Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 128 страниц)

Весь апрель Брежнев на экранах и в газетах-то с Вэнсом, то с Кастро, то с Арафатом. Подгорный по всей Черной Африке проехал. Косыгин – то с финнами (был там), то с турками. Смотрит народ и удивляется: неужели у нас дома настолько все в порядке, что эти старики из самых последних сил могут позволить себе заниматься, ну, ладно – с Вэнсом, это в конце концов вопрос жизни и смерти, а и с Арафатом.

Кто такой Арафат и все эти арабы (кстати, через неделю приедет Асад)? Зачем они советским людям? Что нам там надо? Почему мы тратим на них столько времени и, наверно, денег? Троллейбусный и метро-пассажир, конечно, привык. Остро это не воспринимает, хотя и бурчит. Но авторитет, престиж власти все падает и падает, равнодушие и насмешливое «народное» презрение ко всей этой возне стало обыденным явлением массовой психологии. Какая-то безумная логика маразма, обеспечиваемая четкой и лихорадочной работой аппарата – именно в этом направлении. Аппарата пропаганды и аппарата партийно-государственного. И я к этой гибельной логике имею прямое отношение.

Сижу читаю Ахматову и захлебываюсь. А раньше никогда она меня не волновала. Может, впрочем, никогда всерьез не вчитывался. Однако, симптоматично, что интеллигентная молодежь, вернувшись с войны (и та, которая выросла во время войны) так «набросилась» на Ахматову и Пастернака (помню ошеломляющий их вечер осенью 1946 года в Комаудитории МГУ на Моховой) – поэтов, которых и советскими-то до войны называли «условно».

23 апреля 1977 г.

14 апреля мы с Рыкиным поехали в ФРГ. Во Франфуркт-на-Майне прибыли уже поздно вечером, встречали нас только аэрофлотовец (посольским за 40 км. от Бонна надо спрашивать разрешение) и §епоББе из Гессенской организации ГКП, бывший активный подпольщик.

Дорога на Дюссельдорф. Нас предупредили, что сначала заедем домой к секретарю ЦК, Карлу-Гайнцу Шредеру (я его давно и хорошо знаю). Дом-вилла с большим участком, бассейном, гаражом и проч. Внутри – как в лучших кино о красивой жизни на Западе.

Рассказал Карлу-Гайнцу, зачем приехали. Затем на бешенной скорости – в Дюссельдорф.

Пошли в правление ГКП. Манфред Каплук (член ПБ) – «курфюрст» всего партийного Рура. Фанатичный партиец со стальным взглядом и тонкой, еле заметной улыбкой, которая почти не сходит с лица. Говорят, самый способный их партийный фюрер, но пьет. Тут же был Шредер, марта Бушман и еще другие. Я почти не вмешивался в разговор: шел «бизнес» Рыкина по межпартийным связям (деньги).

Потом Шредер посадил нас в свою машину и повез на квартиру к Герберту Мису, председателю партии. Он живет один. Жена и дочь – в СССР на учебе. Квартирка весьма. Обставлена и содержится за счет партии, т. е. за счет СЕПГ.

Уселись в гостиной, Мис включил радио (от прослушивания), долго благодарил КПСС за доверие. Наше письмо к французской КП они уже имели. Я изложил более развернуто позиции ЦК КПСС по еврокоммунизму. Рассказал об ответе французов, о беседе в ЦК с Ибаррури (перед ее отъездом) и об итогах переговоров с Вэнсом в Москве. Однако, после двухчасовых моих излияний Мис предложил сесть за стол. Я старался ловчить, думая о продолжении. Но Миса уже понесло.

Он начал с того, что французы на него давят, обхаживают. И в самой его партии появились выступления – почему бы не пойти по пути ФКП и ИКП, выигрыш, мол, очевиден. Затем он углубился в интересную тему, но все время как-то смущался. А тема: почему ГКП по объективным причинам не может и «не имеет права» склоняться к еврокоммунизму.

