Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 128 страниц)

Потом я сделал обобщение – какие выявились в нашей печати оценки нашего общества до перестройки: был ли это вообще социализм и т. д. Четыре главных направления ¦– от Афанасьева до Астафьева.

По предварительному анализу, который я попросил сделать Амбарцумова, плюс книга «Иного не дано», я на 30 страницах изложил эволюцию концепции Ленина о социализме (понятие). На 40 страницах суммировал и оформил единым текстом то, что сам Горбачев за эти три года наговорил на эту тему – как он себе представляет– социализм.

Но сам он над всем этим объемом, который я ему неделя за неделей вручал, не работал. А когда приехали и он в понедельник собрал помощников, сказал, что вот такой материал есть, теперь его надо превратить «из количества в качество» и готовиться с ним к Пленуму ЦК, на котором будет утверждена реорганизация политической системы. Вот тут-то и понадобится «теория социализма». Сказал, что работать надо всем, а бригадиром – Иван Тимофеевич,_:: произнес он, не моргнув глазом.

Вот магия академического звания, искусственно, карьерно-бюрократически полученного… Несмотря на то, что уже подготовка XIX конференция показала, что Фролов, кроме болтовни на эту тему… «о человеке» ни на что не способен и настоящей амуниции у него нет. Гораздо больше ее – у Шахназарова, а я просто больше читаю на эту тему, живу ею… Я обнаружил, что по философии-то в своей жизни прочел и изучил больше, чем философ-академик Фролов… Но что сделаешь! Впрочем, мне уже и тут совершенно ясно теперь, хотя меня со многих сторон и раньше «информировали», что тайна его благоволения к Ивану в P. M. «Откуда» он (от P. M.) и появился при М. С. Ну, да Бог с ним! Прости мою душу грешную!

Над красноярской речью М. С. работал на Юге очень основательно. Диктовал много раз, даже иногда на ночь по простому телефону в Тессели.

Международный раздел (второй этап «Владивостокской инициативы») я сделал быстро, проговорил его с МИД'ом, Ахромеевым и Каменцевым (внешнеэкономическая комиссия). М. С. одобрил, принял, похвалил (что редко от него услышишь) и больше к нему не возвращался. Но зато – мучительно вырабатывал внутренний раздел. Его очень беспокоит ситуация, которая сложилась после партконференции. Это объективно так получилось, но конференция подлила масла в огонь: аппарат понял, что дни его сочтены и в лучшем случае перестал работать, практически выключив старый механизм административной системы (в худшем же – устремился доказать, что все это горбачевская авантюра). А новый механизм не начал работать… И на полках ничего нет. В Москве говорят – это хуже, чем при Гришине… и усиленно сравнивают с двумя годами, когда на Москве был Ельцин.

Стала раздражать его интеллигенция, которая подкладывает паникерские анализы, выдает факты, будто в 27-ом. и в 50-ом, и в 68-ом годах продуктов было полно и бери где и что хочешь.

Запрашивал цифры, данные. Диктовал одно, другое, перечеркивал. Искал подходы. Но в Москву все гаки привез текст «оправдательный», «уговаривающий». И только здесь нашел правильный ключ: дело затеяли трудное, но другого не дано, будем идти только вперед, а тот, кто взялся по-новому, уже имеет реальные результаты. Не спрашивайте у меня, как с перестройкой. Это я у вас должен спрашивать: я дал вам полную свободу действовать так, как вы сами считаете. Так действуйте. Кормите, одевайте, обустраивайте себя и т. д.

Эта концепция пришла ему в голову в Севастополе, куда он решил поехать на экскурсию за день до отлета в Москву. У самой набережной он был встречен многотысячной толпой, с которой в спорах и полемике провел три с половиной часа всей своей «экскурсии» (о чем я ег о и предупреждал).

