Текст книги "Золотой век"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 49 страниц)

XLVI

Бойкая, разбитная Танюша задалась мыслью во что бы то ни стало разведать, кто посажен в княжеском доме под замок.

Задуманное решилась она привести в исполнение. Для этого, выбрав время, когда ее воспитатель или названый отец находился в хорошем расположении духа, что с ним бывало редко, – обратилась к нему с такими словами:

– Батюшка, больно хочется мне осмотреть княжеский дом.

– А зачем, не слыхать? – ответил приемышу старик Егор Ястреб.

– Так, из любопытства…

Княжеский дом в казанской усадьбе князя Платона Полянского он строго охранял и никак не дозволял туда никому из дворовых ходить.

Сидевшему там взаперти офицеру Сергею Серебрякову он сам два раза в день носил пищу и питье, а ключи от дверей дома всегда имел при себе, так что проникнуть в княжеский дом не было никакой возможности.

– Не в меру, девка, ты любопытна.

– Неужели и взглянуть нельзя?

– Нечего там смотреть. Узоров никаких нет.

– Батюшка, голубчик, дозволь осмотреть мне княжеский дом, – не унималась молодая девушка.

– И думать не моги.

– Да почему же!

– Не моги, говорю, и думать! – грозно крикнул на Танюшу Егор Ястреб.

– Ну, ну, не надо… чего кричать?

– Не кричать на тебя надо, а бить!

– За что?

– А за то, не суй свой нос там, где его не спрашивают!.. Я знаю, откуда у тебя, девка, припала охота осмотреть княжеский дом… Это все Ипатка, дьявол, наделал… его штуки! Намолол с три короба небылиц, а ты с матерью и развесили уши, поверили… Вот дурья-то порода! Право.

Ругая и угрожая Тане, старик Егор Ястреб думал, чем отучить молодую девушку от любопытства, но он ошибся. Этим он еще больше возбудил в ней любопытство. Таня дала себе слово как-нибудь проникнуть в княжеский дом и все узнать. Но так как туда проникнуть, как уже сказано, было довольно трудно, то она решила действовать по-другому.

И вот однажды, в лунный поздний вечер Таня, крадучись, вышла из своей девичьей горенки и направилась в сад.

Окно угловой горницы, за железной решеткой, выходило в сад и невдалеке от этого окна стояла высокая, кудрявая липа.

Таня еще маленькой научилась ловко влезать на высокие деревья; росла она на деревенском просторе без всякого надзора и выросла бойкой и сильной девушкой; как ни будь дерево высоко, влезть на него для нее не составляло труда.

Таня ловко влезла на липу, с которой ей хорошо было видно окно за железной решеткой.

Так как вечер был лунный, то ей не трудно было видеть и то, что делается в горнице..

Молодая девушка пристально посмотрела в окно той запертой горницы, которая ей представлялась такой таинственной, загадочной.

Она теперь твердо была уверена, что в той горнице кто-то томится в неволе, но кто именно – не знала.

Тане видно, что в окно кто-то смотрит: ей ясно видно бледное, истомленное, но красивое лицо молодого человека; как печально он смотрел своими выразительными глазами.

– Какой молодой да красовитый… Сердечный… Мне жаль его! Чем он заслужил такую немилость князя? Легко сказать, равно колодник, в неволе томится. Уж не он ли и есть дружок сердечной княжны Натальи Платоновны? – так подумала молодая девушка.

Любопытство ее было удовлетворено только наполовину: Тане непременно хотелось узнать, поговорить, кто это томится в заключении, чем «молодой красавчик» навлек на себя гнев князя? Он ли возлюбленный княжны?

Таня, никем не замеченная, сошла с дерева и вернулась в свою горенку. В княжеской усадьбе все давно крепко спали.

Но молодой девушке было не до сна; она обдумывала, как проникнуть в княжеский дом и узнать у заключенного, – кто он и за что посажен князем под замок.

Но как ни обдумывала Таня, как ни ломала свою любопытную головку, ни к какому выводу не пришла и волей-неволей принуждена была ждать случая, который поможет ей удовлетворить любопытство.

