Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 128 страниц)

Зародов мне говорил, что у него, Зародова, очень большие связи в различных кругах Праги. К нему идут жаловаться, «информировать», передавать всякие интимные дела, сплетничать. Я, говорит, писал несколько раз о подноготной, острой, злой, интриганской борьбе в верхушке КПЧ и правительства. Но Мацкевич задерживает мои телеграммы. Он не имеет права это делать. Но, если я начну шуметь, он меня быстренько съест. Что мне – больше всех надо?!

Вот, пожалуй, главное о Праге.

На службе – Загладин и Шапошников ушли в отпуск. Поток бумаг, проходной двор «на подпись». А главное – делегации. В пятницу беседа с Дафлоном, член ПБ из Женевы. Старый мой знакомый, еще со времен поездки в Швейцарию с Шелепиным в 1964 году. С ним не надо прятаться и дипломатничать. Но все равно устал безумно за два часа. А на предстоящей неделе – итальянцы, французы, бельгийцы.

Политбюро слушало Б. Н. об итогах Праги. Предстоит обзорная статья для «Коммуниста».

Б. Н. перед загладинским отпуском собирал замов. Опять: что делать с еврокоммунизмом. Пришли к выводу, что не надо обострять. Вот вышла вторая статья по Каррильо («Новое время») – и хватит. Она, кстати, мне показалась лучше прежней: там четко, что мы не против КПИ, и вообще – не против любой политики КП. Мы против антисоветизма Каррильо. И мы, если нас признают тоже равноправными, имеем право ответить на многолетние нападки против нас.

А вообще, Б. Н. видит, что «процесса не остановить». И что дело не в аргументах. Их никто и слушать не хочет (я об этом говорил на совещании). Дело в том, что не хотят ассоциировать коммунизм (другие компартии) с КПСС.

Повторяется (по сути, в широком историческом плане) берштейниада. Тем более уместна аналогия, что и капитализм явно вступает в новую эпоху, подобно тому, как на рубеже веков. Возможно, если мы сохраним себя в мире и мир от ядерной войны, эта, коммунистическая берштейниада, будет на этот раз иметь лучший исход. Посмотрим! Впрочем, мне-то уж, наверно, не удастся посмотреть. Моя судьба вместе с Пономаревым – держать за фалды то, что можно удержать в «нашем» МКД, т. е. мелочь.

12 июля 1977 г.

Беседа с Лехляйтером, членом ПБ Швейцарской партии труда из Цюриха. Два часа я толковал о несостоятельности «еврокоммунизма», о нашем праве выступить против Каррильо, о том, что нам, КПСС, в пору развертывать борьбу за равноправие и независимость нашей партии в МКД. Вроде соглашается, осторожничает, сказать ему в общем-то нечего. С нашей логикой действительно трудно не согласиться. Но кричать нам «ура», даже такие, как Лехляйтер – тихий, разумный, целиком на нашем иждивении, как и его партия, ждущий от нас пенсии на старости лет – даже он не хочет. И в его бормотании будто слышится: давайте – вы сами по себе, а мы сами по себе.

Принято уже письмо с информацией о встрече Суслов-Пономарев-Пайетта– Буфаллини-Макалузо. Кстати, отличное выступление М. А. было на этой встрече. Если бы решили вдруг организовать его утечку в буржуазные mass media, это принесло бы делу огромную и несомненную пользу. Представляю себе, например в «Нью-Йорк таймс» эту речь, где сказано то, что мы действительно думаем о «еврокоммунизме», об интернационализме, о правах партий на самостоятельность и проч.

Оглушен потоком бумаг и всяких прочих текущих дел. К счастью, Б. Н. взял на себя беседу с французскими секретарями федераций (по нашему, секретари обкомов), а с двумя делегациями ИКП попросил встретиться Загладина (благо, что он в Усово, на даче).

16 июля 1977 г.