Потому, во-первых, что германский капитал – не то, что французский или итальянский. Он сильнее и беспощаднее. У него агрессивные традиции, и его национализм гораздо опаснее для окружающих. Мы обязаны постоянно помнить, что он принес миру в прошлом.

Во-вторых, мы здесь представляем социалистическую часть Германии. Перспективы у нас, знаете какие. Однако, мы – индикатор состояния мировых дел. Если и когда наш капитал прибегнет к фашистским методам подавления коммунистов, значит – война на пороге.

По этим причинам мы не можем «интегрироваться» в систему, на что сделали ставку французы и итальянцы. А главное, конечно, потому что мы – интернационалисты.

Он больше трибун-демагог, чем политический работник, но с сильным характером. И держится он с нашим братом, советскими, без тени заискивания, а политическое подлаживание к нам прикрывает (довольно убедительно) верностью принципам. И на этот раз он не прикидывался, не делал вид, что безумно интересуется тем, что мы ему привезли. Слушал не очень «напряженно» и видно было, что он и сам знает, как ему поступать с еврокоммунизмом. И учить его особенно не надо.

Мис прямо говорил (очень я хотел бы, чтоб такие речи слушал Пономарев, но ему они ничего подобного не говорят, а сам он и знать этого не хочет): немецкий рабочий здесь живет хорошо. А немецкий капитал не может себе позволить снизить его уровень настолько, чтоб он был сопоставим с тем, что в ГДР.

Я спросил: но ведь у германской буржуазии при этом остается и для себя немалый кусок – не меньший, а больший, чем в Англии, например, во Франции, и даже в США (сравнительно). Как же это она умудряется и волков, и овец кормить вдоволь?

Ответ был настолько путанным, что восстановить я его не могу.

Вот читаю боевой, «страстный» доклад Зимянина о 107 годовщине Ленина. Верность ленинизму – признак революционера. Отход и искажение – признак ревизионизма. Общие закономерности действенны для всех и сейчас. Но что это дает МКД? О чем, собственно, речь? В чем должна выражаться верность и чему? Диктатуре пролетариата? Тогда ФКП, ИКП, КПВ, КПИ и многие прочие – все целиком ревизионисты. Или в чем-то другом? Но в чем? Вот будут коммунисты на Западе читать «Правду» и думать: чего же хочет КПСС, что она имеет в виду? Почему она до сих пор не говорит конкретно, что собственно, для нее приемлемо, а что неприемлемо в теоретическом плане? Или для нее важна лишь формула верности ленинизму вообще, т. е. абстрактно идеологическая сторона дела, а не суть революционного, т. е. обязательно теоретически точного подхода к действительности, что только и обеспечивает практическую эффективность коммунистам?! Боюсь, что за общими громкими декларациями доклада западные коммунисты увидят только одно – призыв к равнению на школьную теорию, преподаваемую в советских вузах.

Это бесперспективная позиция в наше время. Единственно возможная, по моему мнению: отсекать («давать отпор») антисоветизму Марше и К^о, и идти на серьезные спокойные дискуссии (открытые и закрытые) по вопросам ленинизма – современной стратегии наших дней.

А утром 18-го, в понедельник, уже с Якухиным мы летели в Швейцарию. С той же миссией. Я несколько волновался, потому что уже знал, что они назначили для участия во встрече: Венсана – председателя партии и четырех членов ПБ, секретарей ЦК, – Мюре (Лозанна), Маньен (Женева), Лехляйтер (Цюрих) и Хофер (Базель).

С 10 утра и почти до 6 вечера шла «дискуссия». Они держались настороженно. Я уже чувствовал (по информации посольства), что меня они воспринимают как гонца, который везет упрек из Москвы по поводу только что прошедшего их Пленума, на котором они записали, что «не согласны с административными мерами в борьбе против идей».

И тактика была обдумана: показать с документами в руках, что от французов они ничего не заимствовали, что «свой путь» они придумали еще 20–25 лет назад, что они независимы и совершеннолетние.

