Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 105 (всего у книги 128 страниц)

Затем Горбачев охарактеризовал «крупную перегруппировку сил» в мире. Обозначил роль интегрированной Западной Европы, Японии, Китая («это – крупнейшая реальность, которую ни мы, ни вы не должны эксплуатировать друг против друга»), Индии, Восточной Европы в новом ее качестве, новых мощных экономических процессов, меняющих весь образ жизни людей и наций.

Перед лицом всех этих перемен, заявил Горбачев, «США и СССР просто обречены на диалог, взаимодействие, на сотрудничество. Иного не дано. Но для этого надо избавиться от взгляда друг на друга как на врагов».

При этих словах Буш встал и протянул через стол руку Горбачеву. Момент, надо сказать, волнующий: в самом деле – две сверхдержавы, 45 лет державшие весь мир в напряжении конфронтацией друг с другом, отказались считать себя противниками.

Позвали фотографа. Генсек и президент повторили «позу». Снимок этот обошел все газеты мира.

Горбачев вернулся к этой теме и на второй день встречи, еще четче выразил свою позицию. «Новый президент США должен знать, что Советский Союз ни при каких обстоятельствах не начнет войну. Это настолько важно, что я хотел лично повторить это Вам. Более того, СССР готов больше не считать США своим противником и публично заявить об этом. Мы открыты для сотрудничества с Америкой, включая сотрудничество в военной области. Это первое.

Второй момент. Мы за то, чтобы совместными усилиями обеспечить взаимную безопасность. Советское руководство привержено продолжению процесса разоружения по всем направлениям. Считаем необходимым и срочным выйти за пределы гонки вооружений и предотвратить создание новых экзотических видов вооружений».

Продолжая реагировать на «инициативы», Горбачев говорил:

«Все это не означает, что мы предлагаем советско-американский кондоминиум. Речь идет о реальностях. И это вовсе не ставит под сомнение союзнические связи, сложившееся сотрудничество с другими странами.

Вы ставили вопрос: какой Советский Союз выгоден США – динамичный, прочный, стабильный или наоборот. Я в курсе советов, которые Вам дают. Что касается нас, то мы заинтересованы в том, чтобы США с точки зрения решения своих задач национальной безопасности и прогресса чувствовали себя уверенно. Я считаю, что другой подход опасен. Ставка на игнорирование интересов США в мире – опасная политика.

Но и США должны считаться с интересами других стран. Между тем есть еще желание учить, давить, наступать на горло. Это еще есть. Мы все это знаем».

На это Буш среагировал сразу. Напомнил о своей сдержанной реакции на падение Берлинской стены, подтвердил, что не намерен эксплуатировать – ни политически, ни пропагандистски – события в Восточной Европе в ущерб Советскому Союзу.

– Это мы видим и оценили, – бросил реплику Горбачев.

Горбачев «прошелся» по всем конкретным «инициативам», изложенным во вступительной речи Буша, выразил удовлетворение ею, но и отметил: это только еще «планы», за которыми мы ждем конкретный действий, а со своей стороны будем идти навстречу и создавать у себя условия для их успеха. Он подробно и откровенно рассказал о том, как идет перестройка, на какие трудности и проблемы, особенно в сфере экономики, она наталкивается.

Шумным оживлением закончился первый раунд встречи на Мальте. Горбачев пригласил всех на ланч.

Не сказать о том, что там было, на ланче, – значило бы оставить всю встречу на Мальте без одной важной характеристики.

Под впечатлением открытости, с какой Горбачев рассказал о перестройке, американцы, отложив ножи и вилки, бросились «учить», как лучше и быстрее осуществить реформу экономики. Особенно горяч был – в несвойственной ему обычно манере – Бейкер, бывший министр финансов, экономист и юрист по образованию. Сыпали примерами из собственного опыта, из европейского. Убеждали, что надо быстрее решать вопрос с ценами («Вы уже опоздали!»), открывать простор реальному рынку, налаживать банковскую, налоговую систему и т. п. Горбачев отбивался, доказывая им, что рынок по-американски и рынок по-русски – это все-таки «две большие разницы», с учетом того, откуда и куда мы идем, и какая мы страна, что мы испытали за ХХ век… Американцы продолжали ему разъяснять «абсолютные» законы рынка.

