Текст книги "Золотой век"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 49 страниц)

IX

Неожиданный гость Потемкина, Михаил Волков, происходил из дворянского захудалого рода. Его отец, неслужилый дворянин, оставил ему порядочное состояние, которое он прокутил и промотал в самое короткое время.

Знакомство Потемкина с Волковым началось с университетской скамьи.

Потемкин, как известно, ходил на лекции в только что основанный (в июле 1755 г.) Иваном Ивановичем Шеваловым московский университет.

Там он познакомился или, скорее, подружился с Михаилом Волковым, разбитным парнем, веселым говоруном.

В то время отец Волкова присылал сыну на содержание в Москву порядочную сумму денег.

А между тем Потемкин, получая скудные средства от своих воспитателей, часто бедствовал.

Отец Потемкина, отставной подполковник Александр Васильевич, давно уже умер, мать – тоже, и в воспитании молодого Григория Потемкина принял участие родственник его по матери – генерал-поручик Загряжский.

Приятели Григорий Потемкин и Михаил Волков занимались науками довольно лениво и плохо, проводили больше времени в писании смешных сатир и эпиграмм на своих профессоров и на начальство. За невнимание и нерадение к наукам Потемкина и его приятеля Волкова поставили на степень последних студентов и наконец в 1760 г. обоих выключили из университета.

Карьера будущего «великолепного князя Тавриды», «наперстянка северной Минервы», баловня судьбы и счастья, казалась совсем испорченной, разбитой, и Григорию Потемкину одно оставалось, отдаться своему призванию – поступить в монахи.

Мысль эту он давно лелеял и делился ею с своим приятелем, Мишей Волковым.

– Пойду в монахи, буду непременно архиереем.

– Не мели пустого, Гришуха… Ну, какой ты монах? У тебя глаза и лицо не монашеские; с таким рылом в калачный ряд не ходят! – возразил ему Волков.

– Не архиереем, так важным министром буду.

– Еще кем не хочешь ли быть? Ведь ишь, что выдумал – министром!

– И буду, непременно буду!..

– В ту пору, Гришуха, как ты будешь министром, не забудь меня, многогрешного Михайлу.

– Зачем забывать… Ты, приятель, теперь меня из нужды выручаешь, а в ту пору я тебя стану выручать. Долг платежом красен.

– Никак, Гришуха, ты и на самом деле надеешься быть министром? – насмешливо удивляясь, воскликнул Волков.

– Всенепременно буду! – с полной уверенностью отвечает Потемкин.

– А следует, Гришка, за это тебя поколотить.

– За что?

– Не мели пустого… Тебе ли быть министром?

– И буду.

– Молчи, не то побью!

– Не министром, так архиереем.

– Молчи, Гришка, бить буду!

Первое время по выходе из университета у Волкова водились еще деньги, присланные ему из деревни отцом, и Потемкин жил на полном содержании своего приятеля. Потом Потемкин, бросив мысль о монашестве, простился с Волковым, уехал в Петербург и поступил на военную службу.

Вскоре началась война. Григорий Потемкин уехал в действующую армию и быстро пошел в гору. А его приятель, Михаил Волков, остался в Москве без всякого занятия; впрочем, у него было занятие – проживать деньги. Отец Волкова, дряхлый старик, звал сына в деревню управлять хозяйством, но он не поехал.

«Чего я не видал в деревне? Жить в глуши слуга покорный; мне и в Москве не плохо, только ты, батька, не задерживай, высылай почаще да побольше денег», – такими словами ответил в письме старику отцу Волков.

Скоро отец его умер, и Михайло, как единственный наследник, получил все движимое и недвижимое имущество после отца, что отец копил годами, то сын проживал днями.

Немного прошло времени, как у Михайлы от тысяч остались одни сотни, а от сотен одни рубли.

Богатая, доходная деревня продана и прожита.

И Михайло, очутившись без денег, на деревенской кляче, поехал в Питер искать счастья.

Своего приятеля Гришу Потемкина он давно потерял из виду и в течение многих лет с ним не переписывался и не знал, что с Потемкиным и где он находится.