Когда они поняли, что я приехал не упрекать их, а поговорить. Что делать всем вместе перед лицом позиции ФКП и КПИ, др., они замкнулись. Один за другим делали декларации: все аспекты своей политики мы можем объяснить вам и кому угодно, а за других мы-де не в ответе. Мы не хотим быть «ни бухгалтерами (намек: собирать цитаты против КПСС), ни судьями». Концепцию «свобода неделима» мы не разделяем, но выразили несогласие с административными мерами против убеждений.

Венсан рассказал, что на днях он выступал по телевидению – о правах человека в Швейцарии. «И вы знаете – мне в телестудию последовало 60 звонков. И все на тему – а как в СССР? Один болгарский эмигрант сказал примерно следующее: Хорошо вам, мсье Венсан, сидеть в комфортабельной студии и разоблачать несовершенство прав в своей стране! Но попробовали бы вы этим заняться у меня в Болгарии».

И в таком духе. Мюре говорил: зачем запрещаете абстракционистские выставки? В чем видите опасность?

Говорили и о «качестве советского пропагандистского экспорта», который непригоден для потребления «здесь» и его никто не берет.

Мне тошно было все это слушать. Во-первых, потому, что это навязло в зубах. Во– вторых, потому, что коммунисты, пусть даже не сочувствуя нам и не соглашаясь с нами, должны были бы проявить понимание, что у нас иначе не будет и не может быть. И если они хотят считаться с ролью Советского Союза – такого, каков он есть, они должны бы приспособиться к этому или учитывать хотя бы. Иначе зачем тогда комдвижение?

Впрочем, я все менее уверен, что им – и швейцарцам, и другим – нужны. Конечно, эти старики рассчитывают (или уже имеют) получить от нас пенсии, получают они и ежегодно вспомоществование. Но больше мы им уже ни на что не нужны. Наш моральный авторитет в рабочем классе, не говоря о другом населении – как силы революционной и как пример для подражания – сведен к нулю. Наши внешние дела и «успехи» – вызывают обратное действие на западную публику. И коммунистам апеллировать к массе от своего братства с КПСС сейчас уже никак не с руки. Мы в глазах этой массы – в лучшем случае сверхдержава. А наше героическое прошлое и наши жертвы против фашизма – история. И потом, в конце концов, мы защищали самих себя! Это еще Черчилль сказал, тем более, что прошло 30 таких динамичных лет. У нас цепь времен поддерживается искусственно (школой, пропагандой, литературой – всей нашей советской культурой). У них же она – достояние «специалистов», части интеллигенции, у которых (что касается их собственной родины) своя «цепь времен».

Слушал я швейцарцев и думал: а не превращается ли на наших глазах МКД в ведомственный бизнес товарища Пономарева?! Не поддерживается ли в нем душонка вот такими поездками, вроде моей, не говоря уж о таком сделанном нами целиком (а потом повернувшимся против нас) мероприятием, как Берлинская конференция?!

А (как и в других подобных случаях) здесь, в Женеве, я искренне «заводился» – говорил им о нелепости и опасности представлять духовную и идейную жизнь, вообще весь характер жизни советского народа так, как это делается «у вас». Говорил об огромном потоке литературы, высокого притом класса, о бесчисленном разнообразии острых и великих проблем, которые поднимает, разрабатывает, и о которых спорит не только интеллигенция, о неутоленной жажде знаний, о невероятном уровне потребления духовных ценностей – не сравнимом ни с одной страной мира, о масштабах и сложностях нашего общества, о содержательности и философском богатстве, разнообразии того, что называется «личностью». Пытался приводить всякие примеры.

Словом, хотел им показать, что они абсолютно не представляют себе того, о чем с такой легкостью и с таким апломбом судят, опираясь на обозленных и мелкотравчатых «диссидентов». Вернее, я призывал их, коммунистов, не подкидывать красок для разрисовки облика, который создают антисоветчики.