Тяжелая неделя. На фоне главного: доделка статьи для «Коммуниста» по итогам Пражской конференции, – выламывание мозгов. Всех м… нужных «отразить», никого «заслуживающего» не забыть, сделать фигуру объективности, чтоб было ясно, что большинство нас хвалило, но – в собственных марксистско-ленинских интересах и во имя интернационализма. Чтоб не показалось, что это было обсуждение «доклада» Пономарева (его выступление равное среди других, хотя и более равное, потому что время ему дали в пять раз больше, чем другим). Но чтоб основные его идеи были отражены через цитаты из других выступлений. И чтоб даже итальянца Сприано «отразить»: дать позитивную цитату из него, а в другом месте намекнуть, что он-де предлагал осваивать опыт Октября посредством углубления в суть «культа Сталина», что, мол, абсурдно, потому что важнее всего – положительный, победоносный опыт. И т. д.

З0-страничный обзор отправлен в журнал.

Редактура статьи Б. Н. (сокращенный его доклад в Праге) для ПМС. Пышков предложил вставить туда и о вкладе КПСС в разработку «мирного пути революции». В самом деле, почему бы и нет? Ведь это же XX съезд придумал! А теперь всякие ФКП, КПИ и ИКП суют нам свои оригинальные пути, забывая, кто первый сказал «А». (Справедливости ради, надо сказать, что мы потом сделали максимум усилий, чтоб замять это наше открытие). Б. Н. заколебался: «Очень принципиальное дело» (имея, наверно, в виду и то, что напоминание о Хрущеве, и то, что мирный путь стал источником реформизма, и кое-что еще). Однако, покоя ему не давало политическое тщеславие. Решился, и мы вставили на этот счет абзац.

Письмо Плиссонье с намеком, что мы, мол, не обиделись на Марше, который отказался встречаться с Брежневым в Париже, и неплохо-де провести нечто подобное тому, что с итальянцами.

Письмо огромному большинству КП с нашими объяснениями, почему мы выступили против Каррильо и как неправильно нас трактуют mass media и еврокоммунисты. Это все потребовало немало труда, потому что зав. сектором Зуев, видно, совсем иссяк, а референт Перцов, умелый в оперативке, не умеет писать, пришлось делать самому.

Б. Н. уже послав в ЦК проект, всполошился (не дает ему покоя коминтерновская душа): надо, мол, в конце приписать, чтоб они (КП) публично тоже осудили Каррильо. Пришлось его долго отговаривать: не дай Бог просочится, ведь почти 50-ти партиям посылаем, и будут опять мотать на весь мир о «директивах Москвы», о ностальгии по «центру», об интригах и проч. Согласился.

Итоги Дартмунтской встречи в «Юрмале»: Арбатов и Жуков с меня не слезали и др.

А вчера еще похороны Сильвестрова. Моя первая в жизни надгробная речь. Горе и встреча с вечностью. Совершенно опустошенный был к концу дня.

Позавчера был впервые на фестивальном фильме Берталуччи «XX век». Италия в разрезе «классовой борьбы» с начала века до прихода фашизма (1 – ая серия). Местами сильно, но с выпендрелью, обычной для итальянцев. И, конечно, sex, почему мы и не купили этот явно просоветский революционный фильм (с «итальянскими большевиками» 1920 г. и проч., с Vive Staline! 1945 г.).

О встрече со Стукалиным. Это – председатель Комитета по печати, министр всех выходящих в Советском Союзе книг, член ЦК, депутат и проч., и проч. Раньше он был зам. редактора «Правды», в общем, интеллигентный человек, не отпетый бюрократ, мягкий, ровный. Мы знакомы несколько лет. Он тоже знает, что я не замшелый аппаратчик, не карьерный чиновник при ЦК.

Позвонил: хочу, мол, к вам зайти. Мы альбом («по решению») готовим для участников торжественного заседания 6 ноября, – хотел бы с вами посоветоваться по некоторым наиболее существенным политическим моментам.

Ладно. Приехал. В чем же политика? Групповой портрет (фото) лидеров соцстран с Брежневым в Крыму. «Вот здесь, говорит Борис Иванович, сзади Кадара стоял Катушев. Теперь мы его убрали; видите, тут даже попорчена поверхность снимка? Я думаю, это так правильно. Я был у товарища Русакова, он целиком поддерживает».

