Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 104 (всего у книги 128 страниц)

1989 год. Итог

Обращаю внимание читателя на последнюю запись этого года – 31 декабря. Там фактически подведены его итоги, как они представлялись в то время.

А теперь – как они выглядят в глазах автора записок с более чем десятилетней дистанции.

В этом году советское государство как таковое начало рушиться. Центр власти – Политбюро – утратило авторитет и возможность добиваться выполнения своих решений. Оно стало местом дискуссий о неумолимо ухудшавшемся положении в стране. Фактически раскололось на горбачевцев и лигачевцев. Но и в каждом из этих направлений тоже не было согласия. Все более опасным для перестройки становилось упорное нежелание расколоть партию, сбросить бремя ее реакционной части.

Партия на местах стремительно теряла властные функции. Советы оказались неспособными их взять на себя. Остается удивляться, как государство смогло просуществовать еще два года. В основном, видимо, за счет наработанной десятилетиями инерции горизонтальных экономических и административных взаимосвязей на значительной части страны. Советская власть вместе с КПСС теряла легитимность.

Общественная жизнь вышла из под контроля Центра. Шквальная критика (фактически разоблачение, дискредитация) советской системы и всей советской истории не встретила серьезного идеологического и политического сопротивления.

Попытки Горбачева остановить этот разрушительный процесс уговорами и увещеванием интеллигенции не нашли понимания. А требования своих коллег по Политбюро – «власть употребить» он отверг: это поставило бы под вопрос всю его политику и «философию» перестройки, означало бы конец гласности и курса на демократизацию. В результате обвала идеологии «вынут» был один из двух главных стержней, на которых держалась стабильность советского общества. Другой – страх, репрессии – был отменен Горбачевым еще раньше.

Возникло огромное количество всяких политических клубов, блоков, союзов, обществ, ассоциаций, «трибун», «Народных фронтов», «платформ», «движений» и т. д. Они не составляли единой оппозиции, но в целом представляли собой широкую антигорбачевскую и антикоммунистическую оппозицию, ориентированную на взятие власти. Оппозиция бурно росла вместе с резким ухудшением экономической ситуации («пустые полки магазинов»). Лидером ее выступала Межрегиональная группа народных депутатов (Ю. Афанасьев, Борис Ельцин, Гавриил Попов, Анатолий Собчак и др.) с программой, получившей наименование «Пять Д»: демонополизация, децентрализация, департизация, деидеологизация, демократизация.

Внутри самой партии возникло оппозиционное течение «Демократическая платформа КПСС», распространившее влияние на 40 % членского состава партии.

Крушение плановой экономики приобрело необратимый характер, открыв простор «теневикам» и новым «хозяйственным субъектам», действовавшим по сути в частнособственническом режиме. В этой среде (в принципе воровской) концентрируются большие материальные ресурсы. Люди и группировки этой среды тоже претендуют на политическую роль, пока в основном «из-за кулис».

Взорвалась «национальная бомба». На Кавказе началась настоящая война из-за Карабаха между Азербайджаном и Арменией. Прибалтийские республики de facto вышли из подчинения Москвы.

Возник самый опасный для целостности «империи» российский фактор. И вместе с ним – «фактор Ельцина», который получил (помимо влиятельных политических сил) мощную поддержку в быстро сложившемся рабочем и забастовочном движении.

Парадоксом года явилось то, что по контрасту с развалом государства именно он принес всемирно-исторические плоды внешней политики Горбачева: выведены войска из Афганистана, выключен навсегда экспансионистский компонент из международной деятельности СССР, пала Берлинская стена и началось воссоединение Германии, состоялась встреча на Мальте[62]62
  К «тому» о 89-ом годе прилагается густо документированная статья автора этих записок о встрече Горбачева и Буша на Мальте. Опубликована в московском журнале «Новая и новейшая история», N 3 за 2001 год.


[Закрыть], означавшая прекращение «холодной войны», начался исход из «социалистического содружества» стран Восточной Европы и ликвидация там «коммунистических» режимов – в результате отказа Горбачева от насильственных методов его сохранения.

Записи 89-го года насыщены личными впечатлениями и переживаниями. В них много о Горбачеве как человеке и государственном деятеле, критических наблюдений за его поведением в разных ситуациях, которое бывало и противоречивым, и не всегда достойным его уровня.

