Текст книги "Золотой век"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

V

Петербургский обер-полицмейстер бригадир Рылеев был в отчаянии.

Серебряков все не находился, несмотря на самые тщательные розыски.

Императрица уже не раз спрашивала Рылеева про Серебрякова и строго выговаривала ему за медленность розыска.

– Это, наконец, из рук вон, господин бригадир, ты дал мне слово разыскать Серебрякова в три-четыре дня, и вот уже прошло более недели, а о нем ни слуху ни духу!.. – нахмурив брови, говорила императрица обер-полицмейстеру. – Или ты, бригадир, стал стареть, или твои сыщики никуда не годны!

– Всемилостивейше простите, ваше величество, за медленность! – и Рылеев, несмотря на свою тучность, изогнулся в дугу.

– Это уж я не раз слышала… Повторяю, капитан Серебряков должен быть разыскан!

– Только имею смелость доложить вашему величеству…

– Что такое?

– Может, капитана Серебрякова и в живых нет, ваше величество.

– Живым или мертвым окажется он, а все же ты должен напасть на его след, понимаешь, господин бригадир, должен напасть на его след, – возвышая голос, строго проговорила императрица.

– Если для сего потребуется моя жизнь, всемилостивейшая государыня, то я с радостью ее отдам.

– Ты говоришь глупости, господин бригадир, в своей жизни ты не волен – она принадлежит Богу! Судьба Серебрякова, этого несчастного офицера, меня интересует и желаю узнать, что с ним случилось… Поэтому и говорю: не медли розыском.

– Я и то, ваше величество…

– Обещай сыщикам большую награду.

– Награда им объявлена, ваше величество!

– Одним словом, делай и поступай, как хочешь, но чтобы Серебряков был разыскан… Это мое непременное условие.

– Слушаю, ваше величество!

– «Погиб, пропал… со службы долой! А я, глупец, мечтал о повышении. Кажись бы, в ножки тому поклонился, половину бы состояния отдал, только бы живым или мертвым достать того офицеришку. И куда его черт унес!? Почти весь Петербург обшарил, не обыскав ни одного угла не оставил, по всем дорогам гонцы посланы с приметами этого проклятого офицеришки… О Господи, сколько из-за него хлопот, сколько бед и неприятностей!.. И не знаю, и не ведаю, когда эти хлопоты, эти беды стрясу я со своих плеч!.. И хороши у меня помощники-дельцы!.. Пьянствовать да взятки брать куда горазды, а на дело – их нет. Если сыщики не разыщут скоро Серебрякова, то я их вон из Питера повыгоню… А, впрочем, и они не виноваты, где разыщешь офицера, коль его нигде нет! Уж на что Мишка Жгут деляга, и тот спасовал!..»

Таким размышлениям предавался начальник полиции, быстрыми шагами расхаживая по своей канцелярии.

Он не слыхал и не заметил, как в канцелярию вошел пристав Засыпкин.

Этот пристав пользовался некоторым расположением Рылеева.

– Смею доложить вашему превосходительству, – робко промолвил Засыпкин, увидя своего начальника расстроенным и сердито бегающим по канцелярии.

– А!.. Что?.. Что ты лезешь, я тебя спрашиваю, что ты лезешь?.. Что тебе надобно? – с гневом крикнул Рылеев.

– Беру смелость доложить вашему превосходительству…

– Ну что ты мямлишь, ты не полицейский офицер, а просто присыпка, засыпка какая-то!.. Ну, что тебе нужно?..

– Смею до… доложить ва… ва… вашему превосходительству… относительно тела…

Пристав Засыпкин поперхнулся и недоговорил, он никогда не видал своего начальника таким встревоженным и сердитым.

– Да ты рехнулся, что ли, Засыпкин!.. Про какое еще тело рассказываешь?..

– Про… про мертвое…

– Ну, не мямли!..