Я видел, что это «производит». Хофер начал, например, рассуждать, что молодежь– де на Западе теперь политически грамотная, с порядочным культурным багажом, и ее не удовлетворяет, как вы пишите свою собственную историю (намекая на замалчивание Троцкого, о чем мне еще ранее сообщили посольские). Ответил притчей: конечно, у нас нет денег, чтоб удовлетворить все вкусы культурной молодежи Запада, интересующейся нами. Но те, особенно из КП, кто специально нас изучает, должен был бы знать, что за 20 лет после XX съезда изданы тысячи книг, архивных документов, целых документальных серий, десятки тысяч исследовательских статей, сборников, стенограмм съездов, конференций, Пленумов КПСС… и там ни о чем не умалчивается, там все, как было. Извольте. Но вот даже такой «признанный» специалист, как Элленштейн, не потрудился со всем этим ознакомиться. А поверхностность в таких делах со стороны коммуниста, даже если он не антисоветчик в душе, неизбежно, в силу окружения, в том числе буржуазно-литературного, «кремленологического», заводит таких вот коммунистов в антисоветскую компанию.

Крыть им в общем нечем было. Но проблема в другом. Ведь все эти аргументы действенны и уместны, если наличествует «коммунистическая совесть», т. е. искреннее желание нас знать и понимать, хотеть быть нашими друзьями.

Но то, что создавало когда-то международное коммунистическое движение, и что его поддерживало как единое целое – «сделать как в России», исчезло навсегда не только из объективной жизни, но и из сознания коммунистов, даже самых преданных нам. А тогда – зачем им нас знать? Только, чтоб отбиваться от буржуазной антисоветчины? Пожалуй. Но это – не жизненная потребность, так как они теперь твердо знают: «они пойдут своим путем», или вообще никаким. Эту дилемму очень остро и открыто поставил Берлингуэр: капитал очень хотел бы, чтобы мы пошли советским путем, ибо он теперь достаточно умен и силен, и понимает, что это для нас – самый верный путь к краху.

Около 6 вечера кончили. Венсан заключал так, чтобы «снять необходимость» говорить опять мне. Но я все-таки попросил слова. И еще раз «объяснял» минут 20.

Венсан пошел нас с Якухиным провожать до консульства. Я ему по дороге пытался рассказать про Ибаррури, о том, что она говорила в ЦК о Каррильо. Он заторопился отреагировать, что, мол, и ему она это давно говорила: опять то же – не хочет он «быть информирован от нас», не хочет ангажироваться, не хочет не только лезть, но даже знать о «чужих делах». Говорить же о чем попало он большой мастер.

Моросило. Венсан показывал Женеву. Устал, когда подошли к консульству. Я попросил машину, чтоб его отвезли домой. Но для своих 72-х он – живчик.

30 апреля 1977 г.

Встречал сегодня Б. Н.'а во Внуково-2. Вернулся из Праги с совещания 75 компартий по журналу ПМС. В «правде» была его речь чуть ли не на подвал. Его тост на приеме у Гусака. Большие подборки выступлений других.

Словом, опять Б. Н. силовым приемом из ничего произвел заметное политическое событие, тіпі-международное комсовещание. С точки зрения реального влияния на МКД – нуль. Но с точки зрения символики, которой, собственно, оно и теплится, – кое-что. Буржуазная же пропаганда доделает дело, организуя большие комментарии, в которых наигранные страхи перед замыслами Москвы только усилят впечатление от «события».

В конце апреля было Политбюро. Обсуждался проект Конституции (вопрос выносится на Пленум 24 мая). Проект этот Б. Н. готовил года два, если не больше. Еще Красин этим занимался на Даче Горького. Теперь Б. Н. утвержден руководителем Рабочей группы по подготовке проекта. Он, должно быть, опять видит в этом свой звездный час.

Однако, за оставшиеся три недели почти невероятно, чтобы был подготовлен дельный проект. Я читал замечания членов ПБ, в том числе Леонида Ильича – их много, даже с вариантами параграфов (это уж помощнички постарались и, возможно, целые отделы.). Но даже то, что сказал Брежнев, – а у него наиболее политичные были замечания, свидетельствует, что работы еще очень много. И Б. Н. явно недооценивает это, хотя и понимает: сегодня прямо с аэродрома поехал в ЦК и собрал свою «команду», которая уже была наготове.