Такая же операция проделана с фото на Берлинской конференции: оставлены Брежнев и Пономарев, а на втором плане – Жилин и Загладин. Я было засомневался, но он стал настаивать: мол, никак иначе не получается.

Подошли к концу роскошного издания. «Вы, говорит опять Борис Иванович, может, не обратили внимания, но в отличие от альбома к 50-летию Октября, мы не даем фотографий, где бы другие (!) представители руководства партии и государства показывались бы отдельно. Только вот один раз товарищ Косыгин участвует вместе с Брежневым в беседе с лаотянцами. А М. А. Суслов, вы должно быть заметили, – на трибуне, когда он вносит предложение об избрании товарища Брежнева Председателем Президиума Верховного Совета».

Вот и вся политика! Кстати, и вся пропаганда тоже!

17 июля 1977 г.

Сегодня у меня день «еврокоммунизма». Начитался всего, отложенного за две недели, написанного в Европе и Америке по поводу наших статей против Каррильо. Мешанина страшная. Но суть вроде видна. Попробую совсем схематично: французы и итальянцы (Каррильо уже другое дело), воспользовавшись противоборством между нами и Америкой, хотят прокрасться к власти. Для этого они хотят усыпить и классового противника, и мелкобуржуазную (антисоветскую, увы, в подавляющем большинстве) массу, что якобы они ничего общего не имеют с советским строем. Им могут довериться, впрочем, не из-за их антисоветизма, а потому, что они выглядят альтернативой довольно плачевному состоянию капиталистического общества.

Весь день читал, помимо еврокоммунистических текстов, Ленина, в том числе «Пролетарская революция и ренегат Каутский». Если отвлечься от исторической конкретики, – по методике мысли, по внутренней логике он прав и сейчас, и очень актуален. А какой блеск мысли и слова! Иногда я вскакивал, бегал по комнате, гоготал от восторга.

Между прочим, сегодня прочел в «Le Monde» – именно то, чего я боялся и что предчувствовал: французы увидят, с кем они имеют дело, «чучело орла». Заметка жирным шрифтом, т. е. как очень важное. Жискар поделился с кем-то впечатлениями (а до этого Вэнс с ним, оказывается, разговаривал на ту же тему) о Брежневе. У него осталось ощущение, что Брежнев incapable вести углубленную беседу и вообще больше часа не в состоянии разговаривать. Обе их встречи были по времени ополовинены. Здоровье, состояние Генерального decline. Высказано предположение, что не протянет до конца года. Интересно, у нас кто-нибудь читает подобное?

21 июля 1977 г.

Сегодня весь день со Станишевым (зав. отдела БКП). Приехал проинструктироваться, так как Канапа едет в Болгарию с письмом к Живкову от Ж. Марше.

Б. Н. сам вызвался с ним разговаривать (ибо Живков потом поедет в Крым и может сказать Л. И., как хорошо ему помог Пономарев бороться с еврокоммунизмом).

Б. Н. становится безумно утомителен, повторяет по три раза свои краткокурсные глупости, ссылаясь при этом на беседу (его и Суслова) с итальянцами, где все совсем не так. Между тем, сам же он потом предложил Станишеву почитать запись беседы. Значит, либо он таким образом делает свою, в отличие от Суслова, политику, либо он и в самом деле понимает суть беседы не так, какой она была и как она отражена в стенограмме.

Он больше все говорил о том, какие итальянцы реформисты, о социализме забыли и проч. Хотя в беседе у Суслова и намека на что-либо подобное не было. Совсем напротив. – Суслов подчеркнуто говорил, что «это ваше дело выбирать политику, путь».

Потом (после того, как Станишев начитался и про финнов, и про ФКП, и про ИКП, и про Каррильо, и про шведов) я попытался вырулить его «обратно», на сусловский путь. Не знаю, заметил ли он разницу между разглагольствованиями Пономарева и текстами, которые он читал, и моей подачей нашей линии в МКД.

Утром у Б. Н.'а я, Зуев, Перцов. Об Испании. Полицейский образ мышления и действий (впрочем, настолько глупых, что они не в состоянии стать реальными действиями).