– Мертвое тело из… Невы вытащили, ваше превосходительство!

– Да что же ты удивить меня, что ли, этим хочешь?.. Ишь про какое важное событие вздумал рассказывать!.. Если бы ты сказал, что из реки вытащили гвардейского офицера какого-нибудь, ну, это дело другое, а то вытащили, чай, какого-нибудь мужичонку-пропойцу, который спьяну в реку угодил!..

– Никак нет, ваше превосходительство, не мужичонку вытащили…

– А кого же, кого?

– Какого-то неведомого офицера и, судя по амуниции, на нем надетой…

– Ну… ну!..

– Походит на гвардейца, ваше превосходительство!..

– Как… как ты, Засыпкин, сказал?.. Из Невы вытащили офицера в гвардейском мундире… ведь так ты сказал?.. Ну, что же ты молчишь, чурбан ты этакий, пигалица глупая… говори, говори!.. – в страшном волнении кричал бригадир Рылеев, тряся своей могучей рукой за шиворот тщедушного Засыпкина.

Тот бледнел и краснел, хотел отвечать начальнику, но язык ему не повиновался, и из его рта вылетали какие-то странные звуки.

– Да что же ты, разбойник, рычишь, что не говоришь?

– Не… не могу… ва… ваше превосходительство!.. Не… не… трясите…

– Ну, сказывай! – уже более спокойным голосом проговорил начальник полиции, выпуская полузадушенного пристава.

– Фу!.. Вот так тряхнули, и посейчас очнуться не могу.

– Ох, Засыпка, говори, не то…

– Сейчас, сейчас, ваше превосходительство, только передохну…

– Кого вытащили из реки?

– Офицера, ваше превосходительство, в поношенном гвардейском мундире…

– Каков он?

– Мундир?.. Смею доложить, поношенный.

– Дубина!.. Не про мундир тебя спрашиваю, каков собой офицер? Понял?

– Так точно-с, понял, ваше превосходительство!

– Присыпка, Засыпка!.. Да ты тиран, ты меня тиранишь!..

– Никак нет, ваше превосходительство!

– Тиранишь, говорю!..

– Помилуйте, ваше превосходительство, смею ли я?..

– А если не тиранишь, то толком рассказывай.

– Слушаю, ваше превосходительство!

– Ну, когда вытащили офицера?

– Нынче утром, ваше превосходительство!..

– Кто?..

– Рыбники, неводом… этот офицер, ваше превосходительство, похож на того, которого мы разыскиваем по приказу государыни императрицы..

– Ты правду говоришь, Засыпкин?

– Помилуйте, смею ли я врать пред вашим превосходительством?

– О, если бы так было!..

– Так точно, ваше превосходительство!..

– Что «так точно»?

– А про что вы изволите говорить, ваше превосходительство!..

– Дурак!..

– Так точно, ваше превосходительство!..

– А знаешь ли, Засыпкин, если тот офицер, которого из реки вытащили, походит на Серебрякова, то ты, как первый, принесший сие радостное известие, получишь сугубую себе награду и следующий чин.

– Всепокорнейше благодарю, ваше превосходительство!

И пристав Засыпкин чуть не в ноги поклонился своему начальнику.

– Где утопленник?

– У меня в части, ваше превосходительство…

– Едем туда, прикажи подавать лошадей!..

– Слушаю, ваше превосходительство!

Пристав со всех ног пустился исполнять приказание обер-полицмейстера.

В убогой часовне, при полицейском доме, в простом дощатом гробу мирно лежал тот утопленник, который заставил так волноваться и радоваться бригадира Рылеева.

Про сходство утопленника с Серебряковым и разговора быть не могло.

Пристав Засыпкин, находя это сходство, поусердствовал начальнику и приврал.

Ни Рылеев, ни его помощники и сыщики ни разу не видали Серебрякова, разыскивали его по приметам, а эти приметы рассказал им смотритель Шлиссельбургской крепости да князь Полянский.

