Текст книги "Золотой век"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

XXXIX

Не менее спешное приготовление к свадьбе шло и в доме князя Платона Алексеевича Полянского.

Свадьбу решили неотложно справить в две недели.

Был уж назначен день благословения жениха и невесты.

Накануне благословения прибыли из ярославской вотчины княжна Наталья Платоновна и старая княжна Ирина Алексеевна.

Обе они от продолжительной дороги сильно устали, в особенности же Наташа.

Ей очень не хотелось уезжать из ярославской усадьбы: хоть и немного она там пожила, но привыкла.

Полюбилась княжне-красавице постоянная тишина в усадьбе, покойная жизнь, без всяких треволнений.

Жаль было княжне Наташе расставаться с Таней, приемышем приказчика Егора Ястреба: привыкла и подружилась с ней княжна.

При расставании обе молодые девушки всплакнули и крепко обнялись и расцеловались.

– Прощайте, княжна-голубушка, прощайте!.. Не знаю, придется ли нам с вами свидеться. Я с матушкой уеду далеко, далеко, – со слезами проговорила на прощанье Таня: она, погостив несколько дней в Москве, принуждена была вместе с названой матерью ехать в Казань.

– Егор Ястреб ведь в казанскую усадьбу по приказу моего отца уехал, и ты, Таня, с Пелагеей Степановной к нему едешь? – спросила княжна Наташа у молодой девушки.

– Да, княжна; а как мне не хочется отсюда уезжать! Еще мне больно тяжело с вами расставаться. Вы такая добрая, сердечная, не гнушаетесь мною, безродной сиротинкой. Молиться Богу стану я за вас, княжна-голубушка…

– Таня, ты грамотная… пиши ко мне, в Москву. Егор Ястреб будет присылать нарочных с отчетом к моему отцу, а ты, милая, мне напиши.

– Что же, я кое-как писать смогу.

– Про все напиши, Таня… как ты живешь на новом месте, нравится ли тебе там в усадьбе. Про усадьбу напиши, я ведь совсем ее не знаю, ни разу не была… Говорят, казанская усадьба кругом в густом лесу стоит, на обрывистом берегу реки… Это должно быть, Таня, очень живописно… Пожалуйста, не забудь еще усадьбу описать.

– Хорошо, княжна, опишу, как умею.

– И я в ответ пришлю тебе письмо.

– Спасибо, княжна, большое спасибо…

– Ох, Танюша милая, догадываюсь я, зачем папа приказал нам в Москву приехать, – печальным голосом проговорила княжна Наташа.

– Зачем, княжна?

– Наверное, папа торопится выдать меня за графа Баратынского.

– Это за старого-то, за немилого? Неужели, княжна-голубушка, вы с ним под свят венец пойдете?

– Сама не знаю, не придумаю, что и делать.

– Не ходите, княжна: с немилым под венец пойдете, жизнь свою погубите…

– Моя жизнь и то погублена, – на красивых глазах княжны появились крупные слезы.

– Что вы говорите, княжна? – удивилась Таня.

– Был у меня суженый, милый, сердечный… отняли его у меня, с ним и все мое счастие отняли… На веки разлучили… несчастная я… Пожалей меня, Таня…

– Я и то жалею… И хотелось бы мне помочь вам, княжна-голубушка, только не знаю, как и чем, – с участием промолвила Таня.

– Чем же ты можешь мне помочь? За сочувствие и жалость спасибо тебе, Таня. Смотри же, пиши мне…

– Ждите, княжна, как только оказия будет, напишу непременно.

Княжна Наташа и сиротинка Таня расстались.

Суровый князь Полянский потребовал от дочери, чтобы она вышла к своему жениху, который накануне своего благословения с княжной Наташей приехал на нее «взглянуть» и «справиться о здоровье».

С бледным лицом вышла княжна в гостиную к поджидаемому ее графу Баратынскому; она чувствовала себя нездоровой.

– Княжна, я безмерно счастлив, что вижу вас здоровой, – элегантно расшаркиваясь перед своей невестой, проговорил граф Аполлон Иванович.

– Кто вам сказал, граф, что я здорова… Я совсем больна, – едва скрывая свое презрение, ответила княжна Наташа.