– Если это возлюбленный княжны, то надо ему непременно помочь, из неволи его освободить во что бы то ни стало… Княжну я крепко люблю и уважаю и всегда рада сделать ей приятное, – таким размышлениям предавалась молодая девушка.

XLVII

У одного из важных сановников императрицы Екатерины II блестящий бал.

Дом-дворец сановника горит тысячами огней. Роскошная отделка дворца, роскошные костюмы гостей, многочисленных и важных. Среди гостей немало находилось и влиятельных.

Ждали императрицу, но она, по причине легкого нездоровья, не могла осчастливить своим присутствием этот великосветский бал.

На бал получил приглашение и князь Полянский с дочерью.

Красота и грация княжны Натальи Платоновны затмила всех великосветских красавиц.

Золотая молодежь просто не могла оторвать своих глаз от княжны.

Она была царицей бала.

Великосветские девицы и их нежные маменьки готовы были лопнуть от зависти, так неприятно было им то преимущество, которым пользовалась княжна Наташа.

– Посмотрите, посмотрите, как увивается наша молодежь около этой княжны-«москвички», – с завистью и злобою говорит одна великосветская дама, мать шести взрослых дочерей, другой, у которой тоже было изобилие в дочерях, показывая ей на княжну Полянскую.

– Да, да, удивляюсь…

– Скажите, что привлекательного молодежь нашла в этой москвичке?

– Ну, положим, привлекательное у нее есть…

– Что, скажите?

– А миллион, который дает за ней отец…

– Ах, да… ну, до этого молодежь падка. А то ведь наши дочери нисколько не хуже этой москвички-княжны, не правда ли?

– Без сомнения… Моя Олечка в несколько раз красивее этой княжны.

– А моя Мари, разве чем ей уступит? Разве только тем, что за ней я не могу дать миллиона.

– И я тоже…

– А миллион, моя милая, много значит.

– Еще бы…

– Видите, видите, к ней подходит Потемкин.

– Да, да…

– Как он жадно смотрит на москвичку своим одним глазом. А другой-то глаз у него вставлен, вам, надеюсь, это известно?

– Еще бы, еще бы.

– Смотрите, она ему глазами делает.

– Неужели?

– Смотрите, как кокетничает…

– Попробуй только сделать это моя дочь.

– И моя тоже…

– И Потемкин хорош… Даже смотреть противно. Так и вешается…

– Потемкин мужчина, его винить нельзя, моя милая, не подай она повода… Вот к нашим дочерям он так не льнет…

– Посмел бы он только…

– А что бы вы с ним сделали?..

– Последний бы ему глаз выцарапала…

– И я тоже…

Не только молодежь не спускала глаз с красавицы-княжны, но даже пожилые сановитые люди не уступали им в этом.

А старички-звездоносцы, облизываясь и присюсюкивая, делали свое суждение о ее редкой красе и грации.

А Григорий Александрович Потемкин почти в течение всего бала не отходил от княжны и танцевал только с ней одной, на большую еще зависть и досаду находившихся на балу девиц и их маменек.

Бал кончился.

Гости, простившись с радушным и хлебосольным хозяином, стали разъезжаться, великолепные залы мало-помалу стали пустеть…

И когда генерал Потемкин направлялся к выходу, к нему подошел рослый, широкоплечий мужчина, одетый по-штатски, с гладко выбритым лицом.

Протягивая Потемкину руку, он тихо проговорил:

– Здорово, старый приятель!..

– Я… я вас, – останавливаясь, с удивлением заговорил было Григорий Александрович.

Но незнакомец в штатском не дал ему договорить.

– Хочешь сказать, что меня не узнал?

– Я совсем, государь мой, вас не знаю.

– Ну, это ты врешь.

– Как вы смеете!..

– Не кричи, на нас и то внимание обращают. Ты, ваше превосходительство, ведь в карете отсюда поедешь?

– Что ж из этого, государь мой?

– А то, что в карете мы и поговорим.

– В моей карете?