Я смотрел на эту дружескую (!) перепалку в полном ошеломлении: представители «американского империализма» искренне (у меня не было в этом ни малейшего сомнения!) хотят, чтобы у нас наладилась и пошла экономика, чтобы мы быстрее справились с трудностями и т. д.

Закрыв глаза и затыкая уши, когда звучала английская речь, можно было подумать, что присутствуешь на Политбюро ЦК КПСС, где все озабочены судьбой страны, спорят, убеждают друг друга, доказывают свою правоту и т. п.

Как жаль, что на этом ланче не было «других» членов Политбюро и разных прочих наших «патриотов», которые ни до того, ни потом так и не научились воспринимать западных деятелей, подобных Рейгану, Бушу, Шульцу, Бейкеру, Колю, Тэтчер и т. д., и т. д., как нормальных здравомыслящих людей, по-человечески совсем не плохих, хотя они и оставались политиками своей страны.

Вечером Горбачев устроил «товарищеский ужин» в ресторане теплохода для всех многочисленных сопровождающих – ученых, журналистов, экспертов и персонала всяких служб. Это у него вошло в обычай – с самого первого его крупного заграничного визита (в Женеву для первой встречи с Рейганом). Как правило, на таких собраниях за вином развязывались жаркие дискуссии по самым неожиданным темам. На этот раз – в атмосфере происходящего на этом корабле, которую все ощущали, даже не зная «подробностей», – разгорелся спор о 1968 годе, об интервенции в Чехословакии. И увы! обнаружилось, что спустя 20 лет не все «шестидесятники» (а среди сопровождающих-интеллигентов были, разумеется, только такие) отнюдь не все готовы были раскаяться в содеянном.

Второй день встречи проходил опять на борту «Максима Горького», хотя очередь была за Горбачевым переместиться на «американскую территорию». Шторм немного утих, но сочли, что недостаточно. Президенту опять пришлось «прыгать» с корабля на корабль.

Встречая Буша, Горбачев пошутил: «Как бы там ни было, сегодня я ваш гость».

Буш не остался в долгу: «А мне понравился «мой корабль»!

Переговоры начались с выражения взаимной удовлетворенности первым днем встречи.

Буш поставил вопрос – что будем сообщать прессе по итогам? Горбачев предложил провести совместную пресс-конференцию тут же на борту. Сейчас это кажется естественным. Но тогда!.. Ни один американский президент (ни даже госсекретарь) ни разу еще не позволял себе подобного «акта доверия» в отношении советских деятелей. Буш поколебался, но согласился, добавив, что «потом он отдельно ответит на вопросы своих журналистов». На том и порешили[75]75
  Горбачев поступил так же.


[Закрыть]. Символический прецедент состоялся сразу по окончании встречи.

Горбачев начал с характеристики новой, советской «оборонительной доктрины», составленной в неконфронтационном духе. Первые шаги по ее реализации уже сделаны. Однако он, Горбачев, не увидел в недавней Брюссельской декларации никаких подвижек в стратегической доктрине НАТО, принятой 20 лет назад… И это несмотря на то, что уже осуществляется Договор об РСМД[76]76
  Подписан в Вашингтоне при Рейгане в 1987 году – первый договор уже не о контроле за ядерным оружием, а о ликвидации целого класса такого оружия – ядерных ракет среднего и меньшего радиуса действия.


[Закрыть]. Высказал недоумение отказом США включать в переговоры о стратегическом ядерном оружии (СНВ) «один из трех его компонентов – военно-морские силы». С конца 50-х годов СССР буквально окольцован сетью военных баз, заявил Горбачев, и передал президенту карту, где обозначены пункты этого «военного окружения СССР» (по данным советской разведки).

