала, когда услыхала, что Серебряков утонул в Неве.

Хозяин-помещик был вежлив и предупредителен со своими сиятельными гостями; особенно же Егор Захарыч был внимателен и предупредителен к княжнам.

– Натали, я принуждена раскаяться в своих словах, я… я просто их стыжусь… Я называла нашего милейшего хозяина атаманом разбойников… Представь мое заблуждение и ошибку, – говорила племяннице княжна Ирина Алексеевна. – Мне просто совестно смотреть в глаза Егору Захаровичу… Положим, я извинялась.

– Полноте, тетя, Пустошкин не злопамятен, он нисколько на вас не сердится.

– А ты почем знаешь… Разве ты с ним говорила относительно меня?..

– Пустошкин почему-то узнал, что вы приняли его за атамана, и много тому смеялся.

– Вот, видишь, Натали, стало быть, он знает… Эх, милая моя, как трудно судить человека по наружности и как надо быть осторожной в этом случае.

– Пустошкин очень хороший человек, тетя, добрый. Он совсем не знает Сергея Дмитриевича и хочет непременно его разыскать… и отыщет. Он очень энергичный…

– Не мудрено, Егор Захарович уж если за что возьмется, то выполнит. И знаешь, Натали, что всего больше мне в нем нравится: его молодечество, отвага, даже и дикость его мне нравится.

– Смотрите, тетя, не влюбитесь, – засмеялась княжна Наташа, погрозив своим хорошеньким пальчиком старой тетке.

– Может, и влюбилась бы лет тридцать назад.

Князь Платон Алексеевич был тоже очень рад неожиданному знакомству с помещиком Пустошкиным.

– Всему на свете есть своя судьба или свое предназначение. Не попади я к вам в усадьбу, я бы не сказал, что вместо Серебрякова похоронен с почестями офицерскими ваш бывший крепостной солдат… также бы и вы, мой почтеннейший Егор Захарович, не знали, не ведали про несчастную судьбу офицера Сергея Серебрякова и не приняли бы в нем такого теплого участия, которое теперь хотите принять, – задумчиво проговорил князь Полянский.

– Совершенно верно изволите говорить, князь, всему судьба. К кому судьба – любящая мать, а кому – злая мачеха. Ваш рассказ о знакомом офицере не только меня заинтересовал, но и пробудил во мне хорошее, доброе чувство. Вот я задался мыслью во что бы то ни стало отыскать Серебрякова и наказать его недругов.

– Последнее труднее первого…

– Как, вы находите, князь, что легче разыскать Серебрякова, чем наказать его недругов! – удивился Егор Пустошкин.

– Да, да…

– Вы удивляете меня, князь!..

– Вы не удивлялись бы, Егор Захарович, если бы знали, кто недруг Серебрякова. Он – человек всесильный, могущественный и о борьбе с ним думать нечего.

– Кто же это, князь?

– До времени я не могу вам сказать, не могу назвать того человека.

– Что же, князь, пожалуй, и не надо. Лишь бы отыскать, напасть на след вашего знакомого офицера.

– И это нелегко, Егор Захарович.

– Потрудимся, князь. Без труда нет плода. Еще другая поговорка: «труд преодолевает все». Время у меня на розыски есть, деньги тоже.

– Желаю вам успеха, радушный хозяин. И я буду разыскивать Серебрякова. Найму сыщиков. А в успехе все же сомневаюсь.

– Почему, князь?

– В Петербурге есть старые, опытные сыщики и притом был приказ государыни разыскать Серебрякова.

– Ну, и что же, князь?

– А то, что Серебрякова не разыскали и, чтобы избавить себя от безуспешных розысков, решили его похоронить, вычеркнули из списка живых. И сделали это беззаконие в угоду одному всесильному человеку-вельможе.

– Что же, этому человеку мешал Серебряков? – с любопытством спросил у князя Пустошкин.

– Да, мешал, – коротко ответил ему князь Платон Алексеевич.

– Этим, князь, вы еще больше возбуждаете мое желание разыскать во что бы то ни стало Серебрякова и посчитаться с его всесильным врагом; клянусь вам, я это сделаю.

– Желаю вам успеха от всего сердца.

– Спасибо, князь.