Потемкин удивлялся все более и более.

– Разумеется, в твоей, я ведь прибыл на сей великий бал на своих: двоих. Вот ты, ваше превосходительство, меня и подвезешь.

– Мне приходится удивляться, государь мой, вашему нахальству.

– Можешь удивляться чему тебе угодно, ваше превосходительство.

В голосе, в манере говорить и в самих жестах была слышна насмешка, ирония.

В таком быстром разговоре Потемкин и сопровождавший его незнакомец спустились с мраморной лестницы и вышли к подъезду.

Выездной лакей Потемкина накинул на него дорогой плащ и крикнул его карету.

Карета с гербами Потемкина, запряженная в четыре лихих коня, быстро подкатила к подъезду. Лакей распахнул дверцу кареты и помог своему господину сесть в нее.

За ним хотел сесть и незнакомец, но Потемкин загородил ему дорогу и грозно крикнул:

– Прочь! Или я позову полицию и прикажу вас, нахала, арестовать.

– Этого ты, ваше превосходительство, не сделаешь из приязни ко мне, к своему старому приятелю и собутыльнику Мишке Волкову.

– Как… как разве ты… ты?

Потемкин изменился в лице. Он никак не ожидал встретиться с убийцей покойного князя Петра Голицына. Потемкин стал было совсем забывать это тяжелое преступление, в котором он был не без греха. И уже реже стали мучить его упреки совести. Потемкин не думал, что у Волкова хватит смелости вернуться из-за границы в Петербург.

– Не хорошо, ваше превосходительство, забывать старых приятелей, не хорошо, – с насмешливой улыбкой проговорил Михаил Волков.

– Как ты осмелился вернуться сюда, в Питер? – гневно промолвил Григорий Александрович.

– И не вернулся бы, если бы у меня не перевелись деньги.

– Так ты сюда за деньгами прибыл?

– А то зачем же? Не на тебя же приехал я смотреть?

– Так, так… На какие же деньги, Волков, ты рассчитываешь? – горячась, спросил Потемкин.

– На твои, ваше превосходительство, – совершенно спокойно ему ответил Волков.

– Вот как… Дозволь узнать, я должен тебе?

– Нет, не должен, ты со мной рассчитался, ваше превосходительство.

– Так какие же тебе нужны деньги? – запальчиво крикнул Потемкин.

– А ты не кричи… Могут услыхать твой кучер и холоп… Для меня и услышат, я не испугаюсь, терять мне нечего. А вот ты, ваше превосходительство, многое можешь через сие потерять.

– Выходи из кареты.

– Зачем? Мне и тут хорошо.

– Сейчас же выходи! Не то я прикажу силою выбросить тебя.

– Не кричи и не горячись, Григорий Александрович… Я тебя ни капельки не боюсь… Ты мне не страшен.

– Стоит сказать мне слово, и ты очутишься в Сибири.

– Не спорю, ваше превосходительство. Только ведь если ты станешь говорить, то и я молчать не стану.

– Тебе не поверят.

– Может и не поверят, могут и в Сибирь сослать… А все же, ваше превосходительство, в ту пору и тебе не сдобровать. Мне, говорю, терять нечего, потому у меня ничего нет… А вот ты, старый мой приятель, потеряешь многое… Я очистил тебе дорогу к славе, к почестям… Грех тебе, ваше превосходительство, забывать меня, – упрекнул Михайло Волков Григория Александровича.

– Что тебе от меня надо?

– Денег.

– Сколько?

– Да не мало.

– Сказывай сколько? – нервно вскрикнул Потемкин.

– Ах, Гриша, какой ты стал крикун.

– Не сметь меня так звать.

– Слушаю, ваше превосходительство… Вы спрашивать изволите, сколько мне нужно денег? Я отвечаю: сорок тысяч.

– Что такое?.. Да ты очумел.

– Денег мне надо, ваше превосходительство, ни больше ни меньше, сорок тысяч.

– Ты и пятой доли того от меня не получишь.

– Получу и сорок.

– У меня таких денег нет.