Буш принял вызов. Обещал проверить данные, обозначенные на карте[77]77
  Встретившись с Горбачевым в Лондоне летом 1991 года (по случаю заседания «большой семерки»), Буш, смеясь, подтвердил «правильность карты» и похвалил советскую разведку.


[Закрыть].

Договорились о том, чтобы министры и эксперты проработали все вопросы взаимосвязи между будущим договором об СНВ и Договором по ПРО 1972 года, развязали узлы в правилах зачета тяжелых бомбардировщиков и стратегических ракет воздушного базирования, сбалансировали числа боеголовок, которые может нести на борту каждый самолет, поразмышляли о проблемах тактического ядерного оружия.

Подробно обсуждались исходные позиции для подготовки Договора о сокращении обычных вооружений и вооруженных сил в Европе. Назывались цифры. Горбачев предложил сократить по миллиону из личного состава с каждой стороны, а численность войск на иностранной территории ограничить планкой – 300 000.

Договорились поручить военным встречаться возможно чаще, чтобы совместно, регулярно и компетентно отслеживать процессы поддержания обоюдной безопасности.

Суммируя, Горбачев заявил: «Хочу еще раз со всей силой подчеркнуть: мы настроены на мирные отношения с США. И именно исходя из этой предпосылки, предлагаем трансформировать нынешнее военное противостояние. Это – самое главное. Ведь, как принято говорить, один раз в пять лет ружье само стреляет. Чем меньше оружия, тем меньше возможность случайной катастрофы. При этом безопасность США, американских союзников ни на миллиметр не должна быть меньше нашей собственной безопасности».

В общем, можно так подытожить военную тему: на Мальте был сделан прорыв к фронтальному сокращению ядерного и химического оружия. Когда в январе 1986 года Горбачев выступил со своим Заявлением о ликвидации ядерного оружия к 2000 году, одни не поверили, другие посмеивались: молодой Генсек оригинальничает! третьи сочли это очередным пропагандистским трюком Кремля… И вот минул этот год. Ядерное оружие продолжает существовать. Но «процесс пошел», этот монстр, который мог сорваться с цепи, даже если никто преднамеренно его с цепи не спустил бы, все быстрее и необратимее уменьшается в размерах. Угроза мировой ядерной войны снята. Одновременно были созданы предпосылки для исключения навсегда «большой войны» в Европе с применением обычного оружия. Велика во всем этом заслуга Горбачева. Его «новое мышление» доказало в этом решающем для человечества пункте – в вопросе о войне и мире – свою востребованность и убедительный реализм.

Состоялся «концептуальный разговор» по европейским делам.

«Мы были потрясены стремительностью разворачивающихся перемен в Восточной Европе», – начал Буш. – И не хотим оказаться в позиции, которая выглядела бы провокационной».

Но попросил Горбачева высказаться по поводу «возможности движения за пределы статус-кво» (т. е. о незыблемости границ в Европе, санкционированных Хельсинкским актом 1975 года).

Горбачев отвечал пространно. Подтвердил необходимость и целесообразность «вовлеченности» США в европейский процесс. «По-другому смотреть на роль США в Старом свете – нереально, ошибочно, наконец, неконструктивно. Это Вы должны знать, это наша фундаментальная позиция».

Подчеркнул значение и позитивный характер европейской интеграции, в том числе, в масштабах всего континента. Напомнил о своей идее «общеевропейского дома» и посоветовал Шеварднадзе и Бейкеру поглубже разобраться в его проблематике и перспективах.

С учетом огромности и бурного характера перемен как в Восточной, так и в Западной части Европы высказался за созыв в ближайшее время «Хельсинки-2».

Поскольку НАТО и ОВД – институты «холодной войны», Горбачев предложил вместе подумать об их реконструкции, освобождении от конфронтационной природы, о превращении их в преимущественно политические организации.