Когда его на Сапун-горе довели: с сахаром, с жильем, с подпиской, с пенсиями, с провалом закона о предприятии, с Крымской АЭС и т. д., он (впрочем, ни разу не вышел из себя, умеет говорить с людьми) сказал: Я что вам царь? Или Сталин? Вы что – хотите, чтоб я ездил по городам: тебе – квартиру, тебе – пенсию, тебе – справедливую зарплату, тебе – порядок на фабрике? Нет. За два года вы могли разглядеть людей – кто годится в лидеры, в организаторы. И выбирать. И прогнать негодных. И сорганизоваться и сделать так, как вы сами хотите. В этом суть перестройки. Значит, вы е^в_ковне^^шн1ли^. ебд, и_ требуете с меня и ждете от Москвы разрешений и подачек.

В результате заготовка для Красноярска получилась сильной и «оптимистичной».

Я тоже его «похвалил», когда он мне звонил в воскресенье, в последний день перед отлетом.

14 сентября 1988 г.

Вчера я смотрел М. С. в Красноярске по TV. Он великолепен, особенно на встрече с учеными и хозяйственниками. Спокоен, уверен, квалифицированно реагирует и ведет разговор. Не раздражается, но остёр и даже резок, без обидных и оскорбительных оттенков. И сразу видит человека – стоит ли его вообще спрашивать, вступать в полемику.

Загораются черные острые глаза, если человек интересный. И тускнеет лицо, отводит взгляд и замолкает – если чинуша. Словом, настоящий лидер страны, которую он освобождает от идиотизма, о котором нам повествуют ежедневно, еженедельно и ежемесячно газеты и журналы. Торжество здравого смысла. Казалось бы, как просто!

Кстати, в таких вот живых беседах он «выговаривает» внезапно (может быть, и преднамеренно, но в своей народно-аристократической манере) то, на что он не всегда идет в официальных выступлениях. Вот вчера. Вытянул на трибуну знаменитого директора совхоза Вепрева (действительно, государственный человек – в отличие от некоторых министров на той же трибуне). Тот говорит: скоро крестьянина будем записывать в «Красную книгу», если и дальше так пойдет. Спасение – семейный подряд.

М. С. ему: Не очень-то многие рвутся на подряд.

Вепрев: Но надо уйти от постепенности. Так дальше продолжаться не может.

М. С: А я вам задам прямой вопрос. Один раз мы уже сплошную работу быстро провели – в 29–30 годах, и до сих пор расхлебываем… Не загонять в аренду. Скомпрометируем глубокий поворот.

Вот и оценка коллективизации. Окончательная. А официально он этого еще не заявил. Видимо, хочет это сделать на аграрном Пленуме. Готовится к нему – на Юге все время делился. (Кстати, термин «раскрестьянивание страны» я ему подкинул. Он сразу ухватился. И вот пустил в ход).

Я вот к чему: спрашиваю (в Тессели) у интеллектуалов Галкина и Красина, листали ли они сборничек «Визит М. С. в Польшу»? Нет. Потому, мол, что, заурядное, дежурное дело… Банальные вещи не по профилю… И напрасно, говорю я им, потому, что в разговорах с поляками на улицах и с их академиками он «выстрелил» много такого, чего он официально еще не говорил, во всяком случае так определенно, по самым разным, в том числе сугубо «идеологическим» вопросам.

О его работе над запиской по реорганизации аппарата ЦК (в «Заре»). Диктовал дважды. Дважды просил меня потом поработать над текстом, оформить, может быть, добавить, «если что у тебя появится».

Главные идеи: если сейчас соберем съезд (партии), «нового» ЦК не получится, «новые» кадры еще не выявились. Но надо вести дело к коренному обновлению ЦК. И потом – чтоб это был работающий орган и чтоб люди были не по должности, а по уму, по способности быть революционерами-перестройщиками. Создание комиссий из членов ЦК, чтоб они вырабатывали политику. А Отделы – их аппарат.

Сам аппарат. Почти 3000 человек. Он сначала сказал: сократим в два раза. Я стал настаивать, чтоб в три. Договорились сначала в 2–3. В окончательном виде «в 2 и более».

Это, конечно, существенно. Но не главное. Убирает из аппарата ЦК почти все хоз-правительственные подразделения, производственные отделы. Оставляет социально-экономический отдел, но как теоретическую единицу, лишив (полемически – против кого-то из давших ему «соображениям», потом на ПБ стало ясно – Долгих) всяких управленческих прав. Категорически! Ибо иначе все вернется к прежнему.