– Мой Бог!.. Больны!.. Я… я этого не знал. Простите, княжна… Но завтра назначен день нашего обручения, счастливый день… в моей жизни.

– Я больна и едва ли, граф, завтра может быть наше обручение…

– Но князь, ваш батюшка… назначил завтра…

– Повторяю, граф, я больна…

– Неужели придется отложить?

– Необходимо это, поверьте. Впрочем, если угодно будет папа…

– Я бы, княжна, убедительно вас просил…

– О чем, граф?

– Не откладывать моего счастья.

– Вы уверены, граф, что я принесу вам счастье? – гордо посмотрев на Баратынского, спросила у него княжна.

– Без всякого сомнения.

– Не обманитесь.

– Что вы, княжна, говорите?

– Что чувствую. Однако оставим это, граф, ведь вас не разубедишь. Я только бы вас просила дня на два, на три отложить наше обручение, я больна, устала. Хоть несколько мне дайте отдохнуть, поправиться.

– Извольте, я согласен, хоть и тяжело мне это. Но что скажет ваш папа.

– Его я тоже упрошу.

– Княжна, скажите, хоть немного вы чувствуете ко мне расположение?

– Зачем вам это?

– Как зачем?

– Я… я буду вашей женой, чего же еще вам надо, граф, – дрожащим от волнения голосом промолвила княжна Наташа.

Она теперь решила покориться своей судьбе и повиноваться отцовской воле; она не хотела возражать и прекословить и готова была отдать себя на жертву честолюбия своего отца. «Скользко ни прекословь, а все же надо покориться судьбе; неужели мне, слабой, бороться? Эта жестокая судьба разлучила меня с любимым мною человеком, и теперь судьба же бросает меня в объятия постылого».

Так думала бедная княжна Наташа.

По слабости здоровья дочери князь Платон Алексеевич на несколько дней отложил ее обручение.

XL

Каково же было удивление князя Платона Алексеевича Полянского, когда приехавший из Петербурга курьер привез ему пакет с официальной бумагой о назначении княжны Натальи Полянской фрейлиной к императрице.

Князь Платон просто был поражен этой неожиданностью.

– Что это значит? Что за особая милость императрицы к моей дочери? Я просто не понимаю. И как могла узнать императрица, что у меня есть взрослая дочь?.. Все это как-то загадочно, непонятно, – проговорил князь Платон Алексеевич, обращаясь к княжне Ирине Алексеевне.

– Непонятного я, право, ничего не нахожу… Наша императрица обладает умом, проницательностью.

– Ну, ну… Что же далее?

– Императрица назначает Натали фрейлиной. Кажется, она вполне того достойна.

– Объяснила, нечего сказать.

– Какого же тебе еще надо объяснения? Натали назначена фрейлиной… понятно почему?

– Почему? почему?

– Ах, как ты кричишь… Натали старинного княжеского рода… Я сама, как тебе известно, служила фрейлиной. Наконец, ты заслуженный генерал. Все это объясняет.

– Ничего это не объясняет, ничего!

– Если ты не перестанешь кричать и волноваться, я уйду, – решительным голосом проговорила старая княжна, направляясь к двери.

– Ну, хорошо… хорошо… Наконец, сестра, пойми ты мое положение.

– Я удивляюсь тебе, брат. Надо радоваться и гордиться, что Натали назначена фрейлиной, а ты…

– Не прикажешь ли, милая сестрица, от такой большой радости пуститься мне вприсядку?

– Никто вас к сему и не приглашает.

– Ты ребенок малый, что ли? Не понимаешь, что через это назначение свадьбу придется отложить?

– Лучше было бы отменить ее совсем. Ну, какой жених граф Аполлон Баратынский нашей Натали? Разве ей такой нужен?

– А какой же, какой? – опять гневно крикнул князь Платон Алексеевич.

– Молодой, красивый.

– Сама выходи, сама выходи за молодого.

– С тобой, брат, невозможно говорить.

– И не надо, не надо!.. Вы все здесь заодно? Все против меня. Одурачить меня вам не придется, не придется! – кричал на сестру раздражительный князь Полянский.