Князь Платон Алексеевич со своей семьей пробыл в гостях у Пустошкина два дня и собрался ехать далее к Москве.

Далеко проводил Егор Захарович князя и княжен и, когда надо было ему вернуться домой, стал прощаться.

Князь Платон Алексеевич обнял Пустошкина и расцеловался с ним.

– Егор Захарович, я вас жду к себе. Хоть и не близко живем мы друг от друга, но по пословице «для милого друга и семь верст не крюк». Питаю надежду увидеть вас у себя, – проговорил князь Полянский своему новому знакомому.

– Буду в Москве, вас, князь, не объеду, – ответил Пустошкин.

– Было бы грешно объехать.

– У нас, князь Платон Алексеевич, теперь с вами одно дело. И посему видаться нам необходимо.

– Да, да, пожалуйста; двери моего дома для вас, Егор Захарович, всегда открыты. Вы всегда наш желанный гость.

– Позвольте, прелестная княжна, проститься с вами, а также и просить, чтобы лихом меня вы не поминали, – целуя руку у княжны Наташи, промолвил Пустошкин.

– Не лихом, а добром… Я буду надеяться, что вы сдержите свое обещание и узнаете, что с моим женихом, жив ли он. – При этих словах у красавицы княжны дрогнул голос и на глазах появились слезы.

– Если, княжна, ваш жених жив, то я его предоставлю вам. Верьте мне…

– Я верю вам, верю…

– А вас, княжна Ирина Алексеевна, прошу забыть вашу со мной первую встречу и не смотреть на меня, как на разбойника.

– Ах, что, что вы, Егор Захарович, не вспоминайте! мне очень совестно, очень… Я… я не могу простить себе…

– О, княжна, не вам совеститься надо, а мне.

Помещик Пустошкин вернулся назад, а князь Полянский с семьей поехал по дороге к Москве.

По прошествии двух-трех дней, проведенных в дороге, князь благополучно прибыл в Москву.

В Москве князь Платон Алексеевич чувствовал себя и лучше и здоровее; да и княжнам Москва казалась лучше шумного Питера.

По приезде домой князь Полянский, отдохнув несколько с дороги, принялся за розыски. Он за большие деньги отрядил опытных сыщиков, посулив им крупную сумму, если они отыщут или нападут на след исчезнувшего офицера Серебрякова, по воле императрицы назначенного капитаном гвардии.

Сыщики принялись усердно за свое дело.

Княжеский дворовый Мишуха Труба упросил князя, чтобы он отпустил его на поиски Серебрякова. Мишуха хоть и был в числе дворовых, но был освобожден от всякой работы.

Князь Платон Алексеевич охотно отпустил своего дворового.

– Доброе дело. Михайло… Твои чувства к бедному Сергею Дмитриевичу мне известны. Ты с честью выполнил поручение, когда я послал тебя в логовище злодея Пугачева, и разыскал там Серебрякова… Послужи и теперь ему, может, тебе удастся напасть на его след и тогда ждет тебя большая награда, – проговорил князь Платон Алексеевич.

– Я не ради награды, ваше сиятельство.

– Знаю, знаю… Ты любишь Сергея Дмитриевича, привязан к нему. Это похвально, очень похвально… Денег на расходы ты можешь у меня взять сколько хочешь.

– Мне немного надо, ваше сиятельство.

– Бери, Михайло, сколько надо… Я тебе обещаю успех в розыске больше, чем другим. Сыщиками руководит одна корысть, а тобой – привязанность и любовь к Сергею Дмитриевичу. Не так ли?

– Точно так, ваше сиятельство!

– Ступай… Помогай тебе Бог!

Мишуха Труба стал собираться в Питер, где он думал напасть на след Серебрякова. Он подрядил себе подводу вплоть до Питера и простился со своим «важным» родичем, с княжеским камердинером.

У богатыря Мишухи Трубы на княжеском дворе находилась «зазноба» красавица Таня, приемная дочка приказчика Егора Ястреба, убитого пугачевцами.

Оставшаяся после Егора Ястреба вдова, старушка Пелагея Степановна, как уже сказали, жила в отдельном небольшом домике на княжеском дворе.