Из экономико-функциональных оставляет аграрный Отдел. Уж слишком острая проблема. Но – временно. Пока не наладим…

И оборонная промышленность. Но на ПБ возразил Рыжков: будет опять «руководить» военно-промышленной комиссией Совмина. И М. С. согласился: должен быть концептуально-контрольный Отдел для военной политики Генсека, как Председателя Совета обороны. Я ему еще в «Заре» говорил: не нужен этот Отдел. Будете вы президентом, при вас и создать группу «экспертов»…

Один Международный отдел – вместо трех.

Один Идеологический отдел – вместо трех.

Ну Управление делами ЦК, Общий отдел (канцелярия).

Прямо не написал, что упраздняет Секретариат ЦК. Но и дал понять во фразе, где сказано, что аппарат будет обслуживать ПБ и секретарей ЦК.

Когда он диктовал, я ему: а куда денутся нынешние секретари, ведающие Отделами? Вы вот их фактически запиской ликвидируете и в то же время поручаете «Секретариату» подготовить «конкретные предложения по реорганизации аппарата в духе записки»…

Просверлил меня своими черными углями: Это – мой долг. И пусть думают. И – о себе. Я-то ведь думаю… Смягчился.

Правда, по приезде в Москву на встрече с одними помощниками раскрыл, как он думает. Может быть, тогда мне не сказал, потому что стенографистка присутствовала.

Так что он «думает»?

Развести Лигачева и Яковлева и обоих «освободить» от идеологии. (Ох, хитер!). Яковлева – на Международный (объединенный) отдел, куратором. А. Н. сам просился на это, чтоб уйти от каждодневных столкновений с Е. К… и (в тайне): пусть, мол, дураков нанимает сочинять ему речи (без амортизатора, вроде прибалтийских речей А. Н. в ответ на черниговскую речь Лигачева).

На Идеологический отдел – Медведева. И хорошо о нем говорил… Экономику знает, и с Ленинграда еще в идеологических сферах работал. Грамотный и с характером. Мне, говорит, иногда морду ему набить хочется. На ПБ, например. Все, кажется, обговорили, едва-едва компромиссом как-то уладили. А он встает и качает свое… И дельно, неотразимо, сухо, спокойно выдает аргументы… И нравится мне это. Имеет свое суждение и не оглядывается, упорно отстаивая свое мнение.

Мы, особенно я, усиленно поддакивали и «добавляли»: Слюнькова на социально-экономический Отдел;

Воротникова сделаем председателем президиума Верховного Совета РСФСР: «пусть он продолжает ворчать». А премьера для России подберем из новых, смелых, сделаем его кандидатом в члены ПБ.

Добрынина – на пенсию. Секретаря из него не получилось. Как был послом, гак и остался. Но полезен. И где-нибудь можно будет его пристроить – в комиссию Верховного Совета, или в комиссию ЦК.

Что делать с Лигачевым? Я думал, может, направить его в преобразованную КПК. Но для этого лучше подходит Пуго. Он честный, умный. Но Латвия его не приняла: «не свой». А «свой» там есть, подпирает уже…, назвал какую-то латышскую фамилию (как он все помнит!).

А Лигачева – на аграрный отдел. Это он знает… Мы, помощники, дружно поддержали такой расклад.

Еще один Отдел ЦК – правовой. И тут он поговорил всласть о том, что это (т. е. политическая система) – решающий участок нашей продленной революции. Это надо постоянно иметь под боком.

Как-то я не усек – ставит ли он на этот Отдел Лукьянова, или хочет его в Верховный Совет, поближе к президенту.

Бирюкову похвалил. Хочет ее сделать зампредом по легкой промышленности или председателем ВЦСПС (где она и была). Но больше склоняется к первому варианту. Умная, деятельная, принципиальная, вцепилась в дело хорошо… и женщина.

Да, в связи с Пуго добавил: надо насыщать центральные органы людьми из республик. И в ПБ тоже. Я бы готов хоть сейчас взять его в центр. Но кого взамен? Ни одного нет, даже на подходе. Вот – плоды кадровой политики, с позволения сказать!