– Я лучше уйду.

– Скатертью дорога, уходи, уходи.

– Ах, мой брат, какой ты невозможный человек, – княжна Ирина Алексеевна, проговорив эти слова, вышла из кабинета князя Полянского.

Не менее был удивлен и поражен граф Аполлон Баратынский, когда, ничего не подозревая, он приехал к своей невесте, на другой день после получения официальной бумаги о назначении ее состоять фрейлиной при императрице.

– Как же это?.. Свадьба моя с княжной? – растерянным голосом проговорил граф Баратынский.

– Придется, граф, отложить.

– Зачем же откладывать?

– Как зачем? Да разве вы не поняли, что моя дочь назначена состоять фрейлиной при императрице.

– Разве брак может этому помешать?

– Разумеется…

– Я… я не знал.

– Дня через два я с дочерью должен буду выехать в Питер, чтобы благодарить императрицу. Месяца на два-три я останусь там жить. Потому должен некоторое время находиться при дворе.

– Как же это? А я думал…

– И я думал, как говорится, «скрутить» вашу свадьбу, граф. Да ничего не поделаешь, отложить придется.

– Неприятная история, – хмуро проговорил князь Баратынский.

– Ведь и у меня для свадьбы все приготовлено: приданое готово…

– У меня, князь, тоже все готово: дом отделан почти заново, своих родных и близких знакомых я к себе на свадьбу пригласил. Что я теперь стану делать? Стыд… Смеяться станут надо мною.

– Ну, смеяться, граф, не над чем.

– Как не над чем? Надо мною, говорю, станут смеяться.

– А вы, граф, не давайте себя на смех: объясните причину.

– Я все-таки, князь Платон Алексеевич, не теряю надежды назвать вас своим любезным тестюшкой. Ведь так? – после некоторого размышления спросил граф Аполлон Баратынский у князя Полянского.

– Разумеется, разумеется.

– Княжну я беспокоить не буду. Наверное, она Занята приготовлением в дорогу?

– Да, да, граф. Кроме того, моя дочь больна.

– Слышал, сердечно сожалею. Проститься с вами, князь Платон Алексеевич, я еще приеду, а также и с княжной.

– Приезжайте, будем рады.

Граф-жених уехал, недовольный назначением своей невесты в фрейлины.

В большом доме князя Полянского недавно только шло спешное приготовление к свадьбе; теперь шло не менее спешное приготовление к отъезду самого князя и княжны в Петербург.

Волей-неволей пришлось князю Платону Алексеевичу ехать в Питер благодарить императрицу.

Княжна Наташа спокойно приняла известие о пожаловании ее званием фрейлины, но никакой особенной радости она не изъявила.

– Я тебе удивляюсь, Наташа, право, удивляюсь, – проговорила племяннице княжна Ирина Алексеевна.

– Удивляетесь чему? – задумчиво спросила у нее княжна Наташа.

– Ты, моя милая, невозмутима. Тебя как будто не радует назначение фрейлиной.

– Чему же особенно радоваться, тетя?

– Ты говоришь, Наташа, точно так же, как твой отец. Он тоже нисколько не радуется твоему назначению. Он даже сожалеет, что, благодаря назначению тебя фрейлиной, придется отложить твою свадьбу.

– Скажу вам откровенно, тетя… теперь меня ничего не может радовать… Никакая радость для меня не существует.

– Я положительно тебя не понимаю, Наташа. Ты живешь какой-то особой жизнью. Чуждаешься развлечений, общества; и выглядишь ты не светской девицей, а какой-то монашенкой. В твою пору, моя милая, вести такую жизнь нельзя, – чуть не с укором промолвила старая княжна.

– Тетя, разве вы не знаете, что моя жизнь замерла?

– Какие глупости говоришь ты, моя милая!

– Правду, тетя, правду.

– Знаю. Ты никак не можешь забыть своего офицерика.

– Тетя, разве можно забыть любимого человека? – со слезами промолвила княжна Наташа.

– Серебряков просто свел тебя с ума.

– Вы правы. Я с ума сойду от думы, что с ним? Где он? Тетя, вы ничего не знаете, ничего не слышали?