И вот тут он вернулся к вопросу о том, на базе каких ценностей преодолевать раскол Европы. Упрекнул собеседников в том, что они склонны навязывать этому процессу «западные ценности». Если, мол, так пойдет, это может стать серьезным препятствием для советско-американского сотрудничества в европейских делах, тем более, что процессы здесь могут пойти «далеко небезболезненно, приобретать непредсказуемую остроту» – ведь они «затрагивают, – подчеркнул он, – фундаментальные вещи, втягивают миллионы людей, целые народы с разной историей, культурой, религией, национальными особенностями».

Буш согласился с такой оценкой, но попросил разъяснить, почему Горбачев «озабочен западными ценностями» и чем они отличаются от «общечеловеческих», к которым Горбачев вроде привержен.

Развернулась бурная (и я бы сказал сумбурная) дискуссия. Горбачев настаивал на «свободе выбора» – американцы соглашались. Он за плюрализм, за свободу мысли и слова – это и наша точка зрения, отвечали американцы. Осуждал «вмешательство в чужие дела» – американцы тоже за это «в принципе». Яковлев поставил под сомнение правомерность термина «западные»: тогда, мол, надо признать «восточные», «южные» и т. п. ценности.

Шеварднадзе, что называется, перешел «на личности», обвинив собеседников в том, что в их среде ходит точка зрения, будто перемены в СССР – результат западной политики с позиции силы.

Буш решил охладить пыл: «Давайте избегать неосторожных слов и больше говорить о содержании ценностей». Горбачев подхватил брошенный мяч: «Мы начинаем органически интегрироваться, освобождаясь от всего, что нас разделяло. А как это будет называться в конечном счете?… Давайте не будем вести дискуссию на церковном уровне!».

Бейкер забил последний гвоздь: «Может быть в порядке компромисса лучше говорить, что позитивный процесс идет на основе демократических ценностей?».

Все согласились, ко всеобщему удовлетворению. На том и закончилась, кажется, последняя на высшем уровне идеологическая «схватка» с «американским империализмом».

Оставались еще региональные проблемы (помимо Центрально-американских, которые США не считала «региональными» в том смысле, что ими могут заниматься и другие державы!).

Сначала – Ближний Восток. Буш сообщил, что его администрация отошла от безоговорочного одобрения израильской политики. «Уверен, – добавил он, – что Вы обратили внимание на то, что наша политика на Ближнем Востоке развернулась в сторону взаимодействия с Советским Союзом». Высказался за скорейшее восстановление дипломатических отношений СССР с Израилем. Горбачев сказал, что тут уже нет проблемы. Главные – посадить Израиль за один стол с арабами. И надо спешить. Одобрил начавшиеся консультации по этому вопросу между Шеварднадзе и Бейкером.

Порешили ускорить поиск пути «к стимулированию мирного урегулирования» на Ближнем Востоке.

Словом, на Мальте была выработана процедура, которая в конце концов привела к Международной конференции по Ближнему Востоку (октябрь 1991 года). Президенты США и СССР были там сопредседателями. Там начался реальный (хотя и очень сложный, не без срывов) мирный процесс ближневосточного урегулирования.

Последней была проблема Афганистана. Советских войск уже не было в этой стране, но пылала еще более жестокая гражданская межплеменная война. Судьба Наджибуллы, возможности формирования коалиционного правительства и проведения международной конференции под эгидой ООН, содержание переходного периода, поставки оружия. – все это обсуждалось в режиме перепалки, обвинений за прошлое, признаний, что прогнозы и тех и других неоднократно проваливались и т. п. Шеварднадзе даже позволил себе «пошуметь» на Бейкера, пользуясь тем, что после их встречи в Вайоминге летом 89 года между ними уже сложились дружеские отношения.

Ни к чему в общем-то не пришли. И это понятно: ситуация в Афганистане вышла из какого бы то ни было международного контроля. И остается таковой до сих пор.

Как видит читатель, на этой беспрецедентной по форме встрече лидеров двух сверхдержав основательно «прошлись» по всей «повестке дня» (любимый американский термин) их соприкосновения между собой и на международной арене. И по всем вопросам, кроме не зависящих от них, можно констатировать взаимопонимание и готовность действовать конструктивно, а где нужно – совместно.