В Питере Волков не застал Потемкина и пробыл там немного. Этот город ему пришелся не по нраву. Он уехал в Киев, но и там не ужился, и снова приехал в Петербург, промышляя средства к жизни разными «темными делами», обманывая и обыгрывая простачков.

Знакомство водил он с такими же людьми, как и он сам, не брезговал вести дружбу и с камердинерами важных министров, а также и с придворными лакеями.

От них узнавал Волков важные новости, что делается у министров и у придворных вельмож, а также и в самом дворце.

До Волкова стали доходить слухи, что его бывший приятель Григорий Потемкин обратил на себя внимание императрицы, находился уже в генеральских чинах.

– Ах, пес!.. Ну, Гришка! Да он и в самом деле, может, будет министром!.. Каков!.. А все же к нему на поклон я не пойду и выпрашивать помощи не стану, – так думал Волков про своего товарища по университету.

Но когда безденежье стало его порядочно донимать и жить ему положительно было нечем и не на что – тогда его стало тянуть к Потемкину.

К тому же до Волкова дошли слухи, что князь Петр Михайлович Голицын перешел дорогу Потемкину… Потемкина стали забывать…

Князь-богатырь стал входить в фавор.

– Вот и случай мне представился… Теперь я пойду к Гришке Потемкину и предложу ему свои услуги убрать с его дороги князя Голицына… И за сие трудное дело сдеру с Потемкина здоровый куш… Ради презренного металла теперь я ни перед чем не остановлюсь!.. На все пойду… Голод не свой брат, заставит делать то, чего и не хочешь…

И вот к генералу Потемкину, как снег на голову, свалился его старый приятель Михайло Волков.

X

– У меня с князьком свои расчеты есть, давнишние! – залпом осушив несколько чарок вина и набив рот закускою, проговорил Михаил Волков, обращаясь к Григорию Александровичу Потемкину.

– У тебя? Счеты с князем? – удивился тот.

– Да. Чему дивуешься?

– Странно.

– И ничего нет странного.

– Какие же у тебя с ним счеты?

– Думаю, что для тебя это, ваше превосходительство, все равно, и знать тебе нечего.

– Верно. Я в том не имею никакой нужды. Но только ты мне должен сказать, каким родом ты можешь освободить меня от ненавистного князя, или, как ты говоришь, убрать его с дороги? – пристально посматривая на Волкова, спросил у него Потемкин.

– Я думаю, тебе все равно, как бы я ни убрал.

– Ну нет. Ты должен сказать!

– Даже «должен»? Вот как! А если я не скажу?

– Тогда я посоветую тебе убраться от меня.

– Вперед давай сторгуемся, мой старый приятель, ваше превосходительство. Ведь дешево я не возьму.

– А я дорого не дам.

– Ну это ты врешь, ваше превосходительство.

– Послушай, Волков! Перемени свой тон, мне это не по нраву.

– Скажите, какие нежности! А помнишь былое время в Москве, когда у тебя в карманах посвистывало. Кажись, в ту пору мой тон тебе по нраву приходился, а больше того мои деньги.

– Никак ты попрекать меня задумал? Все, что я взял у тебя, я с лихвою готов отдать, – хмуря брови, проговорил Потемкин.

– Потрудитесь, ваше превосходительство, я сильно обнищал. Судьба переменчива. Когда-то я был чуть не Крез, а ты голяк, в теперь вышло наоборот.

– Сколько тебе?

– Странный вопрос. Давай больше.

– Сто будет?

– До большей получки хватит.

– А ты надеешься на большую получку, Волков?

– Надеюсь, ваше превосходительство.

– С кого же ты ее получишь?

– Слушай, Григорий! Оставь, говорю, со мною комедию ломать. Говори, что дашь, что заплатишь, и князька я уберу с твой дороги.

– Пять тысяч. Довольно?

– Дешево покупаешь, ваше превосходительство. Пятьдесят тысяч и меньше ни копейки.