Майя, дочь Ибаррури, вернулась в Москву. Так вот надо ее подговорить, чтоб она в западную печать «внедрила» (но чтоб не заметили, что это «от нас»), как плохо Каррильо обращается с Пассионарией. Изолировал ее и т. п. Надо связаться с группой Гарсия и еще одной отколовшейся компартией – дать им 50. 000, которые они просят на борьбу против Каррильо. Но, чтоб не «от нас», а пусть ГДР'овцы передадут эти деньги. Надо статьи писать для Испании не прямо против Каррильо, но чтоб все видели, что это против него. (И это тогда, когда даже статьи «прямо против Каррильо» из «Нового времени» никто не стал читать, удовольствовавшись изложением агентств!

Надо, чтоб Перцов поехал в Португалию и оттуда подговорил «Интерсиндикал» (профсоюзы) воздействовать на Испанию. Рабочие комиссии – против Каррильо. Старческие коминтерновско-полицейские глупости.

Во вторник был на Секретариате ЦК. Слушалось – о нечерноземной зоне. Оказывается, ничего там не делается. Избрали мальчиком для битья министра сельскохозяйственного строительства. Он жалко лепетал, что у него того нет, этого нет, здесь не дают, здесь урезали. Но его и слушать никто не хотел.

«Песочили», чтоб показать критический подход, но денег ни копейки не пообещали.

Обсуждение деятельности Московского областного Комитета КПСС по развитию текстильной промышленности (она, оказывается, дает 40 % общесоюзной продукции). Конотоп (секретарь московского обкома). Произнес пустейшую речь – не по делу, о Конституции, об избрании Председателя Президиума Верховного Совета, о заботе партии и т. д. Но когда стали обсуждать – он начал огрызаться: 30 % прядильного и 50 % ткацкого оборудования с дореволюционным стажем, красок современных нет, 8 000 рабочих не хватает, новые станки в пять раз дороже, а покупать их приходится из тех же средств, что дали по ценам на старые. Фонды на бытовое обслуживание урезаются. И. в этом духе.

Этого, хоть не песочили, но тоже ни копейки не дали. Но потребовали «поднять», «улучшить» и проч.

И в первом, и втором случае поручено составить «развернутое постановление» с публикацией в печати. Хотя ясно, что от этих постановлений ничегошеньки не изменится. Таким образом, даже обсуждения на Секретариате ЦК подчинены в лучшем случае пропаганде, трепу, видимости дела, а не самому делу.

30 июля 1977 г.

Была встреча с Райхлиным, членом ПБ ИКП, директором «Униты». Был проект письма к Испанской компартии. Была командировка Григорьева в «Юрамалу» к Аксену – «опять эта наша золушка (Ибаррури) попала в неприятность и надо выручать».

Публикация по моей инициативе статьи Береца из «Непсабадшаг» в «Правде» о еврокоммунизме, т. е. демонстрация того, что КПСС среди всех нюансов в соцсодружестве (болгары, чехи и проч.) выбирает венгров. Это очень кстати после нашей акции с Каррильо.

Беседа Кадара с Брежневым в Крыму, где он (Брежнев) высказался о еврокоммунизме в венгерском стиле: надо изучать (поручить международным отделам) деятельность братских партий Запада, отбирать то, что интересно и ново, что есть – поиск правильной политики. Полемика – крайнее средство. Надо сплачивать, собирать МКД. Надо больше рассказывать им о нас, они плохо нас знают. Спокойно обсуждать проблемы.

Между прочим, беседа Б. Н. с Каштананом – в центре еврейская проблема (мол, нас искажают, а мы с евреями хороши). С паршивой овцы хоть шерсти клок. Но, увы – и этого не будет. А партии у Каштана давно никакой нет. И все он врет о ее «деятельности».

Инициатива ГКП, чтоб все партии – участники берлинской конференции подписали заявление против нейтронной бомбы. Вчера пришла телеграмма от Фалина (посол в Бонне). Но я уже знал об этом: неделю назад мне звонили из посольства ГДР и согласовывали. Для советника – немца, я, конечно, ЦК. И я сказал, что «за».