– Что? Про кого?

– Про Сергея Дмитриевича.

– Разумеется, ничего. Да от кого мне слышать?

– Может, от папы что узнали?

– Поди-ка от него узнай! Я не раз спрашивала про Серебрякова у твоего отца. И на все мои вопросы он отвечал попреками и бранью.

– Боже, неужели папа решился…

– Натали, твой отец хоть и зол, и криклив, но на бесчестное он не решится. И тем более на убийство. Я уверена, что он держит Серебрякова в неволе, и только.

– В какой неволе? Где?

– Наверное, в одной из своих вотчин. Подержит месяц-другой и выпустит. – Доброй княжне было очень жаль свою племянницу; княжна принимала все усилия, чтобы ее утешить. Но что значит ее утешение перед страшным горем Наташи.

Неизвестность об участи любимого человека просто убивала ее.

О, как бы она обрадовалась, если бы хоть какую-нибудь весточку получила от него. Но вот уже прошло несколько месяцев, а об офицере Серебрякове – ни слуху ни духу. Пропал бесследно.

– Скажи, Натали, как твои отношения с отцом? – спросила у племянницы княжна Ирина Алексеевна.

– Папа со мной ни слова не говорит и всегда, когда я хочу поцеловать руку у него, отстраняет меня, – печально ответила княжна Наташа.

– Все продолжает сердиться. Ничего, обойдется. Отец тебя любит, Натали. Что сделаешь, нрав у него такой суровый, неподатливый. Но ты, пожалуйста, не придавай этому большого значения, а главное, не отчаивайся. Свадьба твоя с графом теперь, благодаря твоему назначению, отложена.

– О, это, тетя, меня очень радует.

– Вот видишь, а говоришь, что тебе нечему радоваться.

– Поймите, тетя, жить с нелюбимым человеком ведь мука, считать его своим мужем…

– Знаешь, Натали, мне думается, что твоя свадьба с графом никогда не состоится.

– Ах, если бы, милая тетя, так было!

– Так и будет. При дворе графа Баратынского недолюбливают. И знаешь, моя милая, какой я дам тебе совет: постарайся понравиться императрице, и тогда твоей свадьбе с графом не бывать.

– С восторгом, милая тетя, я принимаю ваш совет.

– В твоем назначении я вижу, Натали, для тебя большое счастье.

– Тетя, я еще ни разу не видала императрицу, но люблю ее и глубоко уважаю.

– Так и надо, Натали, наша государыня достойна любви и глубокого уважения.

Князь Платон Алексеевич все еще сердился на свою дочь и избегал не только с ней разговаривать, но даже и встречаться. Обед, ужин и чай подавали князю в его кабинет, в столовую он не выходил.

Москва искони любила всякие новости и слухи и изо всего делала свое заключение.

В Москве проведали, что князь Полянский едет в Петербург и что его дочь красавица княжна назначена или пожалована императрицею фрейлиной.

В этом москвичи увидали большую милость, оказываемую князю Полянскому государыней, и перетолковывали по-своему; говорили, что и сам князь Платон Алексеевич получает какое-то высшее назначение и что останется жить в Петербурге, для чего и покупает там огромный, роскошно отделанный дом.

Благодаря этим слухам в доме князя Платона Алексеевича перебывала перед его отъездом в Петербург вся московская знать.

Некоторых даже князь Полянский за «недосугом времени» и не принял.

Проститься с князем приезжал сам генерал-губернатор Салтыков, фельдмаршал и победитель Фридриха Великого.

Князь Полянский выехал «большим обозом».

Сам князь ехал в дорожном дормезе, запряженном в шесть лошадей, позади в таком же дормезе ехали княжны; за ними тянулся целый обоз телег, повозок с дворовыми и с «пожитками» которые князь нашел нужным взять с собой.

Во главе дворовых, в особой повозке, ехал княжеский камердинер Григорий Наумович.

XLI

Князь Платон Алексеевич давно не бывал в Петербурге и был немало удивлен переменам этого города.

Он с удивлением посматривал из окна своего дормеза на воздвигнутые по обеим сторонам Невского проспекта здания. Не таков был Питер несколько лет назад.