– Поищи – найдешь и больше.

– Я дам тебе пять тысяч и чтобы духа твоего в Питере не было.

– Далеко торговаться, ваше превосходительство.

– Сколько же? – не спросил, а как-то простонал бедняга Потемкин.

– Сорок тысяч.

– Ну, так ничего не получишь… и очутишься в тюрьме.

– Знаю… Сие в твоей власти, ваше превосходительство… Только ведь ровно через неделю от сего дня, в гамбургских «Курантах» будет напечатано следующее: «Подкупленный генералом Потемкиным убийца князя Петра Михайловича Голицына, наконец, арестован… За его преступление скоро последует ему и возмездие… Также, вероятно, придется поплатиться и вынести кару наказания и подкупившему убийцу» и так далее. В Гамбурге у меня есть закадычный приятель. Он будет ждать моего возвращения ровно неделю… и если я не вернусь к нему через неделю, то он и похлопочет напечатать те слова, которые я только что сказал тебе, Гришуха… А императрица любит читать гамбургские «Куранты».

После этих слов, произнесенных Волковым, в карете водворилось молчание.

Потемкин, как-то беспомощно опустив голову, молчал.

Молчал и Михайло Волков, он только пытливо посматривал на свою жертву.

– Долго ли ты будешь, негодяй, меня мучить? – после некоторого молчания глухо промолвил Григорий Александрович.

– Смотря по обстоятельствам… А ты, Гришуха, дай мне не сорок, а восемьдесят тысяч, тогда, может, больше никогда меня не увидишь, – с наглым смехом проговорил Волков.

– Разбойник, злодей… убийца.

– Ругайся, ругайся! А денежки все же готовь; брань на вороту не виснет.

Карета подкатила к роскошному дому-дворцу, подаренному Потемкину императрицей.

Лакей быстро растворил дверцу, приготовляясь помочь своему господину выйти из кареты; Потемкин махнул лакею рукой, чтобы он отошел от кареты, и, обращаясь к Волкову, голосом полным презрения, проговорил:

– Завтра вечером приходи за деньгами.

– Вот за это спасибо! Давно бы так! Только не вздумай устроить мне, ваше превосходительство, какую засаду… помни гамбургские «Куранты»! Я погибну, да уж и тебе несдобровать… Прощай, покуда…

Проговорив эти слова, Михайло Волков быстро вышел из кареты и исчез во мраке ночи.

XLVIII

Григорий Александрович Потемкин обладал большим недюжинным умом, но также был очень нервным и мнительным, верил в различные предрассудки, подчас был рабом своих страстей.

Угроза такого отъявленного негодяя, каким был Волков, сильно подействовала на Потемкина. Ему бы не составило больших трудов стереть с лица земли, раздавить Волкова, но он этого не сделал из опасения, что роковая дуэль покойного князя Петра Михайловича Голицына может опять всплыть наружу, благодаря напечатанию об этом в гамбургских газетах.

«Что если напечатают, назовут меня участником в убийстве Голицына? Тогда все пропало… всему конец, и я погиб!.. Нет, до этого нельзя допускать… Надо принять меры к ограждению себя от этого подлеца Волкова… но как это сделать, как от него отделаться?.. Мне ничего не стоит упрятать его в тюрьму, даже в Сибирь… так бы я и сделал, если бы не проклятые гамбургские газеты. В тех газетах всякие пасквили охотно напечатают… Ну, князь Петр Михайлович, судьба мне мстит за тебя!.. Сколько мучительных часов пережил я с того времени, как ты упал бездыханным к моим ногам!.. Какую муку нравственную я перенес и переношу!.. Я кажусь покойным, веселым, а на душе у меня временем бывает мрачно, холодно… Говорят, тяжело тому жить на свете, у кого совесть нечиста… А Волкову придется дать денег, золотом заплатить за его молчание… Проживет он, подлец, эти деньги и опять ко мне… и так всегда. Это ужасно!» – говорил вслух сам с собою Григорий Александрович, поджидая поздним вечером к себе прихода Михаила Волкова, который и не замедлил прибыть в его роскошный дом-дворец.