Б. Н., получив телеграмму, заявил о «нелояльности» ГКП (надо было нас предупредить заранее). Я ему рассказал о разговоре с посольством ГДР, но он и ухом не повел: мол, не было этого и не должно быть – не дай Бог узнают, что с каким-то Черняевым «согласовано» было и он говорил за ЦК. Сам-то Пономарев «за», но МИД против – вот вам, так называемые, «госинтересы»! И уже успел поколебать Кириленко.

Но Б. Н., проверив мою решимость на Брутенце и зав. секторами, которые «однозначно» поддержали, стал действовать: звонить в Крым Суслову, Блатову и уговорил Кириленко.

К вечеру пришло сообщение, что 16 партий уже «подписали», в том числе ГДР и Болгария (!). Венгры и чехи, позвонив мне, стали ждать нашего решения.

А надо к 6-ому, так как ГКП хочет опубликовать в день Хиросимы. Но Блатову (мидовцу по натуре) трудно будет добраться с этой мелочью до Генерального. Там на подходе памятки для беседы с Живковым, Чаушеску. Может и сорваться, между прочим, – по тем же «мидовским» соображениям: не дразнить американцев! Вот скандал-то будет!

7 августа 1977 г.

Призыв ГКП – мы, КПСС, согласились его подписать. Брежнев не возражал, Суслов и Кириленко присоединились. Сообщили в Дюссельдорф, но произошла заминка: итальянцы вдруг начали тянуть, ссылаясь на то, что «все секретари разъехались на места». Ясно, что эта инициатива им ни к чему: она вразрез с их позицией «посредине» между СССР и США. Отказались подписать японцы. Испанцы (Каррильо) присоединились без звука, а французы, конечно, не могли не внести поправок (совершенно незначительные, но зато – французский вклад, спесь удовлетворена). Короче говоря, к 6-ому – Дню Хиросимы не получилось! И публикация теперь состоится в понедельник.

Что сталось с нашим прекрасным МКД, как сказал бы Мао!!

К счастью еще, что текст попал в наш МИД после того, как он уже стал «решением ЦК». Ибо, когда post festum Пономарев заставил меня (впредь до публикации) согласовать с мидовцами, я услышал от Корниенко (который советовался с Кузнецовым, Громыко – в отпуску, а то бы и завалили!) нытье в таком духе: что ж мы объявляем варварским оружие, которое, может, самим придется производить против китайцев. Ведь, если они придут на нашу территорию, что будем делать?. А потом: мы ведь в переговорах с американцами нейтронную бомбу не зачисляем в новые типы ядерного оружия. Как же так, скажут они теперь? Что ж, мол, вы поднимаете такой некомпетентный шум? И т. п.

Я не очень оправдывался. Переть МИД'у против решения ЦК негоже. А сам думал: если мы уж и по этому поводу (против нейтронной бомбы), понятному каждому, правда, не в МИД'е работающему нормальному человеку, не сможем присоединиться к КП других стран, то и в самом дел надо закрывать нашу «коммунистическую лавочку».

Недавно у меня был приступ астмы. Болезненное состояние клонит к размышлениям. Между прочим, заметно, что мой дневник, в отличие даже от фронтового, казалось бы, связанного с событиями в жизни, действительно важными, и между тем заполненного всякими «переживаниями», – теперь состоит не из самокопания, а почти исключительно их фактов, с которыми я соприкасаюсь. и из людей, с которыми рядом.

Может быть, это потому, что не хочется заглядывать вглубь, внутрь себя. В той политике, к которой я причастен, ничего не светит. Здесь – упадок, вырождение МКД и проч.

И смысл моей деятельности, очевидно, состоит в том, чтобы посильно задержать этот процесс или замаскировать.

2 сентября 1977 г.

Юрмала, «Янтарь». Публика. Как в профсоюзных домах отдыха. Из глубинки. На пляже при галстуках, орденских лентах и даже увешанные разными медалями: во всем своем параде, – курорт дело серьезное и не каждому такой почет. Танцплощадки при домах отдыха по вечерам. С каким упоением там люди отплясывают свой законный отпуск!