Князь Платон Алексеевич, помня верную и преданную службу Егора Ястреба, после его смерти стал благодетелем Пелагеи Степановны и ее приемной дочери Тани. Обе они жили уютно, тепло и сытно, по милости князя, на полном его содержании.

Мы также знаем, что княжна Наташа смотрела на Таню, не обращая внимания на ее происхождение, как на равную себе, как на подругу близкую.

Молодая девушка Таня, как говорится, дневала и ночевала в княжеском доме на половине княжны Натальи Платоновны.

Когда же князь Полянский и княжны уезжали в Петербург, Таня оставалась дома, потому что ее названая мать Пелагея Степановна все более и более старела и слабела, так что за ней требовался уход. Таня не хотела оставлять на «чужих» свою «добрую маму» и не разлучалась с ней. Еще удерживал молодую девушку дома лихой парень Мишуха Труба.

Таня и Мишуха давно друг друга крепко полюбили, с того самого дня, как Мишуха Труба в сопровождении офицера Серебрякова пришел в Казань к Егору Ястребу во время пугачевского бунта.

Немало тосковала и горевала красавица Таня, когда Мишуха Труба находился в отлучке и неизвестно где.

Но вот вернулся Мишуха на княжеский двор с известием к князю Платону Алексеевичу об офицере Серебрякове.

Приходу молодого удальца несказанно обрадовалась Таня.

Стали они часто встречаться.

Как-то старушка Пелагея Степановна позвала к себе Мишуху, с того раза и повадился Труба в гости ко вдове.

Разумеется, не старая вдова служила приманкой Мишухе. Красота Тани магнитом туда его тянула.

Не по нраву Мишухе были частые отлучки Тани в княжеский дом, потому что большую часть времени, как уже сказали, Таня проводила с княжной Наташей.

И рад был молодой парень, когда княжна с отцом уезжала в Питер; тогда уже Мишуха почти неразрывно находился с Таней и они объяснились в любви.

– Послушай, парень, что это ты все у нас торчишь и за хвостом моим ходишь? – так бесцеремонно проговорила Таня Мишухе Трубе, когда он пришел к ней.

– Что? Или надоел?

– Знамо, надоел… Ну, что торчишь,, зачем повадился ходить? Говори, что ль…

– Или не видишь, не разумеешь!

– И то не разумею, парень…

– Ради тебя хожу я, Таня…

– Ради меня! – притворяясь удивленной, проговорила молодая девушка.

– Да… для тебя…

– Вот как… для меня… этого, добрый молодец, я не знала, не видела…

– Иссушила ты меня…

– Поди жь ты, иссушила парня… А ведь сухоты твоей, Мишуха, что-то не видно, от жиру лопнуть хочешь…

– Тебе смешно, девонька… А мне-то каково?

– Кажись, и ты не плачешь, парень.

– Может, и плачу… Только слез моих никто не видит…

– Ну, уж это врешь, Мишуха, не такой ты парень, чтобы плакать…

– Вот и не вру…

– Полюбил меня, что ли!

– Сама, чай, видишь…

– Да говори, любишь?

– Известно…

– Ну, так знай, парень, и я тебя люблю…

– Танюша, голубка моя, – обрадовался Мишуха Труба и приготовился обнять свою возлюбленную.

– Постой, постой… прежде выслушай, – проговорила молодая девушка, отстраняя Мишуху.

– Да что слушать-то? Любишь ты меня, ведь так ты сказала!

– Любить люблю, а под венец с тобой только тогда пойду, когда наша княжна-голубушка Наталья Платоновна пойдет под венец со своим милым дружком, с молодым офицером Серебряковым. Их свадьба нонче, а наша завтра. Это мой последний тебе сказ… Понял?

– Ох, понял!.. Офицер Серебряков, сказывают, опять пропал куда-то, – упавшим голосом промолвил молодой парень.

Этот разговор или любовное объяснение произошло по приезде князя Полянского из Петербурга, когда стало известно дворовым, что офицер Серебряков неизвестно куда скрылся, исчез.

– А ты, Мишка, на розыски мастер, отыщи жениха княжне… отыщешь – и я твоя…

– Легко сказать, а где его отыщешь?

– Постарайся.

– И рад бы, да не знаю, как приняться.