Приметы, конечно, были не точны, и найти по ним Серебрякова было довольно трудно. Но еще труднее было найти сходство утопленника с Серебряковым.

Лицо утопленника было обезображено от долгого пребывания в воде – посинелое, опухшее.

Разве только своим гвардейским мундиром, довольно поношенным, утопленник напоминал Серебрякова.

Но это нисколько не помешало бригадиру Рылееву признать в утопленнике Серебрякова.

Он приказал составить об этом рапорт и с этим рапортом в руках поскакал к императрице.

– Смею доложить вашему императорскому величеству, что господин капитан Серебряков…

– Разыскан? Нашелся?

– Так точно, ваше величество!..

– Где?

– В реке, ваше величество!..

– Что такое? – императрица подняла удивленный взгляд на обер-полицмейстера.

– Смею доложить вашему величеству, что сегодня утром из Невы капитан Серебряков был вытащен рыбаками.

– Как, он утонул?

– Так точно, ваше величество!

– Бедняга! Вот где предел твоему несчастью! – задумчиво проговорила императрица. – А почему ты думаешь, господин бригадир, что утопленник никто другой, как Серебряков?

– По приметам, ваше величество! Смею доложить вашему величеству, как две капли воды… Еще есть догадки и по мундиру.

– На утопленнике гвардейский мундир?

– Так точно, ваше величество.

– Боже, какое несчастье, какое несчастье! Сам ли утонул капитан Серебряков, или совершено преступление, то есть его утопили… Разумеется, это трудно узнать, – промолвила государыня.

– Смею доложить вашему величеству, офицер, по догадкам, сам бросился в реку.

– По догадкам, какие тут могут быть догадки? Жаль, очень жаль мне Серебрякова… Что же, его похоронили?

– Никак нет, ваше величество!

– Прикажите сделать медицинское вскрытие тела, а потом похоронить его с военными почестями… Расходы по погребению я принимаю на себя.

Слушаю, всемилостивейшая государыня. Других приказаний не последует?

– Нет, ступай… Впрочем, постой: пригласить князя Полянского, чтобы он осмотрел утопленника, и взять от него письменное удостоверение, что он находит сходство утонувшего с капитаном Серебряковым… Ты понимаешь, что я говорю?..

– Так точно, ваше величество…

– Письменное показание князя Полянского ты привезешь ко мне…

– Слушаю, государыня.

– Поезжай к князю Полянскому сам и пригласи его с собой ехать.

Бригадир Рылеев прямо из дворца поспешил к князю Полянскому и застал Платона Алексеевича накануне его отъезда в Москву.

Князь Полянский был сильно расстроен неожиданным исчезновением Серебрякова. Это исчезновение он старался скрыть от своей дочери, для чего и спешил из Петербурга.

«Вон, вон из этого города… Довольно, больше сюда уже не поеду… Тут люди то появляются неожиданно, то так же неожиданно исчезают;.. Невиновных томят в заключении… И люди-то здесь какие-то другие… Нет, не по нраву мне Питер, Бог с ним, в Москве живется лучше… вольготнее»… – так раздумывал князь Полянский, собираясь в путь.

Он был немало удивлен, когда доложили ему о приезде петербургского обер-полицмейстера Рылеева.

– Это еще зачем?.. Вот не в пору. А принять надо, ведь тоже спица, хоть я с полицией делов не имею… Все же приму Рылеева…

– Прошу прощения, князь! Может быть, мой приезд и не в пору, что делать, долг службы, – раскланиваясь перед князем Полянским, проговорил бригадир Рылеев.

– Прошу покорно, господин бригадир, садитесь, рад вашему приезду.

– Позвольте, князь, этому не поверить, потому едва ли кто полицейским будет рад. Но не в том дело. Видите ли, князь, я, право, не знаю, как начать, дело довольно щекотливое и притом печальное.