Мальта открыла принципиально новый этап в отношениях между нашей страной и Америкой.

Был создан прецедент «политического на высшем уровне импульса» к развитию нормальных экономических отношений и даже сотрудничества в этой сфере.

Доверие – важнейший новый фактор мировой политики, проклюнувшийся еще при Рейгане, – заработал благодаря Мальте в полную силу. Возникновение его обязано не только личным качествам лидеров, их политической воле. Оно коренилось в появлении новых социально-политических и международных реальностей, которым противопоказана была конфронтация главных субъектов мировой политики и которые нуждались в сотрудничестве, взаимодействии между ними, в доверии как политическом феномене международного характера. Если бы не Мальта, крупнейшие международные события того периода – объединение Германии и конфликт в Персидском заливе – могли бы спровоцировать конфронтацию почище Карибской 1961 года.

Отказ от идеологического подхода к внешней политике, провозглашенный в ООНовской речи Горбачева за год до этого, получил на Мальте практическое воплощение – в решающем звене мирового развития.

Мальта явилась провозвестником новых отношений между Западом и Востоком, обозначила перспективу движения к новой Европе, что подтвердилось спустя год принятием в Париже на Общеевропейском совещании Хартии для Европы от Ванкувера до Владивостока. Мальта продемонстрировала наличие потенциала продвижения к новому, мирному порядку во всем мире. «Мир покидает одну эпоху, эпоху холодной войны, и вступает в новую» (слова Горбачева). Встреча произошла в исторически «нужный» момент, когда процессы во многих государствах и в больших регионах мира созрели (и даже перезрели) для крупных перемен и ситуация могла взорваться. Можно себе представить, что могло случиться, если бы эти взрывы произошли в обстановки конфронтации сверхдержав!

Вместе с тем, Мальта показала и пределы их влияния на ход стихийных событий, контроля над ними. И это тоже поучительно.

Встреча на Мальте – повторю, с чего начал, – это и символ, это и по сути конец холодной войны.

В качестве иллюстрации – примечательный факт. Его приводит Raymond L. Gartholf в своей книге "The Great Transition", Washington DC. 1994 (p. 408).

24 декабря госсекретарь Бейкер довел до сведения Москвы, что США не будут против, если СССР и его союзники по Варшавскому пакту вмешаются в Румынии, чтобы предотвратить кровавое развитие событий в связи с кризисом режима Чаушеску. Из Москвы, разумеется, ответили отказом.

Но примечателен сам факт такого предложения. Значит США уже не считали вмешательство СССР за пределами своей страны актом «холодной войны», значит они рассматривали такие действия как позитивный момент в меняющемся мире.

Какое еще доказательство требовалось, чтобы убедиться в том, что холодная война ушла в историю (хотя отголоски ее встречаются еще до сих пор)!

Поскольку статья эта написана в жанре мемуара, позволю себе завершить ее эпизодом, который, мне кажется, имеет не только личный оттенок.

Я попросил у Горбачева разрешения задержаться на 2–3 дня в Италии. Пригласила давняя подруга по журналу «Проблемы мира и социализма», где я работал в начале 60-х годов. Делегации, распрощавшись, отбывали в тот же вечер 3 декабря. А самолет из Валетты на Рим уходил только утром. За мной в порт должен был приехать наш посол на Мальте, чтобы забрать к себе до утра. Я спустился на пристань.

Оглянувшись на шум, заметил, что в 50 метрах от меня высаживаются с корабля на берег американцы. Эскорт машин уже выстроился. Через минуту-другую «кавалькада» лихо рванула вперед. И вдруг – страшный скрежет шин по асфальту. Президентский лимузин застыл прямо против меня, метрах в 10. Из машины вышел Джордж Буш и направился ко мне. Я сначала ничего не понял, очнулся лишь, когда он протянул мне руку. Несколько секунд рукопожатия, какие-то слова. Президент повернулся и пошел к машине. Еще раз уже через окно сделал мне прощальный знак.