Евреи. Среди вольно отдыхающих, дикарей – их 70–80 %. Да и в целом они преобладают в Юрмале над всеми другими. В Москве они воспринимаются как отдельные «индивидуумы», интегрированные в общемосковскую толпу и в столичное население. А здесь почти физически ощущаешь, что это нация. как таджики или башкиры. Или армяне. Все их местечковые манеры и жаргон выглядят как самые настоящие, «объективные» национальные черты. И поскольку их много, больше даже, чем других, они ведут себя, как дома – как в Гомеле, Житомире или в Одессе – без всяких комплексов и нахальства. Они естественные, они в своей среде. Да, это нация и никуда от этого не денешься. И обращаться с нею надо так же, как со всеми остальными. Ведь какие-нибудь казахи или туркмены тоже не обязательно могут нравиться всякому русопяту или хохлу. Он тоже нередко воротит от них нос. Однако, он не позволит себе лишать их морального права на самобытность, как это делает любой антисемит в отношении евреев.

19 сентября 1977 г.

Когда отдаляешься чуть от «текучки», наваливаются вновь и вновь проклятые «глобальные» проблемы. Повод – очередная тщеславная идея Пономарева: Обращение к народам мира по случаю 60-летия Октября. Для прикрытия одновременно – Обращение к советскому народу (хотя это уж совсем нелепо – ведь доклад Брежнева будет). Мы с Брутенцом, которому он это поручил, еще летом говорили ему: лучше, мол, уж одно Обращение. – Ни в коем случае! Разгадка как на ладони: он сам хочет пофигурять на трибуне Кремлевского дворца. Если же будет только одно Обращение, наверняка зачитывать поручат не ему!

Ну так вот. Стали мы с Карэном выламывать мозги. Ничего в голове нет. Понятно, что нужны лишь красивые слова, а не новые идеи, которых «никто не позволит», ибо тогда им место не в тексте для зачтения Пономаревым. Но дело-то в том, что и красивые слова (свежие) на ум не идут, так как они (все возможные) тысячи раз уже произнесены, всем надоели, вызывают только раздражение или насмешку, в лучшем случае – полное безразличие.

И все потому, что сказать-то нам миру нечего. Не хочет он идти за нами, тем более – подражать. Вообще-то говоря, в этом нет ничего трагичного. Трагично то, что мы не хотим с этим смириться, потому что слишком далеко зашли в своем хвастовстве и нескромности. Перебирая вчера свои ящики с выписками за 25 лет, я наткнулся на удивительное место у Ленина о значении того, что «мы сделали». «Если мы будем корчить из себя лягушку, – заключает он длинный пассаж на эту тему, – пыхтеть, надуваться, это будет посмешищем на весь мир, мы будем простые хвастуны» (т. 38, стр. 180). Конечно за 60 лет у нас есть чем хвастать. Тем не менее. Хвастовство за эти десятилетия нарастало в геометрической прогрессии (и с каждым новым «этапом» – от Сталина к Хрущеву и т. д. – приобретало прямо– таки космические размеры), а успехи – менее, чем «арифметические». По крайней мере, все социологические, принципиального значения рубежи, которые когда-либо намечались, не были достигнуты в срок или достигнуты с такими издержками и с таким опозданием по сравнению с Западом, что их психологический эффект и в стране, и в мире обесценивался.

Но даже не в этом дело. Царскую Россию мы, действительно, всего за какие-то полвека преобразили так, как ничто не в состоянии было бы ее изменить. Но наше почти иррациональное (проистекающее из самой логики великой державы) стремление навязать себя другим, изобразить себя лучше всех, осчастливливать всех своим идеологическим, военным и политическим присутствием и в общем-то бессмысленным вмешательством – оттолкнуло от нас мир, разрушило наш авторитет, омрачило и наше великое революционное прошлое – предмет былого искреннего и возвышающего восхищения миллионов повсюду в мире., пусть даже в мифологическом, примитивном представлении.

Наше хвастовство приобрело силу объективного закона. Просто так, мановением какого-нибудь приказа или решением ЦК его остановить нельзя. Ибо для этого нужно сразу разоблачить кричащее несоответствие между тем, что делается и как делается, например, как строится БАМ, в отличие от того, что показывают по ТУ, признать, что отдельные недостатки касаются жизни десятков миллионов советских людей, а «массовые» достижения затрагивают лишь очень небольшой слой.