– Да ты с ума сошел! У меня таких денег никогда и не бывает.

– Поройся, может и больше найдешь.

– Ты, Волков, дело говори. Таких денег я тебе не дам.

– И не надо. Пожалеешь десятки тысяч, упустишь миллионы.

– А если я тебе дам, что ты просишь, ты избавишь меня навсегда от моего ворога? – кладя руку на плечо Волкова, тихо спросил у него Потемкин.

– Навсегда. На веки вечные.

– Как, каким способом, ты мне скажешь?

– Отчего не сказать, скажу, когда сторгуемся.

– Может, ты думаешь князя на дуэль вызвать?

– Это князя-то, Петра Михайловича, на дуэль? Ну нет, ваше превосходительство, мне жизнь моя еще не надоела. В стрельбе князь не уступит самому Вильгельму Теллю, а шпагой владеет даже лучше его, в десяти местах насквозь меня проденет. С князем Голицыным на дуэль выйти, надо наперед себе отходную прочитать.

– Если не на дуэль, то как же?

– Вперед сторгуемся, а там скажу.

Долго еще промотавшийся дворянин Михайло Волков находился в гостях у Потемкина и, запершись в кабинете с хозяином, имел совещание.

И с веселым лицом, и с полным карманом денег, оставил квартиру будущего всесильного вельможи.

XI

Спустя дня три после описанного в предыдущей главе, весь Петербург был страшно поражен известием, что князь богатырь, Петр Михайлович Голицын, убит на дуэли каким-то мелкопоместным, никому неведомым дворянином, Михаилом Волковым, и что секундантом со стороны князя был не кто иной, как молодой генерал Потемкин.

Это известие произвело сильное впечатление на императрицу Екатерину Алексеевну.

Вся полиция была поставлена на ноги, чтобы отыскать дуэлиста, убийцу князя Голицына, но его, как видно, и след простыл, потому что сколько его ни искали, нигде не могли найти.

Государыня потребовала Потемкина для объяснения относительно дуэли, в которой он был секундантом.

Бледный как смерть переступил Григорий Александрович кабинет императрицы.

Строгим, проницательным взглядом встретила его государыня.

– Не думала я, генерал, что вы станете нарушителем моих постановлений, – значительно проговорила она.

– Простите… простите, всемилостивейшая монархиня, – опускаясь на колени, дрожащим голосом промолвил Потемкин.

– Разве вам не известно было постановление мое о дуэлях?

– Известно, государыня.

– И вы знаемо нарушили это постановление?

– Я… я не смел бы думать, не посмел бы нарушить вашу волю, если бы… если бы…

– Что «если бы»?..

– Покойный князь, Петр Михайлович, не упросил меня быть секундантом и никому про то не говорить. Он взял с меня слово дворянина. Своим непослушанием я заслуживаю ваш справедливый гнев, ваш суд, может быть и казнь.

– Кто убийца князя? Вы должны это знать.

– Он назвался, ваше величество, московским дворянином Михаилом Волковым. Вот все, что я о нем знаю.

– Скажу вам, генерал, этой дуэлью я удивлена, да и не одна я. Как князь – богатырь, прекрасный стрелок, а также прекрасно владеющий саблей, дал убить себя какому-то неведомому человеку? – задумчиво и тихо проговорила государыня, мерно расхаживая по своему кабинету.

– Смею доложить вашему величеству, что дворянин Волков обладает силой такой же, какой обладал и покойный князь, даже, может быть, и большею, он тоже прекрасный стрелок и, по его словам, отъявленный дуэлист, так что покойный князь Петр Михайлович не первая его жертва.

– Боже, Боже, какие дикие, невозможные нравы! Отнимать друг у друга жизнь, это драгоценнейшее сокровище, дарованное Богом. Какая жестокая несправедливость! Покойный князь… как мне его жаль! Я и подумать не могу без содрогания о том, что выискался какой-то негодяй, который осмелился лишить Россию ее лучшего гражданина. Князь был верный слуга русской земле. Его храбрость, его самоотвержение у всех на глазах. Он обладал и как гражданин гражданскими доблестями и как человек – человеческими. Я постараюсь отыскать убийцу и воздать ему должное за его преступление, – с волнением в голосе проговорила императрица и, останавливаясь около Потемкина, спросила:

– Вам известна причина дуэли?