Судя по всему, все новации проекта уже полетели: например, право каждого выбирать себе национальность, независимо от «биологического» происхождения. Автономия университетов. права Советов народных депутатов. И т. п.

Б. Н. теперь выжмет все соки за эти две-три недели.

Первая майская рабочая неделя прошла сумбурно. И финишировала совсем удручающе. В четверг на ПБ состоялось обсуждение проблем МКД – «сопутствующее», «спонтанное», в связи с обсуждением итогов пражского совещания по ПМС и. неожиданно для меня – письма ЦК КПСС к КП Великобритании. Это письмо было написано мной (вместе с секторами) «по велению» Б. Н., еще до моей поездки в ФРГ. Его вдохновил «успех» письма к ФКП… Однако, уже на Секретариате Суслов высказал сомнения. И хотя не отверг, предложил повременить с отправлением («дату согласуем после»). Думаю, чтоб завалить его совсем, он и вынес письмо на Политбюро.

Брежнев сказал: Не зачастили ли мы с письмами к компартиям? Андропов придрался к трактовке слова «диссидент», мол, мы не диссидентов (инакомыслящих) сажаем и высылаем, а преступников. Суслов опять предложил «вновь рассмотреть дату». А письмо-то в общем, в отличие от письма французам, вежливое. Там даже нет упреков (и намеков) в адрес руководства КПВ и лишь «легко» задета «Morning Star».

Итак, казалось бы, одна линия (не ссориться! не задираться!). Очень хорошо. Я был бы последним, кто с этим не согласился бы. И возражал Б. Н.'у, доказывая, что не стоит «писать». Однако, нарвался на выговор с упреком в либеральничании.

Но то, что потом произошло – совсем противоречит сказанному в связи с письмом КПВ.

Б. Н., собрав меня, Загладина и Брутенца, рассказывал об этом сумбурно и в очень расстроенных чувствах. Не называл, кто что говорил, за исключением двух. Кто начал, тоже непонятно. Но началось с обычного (как между случайными пассажирами троллейбуса): с этим еврокоммунизмом надо что-то делать! Что они себе позволяют!! А мы им платим, как ни в чем не бывало, деньги народные даем. Надо закрыть кассу, не давать им ничего. Пусть барахтаются. Да, да. Давно пора, – поддакнул Капитонов (но кому?).

Громыко вступил в дело: Тоже мне (!) – в правительство захотели! Да кто их туда пустит! Шутка что-ль.

Но, что ж нам теперь, – возразил ему кто-то, – мешать что ли им бороться за власть?!

Мало мы бьем их в своей печати. Не боремся фактически против этого ревизионизма и оппортунизма. Спускаем им все.

Да. – кажется, это был Суслов, – надо поручить разработать долговременную линию в отношении КП, подверженных еврокоммунизму.

На том и порешили. И никто не вспомнил, что такая линия давно была ими самими утверждена специальным решением ПБ от 8 сентября 1976 года «По итогам Берлинской конференции»

Ну и что?

А вот что! Во-первых, конечно, обидно, что «не видна» вся наша (отдельская и пономаревская) работа – сколько сил, нервов, выдумки, сколько слов и бумаги, не говоря уж о рабочем и нерабочем времени, включая буквально бессонные ночи, – и все это, оказывается, «не видимые миру слезы».

Во-вторых, и самое печальное, что высшее наше руководство даже не знает, что у него есть «линия» в отношении еврокоммунизма. А уровень обсуждения этой проблематики, которой отдаешь «лучшие силы души», – и в самом деле не поднимается выше пикейных жилетов. А уж об уровне компетентности и понимания сути дела, того, что все это значит и к чему ведет, и говорить стыдно.

Впрочем, чего ждать и на что уповать, когда вчера 20 минут из 30 программы «Время» было посвящено встречам и переговорам на высшем уровне с абиссинским лидером (имени-то его даже специалисты не в состоянии выговорить). Все – и Брежнев, и Подгорный, и Косыгин и др. – все были им заняты три дня. Других более важных дел у нас нет!