– Что такое? Говорите, говорите, – испуганно проговорил князь Полянский.

– Вы, пожалуйста, не пугайтесь, князь.

– Кто вам сказал, господин бригадир, что я пугаюсь, я только прошу объяснить мне ваш неожиданный приезд.

– Видите ли, князь, в чем дело, вчера из Невы рыбаки неводом вытащили утопленника офицера.

– Ну, ну, что же далее?

– А далее, князь, то, что этот утопленник имеет огромное сходство с хорошо вам известным гвардейским офицером Серебряковым.

– Возможно ли, Боже! Стало быть, Серебряков…

Князь Полянский не договорил; страшная бледность покрыла его лицо.

– Что же, он утонул нарочно или его кто утопил?

– Это, князь, теперь неизвестно, но следствие, вероятно, откроет.

– Боже, какое горе, какое горе, погиб во цвете лет, когда счастье только хотело ему улыбнуться.

– Успокойтесь, князь, не тревожьтесь, вам его не воскресить.

– Да, да, разумеется. Если бы это было, господин бригадир, во власти человека, то я отдал бы все, до последней копейки, слышите ли, все тому, кто бы его вернул мне.

– Стало быть, погибший офицер был близок вам?

– Да, близок. Вам что же, собственно, надо, господин бригадир, вы приехали только затем, чтобы сообщить мне о несчастии, или за чем другим?

– Видите ли, князь, ее величеству императрице угодно, чтобы вы взглянули на утопшего и дали бы письменное удостоверение, что утопленник не кто иной, как офицер Серебряков.

– Вот что. Вы говорите, господин бригадир, на это воля ее величества, а я всегда был верным слугой и исполнителем воли и желаний моей государыни. Когда надо мне ехать? – твердо проговорил князь Полянский.

– Сейчас, князь, со мною.

– Едемте!..

VI

Князь Полянский в сопровождении бригадира Рылеева прибыл в полицейский дом; там, в часовне, лежал утопленник, которого принимали за Сергея Серебрякова.

Князь Платон Алексеевич, взволнованный, бледный, приблизился к гробу и стал пристально вглядываться в искаженные и опухшие черты лица утопленника.

– Что, князь, находите ли вы сходство утопленника с гвардейским офицером Серебряковым, вам хорошо известным? – спросил обер-полицмейстер Рылеев у князя.

– Нет, нет, это не он!

– Как, князь, вы не признаете утопленника за Серебрякова?

– Не признаю! – твердым голосом ответил князь Платон Алексеевич.

Рылеев побледнел; он боялся этого ответа и никак его не ожидал.

«Опять пойдет работа, опять розыски этого офицеришки; я думал, он утоп, оказывается – утоп, да не он», подумал начальник полиции.

– Вы вглядитесь, князь, в лицо утопленника, вглядитесь хорошенько, – дрожащим голосом посоветовал бригадир князю Полянскому.

– По лицу трудно узнать.

– Трудно, трудно… как же вы признали, ваше сиятельство, что этот утопленник не Серебряков?

– Достоверно я и не могу отрицать, что это не Серебряков… по лицу не узнаешь, не отличишь. Вы, я думаю, господин бригадир, сами это хорошо понимаете! – несколько подумав, проговорил князь Полянский.

– Совершенно верно изволите сказать, ваше сиятельство, по лицу утопленника никак нельзя признать. А судя по вашим первым словам, вы… вы признали его за Серебрякова.

– Вы, кажется, начинаете ловить меня на словах, господин бригадир?

Неудовольствие и досада появились на лице старого князя.

– Не имею, князь, к тому ни малейшей нужды.

– Не признал я, господин бригадир, этого утопленника за Серебрякова по волосам.

– Как по волосам?

– Да так… У Серебрякова на голове волосы были русые, а у утопленника, как вы сами видите, – рыжие.

– Это ничего не значит, князь, это ничего не значит.