– Любовь ко мне научит, покажет тебе.

– Ну и девка же ты. А если Сергея Дмитриевича нет в живых?

– Ну, тогда иное дело. Докажешь, что он умер, поплачем, погорюем, а там и за свадьбу примемся.

– А не лучше ли, Танюша, нам прежде свадьбу справить, – робко предложил влюбленный парень.

– И не говори, не бывать тому, – обрезала его бойкая Татьяна.

– Стало быть, надо на розыски пуститься вперед, а там и под венец?

– Уж я, кажись, о том тебе сказала. От своих слов я не отступлюсь.

– Нынче же у князя буду на розыски проситься. От тебя к князю пойду.

– Просись, парень, просись. Вернешься, в ту пору и я готова буду с тобой идти под честный венец.

На другой день после этого разговора Мишуха Труба выехал на подводе из княжеских ворот.

Красавица Таня провожала его, глаза у ней были заплаканы.

Мишуха Труба так же, как и помещик Егор Пустошкин, дал себе слово разыскать Серебрякова живым или мертвым.

XII

Князь Платон Алексеевич, отправляя своего дворового Мишуху Трубу на поиски Серебрякова, приказал ему прежде всего заехать в усадьбу Егора Захаровича Пустошкина.

– Помещик Пустошкин тоже будет разыскивать Серебрякова, вот ты, Михайло, вместе с ним и принимайся за хорошее дело… Пустошкин человек хоть и странного нрава, но все же добрый, хороший, и если он за что возьмется, то уж сделает во что бы то ни стадо… Во всем его слушайся, Михайло, и выполняй все по его приказу… Письмо это ему передашь…

Князь Полянский написал очень любезное письмо Пустошкину, в котором, между прочим, благодарил его за гостеприимство, просил заняться розыском исчезнувшего Серебрякова; также в письме князь отдавал Мишуху Трубу в полное распоряжение Пустошкина. «Сей мой дворовый очень расторопный, верный и честный парень и притом сердечно предан Серебрякову. Такой человек может быть в задуманном вами, государь мой, честном и похвальном деле хорошим вам помощником». Также князь приглашал Егора Захаровича к себе в гости вежливо и радушно.

С таким письмом Мишуха Труба, разыскав усадьбу Пустошкина, явился к нему, изменив несколько свое намерение ехать на розыски прямо в Питер.

Помещик Пустошкин ласково принял княжеского посланного и, прочитав письмо князя Платона Алексеевича, обратился к Мишухе Трубе с таким вопросом:

– Ты тоже хочешь пуститься на розыски? Скажи, делаешь ты это по своей доброй воле?

– Так точно, господин, – ответил дворовый.

– Князь к этому тебя не неволит?

– Нет, я сам выпросился у его сиятельства на розыски.

– Ты к тому пропавшему офицеру имеешь некую привязанность, любовь…

– За господина Серебрякова я готов на все. Свою жизнь для него не пожалею, – с чувством промолвил Мишуха Труба.

– Хорошо, похвально… Князь Платон Алексеевич прав: в своем письме он назвал тебя моим помощником. Ты мне будешь не только помощник, но и советчик. Завтра я собираюсь выехать в Питер, и ты, Михайло, разумеется, поедешь со мною. В Питере мы станем наводить справки о Серебрякове, расспрашивать о нем, может, нам и-удастся напасть на его след. У меня чутье есть, да и у тебя, чай, оно тоже имеется. Я питаю надежду, что вдвоем с тобою мы дело сыскное оборудуем и господина офицера, женишка княжны Натальи Платоновны, разыщем, – почти уверенно произнес Егор Пустошкин.

Михайло Труба тоже верил в успех розысков.

Егор Захарович поторопился выездом в Питер. Его сопровождали, кроме Мишухи, еще трое верных и преданных дворовых.

Эти дворовые были из числа охотников Пустошкина и все трое обладали непомерною силою и ловкостью и притом были преданы своему господину. Пустошкин рассчитывал и на их помощь в своем предприятии.

Приехав в Петербург, Егор Захарович принялся энергично за розыски; он также прибег к помощи известных в то время сыщиков.