Народ, конечно, привык. Но это ужасно, что Громыко вместе с «генералами» (Устиновым) подсовывает всякую ерунду. Главный уже не в состоянии, видимо, отбирать важное от суеты, а соратники и даже помощники уже не осмеиваются сказать (или хотя бы намекнуть), что ерунда есть ерунда. Сама по себе, не говоря уже о морально-политических последствиях для авторитета власти и «лично».

13 мая 1977 г.

9 мая – день Победы. Как всегда ходили с моим фронтовым другом Колькой Варламовым по улицам. Людей с орденами в этот день от года к году все меньше. Потом зашли ко мне домой, посидели, повспоминали, похвастались друг перед другом, кое-кого осудили.

На работе после праздников усиленно объединял куски к докладу Б. Н. (в июне в Праге) – о «теоретическом вкладе КПСС» в марксизм-ленинизм за 60 лет. Сегодня перепечатано: 66 страниц, а надо – 40. Вся теория – из политических выводов, происхождение которых укрыто в недрах аппаратных групп всех времен. «Сумма суммарум», как выражается Б. Н.

Готовится разгромная рецензия на книгу Каррильо «Еврокоммунизм и государство».

А сегодня 10 минут по телевизору показывали, как Суслов, Пономарев и Загладин провожали Долорес на родину. М. А. по бумажке говорил прочувственные слова. Ибаррури без бумажки обещала бороться за дружбу между нашими партиями.

У Загладина встреча с Эгоном Баром, федеральным секретарем СДПГ, организатором «восточной политики», близким Брандту. Цепкий, циничный, бесцеремонный немецкий ум. Напрямую говорит, что хочет: чтоб не мешали СДПГ укрепляться, в частности, чтоб критиковали ее, тем самым выдавая ей сертификат антикоммунистической благонадежности. Еще раз я с удивлением убедился, что Вадим гораздо интереснее передает роБ^еБШт, что он (якобы) и как говорил подобным собеседникам, чем выглядит на деле. Он был скучен в беседе с Баром, уходил от откровенности, банален в шутках и «дружеских демонстрациях». Я счел нужным ввязаться, чтоб придать остроты и откровенности. Бар сначала смотрел на меня с видом: «Кто таков?» (меняя он видел впервые, а с Вадимом был знаком еще по встрече во время визита Брежнева в ФРГ). Но потом смотрел только мне в глаза и говорил будто только со мной. Я не досидел до конца: у меня было назначено совещание докладчиков по «еврокоммунизму», о чем я, прощаясь сообщил Бару. Он сразу отреагировал: «О, нас этот вопрос беспокоит так же, как и вас. Но теперь он сложней, чем в 1968 году. Это ведь то же самое, что Дубчек. Но вам уже не удастся с этим справиться так, как вы это проделали с Дубчеком. Увы!»

Сегодня 4 часа провел с кубинцами из международного отдела ЦК КП Кубы. Два негра, один креол. Умный и грамотный народ (речь шла в основном о Гайяне и о Карибских делах), и очень еще по революционному деятельный. Элемент геваризма еще весьма силен: явочное право на вмешательство везде и всюду, особенно – в «своей зоне».

15 мая 1977 г.

Воскресенье. Был в музее Восточных культур на ул. Обуха. Там организована выставка: русские художники конца XIX – начала XX веков о Востоке. При первом взгляде сразу понимаешь, что это лишь предлог. На самом деле, чтоб показать Кузнецова, Лентулова, Машкова, Куприна, Гончарову, Волкова и др. Плюс к этому изумительная выдумка: рекламы (торговые, промышленные), афиши, ценники, объявления о балах, прейскуранты и т. п. начала XX века, когда в это дело вторглись художники «Мира божия». Насладился необычайно. Это потрясающе и неожиданно.

День прошел скверно. Начал было совершенствовать пономаревский доклад. Потом пошли шифровки и проч. бумажки. Позвонил Загладин: он, наконец, сподобился поработать над запиской по «еврокоммунизму», вернул мне на досмотр. Но этого я уже не успел сделать, так как пришли из братского отдела просить поехать на обед с кубинцами, которые отложили свой отъезд на завтра.