Пусть читатель сам оценит, что бы это значило. Что я такое для Буша, чтоб так «дополнительно» попрощаться?! Я до сих пор до конца не пойму. В одном только уверен – это был не рекламный жест. Сделано искренне.

1990 год

1 января 1990 г.

Продолжая прошлогоднюю тему: М. С. мне, а потом Шахназарову, потом Яковлеву приметно месяца полтора назад после очередной встречи с иностранцем, сказал: «Я свое дело сделал!»

Поистине так. Но не думаю, что он захочет уйти. Скорее ему придется стать «президентом» и тогда появится еще одна «пауза» – «будут посмотреть», как он распорядится и справится, не обремененный Лигачевым, ПБ и ЦК.

Вернувшись с дачи (под впечатлением оказавшейся у изголовья «Барышни-крестьянки») перечитал «Историю пугачевского бунта». Как все просто было тогда: слова означали то, что они означают, моральные нормы не подлежали сомнению, Отечество всегда было право и т. д. Оттого и язык, который Пушкин привел в соответствие с тогдашней нормой жизни, был прост и ясен.

2 января 1990 г.

Я потом вспомнил, взглянув на последнюю запись в дневнике, что ни слова нет о визите М. С. в Италию, к Папе, на Мальту.

Нет совсем времени писать и нет – это главное – умения телеграфно, обобщенно (как, например, в дневнике Блока!) отражать суть своего отношения к происходящему (что, впрочем, многое оставляет совсем непонятным).

Итак: Италия – 24–30 ноября, потом Мальта – теплоход «Максим Горький» с 30 до 2 декабря.

Я привык уже к таким визитам, они меня лично мало волнуют, я стараюсь избегать присутствия на званных мероприятиях (обеды, приемы): и тут тоже был только на одном – в Капиталийском – у премьера. Да, там еще рядом и напротив оказались разговорчивые дамы (с французским) и я позволил себе на своем французском с ними бурно болтать под вино. A propos!

Жил я с М. С. – в «Абамелихе», тут же две секретарши. Некомфортно. И как всегда много работы и суеты, не до вдумывания в суть и всяких размышлений.

Опять и опять, а порой умноженная на итальянский темперамент, фантастически искренняя симпатия людей к нему, не просто популярность…

Не казались значительными и переговоры, и подписанные документы: все это уже было с другими странами и все это мало пока идет в дело (и для нас, и для них). Суть – изменение атмосферы и общей политической ситуации.

Острее всего я почувствовал это в Милане. Это была какая-то массовая истерия. Машины еле-ели перемещались по улицам сквозь толпу. А когда М. С. вышел на площади Ля-Скала и пошел по галереек муниципалитету, происходило невероятное. – сплошная плотная масса, которая едва расступилась, чтобы дать ему сделать несколько шагов. Везде, в окнах, на перекладинах, на любых выступах люди друг на друге. Оглушающий вопль: «Горби! Горби!» Полицию смяли. Охрана – в инфаркте. Только самокультура людей позволила предотвратить давку и «ходынку».

Когда М. С. потом, после речей в Муниципалитете (он свою речь скомкал, потом признался, что он был просто в шоке и не мог подобрать слов), он вышел к машине, прорвались к нему женщины, по одежде явно из высшего света, истэблишмент – со слезами, просто в истерике бросались на стекла машины, их оттаскивали, они вырывались и т. д.

Что это? Мы не знали и не могли понять в прошлом, какой ужас мы наводили на Европу своей военной мощью, своим 1968 годом, своим Афганистаном, каким потрясением для европейцев была установка СС-20. Мы знать этого не хотели: мы демонстрировалимощь социализма. И вот Горби убрал этот ужас. И страна предстала нормальной, даже несчастной.

Вот что это! И вот почему Горбачев теперь не только «человек года», но и «человек 10-летия».

Еще и еще раз: мы своими революциями больше приносим другим, чем себе.