На Невском проспекте для князя Полянского и его семьи был снят на время довольно поместительный дом со всеми службами. Отдохнув с дороги, князь Платон Алексеевич с вновь пожалованной фрейлиной, княжной Натальей, отправился во дворец; на князе была полная парадная форма и все заслуженные им ордена.

Как чудно хороша была красавица Наташа в белом, шитом серебром, платье; это платье было ей сшито к венцу, но так как свадьба княжны была отложена, то она и надела это дорогое платье для представления государыне.

Князь Полянский, проходя залами дворца, встретился с генералом Потемкиным, который вышел из кабинета императрицы.

Потемкин, пораженный красотою княжны Натальи Платоновны, как-то невольно остановился и бросил на нее пристальный взгляд.

Смутилась княжна-красавица от этого взгляда и покраснела.

– Папа, кто это? – тихо спросила княжна Наташа, показывая на уходившего Потемкина.

– Я не знаю… Уж не Потемкин ли? Я сейчас спрошу, – князь Полянский спросил у сопровождавшего их придворного:

– Не этот ли генерал Потемкин?

– Так точно, это Григорий Александрович Потемкин, – вежливо ему ответил придворный.

«Вот какой Потемкин; вот кто теперь в большом фаворе состоит», – подумал князь.

Императрица Екатерина Алексеевна очень милостиво приняла князя Полянского; особенно же государыня ласкова была с его дочерью.

– Князь, и не грех вам такую красавицу скрывать от нас?.. Ведь ваша дочь затмит собою всех наших придворных красавиц, – ласково проговорила государыня.

– Ваше величество, вы так милостивы к моей дочери, что я не найду слов поблагодарить ваше величество, – низко кланяясь государыне, промолвил князь Платон Алексеевич.

– Мне ваша дочь, князь, понравилась, и я надеюсь, что мы с нею будем ладить. Не так ли, моя милая? – с своей чарующей улыбкой обратилась императрица к княжне Наташе.

– Ваше величество, – делая глубокий реверанс, только и выговорила княжна; она была слишком взволнована.

Внимание и ласки императрицы растрогали Наташу, она готова была расплакаться.

– Вам знаком Петербург? – спросила государыня у княжны.

– Нет, ваше величество, меня увезли отсюда маленькой.

– Вам покажут город. Я надеюсь, вы скоро привыкнете к Петербургу так же, как привыкли к Москве. А вы, князь, что здесь думаете делать? – обращаясь к Платону Алексеевичу, спросила у него государыня.

– Я… я еще сам не знаю, ваше величество.

Князь Полянский не ожидал подобного вопроса и невольно смутился.

– Вы не думаете служить?..

– Я… я право не знаю, ваше величество…

– Если не хотите военной службы, можно выбрать и гражданскую…

– Я устарел, ваше величество.

– О, князь, вы еще не так стары… мы постараемся найти для вас службу, достойную вас… Вы знакомы с графом Григорием Григорьевичем Орловым?

– Немного, ваше величество…

– Советую вам побольше с графом познакомиться. Вы ему скажите, князь, какой род службы выбираете. А с вами, милая крошка, мы будем видеться теперь часто, всякий день… Дашкова передаст вам ваши обязанности при дворе, – проговорив эти слова, государыня милостиво протянула свою державную руку князю Платону Полянскому и его дочери.

Доброта, ласка и простое общение императрицы произвели впечатление на князя Платона Алексеевича.

А княжна Наташа была просто очарована приемом великой монархини.

XLII

Для княжны Наташи в Петербурге началась новая жизнь. По обязанности фрейлины она должна была быть на всех придворных балах и раутах.

Ее отец, князь Платон Алексеевич Полянский, тоже был приглашаем на эти балы.

Княжна Наташа блестела своей красотой и затмевала собою всех петербургских красавиц и щеголих; князь не жалел денег на туалеты своей дочери.

Золотая молодежь того времени, конечно, обратила внимание на княжну-красавицу с миллионном приданым.

От поклонников у княжны Наташи не было отбою.

В числе их находился и красавец генерал Потемкин, фаворит императрицы.