Этот сугубо политический обед (революционеры, да еще бывшие кубинские чекисты – ни о чем другом говорить не могут) продолжался около трех часов. С коньяком.

Закончил «Хранители мудрости» Чарльза Сноу. Могучая британская проза, но уже с большей мудростью, чем у Голсуорси, потому что страна стала усталой и печальной.

21 мая 1977 г.

Книга С. Каррильо «Еврокоммунизм и государство». Смесь Берлингуэра и Гароди, кое-что от себя. Но в анализе он почти всюду, кажется, прав. Решающие орудия сохранения капитализма – идеологический аппарат и армия. Проникновение в них (через сложный процесс демократизации всей жизни страны) и привлечение их на сторону антикапиталистических сил – условие преодоления капитализма. Безумие – рассчитывать на победу социализма (пусть «демократического»), имея против себя армию. Иначе – надо ориентироваться на кризис и крах армии, которые возможны либо в результате колониальной войны (как в Португалии), но с колониями уже покончено, либо в результате любой другой войны, которая в Европе означает мировую, т. е. конец всякой политики и всякой цивилизации вообще.

Словом, Каррильо – это Каутский нашего времени. Он так же против КПСС (нынешнего руководства), как тот – против Ленина.

Он, конечно, вполне мог бы обойтись без точек над «і» – без обозначения своих рассуждений о «еврокоммунизме», без оскорбительных намеков и прямых оценок в адрес КПСС, без пренебрежения ко всему тому, что сделано в СССР после Ленина.

Книга на 95 % посвящена стратегии революции в условиях Западной Европы, проблемам, которые там живо волнуют каждого коммуниста. И не каждый из них с ходу заметит антисоветские прожилки в тексте, тем более, что в такой не прямой форме это сейчас стало привычным на Западе.

Поэтому наше выступление против книги, хотя оно и направлено на «разоблачение» антисоветского и раскольнического (в МКД) аспекта книги (что оговорено прямо), будет воспринято как идеологическое осуждение теоретических, стратегических и тактических поисков западноевропейских коммунистов, как догматическое, гегемонистское намерение подстричь всю их линию под краткокурсный ранжир.

Статья такая подготовлена по поручению ПБ. Сделана в секторе Зуева под руководством Загладина. Вчера замы обсуждали ее у Б. Н.'а. Меня удивила его озабоченность, как бы статью не восприняли именно в вышеупомянутом смысле. Мы потом с Вадимом, воспользовавшись этим, кое-что поправили.

Шапошников высказал законную, но уже опоздавшую мысль (после того, как я изложил свои сомнения на основе знакомства с самой книгой, а не с референтом, подготовленным в КГБ, где просто надерганы, обнажены антисоветские штучки), – мол, может быть, не по поводу книги выступать, а в связи с интервью Каррильо, где его антисоветизм откровеннее и виднее, и не прикрыт потребностями реалистической борьбы за социализм в Западной Европе?!

Б. Н. замахал руками: «вопрос, мол, обсуждался члены ПБ возмущены, говорят – до каких пор терпеть» и т. д.

Кстати, почему КГБ, а не мы (международный Отдел ЦК) докладываем Политбюро таких вещах?..

Записку (как велено было – о нашей долговременной линии в МКД) мы вчера с Загладиным сдали Б. Н. Сколько она у него пролежит? И пойдет ли дальше?

То же о записке по социал-демократии. Представили ему свой отчет о беседе с Э. Баром. Видимо, тоже не разошлет по ПБ. Побоится.

Сдал я ему и первый вариант его доклада в Праге: «О теоретическом вкладе КПСС в марксизм-ленинизм за 60 лет». Этот будет долго у него лежать.

Впрочем, в эти дни все его заботы – о Конституции, на самом деле о том, что Загладин вчера обозначил без слов, проводя руками по своим плечам, т. е. о «погонах», – будет или не будет членом ПБ на открывающемся 24 мая Пленуме.