– Точно так, ваше величество.

– Расскажите же.

Потемкин рассказал.

Дворянин Волков искал этой дуэли. Он немало измышлял, как вызвать на это князя Голицына, и удумал следующее:

Как-то вечером князь Петр Михайлович, прогуливаясь по Невскому проспекту, повстречался с неизвестным ему Михаилом Волковым, который нарочно сильно толкнул его.

Князь остановился, сердитым взглядом окинул толкнувшего его прохожего и проговорил:

– Что это вы?

– А что? – нахально ответил ему Волков.

– Вы меня толкнули.

– Может быть.

– Просите у меня извинения!

– Не желаю. Да, кажись, и обида-то невелика, что я толкнул вас: чай, вы не сахарный, не рассыпались.

– Я заставлю просить у меня извинения! – рассерженный, возвышая голос, проговорил князь Голицын.

– Едва ли. Да вы не кричите, ведь я не из робких.

– Нахал!

– От нахала слышу!

– Так вот же тебе! – последовала звонкая пощечина, от которой, как ни крепок был на ногах Михаил Волков, едва устоял.

Следствием этой пощечины и была дуэль между князем Голицыным и дворянином Волковым, окончившаяся предательским убийством Голицына.

Секундантом с его стороны был Потемкин, а со стороны Волкова секунданта не было. Он не пожелал его иметь.

Дуэль назначена была за Московской заставой, в лесу, на саблях.

Князь Голицын, решаясь на дуэль, сказал Потемкину, что он не убьет Волкова, а только немного его «поучит».

Когда князь Голицын с обнаженной саблей стал ловко нападать на Волкова, угрожая ему, последний совсем неожиданно как для Потемкина, так и для Голицына быстро вынул из кармана пистолет; раздался выстрел и, когда рассеялся дым, то Потемкин увидал князя Голицына убитым наповал. Пуля попала прямо в сердце. Ни одного стона, ни одного крика. Смерть была моментальная.

– Злодей, изверг! Ты убил его, как разбойник!

– Я только убрал, ваше превосходительство, лишнего человека с дороги! – каким-то демонским тоном ответил Волков и быстро исчез в кустах.

XII

Князя Петра Михайловича Голицына, погибшего от предательской руки, сожалел весь Петербург.

Да и нельзя было не сожалеть со всеми ласкового, доброго князя, готового всякому помочь.

Многие в этой дуэли видели что-то особенное, роковое.

Многие не могли понять, как такой силач, такой прекрасный стрелок мог быть убитым на дуэли никому неведомым человеком.

Смерть князя произвела на многих удручающее, тяжелое впечатление. Особенно это впечатление отразилось на молодом генерале Потемкине.

После смерти своего «приятеля» и сослуживца Григорий Александрович был неузнаваем. Он целые дни, никуда не выходя, пребывал в своем кабинете и никого не принимал.

Всегда мрачный, задумчивый, сосредоточенный, он никуда не показывался.

Гнусное убийство, совершившееся на его глазах, не могло не произвести на него удручающего, тяжелого впечатления.

В этом убийстве Потемкин почитал себя соучастником. Да оно так и было, хотя Потемкин и не знал, что Михаил Волков, так сказать, из-за угла порешит Голицына.

Он надеялся, что Волков будет действовать по правилам дуэли, а не как разбойник.