– Вот как…

– Да, да… волосы у утопленника могли порыжеть от воды.

– Простите, господин бригадир, я не знал, что от воды могут порыжеть волосы.

Князь Платон Алексеевич не мог не улыбнуться.

– Как же, как же, князь, рыжеют.

– В первый раз слышу.

– Не в том дело, князь…

– А в чем же?

– Вам надо признать утопленника за Серебрякова, князь.

– Вот что… даже надо!

– Да, да, князь, ваше сиятельство, надо.

– А если я не признаю?

– Тогда без ножа голову с меня снимете.

– Я вас, господин бригадир, не понимаю, – с удивлением произнес князь Платон Алексеевич.

– А вот потрудитесь выслушать меня, ваше сиятельство…

– Говорите, говорите.

– Видите ли, князь, розыски этого Серебрякова вот где сидят у меня… – при этих словах бригадир Рылеев похлопал себя по жирной шее. – Поверите ли, от еды и питья отбили меня эти розыски… которую ночь не сплю, усну малость, так и во сне мне снится Серебряков. Государыня императрица изволит гневаться за медленные розыски, а где я найду этого… этого офицеришку, не будь он лихом помянут… Что мне, прости Господи, родить его, что ли?.. – как-то нервно вскрикнул начальник полиции и принялся бегать по часовне.

– Теперь я понимаю, господин бригадир, зачем вам надо, чтобы я признал утонувшего за Серебрякова, – с неудовольствием проговорил князь Полянский.

– Понимаете, князь? Тем лучше, тем лучше.

– А как, бригадир, вы назовете мой поступок, если я признаю в утопленнике Серебрякова?

– Ваш поступок будет… будет…

– Неблагороден, хотите сказать, так, господин бригадир?

– Боже избави, князь, у меня и в помышлении сего нет.

– Напрасно, господин бригадир, надо называть все своим именем… Что чего стоит.

– Так, так, ваше сиятельство… А к бумажонке вы изволите приложить свою руку? – заискивающим голосом проговорил начальник полиции.

– К какой бумажонке?

– А которую мы сейчас напишем; она будет гласить, что вы, князь, в утопленнике признаете гвардейского офицера Сергея Серебрякова.

– Такую «бумажонку» я никогда не подпишу.

– Почему же? – растерянным голосом спросил у князя Рылеев.

– Я уже говорил вам почему.

– Ваше сиятельство, пожалейте меня! Если вы не подпишете, то мне хоть в петлю полезай, – начальник полиции чуть не плакал. – Что же теперь я скажу государыне? Ведь я рапортовал ее величеству, что из реки вытащили Серебрякова. Мне ведь придется пропадать, меня со службы выгонят, еще, пожалуй, под суд отдадут… Ну, чего, князь, вам стоит подписаться!

– А если Серебряков окажется жив, тогда что?

– Ну, что же такое… Невелико преступление. Ошиблись – и вся недолга.

– Подписать, господин бригадир, я не подпишу, потому что сие будет против моего убеждения и против совести. А дело свое вы можете поправить и без моей подписи.

– Как, научите, князь! Я вам в ножки поклонюсь, пудовую свечу за ваше здоровье поставлю.

– Ведь здесь, в полицейском доме, меня никто не знает, не так ли?

– Решительно никто, князь…

– Тем лучше… Вы не скажете, что я был здесь… Понимаете…

– Понимаю, только плохо…

– Вы скажете, что меня не застали в Питере, что я выехал вчера в Москву, поэтому я и не мог осмотреть утопленника… Императрица знает, что я собирался в Москву. И на самом деле завтра чуть свет меня не будет в Питере… Поняли теперь, господин бригадир?

– Понял, князь, понял… Вы, вы мой благодетель, второй отец… Дозвольте вас обнять…

И тучный начальник полиции чуть не задушил в своих объятиях тщедушного князя.