Пустошкину указали на Мишку Жгута, как на самого опытного и искусного сыщика. Немало удивился сыщик Жгут, когда узнал, кого ему хотят препоручить разыскивать.

– Ведь таковой офицер давно похоронен, – проговорил с лукавой улыбкой Жгут Егору Захаровичу. – Офицер Серебряков утонул в реке Неве, тело его вытащили из воды и похоронили с воинскими почестями, – добавил он.

– Утоп и похоронен не офицер Серебряков.

– А кто же? – притворно удивляясь, воскликнул ловкий сыщик.

– Старик Захарыч, отставной солдат, из моих крепостных.

– Быть не может… О том напечатан в ведомостях рапорт военной коллегии…

– О чем это?

– О потоплении офицера гвардии Серебрякова и о предании тела его земле.

– Предали вы земле тело не офицера Серебрякова, а, говорю, отставного солдата Захарыча…

– Не может быть! Не может быть! – возражал Мишка Жгут и как ни старался скрыть свое смущение, но оно было очевидно по его побледневшему лицу.

– А я говорю, может быть! И в сотый раз повторяю, что схоронен не Серебряков, а старый солдат… – промолвил Егор Захарович, рассерженный упорством сыщика.

– Странно… очень странно!..

– Странного на свете много бывает… Но не в том дело. Желаешь ты, господин сыщик, принять участие в розысках или нет?

– Нет… мертвого между живыми не ищут…

Как ни заманчива была денежная награда, обещанная Пустошкиным Мишке Жгуту, но все же он принужден был отказаться от розысков, чтобы не навлечь на себя гнева своего начальника, бригадира Рылеева.

«Заманчив кусок, да ничего не поделаешь, пожалуй, подавишься им… Бригадир задаст мне такие розыски, что и своих не узнаешь. Жаль упускать деньги, а придется отказаться, своя шкура дороже денег», раздумывал сыщик.

– И не надо, обойдемся и без тебя. Была бы честь предложена, а от убытку Бог избавил, – промолвил Егор Захарович.

Мишка Жгут ушел от Пустошкина; он хоть и отказался от розысков из «робости своего начальства», а все же не преминул, как аккуратный и исправный служака, известить свое начальство о приезде в Петербург Пустошкина и о затеваемом им розыске.

Бригадир Рылеев просто взбеленился, когда услыхал, что «некий сумасброд» хочет разыскивать между живыми людьми уже погребенного гвардейского офицера Сергея Серебрякова.

Рылеев немедленно потребовал «сего безумца» в свою канцелярию.

Когда Егор Захарович пришел, то начальник полиции принял грозный вид и, желая запугать вошедшего Пустошкина, набросился на него:

– Что это, государь мой, за глупые выдумки. И кто дал вам на это право? И ведомо ли вам, сударь мой, что лицо неблагонадежное я имею власть выгонять из города.

– Господин бригадир, не советую вам заходить так далеко и кричать на меня как на холопа или как на подчиненного вам будочника! Я дворянин, это раз, и вашего крика нисколько не испугаюсь, это два, и говорить с вами не намерен, это три!

Егор Захарович направился было к двери.

Начальник полиции, не ожидая такого отпора, смутился и присмирел.

– Останьтесь, куда же вы?

– А что же мне здесь делать? Брань, что ли, вашу слушать.

– Прошу остаться.

– А я, в свою очередь, господин бригадир, прошу говорить со мной вежливо, по-человечески.

– Я… я должен снять с вас допрос, потому и говорю вам – останьтесь.

– Допрашивайте, если нужно. Но предупреждаю, господин бригадир, не старайтесь меня запугать, я ведь не из робких. Извольте чинить мне допрос.

– Когда вы прибыли в Питер? – официальным тоном стал производить допрос Егору Захаровичу обер-полицмейстер.

– Вчера утром.

– Зачем?

– Чтобы разыскать или напасть на след гвардейского офицера Сергея Серебрякова.

– Так… Что же, этот офицер Серебряков вам сват, брат, племянник?

– Ни то, ни другое, ни третье.

– Так зачем или с какой целью хотите вы его разыскивать?

– Это для вас, господин бригадир, все равно.

– Ну, положим, что так. Но ведь вам ведомо, государь мой, что офицера Серебрякова давно похоронили; об этом вам уже сказано.