Так вот, возвращаясь к Обращению к народам мира. Что же нам сказать им? Опять хвастаться, но они уже знают, что нечем. А кроме того, мир колоссально изменился за 60 лет, сейчас он переживает действительно кризисный перелом всеохватывающего масштаба. И он ищет ответов, выхода. Можем мы ему предложить что-то, действительно, серьезное и, действительно, основанное на науке? Могли бы, наверно, если бы не находились в плену у своего хвастовства, если бы не пытались вновь и вновь под разными соусами навязывать себя другим.

Призывать опять к миру во всем мире? Это мы и так каждый день делаем. И все уже теперь понимают, что мир зависит не от народов, а от решимости, ответственности и честности тех, у кого в руках реальная и огромная власть, а также – ядерное оружие. Так что, подобные торжественные призывы порядочно набили уже оскомину.

И «еврокоммунизм» оттуда же. Нас признают за исторически сложившуюся реальность, важную, но не образцовую. А мы все мельтешим и суетимся. Б. Н. еще до отпуска велел выступить в «Правде» со статьей: показать как империализм использует «еврокоммунизм». После разных мытарств (Корионов, Шейдин) вылилось это в статью Жилина в «Новом времени», которая готова была спустя полтора месяца после «указания» и напечатана неделю назад. Еще до болезни я успел ухватить в ТАСС'е: огрызнулась «Унита», – мол, это все равно, как если бы мы стали судить о политике Москвы на основании того, что о ней пишут антисоветчики. Глупо: мы не отрицаем, что вашу политику хотят представить в неверном свете. Однако, симптоматично: «Унита» посоветовала нам, если мы хотим знать, что такое еврокоммунизм, обратиться хотя бы к последнему интервью Буффалини». Иначе говоря, они не позволяют нам ни по какому случаю изображать еврокоммунизм как политику империализма, отрицать за ними право быть самостоятельными, а еврокоммунизму оригинальным течением, если не движением.

А мы все стараемся спрятать голову в песок. Строим вот потемкинские деревни, пригласив всех на 60-летие, озабочены, чтобы они не сказали здесь «чего-нибудь такого», хотя они скажут… Эйфория прошла, правда. Задираться не будут. Но вновь «с этой высокой трибуны» скажут, что они теперь сами по себе и пусть мы им не мешаем, так как все равно ничего не выйдет.

Хвастовство нас губит, унижает наш авторитет.

Неделю назад я прочитал новую книгу Дж. Кеннана. Мудрые вещи он советует своему правительству – с позиций в общем здравого современного изоляционизма. Вчитываясь, я подумал, что его рекомендации относятся и к нам, так как наше «наказанье» оттуда же – что мы также великая держава. Поменьше суетиться и совать свой нос повсюду, поменьше обращать внимание на то, что о нас говорят и думают, заниматься своими делами.

В воскресенье был в манеже на выставке российских художников – к 60-летию. Пришло сейчас в голову сопоставление: в Юрмале, когда меня привел на теннис прекрасный молодой человек – тренер, у нас состоялся такой разговор. Мы сидели на лавочке и наблюдали, как играют две пары отдыхающих-любителей. Бывало, что они довольно хорошо реагировали на мяч, точно попадали в площадку противника, не лупили заведомо в ауты. Я обратил на это внимание. Ответ был очень неожиданный: «Знаете, говорит он, такая вот игра – тычки, беганье, случайные удары – так и останется игрой отдыхающих. Она лишена перспективы, у нее нет и не может быть развития, она никогда не поднимется до уровня, с которым связано понятие «теннис»…

Глядя на выставку в Манеже, я вспомнил слова этого интеллигентного профессионала. Живопись, там представленная, обречена на такое же.

Есть даже несколько волнующих картин, но в целом там, где новое – там эпигонство, где реализм – там консервативность, зеркальность, где социальная активность – там нарочитость, деланность, а то и демагогия, если не вовсе карьеризм. И как выигрывают на этом фоне плакаты 20-х годов, которые выставлены «ретроспективно»: там подлинное новаторство, устремленность, динамизм, способность к развитию даже в тех случаях, где еще налет чуждого стиля «Мира божия», символизма, там настоящая политичность.