Записку он разослал по ПБ и секретарям. Она 8-го октября обсуждалась в течение 6 часов на ПБ. Все, конечно, «за». Но с оттенками.

Особая «забота» была – что делать с увольняемыми. М. С. доложил: тех, кто еще «ничего» и правильно настроен – отправить в государственную службу, в СМИ, в науку, в вузы, в дипломатию. Но большинство утратило профессию и с ними придется расстаться. Был проект Бол дина-Кручины: разрешить отставку с любого возраста с пенсией в 90–95 % от того, сколько им полагалось бы в 60 лет.

Не приняли. М. С. сказал, что в этом увидят «привилегию», да еще для тех, кто правил в застойный период. Подумать надо. Рыжков сказал: это касается партийного аппарата и выборных органов, а как быть с министрами?

Словом, отложили на доработку. Вопрос – симптоматичный: уже сейчас никто не хочет идти на партработу, бывшие секретари парторганизаций отказываются переизбираться. А если так махануть сам аппарат ЦК, то уж и подавно никого не затянешь.

М. С. в записке предусмотрел повышение зарплаты партработникам.

Вчера в «Знамени» № 9 прочел В. Тендрякова «Охота» – 1948 год. О Фадееве, о космопо. титии. Талант бьет из каждой фразы. Сила действия огромная… Повесть – явление м орал ьно-общес тве н но го значения, трудно с чем сравнимое…

И особенно то, что это написано сугубо русским человеком. Там опубликован Эмка Мандель (Коржавин). Напомнило, когда я его знавал. И особенно один эпизод. Ехал я с работы. Жил еще на Кугузовском. В троллейбусе. Поздно. Троллейбус пустой. На работе в киоске купил книжонку – сборник его стихов. Перелистываю. И наткнулся на «из Некрасова»:

У Некрасова:

Коня на скаку остановит В горящую избу войдет.

Коржавин продолжает:

А кони все скачут и скачут, А избы горят и горят. Я захлебнулся в рыдании. Там, в троллейбусе. И с тех пор, как вспоминаю эти стихи – плачу.

Просмотрел два номера «Коммуниста» (12 и 13). Темы: собственность, бюрократия, «о социализме», профсоюзы. Бухарин. История морали после 17-го. Дарвинизм. Религия и национализм.

«Коммунист» стал лидером передовой мысли.

Глупая статья Арбатова в «Известиях». Выставил себя на посмешище, открылся – что он в общем в науке, в теории – невежественный человек. А высунулся, потому что не может с достоинством принять, что оказался таки на обочине. Уж держался бы своего реноме – эксперта по США. Тут еще куда ни шло. Думаю, что подорвет остатки кредита доверия и у М. С. А вся общественность будет потешаться.

Я тут с ним повздорил довольно грубо: он явился «без спросу», хотя я его просил не приходить, потому что каждая минута была на счету (перед Красноярском). Он гаки зашел и начал свое брюзжание: будто солидные ученые уже отворачиваются от М. С, писатели уходят от борьбы, потому что он не поддержал прорабов перестройки. Цены. Магазины и проч. Я взорвался. Наговорил грубостей.

Потом извинялись друг перед другом по телефону.

15 сентября 1988 г.

Из разговоров в Крыму.

М. С. не перестает восхищаться Бугариным, Читает его. Я ему подложил еще несколько его брошюр и статей 25–27 годов. Думаю, что знакомство с Бухариным еще прошлым летом очень сильно повлияло и на оценку «эпохи культа» и на его решимость насчет реабилитации. Знакомясь с обстановкой в партии и вокруг Ленина, он много воспринял. И опять же особенно его занимали отношения Ленина с Бухариным, о котором он произносил: «Какой талант! Какой ум! Увлекался! Не додумывал! Торопился! Но все время думал, думал,… продолжал ленинскую мысль. И ни одно столкновение с Лениным не проходило для него так: умел учиться, умел поправляться».

Надо рассказать о реакции М. С. на горьковскую речь Лигачева.