– Видит Бог мою душу, я не виновен в этом гнусном убийстве. Я искал дуэли с князем, это правда, но я не хотел убийства. С того самого часа, как упал, пораженный пулею, князь Петр Михайлович, какой-то неведомый голос всюду меня преследует: «Ты, ты убийца, ты подкупил на это злодея, такого же, как ты. Князь Голицын мешал тебе, мешал твоим замыслам, и вот ты для того, чтоб отделаться от него, подкупил убийцу. Проклятие тебе»! Да, да! Я и сам сознаю это. Я преступник, я совершил ужасное преступление, которое будет тяготить меня всю мою жизнь. Тень несчастного князя преследует меня. Он всегда, как живой, стоит предо мною, смотрит на меня с таким укором вместе с тем сожалением, как будто хочет сказать: «Безумец! К чему ты стремишься? Может быть и тебя самого ждет такая же участь, какая постигла меня!». Тяжко! Тяжело тому жить на свете, у кого совесть нечиста. Молиться буду я за покойного князя. Его именем буду творить добрые дела, может быть, и моей измученной душе тогда будет легче.

Таким-то размышлениям предавался Потемкин, ища себе уединения.

– Ваше превосходительство! – приотворяя немного дверь и прерывая размышления Потемкина, – робко проговорил его дворецкий.

– Ну что? Что тебе надо?

– К вашему превосходительству соизволил прибыть…

– Кто, кто пришел? Я тебе сказал, никого не принимать!

– Его сиятельство граф Григорий Григорьевич Орлов.

– Как, граф Орлов? Что ж ты мне об этом раньше не сказал? Скорей одежду мне.

– Не беспокойся, я не барышня, не покраснею, увидя тебя в халате! – проговорил богатырь граф Григорий Орлов, любимец императрицы, входя в кабинет.

– Граф, простите, ради Бога!.. Я в таком виде…

– Пожалуйста, без церемоний! Садись и давай разговаривать, – весело проговорил граф Орлов, располагаясь на диване и показывая место возле себя Потемкину.

– Чем прикажете, граф, вас угощать?

– Ничем. Я только что пообедал. А вот скажи-ка ты мне, Григорий Александрович, что с тобою происходит?

– А что такое, граф?

– А то, что ты на себя стал непохож. Сидишь дома каким-то затворником, никуда не выходишь. Куда девались твои остроты, твоя веселость? Лохматый, не бритый, не чесаный. Неужели на тебя подействовала так смерть покойного князя Голицына? Положим, он был твоим искренним другом, но нельзя же, братец, предаваться отчаянию. Все мы смертны, все, как говорят, ходим под Богом. Сознаю, тебе жаль князя, но что же делать? Такова его участь, судьба!

– Совершенно верно изволили сказать, ваше сиятельство, участь, судьба. Против своей судьбы не уйдешь. Такова наша жизнь человеческая на земле: не чаешь, не гадаешь, и вдруг всему конец, все прощай навеки, навсегда!

– Ну, вот видишь, ты сам знаешь это.

– Да, да, сознаю.

– А если сознаешь, зачем же предаешься отчаянию. Ведь отчаяние великий грех, Потемкин!

– Как же, как же! Большой грех, большой. Я молиться буду за покойного князя Петра Михайловича.

– Это ты можешь делать, сколько тебе угодно, только брось, братец, свою хандру! Будь по-прежнему таким, каким был. Государыня императрица соизволила мне приказать навестить тебя, узнать о твоем здоровье.

– Земно благодарю ее императорское величество за ее милостивое ко мне внимание, а вас, граф, всепокорнейше прошу тоже принять мою глубокую благодарность.

При этих словах Потемкин встал и низко поклонился графу Григорию Орлову.

– Послушай, Потемкин! Брось эту церемонию! Тебе ведомо, что я враг всяких церемоний. Лучше скажи, когда ты появишься во дворце? Мы все соскучились, не видя тебя давно. Императрица сама изволила о тебе спрашивать.

– Не замедлю явиться и лично принести к ногам ее величества мою верноподданническую благодарность, а также и просьбу.

– Просьбу? О чем?

– Об отставке, – тихо ответил Потемкин.

– Как ты сказал? – не спросил, а с удивлением воскликнул граф Орлов.

– После некоторого размышления, ваше сиятельство, я пришел к тому заключению, что на земле все тлен.

– Ну? И что же далее?