Однако автор записей не склонен обвинять Горбачева в каких-то грубых ошибках. И вообще – не в ошибках дело. Советский строй давно, задолго до Горбачева, исчерпал свою историческую миссию в России, и был обречен на исчезновение. Перестройка объективно не могла уже его спасти, да и, как выяснилось, не имела такой цели. И никто уже не смог бы остановить поток событий, который подгоняла по-русски понимаемая «свобода», дарованная Горбачевым. И не случайно среди кадров, унаследованных от сталинистской эпохи, не нашлось людей, ответственных, компетентных и достаточно многочисленных, способных упорядочить движение к новому качеству общества.

ГОРБАЧЕВ-БУШ: ВСТРЕЧА НА МАЛЬТЕ (2–3 декабря 1989 года)

Встреча лидеров двух сверхдержав на Мальте оказалась как-то в тени в бурном потоке международных событий эпохи перестройки. Может быть потому, что не было подписано никаких совместных документов и даже не выпущено коммюнике о встрече. И сведения о том, что там происходило, можно было получить только от узкого круга присутствовавших там, а они не склонны были особенно распространяться, поскольку встреча носила в общем-то закрытый характер[63]63
  Сам М. С. Горбачев посвятил встрече на Мальте небольшой раздельчик в своих мемуарах «Жизнь и реформа», т. 2, стр. 142–149.


[Закрыть].

Впоследствии на Западе появились статьи, посвященные «Мальте»[64]64
  Впредь для удобства я буду употреблять термин «Мальта» вместо «встреча на Мальте».


[Закрыть]. В исследованиях о периоде перестройки – разделы. В них более или менее адекватно отражены итоги этой встречи.

У нас же мне не попадалось попыток серьезно оценить ее значение[65]65
  Особенно полно проанализирована «Мальта». Raymond L. Gorthoff. «The Mediterranean Summit». Vol. 1. (Spring 1990), pp. 14–24.


[Закрыть].

Встреча на Мальте обозначила конец холодной войны[66]66
  Это мое утверждение нуждается в комментарии. Что понимать под термином «холодная война»? Некоторые отождествляют ее с конфронтацией двух социальных систем, начинают с 1917 года и кончают 1991 годом – распадом СССР. Другие относят ее к периоду сразу после Второй мировой войны, то есть до речи Черчилля в Фултоне, концом ее читают «поражение коммунизма». И в том, и в другом варианте (как и в их вариациях) есть свои резоны. Однако, думаю, для историка, для исследователя важны четкие хронологические рамки, определенность дат, которые позволяют иметь дело с понятиями, ограничивающими предмет изучения, выводов и оценок. И здесь вступают в свои права «исторические символы». Такими символическими точками истории «холодной войны» являются – и для этого имеется масса веских аргументов – «Фултон» и «Мальта», 1946–1989 годы.


[Закрыть].

Каковы предпосылки «Мальты»? Они и психологические, и ситуационные (т. е. случайные), и, конечно, политические. Не буду их расставлять по ранжиру.

Прошел почти год с инаугурации Буша. Его предшественник и «наставник» Рейган во время своего второго президентства встречался с Горбачевым 4 раза. Буш, вступив в должность, сделал длительную «паузу» – для «анализа и выработки позиции». Это вызвало недовольство не только в Москве. Американская пресса начала жестко критиковать новую администрацию, подозревая в намерении прервать тенденцию к улучшению отношений с СССР. Сам Рейган, положивши начало этой тенденции, публично выразил недовольство «паузой».

В мае в Москву приехал госсекретарь США Джеймс Бейкер: пауза закончилась. Президент и он, Бейкер, при поддержке посла в СССР Джека Мэтлока и ряда своих сторонников, но при сопротивлении довольно авторитетных лиц в Белом Доме и в Конгрессе, пришли к выводу, что они в своей политике в отношении Советского Союза могут попробовать выйти «за пределы сдерживания» («containment»).