Красота княжны вскружила голову страстному Григорию Александровичу. Он влюбился в княжну не шутя.

Потемкин был умен, скрытен; он ни с кем не хотел делиться тем впечатлением, которое произвела на него красота Наташи.

Однажды князь Платон Алексеевич был удивлен, когда около подъезда его дома остановилась роскошная карета, из которой вышел в полной парадной форме Потемкин.

Князь Полянский недолюбливал Потемкина, называл его «выскочкой», но, зная его влияние на государыню, принужден был затаить в себе это недружелюбие и принять гостя.

– Простите, князь Платон Алексеевич, что я к вам так вдруг собрался с визитом, – почтительно и ласково проговорил Потемкин, пожимая руку князю.

– Я очень рад, генерал, вас видеть! – сдержанно ответил князь.

– Мне давно хотелось, князь, покороче с вами познакомиться. Надеюсь, вы ничего против этого не будете иметь?

– Я. очень рад, генерал. Повторяю, я очень рад.

– Ну, как вам нравится наш Питер? Ведь вы, князь, давно в нем не бывали?

– Да, давно.

– Какое же впечатление произвел на вас Петербург? – повторил свой вопрос Потемкин.

– Он стал походить на большой город, пообстроился, украсился многими зданиями.

– Да, не в далеком будущем Питер будет одним из красивейших городов Европы.

– Он уже и теперь, генерал, много краше и лучше других европейских городов.

– Как? Вы находите, что Петербург лучше других европейских столиц? – с удивлением спросил Григорий Александрович у князя Полянского.

– Да, нахожу.

– Чем же?

– А тем, что в нем живет и царствует великая монархиня! – значительно ответил князь Платон Алексеевич.

– О, да, да! Вы правы, князь… Наша императрица величием своим затмила всех государей Европы. Народ наш счастлив, безмерно счастлив, что над ним царит Екатерина! – с пафосом проговорил Потемкин. – Кстати, князь Платон Алексеевич! Императрица поручила мне спросить вас, желаете ли вы избрать себе какой-нибудь род службы здесь, в Петербурге?

– Ее величество изволила о сем меня лично спрашивать.

– Ну… и что же вы, князь, ответили государыне?

– Сказал, что я устарел: довольно, не один десяток лет нес я службу земле родной, пора и отдохнуть.

– А я думал, князь, предложить вам…

– Что такое вы, генерал, хотите мне предложить? – перебив Потемкина, хмуро воскликнул князь Платон Алексеевич.

В нем задето было самолюбие: ему, родовитому князю, владельцу нескольких тысяч крестьян, Потемкин, «этот выскочка, молокосос», осмеливается предлагать чуть ли не свое покровительство?! я…

Потемкин растерялся.

– Что же вы хотите предложить мне, государь мой?

– Не мне, князь, а ее величеству угодно было предложить вам занять место, находившееся вакантным, в сенате; хороший оклад жалованья и не слишком трудное занятие.

– Всенижайше благодарен ее величеству за милостивое ко мне внимание, но от всякой служебной деятельности, за старостью лет, я уклоняюсь. О сем и прошу вас, генерал, доложить императрице. Относительно же ваших слов, в которых вы сулите мне большое жалованье, я вам так отвечу: князья Полянские искони, слышите ли, искони, не были жадны до жалованья, потому что у них всегда денег было много, – холодно проговорил князь Полянский.

Вообще, князь Платон Алексеевич начинал уже горячиться и если бы не вошла в кабинет отца княжна Наташа, то, может быть, этот разговор с Потемкиным обострился бы еще больше.

Княжна ласково и непринужденно поздоровалась с гостем.

Красивый, статный молодой генерал не мог не произвести на Наташу некоторого действия.

Любезность с нею Потемкина, его остроумный разговор, комплименты, которыми он так исправно угощал красавицу – все это не могло ей не нравиться.

Может, княжна Наташа, увлекшись блестящим придворным генералом, и полюбила бы его, но сердце у молодой княжны было занято.

Она не могла забыть своего избранника, которому она и отдала свою первую чистую любовь.