Начитаешься всего в журналах, газетах – и хочется обратиться к основам: читать «Бесы», «Идиот», Толстого, Чехова… Много, оказывается, не освоил у них в свое время. Не вернуться ли ко многому, что прочитано было поверхностно и глазами еще мало видящими?

Да и вообще: больше я читал западного, чем русской классики.

Бурлацкий в «Литературной газете» 14 сентября – «Брежнев и крушение оттепели». Это – событие и поступок, несмотря на Федькины тщеславные заскоки. И очень полезный поступок – для всех, в том числе для М. С. (думаю ему в душе понравится, хотя может по отдельным пассажам и выскажется в свойственной ему манере!).

Так вот – о Лигачеве. Тессели. Кончилась программа «Время».

Звонит М. С: Ты видел, что наговорил Егор (в Горьком)?

– Видел. Ну и что?

Не помню, что точно я сказал, но помню, что грубо – в том смысле, что это выпад против всего нового мышления, против самых его основ. И что я – хоть и говорил раньше вам: готов, мол, согласиться, что это от непонимания, от того, что даже Ваши ближайшие коллеги не в состоянии прочитать-то. что Вы говорите публично, что подписано ими самими в официальных документах перестройки, теперь (включая речь Е. К. на XIX партконференции) я убежден, что тут – программа, пусть топорно сработанная, но сознательно двигаемая и противопоставляемая Вам. И она имеет за собой не только кадры, но и структуры… И что уж, если что и вносит сумятицу (о которой сказал Лигачев), так именно эта «безнаказаная» демонстрация альтернативы новому мышлению. Он выслушал, не перебивал.

Ну, ладно, ты, как всегда обобщаешь. Напиши мне завтра основные твои соображения… о^е^щнародной части его выступления. Но коротко… Для разговора (с кем?).

Утром я это сделал, но не удержался и от оценок всей речи и претензий оратора, в частности, сослался на то, что в публичных выступлениях других членов ПБ и секретарей после XIX партконференции никто не затрагивал международную тему. А этот – взял не просто какой-то кипящий международный вопрос, который члену советского руководства нельзя было бы оставить без реакции, а теоретическую суть – классовость международного дщвихвд.

Он это получил. И ни слова. Ничего он не сказал мне и о выступлениях Яковлева в Риге и в Вильнюсе, последовавших сразу же после Лигачева. Я пытался навести его на разговор, ибо у А. Н. был прямой ответ Лигачеву. Спросил, читал ли он полностью речи Яковлева в «Советской Латвии» и в «Советской Литве»?

Коротко ответил: Нет.

Я понял: он не хочет меня втягивать в раздор между двумя членами ПБ. Значит, не доверяет, боится, что я не оставлю его суждение при себе.

Через 3–4 дня я попросил Шишлина прислать мне из Москвы статьи из английских, французских и американских журналов по поводу этого эпизода с Егором Кузьмичем и Яковлевым. В (радиоперехватах) эта тема уже гуляла. И М. С. обратил на это внимание. И почему-то в разговоре по телефону удивленно замкнулся – «они там все усекли»…

Я дал ему эти статьи. Особенно сильная и умная – из «Economist'a»: полный и точный расклад между Лигачевым и Горбачевым в предполагаемой ситуации.

Он оставил при себе. Это уже понятный признак: оставил в своем «архиве». В противном случае, т. е. когда не придает значения, возвращает без пометок.

Вернулись в Москву. В понедельник, 5-го, он собрал помощников. И когда разоткровенничался, как и куда он хотел бы расставить своих коллег, возникла и проблема Лигачева. Шахназаров и Иван высказались резко. Иван привел пример с письмом какого-то московского инженера, который написал на имя Е. К., что возмущен программой «5-ое колесо» (или «Взгляд»), в которых несимпатичные молодые люди еврейской национальности навязывают свои сомнительные мнения общесоюзной аудитории. Е. К. разослал письмо по Секретариату и поручил Слезко (замзав Отдела пропаганды) и Зайцеву (замзав Отдела культуры) – своим клевретам «разобраться и принять меры»: резолюция на письме.

Иван: Это – политика? Это – политика? Как можно!..