Бейкер в своих мемуарах подробно описывает этот свой визит. Он увидел, что в Советском Союзе происходит действительно нечто серьезное и понял из длительных и очень откровенных бесед с Горбачевым, Шеварднадзе и другими, что «перестройка» – это не очередной «трюк Кремля», чтобы усыпить бдительность Запада, и что игнорировать стремление советского руководства к глубоким переменам внутри страны и в мире было бы ошибкой. Сделал заявление, удивительное в устах по сути второго лица в администрации «главной – по нашим понятиям – империалистической державы». «Провал перестройки – не в наших интересах. В самом деле – мы хотели бы видеть успех перестройки» (См. Baker J. A. III. The Politics of Diplomacy. N.-Y. 1995, p. 73).

Тем не менее, проблема возобновления процесса перемен в международном развитии, начатого при Рейгане, оставалась: с тех пор как в него «вторгся» Горбачев, он уже не мыслился без личного общения «главных фигур».

Другое обстоятельство, предопределившее Мальту, связано с тем, что надвигались «бархатные революции» в Восточной Европе, в странах-союзниках СССР.

Несмотря на то, что «имидж Горбачева» резко контрастировал с представлениями Запада о «советских вождях», несмотря на то, что его книга «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» разошлась миллионными тиражами в десятках стран на разных языках, американская элита не могла позволить себе забыть о 1968 годе в Праге. Получить уверенность, что подобного не произойдет, можно было только «на высшем уровне».

Однако по американскому графику официальная встреча планировалась на лето 1990 года. Этим Шеварднадзе с Бейкером начали заниматься еще летом 89 года. Но Буш решил поторопить события. Побывав с визитом в Варшаве и соприкоснувшись напрямую с ситуацией в Восточной Европе, он пришел к выводу, что дело со встречей не терпит отлагательств.

В июле в США «в гостях» у своего американского «аналога» генерала Скоукрофта (советник президента по национальной безопасности) побывал маршал Ахромеев. Кстати, произвел там сильное впечатление своей компетентностью, интеллигентностью и разумным подходом к проблемам контроля за вооружениями.

Буш попросил его, по возвращении домой, передать Горбачеву личное письмо, в котором и предложил встретиться накоротке, не дожидаясь официального визита Горбачева в Вашингтон (была его очередь)[67]67
  Это, между прочим, вызвало бурную негодующую реакцию Шеварднадзе, когда он узнал о письме уже в Москве: как это так? – он, министр, ведет на эту тему сложные переговоры с госсекретарем, а тут – пожалуйста тебе! – через его голову, напрямую, по самому верху, по проблеме «исключительной компетенции» МИДа!


[Закрыть].

Горбачев в начале августа ответил согласием – и тоже личным письмом, которое отвез президенту А. А. Бессмертных, бывший тогда заместителем министра иностранных дел. В разговоре с ним Буш предложил провести встречу либо в Кэмп-Дэвиде (официальная резиденция президента США), либо в его личном загородном доме в Kennebunkport'e, либо на одном из островов вблизи Испании.

Горбачев не согласился. И тогда была придумана формула, которая устраивала обоих: к берегам Мальты подходят два военных корабля, советский и американский. Беседы проходят поочередно то на одном, то на другом. Никаких официальных церемоний, всего на два дня, минимум участников, с правительством Мальты никаких проблем – оно будет радо оказать гостеприимство, которое может «войти в «историю»[68]68
  Придумано было с многообразным смыслом: на море – обе великие морские державы (пусть и не равновеликие!), напоминание о великой истории (Рузвельт и Черчилль во время войны предпочитали встречаться на кораблях), корабли военные, символизирующие вооруженную мощь участников, о которой придется на встрече говорить; в нейтральном государстве – Мальта в блоки не входит; поочередно то на одной, то на другой «национальной территории», никто не ущемлен; без церемоний и подписания документов – значит, чтобы откровенно без дипломатических ужимок и экивоков поговорить лицом к лицу, посмотреть друг другу в глаза.


[Закрыть].

Горбачева эта формула и такая «символика» устраивали, хотя они и с американским акцентом. Он вообще не любил парадности и официальщины. А к скорейшей встрече с наследником Рейгана он стремился не меньше, чем Буш. Причем рассчитывал быстро найти с ним общий язык. Оба высоко ценили (и при случае напоминали друг другу шутя) свой очень интриговавший прессу «разговор в автомобиле» в 87 году в Вашингтоне. Тогда, прощаясь, Буш, еще вице-президент, сказал примерно так: можете ко мне обращаться в любой момент по любому вопросу американо-советских отношений. Я постараюсь сделать все, что смогу!