Блеск, роскошь, великолепие придворных балов, шумная жизнь, целая стая поклонников, и все же это не заставило княжну забыть Серебрякова.

Для него она готова была оставить такую жизнь и удалиться куда-нибудь в глушь и жить с ним только вдвоем.

Из всех ухаживателей, или поклонников, княжна Наташа несколько отличала от других Григория Александровича Потемкина. Это и подало повод последнему надеяться на взаимность его чувств.

Гордый, тщеславный Потемкин, не знавший себе ни в чем никаких преград, был твердо уверен, что княжна-краса-вица им увлечена, что она его любит.

Потемкин был слишком самонадеян и слишком избалован тем счастьем, которое плыло к нему отовсюду.

– Княжна, надеюсь, вы будете на завтрашнем балу во дворце?

– О, да, как фрейлина ее величества я быть должна.

– И вы, князь, тоже?

– И я получил приглашение, хотя, признаться, и не совсем я рад сему.

– Что вы говорите, князь?

– То, что чувствую, генерал. Эти беспрестанные выезды на балы утомляют меня, но ради дочери я принужден выезжать.

– Вы стали, князь, коренным москвичом. Москва любит рано ложиться спать.

– Да, точно, Москва спит ночью, а Питер – днем.

– Ну, а вас, княжна, не правда ли, наши балы восхищают, да?

– Не скажу особенно.

– Как, и вы тоже? – с притворным ужасом воскликнул Потемкин.

– Ведь я москвичка, генерал, – с милою улыбкою промолвила княжна Наташа.

– О, да! С вашим отъездом Москва многое, многое потеряла!

– Что вы этим хотите сказать, генерал? – спросил, насупя брови, князь у Потемкина.

– А то, князь, что в Москве едва ли осталась одна такая красавица, как ваша дочь!

– Вы вот про что! Извините, генерал, я ненадолго вас оставлю, у меня нужное дело.

– О, ваше сиятельство, пожалуйста, не обращайте на меня внимания.

– Надеюсь, Григорий Александрович, вы не будете скучать с моей дочерью, а ты, Наташа, сумей занять гостя!

Проговорив эти слова, князь Платон Алексеевич вышел.

Этому несказанно был рад Потемкин: ему хотелось поболтать с красавицей княжной, наговорить ей кучу комплиментов и всевозможных любезностей… Но, увы – это ему не удалось!

На смену князя Полянского вошла его сестра, княжна Ирина Алексеевна.

По приезде в Петербург княжна Ирина Алексеевна от перемены ли климата или от чего другого захворала и в течение нескольких недель не покидала постели.

Наконец княжна поправилась, но от всяких выездов в свет отказалась, ссылаясь на свое еще слабое здоровье.

Потемкина она не знала, но много слышала и так же, как брат, недолюбливала его.

Наташа познакомила свою тетку с Григорием Александровичем, который волей-неволей принужден был быть любезным и со старой княжной, а в душе он просто ненавидел Ирину Алексеевну за то, что она помешала ему оставаться с княжной-красавицей с глазу на глаз.

– Вы, княжна, как видно, большая домоседка? Я вас нигде не видал.

– Не до выездов мне, батюшка!.. Отвыкла я от вашего Питера, приехала и расхворалась, – сухо ответила Потемкину старая княжна Полянская.

– Причину вашего нездоровья, княжна, вы приписываете Питеру?

– Как хотите, так и судите. В Москве я была здорова, а сюда приехала хворать.

– Питер вам не по нраву, княжна?

– В Москве вольнее дышится, батюшка мой: отвыкла, говорю, я от Питера, а в былое время вот так же, как моя племянушка, Наталья Платоновна, по балам рыскала, от разных менуэтов ноги болели, также день в ночь, а ночь в день превращала, но только это было давно. Вас, государь мой, в ту пору, пожалуй, и на свете-то еще не было.

Потемкин, заметив холодные отношения старой княжны и поговорив еще несколько времени, уехал.

Князь Платон Алексеевич любезно простился с гостем, но снова его к себе не приглашал и «визита ему не отдавал».

Но это нисколько не помешало Григорию Александровичу бывать в доме князя Полянского.

Его притягивала туда чудная красота княжны Наташи.