Потемкин отдал приказ своим людям допустить его беспрепятственно, но все же доложить ему, когда придет Волков.

Дворецкий Потемкина при взгляде на Волкова, конечно, не узнал его, так как он был без бороды и без усов.

– Как об вас доложить прикажете его превосходительству? – окидывая недоверчивым взглядом Волкова, спросил у него дворецкий.

– Как угодно вашей милости, так и докладывайте. Пожалуй, скажи, что пожаловал его старый приятель! – насмешливо ответил ему Волков.

– Слушаю-с, – сквозь зубы промолвил дворецкий и пошел докладывать.

Михаил Волков вошел в кабинет Потемкина, озираясь по сторонам. Он опасался засады.

– Бери, и чтоб духа твоего не было! – такими словами встретил Григорий Александрович своего бывшего товарища по университету.

– Неласково встречать меня изволишь, ваше превосходительство!

– Вон, говорю!

– Дай хоть деньги пересчитать.

– Считай и убирайся!

Потемкин чуть не в лицо бросил ему деньги.

– Сейчас, не гони, ваше превосходительство! Уж больно ты возгордился! Смотри, не оступись.

– Слушай, Волков! Я даю тебе деньги с тем, чтобы больше с тобой на этом свете не встретиться. Если ты по своей наглости опять вздумаешь ко мне пожаловать за деньгами, в ту пору ты попадешь в каземат крепости и сгниешь там. Не думай, что я угрожаю тебе только. Свою угрозу я постараюсь выполнить! – грозно проговорил Потемкин.

– Не стращай, ваше превосходительство! Тебе ведомо, ведь я не из робких! И скупенек же ты, старый мой приятель! В былое время за тобой этого греха не водилось. К скупости еще присоединилась неблагодарность.

– Что такое?.. Неблагодарность, говоришь?.. Уж не тебя ли, отъявленного негодяя, мне благодарить?

– А то кого же! Знамо меня. Или мою услугу ни во что не ставишь, ваше превосходительство?

– Убийство ты называешь услугой?

– Для кого как! А через убийство мною князя Голицына я тем сделал тебе большую услугу, ваше превосходительство! Будь жив князь, разве ты был бы на такой высоте, на которой теперь стоишь? Я очистил тебе дорогу к почести, знатности, к богатству, а ты мною недоволен? Ох, государь мой милостивый, Григорий свет Александрович! Не плюй в колодец, не привелось бы тебе водицы той напиться. Кто знает, может, опять моя услуга потребуется.

– Никогда!

– Ох, генерал, не зарекайся, я не в тебя, опять готов тебе служить, разумеется, только не даром.

– Говорю, мне твоей услуги не надо, ‘убирайся.

– А хотел бы я тебе, Гришуха, удружить, и любушку твою сердечную к тебе приворожить.

– Что такое?.. Какую любушку?..

– Твою сердечную, княжью дочь – раскрасавицу.

– Как, разве ты знаешь? – меняясь в лице, с удивлением воскликнул Потемкин.

Он понял сразу, какие намеки делал ему Волков.

– Если говорю, так знаю.

– Кто тебе сказал? Как узнал ты?

– Я всезнайка: знаю, как ты увиваешься да уплясываешь около дочери князя Полянского, приехавшего из Москвы.

– Скажи мне, Волков, кто ты: человек или дьявол? Как ты мог проникнуть в тайник моей души?

– Говорю тебе: я всезнайка, колдун! Чего ж тебе еще надо, ваше превосходительство?

– Ты, может быть, заключаешь по тому, что я на балу, на который ты, не знаю как мог попасть, только, разумеется, без приглашения…

– Вот что верно, ваше превосходительство, то верно: приглашения я не получал, а на бале был. Уже очень мне захотелось посмотреть на тебя; много раз я у тебя был, да людишки твои не допускали. Вот я и ухитрился, чтоб на бал попасть.

– И на бале увидал меня, что я с княжной часто танцевал, и из этого заключил, что я в нее влюблен?