Даты были согласованы с учетом того, что у Горбачева на конец ноября был намечен официальный визит в Италию и в Ватикан. (Кстати, визит прошел в атмосфере невероятной массовой эйфории, где бы Горбачев ни появлялся).

1 декабря вечером мы прилетели из Милана в Валетту.

Встречало едва ли не все население главного острова. Президент и премьер во дворце Республики устроили торжественный прием… Но погода явно обещала испортиться. К счастью, Горбачев загодя на этот счет обеспокоился: еще в Москве распорядился подогнать к берегам Мальты не только крейсер «Славу», но и огромный пассажирский теплоход «Максим Горький», курсировавший в Средиземном море. Он должен был выполнять роль гостиницы для делегации и сопровождающих – по удачному прецеденту с подобным кораблем «Георг Отс» в Рейкьявике. Попрощавшись с мальтийскими хозяевами, мы сразу же направились туда, на весьма комфортабельный «борт».

Проснулись мы под рев и грохот мощного шторма. В иллюминатор было видно, как стоявший неподалеку наш ракетоносец «Слава» и – чуть поодаль – американский крейсер «Белкнап» кидало из стороны в сторону как утлые суденышки[69]69
  Капитан «Белкнапа» позже говорил, что за всю свою службу он не видел, чтобы во время шторма волны в бухте! достигали такой высоты – 20 футов (около 7 метров).


[Закрыть]. О переговорах там не могло быть и речи. Горбачев позвонил Бушу и предложил проводить всю встречу на теплоходе, который стоял прочно пришвартованный к пирсу. Его тоже качало, но не настолько, чтобы, идя между каютами, хвататься за стенки.

Джордж Буш, служивший во время мировой войны в морской авиации, не счет возможным подвергать «сухопутного» Горбачева опасности «прыгать» с крейсера на крейсер и обратно. Согласился. И сам оба дня ловко проделывал эту операцию. Мы не без восхищения наблюдали, как президент сверхдержавы ловко и быстро скользил по трапу в катер, как катер, то пропадая за гребнем волны, то возникая вновь, приближался к «Максиму Горькому», и Буш спортивно вбегал на палубу. Обратно – таким же образом!

Команду доставили отдельно и не так лихо, с большими предосторожностями. В команду входили: Джеймс Бейкер, Брент Скоукрофт, Джон Сунуну – руководитель аппарата Белого дома, Денис Росс, руководитель штаба планирования политики в госдепе, Боб Блэквилл, специальный помощник президента по делам Европы, Бойден Грейс, советник в аппарате Белого Дома.

Команда Горбачева: Эдуард Шеварднадзе – член Политбюро, мининдел, Александр Яковлев – член Политбюро, секретарь ЦК, Анатолий Черняев – помощник Генсека по международным вопросам, маршал Сергей Ахромеев – советник Генсека по военным делам, Александр Бессмертных, Анатолий Добрынин – бывший посол в США, советник Генсека.

Собрались обе «команды» в подготовленной капитаном «Максима Горького» комнате – размером не больше, как мне показалось, 20 квадратных метров. Знакомимся, шутим насчет шторма, необычности обстоятельств встречи и т. п. Джордж Буш вдруг извиняется и просит «отпустить» его и Горбачева на несколько минут поговорить один-на один. Горбачев делает мне знак. Удаляемся в соседнюю каюту, более просторную и светлую, с мягкими креслами. Буша сопровождает Скоукрофт.

Президент и Генсек уселись вполоборота друг к другу (так были привинчены кресла) перед маленьким металлическим круглым столиком. Переводчики – за каждым из них. Мы с генералом поодаль на табуретках.

С первых слов стало ясно, что конфиденциальность нужна была, чтобы высказать претензии по ситуации в Центральной Америке[70]70
  В это время еще продолжалась гражданская война в Никарагуа, куда шло оружие обеим сторонам конфликта.


[Закрыть]. Но Горбачев перехватил у него инициативу и сам заговорил о Кубе. Он недавно там был и, вернувшись в Москву, написал Бушу письмо. Но только теперь он сообщил ему, что Кастро намекнул на желательность содействия Горбачева в нормализации отношений с США. «Я готов помочь, – закончил Горбачев, – но решать вам».