М. С. выслушал, не отреагировал. А в дальнейшем разговоре опять стал «выгораживать»: Я ведь его знаю много лет. Всякого видел. Он честный. Но культурки не хвата… уровень. Что поделаешь.

Тут встрял я: Михаил Сергеевич, невежество и отсутствие культуры – это в его положении политическая проблема. Это – опасно для всего нашего дела.

И вот потом он нам сообщил, что определяет его на аграрный Отдел и «разведет» с идеологией.

Вообще он тонко действует.

И мы по этому поводу выразили ему сочувствие. По-человечески понять можно: устранять людей, с которыми каждый день, каждую неделю на ПБ вроде одно дело делали… И вот теперь убирать: Громыко, Соломенцева – «это вопрос ясный». (М. С), переставлять, отодвигать других… А сам выдвигается на «превосходящую всех» роль фактического президента. Да, это – благо для партии и страны. И альтернативы, если мы хотим, чтоб перестройка состоялась, нет у нас. Но и его понять можно. Он уверен, что он нужен стране именно в таком качестве, что нынешнее ПБ – не потянет и уже сильно мешает, что большинству в нем, как он сам выразился, «работы не найдется»…

Он максимум сделал, чтобы их вытеснение выглядело, как результат «объективного» процесса перестройки политической системы, а не результат его личных «симпатий и антипатий», его «личной» кадровой политики.

И тем не менее, по-человечески его осторожность и деликатность понять можно. И к тому же: встал из-за стола, чтоб подойти к телефону у другого стола, бросил: «не забывайте, что ведь и голосование в ПБ может быть»…

20 сентября 1988 г.

Вчера вышел на работу М. С, возвратившись из Красноярска. Он увлекся рассказом о поездке, ходил, говорит, по краю, на острые вещи вышел. Беда – в кадрах: не умеют, не хотят, устарели, не способны. Но я выступил против хунвейбинства, против «огня по штабам», круто завернул… Новым 1937 годом в перестройку людей не затащишь. Есть и умные люди. Но все это разрозненно, не сорганизовано, не знают, как… Л партактив тянет в свою наезженную колею «под руководством и под прикрытием Егора»(!). [Решил выплеснуть мне затаенную свою мысль, замысел]. Я «похвалил» за экспромт в Шушенском (о новом мышлении по ассоциации с Лениным, который именно там впервые подошел к идее приоритета общечеловеческого над классовым). Разразился вдруг поношением Фролова. «Одно извинение, что философ» Идею общечеловеческого я увидел, перелистывая книги в комнате, где жил Ленин. И сразу зацепился.

Словом, он доволен. А нагрузки были адовы. И наговорил он много своевременных и нужных вещей: трудно – неизбежно. Будет трудно – переломное время. Проходим великую школу. И те, кто начал «проходить» в ней предметы перестройки, уже выдают результаты.

Материалы к беседе М. С. с Шароком, премьером Афганистана.

Ситуацию М. С. оценивает так: Шарок с Наджибуллой сговорились и, очевидно, хотят оттеснить НДПА от власти, либо добиться ее коренной трансформации. Они оба делают дела (вместе и порознь) помимо Политбюро и всяких министерств. Они – из очень немногих поняли, что мы действительно уйдем, и в срок! И поэтому сделали ставку на реальную коалицию, а не ширму для НДПА.

И пусть, считает М. С, для нас главная задача, чтоб не было кровавой бойни, | когда мы уйдем. Ибо этого нам не простят, ни в третьем мире, ни в самых занюханных либеральных кругах Запада, 10 лет ругавших нас за оккупацию.

Беседа была с большими подтекстами в этом духе. В сообщении я этот подтекст постарался отразить. Послал его М. С. (редко это делаю, но на этот раз материя слишком деликатная). А он либо не обратил внимания среди других бумаг, либо решил – что так-то лучше: чтоб все «догадались и сделали выводы».

Не знаю, как он завтра отреагирует, когда увидит в газете.