– А далее то, что я удумал покинуть, расстаться со всем мирским, и где-нибудь в отдаленной обители, под монашеским клобуком и рясой провести остаток дней моих.

– Как? Ты хочешь идти в монахи?

– Думаю: да.

– Потемкин! Да ты совсем с ума сошел. Ну, какой же ты монах? В тебе монашеского ничего нет; ни на одну йоту. Ты просто хандришь, и причиною твоей хандры эта неожиданная смерть покойного князя. Если так судить, как говоришь ты, то всем надо идти в монахи и «под клобуком» ждать, когда Господу угодно будет призвать нас к себе. Оставь, Григорий Александрович, полно! Я знаю, положим, что ты верующий человек, но ведь и я верую в Бога, и я ведь недаром зовусь христианином. А может, у тебя есть какой-нибудь особый грех, который влечет тебя в монастырь? И там ты думаешь замаливать тот грех? Так, что ли? – пристально посматривая на Потемкина, как-то значительно проговорил граф Орлов.

– Я… я не знаю, ваше сиятельство… Про какой же это грех особый вы говорите?.. Кажется, я… я… Может, вам что известно или сказали что? – подозрительно посматривая на Орлова, растерянно промолвил Потемкин.

– Ах, какой ты, братец, мнительный человек, я удивляюсь! Я только спросил тебя: что понуждает тебя оставить свет и затвориться в келье? Грех ли какой-нибудь особый, или данное обещание!

– Да, да. Обещание, обещание. Вам ведомо, граф, что я с самых юных лет имел ту мысль. Я не знаю как, но уверяю вас, граф, что я вопреки своему желанию поступил в военную службу. Моею давнишнею мыслью, даже больше, желанием моим была обитель суровая, отдаленная, отрезанная от всего мира!

– Фантазер-мыслитель! Полно, Григорий Александрович! Жизнь наша и так коротка. Надо пользоваться жизнью и брать от нее все, что можно взять, а если у тебя есть какой грех, то и в миру ты можешь его замолить, а если ты подлец, то клобук и ряса не укроют твоей подлости. Прости, что я немного резко с тобой выражаюсь. Ты знаешь, Потемкин, к тебе я расположен, поэтому с тобой так и говорю.

– А, пожалуй, вы, граф, и правы! Точно! Уж если на душе какая-нибудь подлость или какой-либо особый грех, то и в монастыре не схоронишься от него. И в том вы правы, что надо пользоваться жизнью, так сказать, ловить момент, – после некоторой задумчивости твердым голосом проговорил Потемкин.

– Ну, вот и давно бы так! А то сидишь, кислятничаешь здесь, да придумываешь разные охинеи… Собирайся живо.

– Куда?

– Во дворец поедем.

– Теперь поздно, граф. Да к тому же я чувствую нездоровье. А завтра буду иметь счастье лицезреть нашу монархиню-благодетельницу.

– Ну, ладно. Завтра, так завтра! Прощай. Смотри же не хандри! И думать о монашестве брось. Монастыри не для нас с тобой построены, – уходя, весело проговорил граф Орлов.

– Верно, верно он сказал! Точно: монастыри не для нас построены. Мы туда не годимся. Куда уж нам! С чистым, незлобивым сердцем туда люди идут. Любовь к Богу, любовь к ближнему, вот что их тянет в обитель! А с преступлением и в келье не найдешь себе покоя. Еще больше, еще ужаснее тяготить оно тебя будет там. Так будем брать от жизни то, что она нам дает. А ты князь, Петр Михайлович, прости меня! Прости, что я невольным твоим убийцей стал. Эй, кто тут?

– Что приказать изволите, ваше превосходительство? – входя в кабинет, почтительно спросил камердинер.

– Одеваться и послать ко мне парикмахера. Еще приказать готовить лошадей.

– Слушаю, ваше превосходительство.

– Порассеяться или кутнуть мне необходимо! Ну, былого не вернешь. Что ждет меня впереди, я еще не знаю, но если счастие, то от него я не побегу, а буду стараться, как можно больше ловить его.