– Откуда б я ни узнал, тебе все равно, а если хочешь, чтоб я тебе помог, то заплати и жди успеха.

– В чем помог?

– Княжною завладеть.

– Ну, в этом едва ли ты мне поможешь.

– Помогу; знаешь, Григорий свет Александрович, что Волков есть за человек?

– Как не знать! Отъявленный негодяй, которому места не найдется и в Сибири.

– Ой-ой! Сибирь далеко – не поминай.

– Ее ты, приятель, не минуешь.

– Может быть, не отрекаюсь ни от тюрьмы, ни от сумы. Одну суму получил я от тебя, ваше превосходительство, и другую надеюсь от тебя скоро получить. Ты вот говоришь, что завладеть тебе княжною трудно, а Мишка Волков тебе поможет. Чего черт не сможет, то я сделаю. А хороша княжеская дочь! Куда как хороша! На что уж я, и то, кажись, жизнь свою бы отдал за одну ее ласку.

– А как ты сделаешь, как поможешь?

– Говорю: у меня приворотный корень есть.

– У княжны Полянской есть уже жених.

– А разве ты прочишь себя ей в женихи? Тебе, ваше превосходительство, не выгодно жениться, – нахально улыбаясь, промолвил Михайло Волков.

– Ах, какой ты гадкий, презренный человечишка!

– Не раз про то уж я слышал… Скажи что-нибудь новенькое.

– Изволь, скажу, – если ты сейчас не уйдешь, то я прикажу тебя выбросить, как паршивую собаку! – выходя из себя от гнева, крикнул Потемкин.

– Не больно грозно, ваше превосходительство!.. Уйду! смотри, жалеть бы не стал.

– Я жалею об одном, что не могу вот этим пистолетом размозжить тебе голову, проклятый! – снимая со стены пистолет, не сказал, а крикнул Григорий Александрович, взбешенный хладнокровием и нахальством Волкова.

– На то у тебя духа не хватит. Ну, прощай. Хотел было я помочь твоему сердечному амуру, – не хочешь – твое дело; была бы честь предложена! – проговорил спокойным голосом Михайло Волков и направился к двери.

– Помни, чтоб завтра же духу твоего в Питере не было, не то в каземате очутишься! – послал ему вслед Потемкин.

Злобным и презрительным взглядом ответил на это Волков.

«Что же я! До чего дожил?.. Нахожусь в зависимости и от кого же?.. Как он узнал, что я люблю княжну? Да и я хорош: не могу скрыть свои чувства. Одного я опасаюсь, чтобы эта молва не сделалась общей; дойдет до государыни с различными прибавками и прикрасами… злые языки страшнее всякого оружия. Помочь мне хотел!.. О, если бы на самом деле существовал приворотный корень! В старину говорят, зельем каким-то привораживали к себе красавиц и зелье это добывали у колдунов… Какие бы большие деньги я заплатил за это зелье! Но ведь я не знаю: может быть, княжна меня тоже любит. На последнем бале она была со мною так мила и ласкова. Дарила меня своей чарующей, благосклонной улыбкой, даже поселила во мне надежду на ее взаимность. О, если бы это так было! Всю почесть, всю славу, весь этот блеск я отдал бы за любовь ее. Вдали от всех, в укромном, уютном уголке я жил бы с ней, и ту жизнь, тихую, покойную почитал бы за блаженство. Разве попробовать посвататься? Князь Полянский спесив, горд, пожалуй, откажет. Да и я сам могу ли расстаться с этим блеском, оставить свою карьеру!.. Не малых трудов мне стоило проложить к тому дорогу, чтобы достичь своей цели, я не остановился даже перед самым преступлением. Нет, нет! Мечты о тихой семейной жизни надо оставить. Не к тому я рожден! Я иду к славе, к могуществу, и не остановлюсь на полдороге, не достигнув того, к чему я так стремлюсь»!..

Таким размышлениям предавался молодой генерал Потемкин, задумчиво сидя в своем кабинете. Не смотря на глубокую ночь, он не думал еще о сне.