На Мальту из Милана мы прилетели ночью, но и там у Дворца правительства народ устроил «свалку» в честь Горби.

О Мальте – Горбачев-Буш. Много написано об этом «событии века», обо всем, что с этим было связано. Арбатов, который ненавидит расходы на ВМС в своем еврейско-саркастическом стиле выразился так: я же говорил, что ВМС ни на что серьезно не пригоден, плюс правота «соцреализма» (Это что мы «Максима Горького» предусмотрели и первоначально предполагалось, что встречи поочередно будут происходить то на американском фрегате, то на нашем крейсере, но помешала буря. И переговоры пришлось вести на нашем теплоходе).

Но к делу. При всей окружающей сенсационности события, я ни секунду не испытал придыхания. Мне (может от усталости, от постоянной заботы что-нибудь не упустить, не забыть) казалось происходящее обычным нормальным делом. И М. С. вел себя так, будто он и Буш давно приятели – откровенен и прост, и открыто доброжелателен.

М. С. знает, что не переговоры о том, сколько сократить ракет сегодня или завтра – не это решающее. Решающее – что СССР и США больше не враги. Это главное. Хрущев тоже хотел этого, но идеология его подвела. Он хотел выиграть «войну» без войны в пользу социализма и похоронить империализм, не пролив и капли крови.

М. С. не верит никаким идеологиям. Его частые заявления: что нам стреляться что-ль из-за того, что мы верим в разных богов, – это не просто смешливая метафора, это – его убеждение.

Он знает, что никто против нас войны не начнет. И никакой реальной военной угрозы нет. Но армия нужна скорее для престижа великой державы, а внутри, потому что – куда ее сразу деть, когда она превращена в органическое бремя общества, когда одних маршалов и генералов в одной Москве больше, чем в остальном мире! Это проблема политическая и социальная. Хорошо, что Арбатов и «Огонек» тявкают и рвут полы шинели на Язове и Ахромееве, им хорошо! А каково Горбачеву с этой оравой и армадой!

Словом, Горбачев подыгрывал символике, которую так любят на Западе, чтоб покончить с «советской угрозой». Теперь уже действительно, вряд ли кто в нее верит, кроме самых темных. Ибо ее реально нет, пока есть Горбачев и перестройка.

Они оба (М. С. и Буш), действительно, «хорошо» выглядели рядом – и обнадежили все человечество.

С Мальты я не улетел со всеми в Москву, а, как договорились заранее с М. С., вернулся по приглашению Рубби-Оккетто в Рим, переночевав в нашем посольстве. И 5 дней провел в Италии – по улицам, музеям, в гостях у Рубби, у Боффы. Об этом потом.

И еще о Папе. Тоже «для них» великое событие, а для нас оно прошло едва замеченным, даже на Львовских событиях не отразилось. Однако, последствия от такой встречи требуют больше времени, чтобы из оценить. Их будет измерять история. Я не был на самой встрече с Папой один на один (в отличие от встречи с Бушем), но читал потом запись. Они разговаривали, как два добрых христианина, но современные и политизированные.

На сегодня было назначено Политбюро. Еще 31 – го меня предупреждали в необычной форме: «Товарищ Горбачев Вас приглашает». (обычно на такое-то число, такой-то час назначено.) От Яковлева и Гусенкова дошла тревога: будет окончательный «разговор» – кто за что и с кем.

Час назад позвонил Шахназаров. Он там был. Ничего не случилось. М. С. спокойно оценил итоги года (в духе своего новогоднего приветствия), чуть поговорили, сказал об экономической программе (Рыжкова), утвержденной Съездом. Сказал, что надо браться с первого дня. Заявил, что 90-ый – решающий. Если не изменим снабжение к лучшему, «нам надо уходить». Назначил на 4-ое января президиум Верховного Совета, а на 15 февраля сам Верховный Совет, но вынес на него лишь. закон о налогах! (С собственностью и землей опять тянет).