– Выходит, и «волки сыты, и овцы целы». Умирал я, князь, а вы меня оживили, чего я никогда не забуду… – растроганным голосом промолвил Рылеев и опять принялся душить в своих объятиях князя Платона Алексеевича.

Бригадир Рылеев с воинскими почестями схоронил утопленника, вынутого рыбаками из Невы.

Утопленник этот был признан за Сергея Серебрякова, и, таким образом, молодой гвардейский офицер Серебряков был исключен из списков живых.

Когда императрица потребовала удостоверения князя Платона Алексеевича Полянского, что утопленник действительно офицер Серебряков, тогда начальник полиции доложил государыне, что князь Полянский выбыл из Петербурга в Москву.

– Как, разве князь уехал? – спросила у бригадира Рылеева государыня.

– Точно так, ваше величество…

– Когда же?

– В тот самый день, когда вы изволили приказать мне взять от князя удостоверение, – краснея и слегка дрожащим голосом промолвил начальник полиции.

– Да, да, вспомнила… князь Полянский просил у меня отпуск для своей дочери и уехал вместе с ней. Жаль, жаль, показание князя было бы очень важно для тебя, господин бригадир, и избавило бы тебя от всех лишних хлопот… А теперь я, право, не уверена, какого утопленника ты хоронил; может, это вовсе не Серебряков, – задумчиво проговорила государыня.

– Как, ваше величество, не Серебряков! – бригадир Рылеев побагровел от волнения и досады: дело об исчезновении гвардейского офицера Серебрякова он считал теперь оконченным, «преданным забвению», и вдруг императрица сомневается в том, что подлинно похоронен офицер Серебряков, а если государыня сомневается, то придется опять разыскивать этого Серебрякова. Опять пойдут хлопоты.

– А чем ты, господин бригадир, докажешь, что утопленник был Серебряков?

– По приметам, ваше величество… Наконец, показание смотрителя тюрьмы.

– Это показание может быть ошибочно.

– Смею доложить вашему величеству, что во всех гвардейских полках мною наведены справки, не отсутствует ли кто из господ офицеров, или не пропал из них кто…

– Ну, и что же, господин бригадир?

– Почти все офицеры находятся при полках, за исключением двух-трех, которые в отпуску; из этого выходит, ваше величество, что из гвардейских офицеров никто не тонул, а на утопленнике был гвардейский мундир и точь-в-точь такой, в каком ходил Серебряков, что может подтвердить и тюремный смотритель.

– Вот это, пожалуй, доказательство, и на основании сего ты, господин бригадир, можешь прекратить дело о Серебрякове, – несколько подумав, проговорила государыня и отпустила начальника полиции.

– Ну, слава Богу… как гора с плеч! Это дело совсем меня замучило, теперь хоть отдохну немного и дам вздохнуть сыщикам! – вслух проговорил начальник полиции, садясь в свой экипаж.

Дело об исчезновении вновь произведенного капитана гвардии Сергея Серебрякова наконец было закончено и «предано забвению».

Несчастный Серебряков признан был утопшим в реке Неве, и об этом несчастном происшествии было напечатано в петербургских ведомостях.

Вернемся несколько назад, то есть к тому времени, когда вся питерская полиция с ног сбилась, разыскивая исчезнувшего Серебрякова, и бригадир Рылеев выходил из себя от безуспешных розысков.

Хоть и опытный был сыщик Мишка Жгут и дело свое знал до тонкости, славился на всю Россию своими розысками, а все же не мог попасть на след Серебрякова.

«Что мне делать? Хоть ложись, да помирай, или топись в реке; если не найдется офицер Серебряков, не миновать, пожалуй, ссылки, а то и в солдаты как раз угодишь… Наш бригадир недаром грозит, он шутить не любит и в гневе своем бывает страшен… Вот служба-то каторжная. Ищи-свищи где хочешь офицера. А где его найдешь, может, давно и в живых нет, а может, за границей гуляет», таким размышлениям предавался Мишка Жгут, идя по набережной Невы.