– Похоронили вместо Серебрякова моего бывшего крепостного, отставного солдата Захарыча.

– Что вы, сударь, за околесицу несете! Этого не могло случиться. Много лиц признали утопленника за офицера Серебрякова. Об этом уже и рапорт составлен. Серебряков похоронен. Какого же вы еще хотите разыскать Серебрякова?

– Того, господин бригадир, который исчез у вас, в Питере, как сквозь землю провалился. Того офицера Серебрякова, который был помехою некоторым лицам, хоть и всесильным, но бесчестным, – смело выговорил помещик Пустошкин.

– Вот что!.. Я догадываюсь, сударь, на кого вы делаете намек. И даю вам добрый совет поукротить немного свой язык, а то, чего доброго…

– А то что же сделают? – перебивая Рылеева, с насмешкою быстро спросил у него Егор Захарович.

– А вот что, вытянут язык да и отрежут, – невозмутимо заметил ему Рылеев.

– Было да прошло… Теперь не то время, господин бригадир… Теперь царствует над нами Екатерина Алексеевна, мудрая, великодушная…

– А все же, сударь мой, болтунов из города Питера выгоняют…

– Может быть, болтунов, а я к этой породе себя не причисляю..:

– Так вы, сударь, мертвого между живыми оставьте искать; вас, право, сочтут за сумасшедшего и, чего доброго, еще на цепь посадят, соберитесь подобру-поздорову туда, откуда приехали… Дело-то много лучше будет…

– Нет, зачем же… Не затем я приехал в Питер, чтобы переночевать в нем ночь-две, да и обратно ехать восвояси.

– Право, уезжайте… Добром советую… Если по своей воле не поедете, то силою повезут…

– Ну, господин бригадир, этой силы я не побоюсь…

– А я вот что скажу… Славный город Питер видал таких молодцов, как ты, и не с такими он справлялся… Понял? Раскусил? – уже грубо проговорил начальник полиции, переходя с вежливого «вы» прямо на «ты».

Ему прискучил этот разговор, прискучило также и упорство Пустошкина.

– Вы еще мне ничего не скажете? – также грубо спросил Егор Захарович у Рылеева и направился к двери, чтобы выйти.

– Погоди малость, сударь… Чтобы завтра утром твоей милости в Питере не было. Помни!.. До утра гости здесь, но не больше… Это мой последний тебе сказ… Прощай!.. Гляди, не забудь моих слов!.. Забудешь?.. Уж в ту пору, сударь, на себя пеняй!..

– Пожалуйста, не грози мне, господин бригадир, ведь я волк-то травленый.

– Ну, мы тебя совсем затравим… Уезжай лучше поскорее!..

Рассерженный грубым обращением начальника полиции Егор Захарович отвечал ему тем же.

Бригадир Рылеев только морщился.

– Что же это? Неужели здесь, в Питере, нет ни правосудия, ни правды?.. Неужели и здесь одна только грубая сила, грубый произвол!..

– Опять совет даю, государь мой, держать язык на привязи! – крикнул Рылеев.

– Говорить правду я не побоюсь и скажу ее в глаза всякому… Понимаете ли, всякому…

– Герой, борец за правду… Так, так… А все же, чтобы завтра в Питере вас, сударь мой, не было!

– Что же делать, придется подчиниться грубому произволу… Я уеду, – задумчиво и тихо произнес Егор Захарович.

– И хорошо сделаете, сударь… Прощайте!..

– И все же несчастного Серебрякова я буду разыскивать…

– Разыскивайте от нечего делать… Может, он придет к вам с того света, – насмешливо проговорил бригадир Рылеев.

– Он жив, жив!.. Грех вам будет, господин бригадир, считать живого человека мертвым. Вы дадите ответ в том и перед Богом, и перед совестью.

– Ну, ну, хорошо! За свой грех я и в ответе. Оставьте меня; мне, сударь, недосуг «пересыпать из пустого в порожнее». Ступайте… А то я прикажу…

– Выгнать меня, что ли? Зачем, я и сам уйду…

– И давно бы так.

Помещик Пустошкин раздосадованным оставил канцелярию начальника полиции.