Во время болезни перечитал Ленина «О продналоге». В этой маленькой брошюре – вся мудрость, вся философия – и стратегия, и тактика современной революции. А написана ведь она в России. И еще кое-что почитал из Ленина. Потрясающий гений, невообразимый. А какой язык! Мы совсем разучились разговаривать, говорить и писать таким языком. А ведь только такой язык победоносный в эпоху, которая идет от Октября.

1 октября 1977 г.

28-го вышел на работу после болезни. Оказалось, что там ничего нет спешного и существенного. Б. Н. интересовался мной лишь в связи с его докладом на двух конференциях в ноябре. О записках Жилина, которые он ему поручил – что делать с ФКП и что делать с МКД

– отозвался плево (хотя они в общем дельные): мол, он там все больше объясняет, откуда взялся «еврокоммунизм», а предлагает то, что мы и так делаем. Ergo: марксиста-ленинца Пономарева не интересуют причины еврокоммунизма, ему подай экстренные (скорее всего полицейские) средства его подавления!

60-летие Любимова. Позвонил он мне, звал. Пошел. Дали ему орден Трудового Красного знамени и, говорят, дадут Народного. Стеклось много всякого народу – волны славы и самодовольства. Со мной он был очень обходителен. В таких случаях говорят: «не знал, куда посадить и чем угостить» – под недоуменными взорами таких толпившихся в его кабинете людей, как Плисецкая, Щедрин, Капица и т. п., кои, естественно, обо мне понятия не имели: знали, что не писатель и не артист, а с «вышестоящими бюрократами» Любимов вроде бы обходится иначе!.

Посмотрел еще раз «Мастера и Маргариту». Сильное первое действие, остальное по– прежнему балаган, демонстрирующий удивительное сочетание в Любимове таланта и безвкусицы.

Затем был капустник и банкет. Говорят, неплохое было действо, включая Гердта, Паперного и Высоцкого, с которыми я перебросился в антракте. Но я не остался.

9 октября 1977 г.

Насыщенная неделя. 3-го – Пленум ЦК. Брежнев объявил, что В. В. Кузнецова ПБ рекомендует на первого зама Председателя Верховного Совета, т. е. при Брежневе. Поэтому – и в кандидаты члена ПБ. Затем долго перебирал бумажки и найдя нужную, стал говорить, что в ЦК все больше работы и проч. Поэтому Черненко надо тоже сделать кандидатом в члены ПБ. (Кстати, то же самое он говорил год назад, когда рекомендовал Черненко секретарем ЦК). Б. Н. же – опять мимо, несмотря на то, что который год он выламывается с Конституцией, явно рассчитывая, что, наконец-то, настанет его «звездный час». Не тут-то было! Да и смешно было бы рассчитывать, что принятие Конституции свяжут еще с чьим бы то ни было именем.

Доклад об итогах конституционной комиссии и поправках на Пленуме был краткий, довольно формальный и заранее было предложено прений не открывать, ибо можно на самой сессии выступить кому захочется.

Как бы там ни было, все три речи Генерального и сама Конституция очень внушительны. Это, в самом деле, идейно-политическая и правовая рамка реального продвижения нашего общества, иной и невозможно, и не нужно. Дело за тем, чтобы действительно, преодолевая косность аппаратов и кадров, наполнять Конституцию тем, что в ней заявлено. Получится ли? Не тот возраст на всех решающих уровнях управления и власти! А, следовательно, ни отваги, ни живости ума, ни готовности действовать по Конституции, а не с ориентацией на близкое и отдаленное, всякое начальство и разных «коллег» и соседей, которые в свою очередь действуют по тому же принципу. (Это как с аплодисментами на сессии, – в некоторых случаях они затягивались до того, что будто в воздухе повисал невыраженный крик: «когда же», «сколько можно», «нелепо», «смешно», «недостойно», «хватит уж». 99 % в душе так думали, но все продолжали хлопать).