Неделя после больницы. В основном текучка. Из имеющего политическое значение: посоветовал Шеварнадзе, который просил дать личные замечания к его речи на Генеральной ассамблее ООН, не «педалировать» роль Совета Безопасности, хотя об этом сказано и на съезде и потом. Не «модно», всерьез с объективным процессом возвышать монополию великих держав в мировой политике. Индии это уже «открыто» не нравится. ФРГ, Японии – тоже. Не знаю, примет ли.

Яковлев допрашивал о том, что было в Крыму – не собирается ли, наконец, М. С. освобождаться от своего «самого верного перестройщика» (Е. К.). Я ему вернул идею, которую всем навязываю: М. С. не простак, он не хочет, чтоб считали, что он убирает лично неугодных, он хочет, чтобы в ходе политической реформы им «объективно» не оказывалось места.

Ваксберг об Алиеве в «Литературной газете» – приговор, за которым, наверно, ничего не последует. М. С. не хочет «расправ», даже если дш_з^л^жшы,^ не хочет поощрять любителей «37 года наоборот».

Из прочитанного за неделю: помимо Тендрякова, Евгения Гинзбург (мать Аксенова) – в «Юности» – «Крутой маршрут»: талантливо и вновь ужас за то, в чем мы, я лично, жили. И что касается нас – 1-ой опытной им. Горького элитно-великолепной школы – мало, что видели, хотя и у нас из класса забирали Нину Гегечкори, например отцов у некоторых из нас. Но твердо помню, мы сочувствовали и по-детски помогали, а потом приняли ее обратно с состраданием, но и без ненависти к тем, кто над ней это проделал… Воспринималась политика, как какая-то высшая, стихийная сила, по отношению к которой неприменимы обычные человеческие критерии.

Отредактировал дискуссию на XIX конференции – обсуждение резолюций. Подошло время издавать стенограмму партконференции. А ПБ вынесло решение не публиковать, в частности, те речи, которые были представлены после дня окончания конференции. Решение такое, главным образом, чтоб не печатать Юрия Афанасьева, который, впрочем, опубликовал свою речь в «11равде» в конце июля с известными последствиями.

27 сентября 1988 г.

Эти два дня М. С. занимался расчисткой Политбюро и Секретариата. Вчера с утра вызывал к себе по очереди. Начал с Громыко.

А сегодня провел Политбюро. Известные пока результаты: Чебрикова – секретарем ЦК. Яковлева на международные дела. Медведева – членом ПБ по идеологии.

Воротникова – председателем Верховного Совета РСФСР взамен Орлова, т. е. на менее властную позицию.

Долгих – на пенсию. Демичева – на пенсию.

Лукьянова – в кандидаты ПБ и первым замом председателя Верховного Совета. Громыко – на пенсию.

Добрынина – на пенсию (но пообещал ему потом взять личным советником «при президенте»).

Бирюкову – в кандидаты ПБ и зам. предом Совмина СССР.

Талызина вместо Антонова в СЭВ.

Соломенцева – на пенсию.

Странно, что он не возвел Болдина в секретари.

Торопит его то обстоятельство, что после его записки о реорганизации аппарата утечка, конечно, произошла, «и никто ничего не делает».

Заходил сегодня в Международный отдел, рады все мне. А один сказал: «Ну, что Вы, Анатолий Сергеевич, никто не работает, курят по коридорам и стонут: боятся на пенсию»…

30-го М. С. хочет провести Пленум, «все это затвердить» и быстро реорганизовать и сократить аппарат.

Вечером звонит мне по пустяку: программу для Де Миты (итальянский премьер). Ну, ты слыхал, наверно? Слыхал кое-что…

Не прибедняйся… Ладно, пришли мне программу (для Де Миты) домой. А то я в состоянии аффекта сейчас. Да, ему не позавидуешь. Каждому что-то сказать… и спровадить, а ведь он с ними три года перестройку делал. Правда, мало было от них толку, но они старались.

Добрынин позвонил после ПБ. Ну, говорит, вот и кончилось мое секретарство. Бодренько так говорит. Как обычно. Оно, конечно, силы еще есть и разум вроде не иссяк. Поэтому слово «пенсия» без восторга принял…

Но надо ему отдать должное: не хныкал, не жаловался. А я посочувствовал и прикинулся дурачком: мол, впервые услышал и удивлен!