Потом обсудили тему Съезда. Медведев подготовил Платформу к дискуссии в КПСС – 85 страниц! М. С. предложил сократить до 50, некоторые до 40, Шах выкрикнул: «20!», но меня, – добавил он, – не «услышали». (Значит, мой проект – совсем по боку!)

Предложил Медведев разработать в Платформе тему «трудовой частной собственности»! (Горбачевский приемчик прикрывать старыми словами новую суть – приемчик иногда нужный, а все чаще – тормозной).

Обсудили, как быть с Восточной Европой. М. С. предложил проанализировать и прогнозировать, особо обращая внимание на то, что коммунистов оттеснили от власти, а кое-где уже обрекли на исчезновение. Как, мол, быть с отношениями с компартиями Восточной Европы.

Посетовал опять, что «где опаздываем, взрыв неизбежен», даже в таких благополучных материально странах, как ГДР и Чехословакия.

Обсудили, когда ему ехать в Литву. Один (кто – Шах не назвал) предложил вообще тянуть. Ибо это – последний шанс. И если дела пойдут туда же, то – удар и по престижу М. С., и по авторитету перестройки. Лукьянов добавил (и был прав): «Новая КПЛ будет яростно отстаивать свои решения. Ибо – это единственная возможность что-то получить на выборах. Если она уступит, ее сметут! Словом, без идеи Шаха, без предложения о заключении договора «Литвы с СССР», лучше не ехать – это провал.

Вот и все. И Яковлев, кажется, отмолчался.

Поговорили еще об Азербайджане, где власть фактически у Народного фронта и где все опаснее ситуация на границе с Ираном – готовится прорыв женщины и детей под знаменами Великого Азербайджана!

Ни к чему не пришли.

Словом, М. С. опять в своей роли объединителя, успокоителя и совещателя. Опасно!

3 января 1990 г.

Я все больше прихожу к тому же (с моим-то опытом, в котором вся жизнь и политика упирается в Горбачева): пока он не сбросит с себя «коммуниста, верного социалистическим ценностям», перестройку ему больше не двинуть, ибо общество далеко ушло от этой концепции, а «партия» цепляется за нее, чтобы тянуть все назад – к социализму без Сталина и репрессий, к «тому самому», что был «в основном построен».

Гусенков сообщил, что М. С. с командой выехали в Ново-Огарево готовить Пленум (по предсъездовской Платформе), который назначен на 29–30 января.

1990-ый, видимо, будет последним в моей политической жизни. Что там – «видимо». Наверняка: и точку поставит Съезд партии в октябре. (А я сколько уже уговариваю М. С. собрать Съезд возможно раньше – чрезвычайный, для замены ЦК!).

Вероятно, – это моя физическая жизнь. Не помню, предсказывал ли я ее конец в 89 году? Но сейчас это более правдоподобно.

4 января 1990 г.

С утра читал маркиза де Сада. Любопытное чтение, хотя не первый раз обращаюсь к этим двум томам, купленным лет 10 назад в Риме. Во всяком случае просветительский эффект на лицо и кроме того, историческая эпоха! А страсти те же.

В «Дружбе народов» за № 12 – «Иванкиада» Войновича. Отстаю от событий… Зато есть время поразмышлять.

Прогноз мой – спасение в рутинизации перестройки, национализации народа, при условии, если хоть чуть-чуть будет улучшаться с едой в России. Но Союз начнет «сокращаться». Прибалтика станет «договорной» частью Союза. А Россию будут изнутри расшивать татары, башкиры, якуты, коми и т. д.

6 января 1990 г.

Оказывается, я напрасно списал свой проект Платформы. На работе в основном восполнял пропущенную за период болезни информацию. М. С. работает в ЦК, но позвонил лишь к вечеру. Говорит: «А я зачитал твой «меморандум» товарищам в Волынском (там все команды сейчас собраны для подготовки материалов к Пленуму и к Литве) Всем понравилось. Пусть поработают, а потом соберемся в узком кругу и доведем все перед Пленумом».