22 мая 1977 г.

Попробовал вечером почитать проект Конституции: он разослан членам Пленума с сопроводительным факсимиле Брежнева и просьбой сообщить о замечаниях в Секретариат ЦК. В пятницу Загладин сказал, что он уже это сделал – послал Черненко 26 предложений. Я этого делать не буду: не лояльно по отношению к Пономареву.

Я углубился в текст. Все, что там есть формально ценного, было и в сталинской. Переписано. Новое – «о свободах», «правах человека», даже «о праве выезда» и селиться где угодно в СССР – это дань нынешней кампании на Западе, попытка обмануть. На самом деле подобные вещи только осложняют дело. Не честнее ли было бы сказать: вот мы такие, такими будем и не ждите, что мы введем у себя всякие там западные свободы?

Попытка характеризовать «развитой социализм» (это, собственно, оправдание, почему нужна новая Конституция) – сделана весьма неквалифицированно, литературно беспомощно, местами просто дешево. Вообще вся преамбула вызывает отвращение: пустая болтовня людей, которые разучились писать нормальным языком, понятным обыкновенным людям, и нечестно все это. Достаточно сопоставить с «13 страницей» «Литературки» за 18 мая (она специально теперь посвящается службе быта), чтобы увидеть, насколько эта преамбула не имеет никакого соприкосновения с реалиями.

Когда мы (замы) обсуждали у Б. Н.'а статью против Каррильо, позвонил Брежнев. Б. Н. долго с ним разговаривал по телефону. Речь шла о конфликте между Сомали и Эфиопией (два «марксистско-ленинских режима», оба – величайшие друзья СССР!). Брежнев был расстроен, спрашивал – принимать ему или нет кого-то из их послов. Б. Н. отсоветовал ему лично «лезть в эту кашу».

А я думал о другом. Перед глазами телеизображения Брежнева последнего времени, его приемы разных деятелей. У него, судя по его виду, осталось очень мало сил. И вряд ли он в состоянии вникать в суть каких-либо событий и проблем. Он видит свою роль (влияющую на ход дел) в том, чтобы «принять или не принять» такого-то. Остальное делают mass media и прочие адъютанты. Важно не содержание встречи, а сам ее факт. Но не слишком ли велика при этом становится роль Громыко и помощников, которые фактически определяют и кого принять, и что сказать!?

24 мая 1977 г.

Пленум ЦК. Брежнев бодрый и подтянутый. Доклад его о проекте Конституции был деловой и ясный, без литературно-бовинских красот. Первые аплодисменты (по тексту) – в ответ на следующее: «После Конституции 1936 года, все мы знаем, были допущены репрессии, нарушения законности, принципов ленинской демократии – вопреки только принятой Конституции. Партия осудила все это и это никогда не должно повториться».

Прения. Первый выступил молодой и бойкий секретарь Донецкого обкома – предложил объединить посты Генсека и Председателя президиума Верховного Совета, и вручить оба их Брежневу. Все другие, естественно, – восемь выступавших (по заранее написанному тексту) поддержали и «развили». Особенно четко и просто, как он всегда это делает, говорил на эту тему Щербицкий. А один из ташкентских секретарей, показавшийся всем глуповатым и примитивным, добавил:. «и освободить тов. Подгорного от поста». Зал зашумел. Всем показалось это излишней грубостью, поскольку и так все ясно. Но, оказалось, и это было нужно (и запланировано) – чтоб сформулировать постановление Пленума.

Подгорный сидел багровый, жалкий, хлопал вместе по своим похоронам.

Суслов, председательствовавший, зачитывает проект постановления. Сначала – о назначении Брежнева Председателем президиума. Овации и проч. Потом – об освобождении Подгорного от этой должности и. (опять неожиданность). от членства в ПБ. Происходит неприятная сцена: Подгорный начинает собирать свои бумажки, стоя что-то говорит Суслову. Тот делает пренебрежительный жест и говорит (микрофон-то под носом!): посиди, мол, еще здесь, ничего, мол!