Вот видит он большую толпу народа, который собрался на набережной реки.

– Что тут за сборище? – спросил Жгут начальническим тоном, подходя к толпе.

– Утопленника вытащили, – ответил ему какой-то парень.

– Какого утопленника?

– Да солдатика, в амуниции…

– А полиция здесь?

– Нет еще.

– А кто вытащил утопленника? – продолжал расспрашивать Мишка Жгут.

– Рыбаки, неводом…

– Посторонись, посторонись!.. Дай дорогу… – Мишка Жгут, не совсем вежливо расталкивая и распихивая народ, подошел к самой реке; там, в нескольких шагах от воды, на песке лежал утопленник с распухшим и искаженным лицом, в солдатском мундире, рваном и засаленном.

При взгляде на утопленника у Мишки Жгута вдруг блеснула такая мысль:

«А что, взять да и выдать этого никому неведомого утопленника за офицера Серебрякова; по лицу утопленника не отличишь… Напялить на него гвардейскую амуницию, вот и вся недолга. И сойдет у нас утопленник солдат за офицера Серебрякова. Попробовать разве… Была не была, попробую».

К толпе подошла полиция, состоящая из трех будочников.

Будочники знали сыщика Мишку Жгута и отдали ему честь.

Мишка приказал им разогнать народ, а сам поймал извозчика, с помощью будочников взвалил на телегу утопленника и повез в полицейский дом той части, где приставом был Засыпкин.

Пристав Засыпкин и Мишка Жгут почитались друзьями, вместе они пьянствовали и вместе брали «с живых и мертвых» взятки.

Утопленника Мишка Жгут «свалил» в сарай и запер на замок; из полицейского дома бросился он на толкучий рынок и купил там старый, рваный гвардейский мундир того полка, в котором служил Серебряков.

С этой покупкой Мишка Жгут вернулся в сарай, где лежал утопленник, стащил с него солдатский мундир и надел офицерский.

Пристава Засыпкина в то время в полицейском доме не было, а когда он вернулся, то Мишка Жгут обратился к нему с такими словами:

– А знаешь ли, пристав, ведь офицера Серебрякова нашли.

– Кто? Где? – воскликнул удивленный и обрадованный пристав.

Он тоже принимал участие в розысках Серебрякова.

– Отгадай, пристав!

– Не мучь, говори скорее, Жгут.

– Ну, уж так и быть, – из реки его вытащили рыболовы.

– Мертвым?

– А ты думал живым…

– Да ты правду говоришь, Жгут?

– Неужели врать стану!

– Где? Где же утопленник?

– Да в сарае лежит, смирнехонько, тихохонько.

– Ты привез?

– А то кто же?

– Ну, Жгут, и молодчина же ты! Я сейчас поскачу порадовать обер-полицмейстера.

– Скакать погоди, наперед со мною рассчитайся, – проговорил насмешливо сыщик Мишка Жгут, останавливая пристава, приготовившегося уйти.

– За что? – с недоумением спросил Засыпкин.

– А за то, что я не к кому другому, а к тебе привез утопленника… Ты первый порадуешь нашего бригадира и ты первый получишь от него награду.

– Сколько же, Жгут, тебе? – со вздохом спросил пристав Засыпкин у сыщика.

– Давай рублевиков тридцать.

– Ох, Жгут, много…

– А ты, пристав, не торгуйся… С тебя только беру по-приятельски… Ты не такую награду получишь…

Как ни жался пристав Засыпкин, но все же выдал Мишке Жгуту три десятка рублевиков, а сам поскакал к бригадиру Рылееву с донесением, что из Невы вытащили утопленника и что этот утопленник не кто иной, как гвардейский офицер Серебряков.

Как принял начальник полиции это известие и что произошло после того, мы уже знаем.