В общем-то секретаря из него не получилось. Но мужик он неплохой__и мне_бы еще пригодился на америк§жКйШ1а|Щавлении.

А в Международный отдел я ходил к Пономареву. Очень он меня жалостливо просил: «по делу, а не личное»… А дело такое. Он отдыхал в Болгарии (в обыкновенном санатории, после персональных дач-то!), там виделся со всякими отдыхающими из братских партий. И наговорили они ему о том, что негативизм в нашей печати подрывает им позиции. И надо, мол, учил меня Б. Н., давать позитив о наших достижениях.

Спрашиваю: какой же позитив?

– Ну, о завоеваниях социализма, что нет у нас безработицы, что здравохранение и образование бесплатны и т. д.

Я завелся: во-первых, безработица уже есть и будет, а здравохранение и образование в таком срамном состоянии, что и заикаться стыдно. Отпуска у них на Западе 5 недель, у нас – две. На наши пенсии прожить никто не может. Жизненный уровень в 2–3 раза ниже. О таких достоинствах писать? Опять демагогией заниматься? Тогда-то не верили, а уж сейчас подавно. Наши братья привыкли жить на иждивении у нас и на иллюзиях. А когда мы их оставили наедине с их реальностями, они оказались на мели. Нет уж, Б. Н.

Жалок он и смешон. Записку передал для М. С. – что, мол. надо обратить внимание на молодежь. Спасибо, М. С. так бы не догадался. Просил пристроить его к написанию какой-нибудь истории КПСС…

Увидел я, что хоть целыми днями он сидит в Международном отделе в этой полутемной комнатушке, мало что читает, мало знает о том, что пишут о перестройке. И уж совсем ничего не понимает.

3 октября 1988 г.

М. С. осуществил свой план. Пленум – 30-го. Сессия Верховного Совета – 1-го в субботу. Он таки «выбрался» председателем президиума Верховного Совета. Я еще летом высказался против, но встретил алмазный неодобрительный взгляд. А потом, надо же кому-то делать реформу, не через партию же опять – нарушаем собственную заявленную логику. Однако, пост замазан Подгорным, Брежневым, да и вообще – после Калинина… И интеллигенция это встретила, как и следовало ожидать: «Это мы уже проходили»…

Недавно он мне позвонил по пустячному поводу. Я его поздравил (без эпитетов). Посочувствовал: как трудно ему по человечески это было провести. Сказал, что в общем получилось как бы – в объективном политическом процессе, а не из личностных соображений. Рассказал, что ходило по Москве, как только узнали о Пленуме: мол, М. С. решил на все наплевать и подать в отставку, раз народ сам для себя ничего не хочет делать. Он смеется. Сказал, что первые французы догадались: все было сделано по заранее обдуманному плану Горбачева…

Л потом, когда я вякнул насчет того, что теперь все сошлось на нем и уж невозможно никому будет ссылаться на помехи внутри ПБ. – Да, сказал он, нагрузка увеличивается. С одной стороны проще, не надо будет тратить время и силы на дипломатию и выслушивание болтовни, а с другой стороны – надо делать так, чтоб результаты вскоре появились…

9 октября 1988 г.

В понедельник М. С. позвал нас с Шахназаровым. Лобызал его – 64 года. Составляли график встреч и визитов. Окончательно определился ехать 7–8 декабря в ООП, оттуда на Кубу и на обратном пути в Лондон – поговорить с Тэтчер. Походя «отвели» Квицинского в качест ве зав. Международного отдела.

Прорвало его насчет Карабаха. Встал против нас: «Я хочу, чтоб по человечески, чтоб не дошло до крови, чтоб начали говорить друг с другом. Действует коррумпированная публика. Демирчан (первый секретарь КI I Армении) собирает своих. Они подзуживают. А интеллектуалы обанкротились. Ничего предложить ведь не могут. Ничего такого, чтоб вело к решению. Но я и сам не знаю решения. Если б знал, я не посчитался бы ни с какими установлениями и с тем, что есть, что сложилось. Но я не знаю!»