– Что, сударь, невеселы? – такими словами встретил Мишуха Труба Егора Захаровича, когда он вернулся к себе на постоялый двор.

– Да веселиться нечему… Из Питера меня гонят, – со вздохом ответил Егор Захарович.

– Кто?

– Рылеев.

– За что же?

– А за то… Не суй нос где не спрашивают.

– Как так? – удивился Мишуха.

– Да так… вступился я за офицера Серебрякова, говорю, он жив; мне не верят; я доказываю, и доказательства моего не принимают и приказывают подобру-поздорову скорее из Питера выехать, только до завтра дали срок; если завтра утром я не выеду, то меня силою с позором выгонят.

– Бедный, бедный Сергей Дмитриевич! – с глубоким вздохом проговорил Михайло Труба, выслушав рассказ Пустошкина.

– Из Питера я не выеду, а только с этого постоялого двора на другой перееду. Пусть Рылеев думает, что я уехал. А здесь тихонько, смирненько буду делать свое дело. Может, мне и удастся напасть на след Серебрякова. Я проведу и самого начальника полиции, – с улыбкой проговорил Егор Захарович.

К сожалению, сделать это ему не удалось.

На другой день ранним утром, когда еще Пустошкин спал, а встал только один Мишка Труба, на постоялый двор явился полицейский чиновник в сопровождении двух солдат.

Полицейский чиновник приказал разбудить Егора Захаровича и объявил ему такой приказ начальника полиции:

– Его превосходительство, господин обер-полицмейстер указал мне, государь мой, напомнить о вашем немедленном выезде из столицы. Собирайтесь сейчас же, я сопровождать вас буду до заставы.

– А эти люди что будут делать? – едва удерживаясь от гнева, спросил Пустошкин, показывая на двух солдат.

– Ничего. Я прихватил их на всякий случай. Если бы вы, государь мой, стали сопротивляться, в ту пору солдаты пригодились бы, но так как сопротивления нет с вашей стороны, то я отпущу их домой.

Волей-неволей пришлось Егору Захаровичу покориться воле бригадира Рылеева и оставить Петербург вместе со своими слугами и с Михайлом Трубой.

Полицейский чиновник провожал его до самой заставы и долго оставался у заставы, смотря вслед уезжавшему Пустошкину; и только тогда поехал к своему начальнику с донесением об исполнении приказа, когда экипаж Пустошкина скрылся из его глаз.

Егор Захарович, отъехав несколько от Петербурга, обратился к дворовому князя Полянского с такими словами:

– Слушай, Михайло, ты парень смышленый и ловкий, вернись в Питер, благо тебе нет запрета вернуться, сними себе где-нибудь каморку и старайся напасть на след офицера Серебрякова, а я остановлюсь верстах в 15 от Питера, в усадьбе одного моего старого благоприятеля, отставного секунд-майора Глебова, в «Хорошове», а ты в Питере живи, заведи себе верховую лошадь и в неделю раза два приезжай ко мне с новостями. Понимаешь?

– Как не понять, сударь Егор Захарович.

– Ты в Питере будешь искать Серебрякова, а я по дорогам и окрестностям питерским, может, наши розыски и не пропадут даром. В Питер я до времени не поёду, не потому, что боюсь угрозы Рылеева, а потому – не повредить бы нашему розыску. И ты, Михайло, делай свое дело смирнехонько, тихохонько. А главное, смотри, чтобы не проведал про твои розыски Рылеев. Меня он только выслал из столицы, а с тобою может быть и худшее.

– Не бойтесь за меня, сударь Егор Захарович. Умею я работать, умею и концы прятать, и бригадиру Рылееву пристать ко мне будет не с чем.

– То-то я тебя предупреждаю, Мишуха. Будь осторожен.

– Поверьте, сударь, я проведу и выведу бригадира Рылеева.

– Провести его нетрудно. Но у Серебрякова есть враги много посильнее и позначительнее Рылеева, вот их-то следует тебе, Михайла, побаиваться.

Скоро Пустошкин свернул с большой дороги и поехал по проселочной в усадьбу «Хорошово», а Михайла Труба повернул назад, в Петербург.

Выехал он из Питера в одну заставу, а вошел в него в другую никем не замеченный.