– Хочу выложить, так сказать, на стол все карты по Центральной Америке и по Кубе, – резко отреагировал Буш. И продолжал (даю самое существенное):[71]71
  Все ссылки – по записям, сделанным переводчиком и автором статьи.


[Закрыть]

«Мы видим, что на фоне вашего движения вперед Кастро подобен якорю, который тормозит движение. Этот человек явно шагает не в ногу с теми процессами перемен, которые охватывают Советский Союз, Восточную Европу и наше полушарие. Демократические перемены чужды ему.

Общественное мнение в США поддерживает Вас, решительно поддерживает перестройку, а также Вашу роль в развитии плюралистических процессов в Восточной Европе, роль, которая не сводится к сдержанности, а служит стимулом перемен. Но в глазах людей продолжение поддержки Фиделя Кастро сильно вредит Вам. Буду откровенен: это просто непонятно. Ведь он противостоит Вашему курсу».

– Что ж, это плюрализм мнений, – бросил реплику Горбачев.

– Было бы очень хорошо, если бы мы смогли найти способ, который позволил бы и вам прекратить эту чрезвычайно дорогостоящую и ничего не дающую для вас перекачку помощи. Эти миллиарды долларов вы могли бы использовать с большой выгодой для себя, а заодно снять серьезный раздражитель в советско-американских отношениях.

Кастро застрял в каменном веке. Он даже не разрешает группе наблюдателей ООН посетить тюрьмы на Кубе. Многочисленные беженцы с Кубы создают у нас сильный эмоциональный настрой против него. Это тоже осложняет дело.

Горбачев спокойно выслушал эту филиппику и стал разъяснять президенту: он, мол, плохо представляет наши отношения с Кастро. Отношения с Кубой у нас сложились «на определенном этапе истории», кстати, «в условиях экономической блокады». Да, мы продаем Кубе товары по заниженным ценам. Но и импортом с Кубы мы удовлетворяем свои потребности в ряде очень важных для нас продуктах. Сейчас взяли курс на то, чтобы постепенно освободить экономические связи с нею от таких преференций.

А что касается политики, то нельзя забывать, что Куба – независимая страна со своим правительством, своими амбициями, своим пониманием вещей. Кастро отнюдь не является нашей марионеткой. И мы не собираемся учить Кубу. Пусть поступают как хотят.

Буш обещал посоветоваться со Скоукрофтом и другими, как поступить. «И, может, что-то сделаем, – пообещал он, – но при этом было бы полезно, чтобы кубинцы предприняли какие-то шаги в области прав человека по примеру Советского Союза».

Перешли к другим вопросам.

Никарагуа. Признали, что оружие поставляется не только с советской стороны. Согласились, что выход из гражданской войны – свободные выборы, любые результаты которых «США готовы признать».

Буш посетовал на критику в СССР его действий по захвату президента Панамы Норьеги, обвиненного в контрабанде наркотиков.

Горбачев поставил вопрос более широко и «в принципе», напомнив о вооруженном вмешательстве США не только в Панаме. «Разве для США, их президента не является барьером то, что речь идет о независимых странах? Почему США вершат суд, выносят приговор и сами его выполняют?».

Особенно задело Буша упоминание Горбачевым в этом контексте Филиппин. Он выразил «удивление»: там ведь была попытка свергнуть законно избранное правительство президента Акино. Она попросила помощи. Мы (США) оказали эту помощь: «Почему у Советского Союза это вызывает вопросы?»

– Знаете, насмешливо реагировал Горбачев, начинают поговаривать, что на смену «доктрине Брежнева» появляется «доктрина Буша». Ведь посмотрите: в Европе происходят перемены, смещаются правительства, которые тоже были избраны на законном основании. И возникает вопрос: а если в этой борьбе за власть кто-то попросит Советский Союз вмешаться, то как нам действовать? Так же – как действует президент Буш?

– Понятно.

Это «понятно!» американского президента прозвучало очень выразительно. Горбачев решил сгладить остроту. Важно, мол, чтобы бурные перемены, которые сейчас развернулись повсеместно, проходили мирно…

– Это благодаря вам, мистер Горбачев, они происходят мирно, – парировал Буш.

– И если мы не будем вмешиваться. Пусть народы сами, без вмешательства извне решают, как им быть. Ведь такие полковнички (которые захотят свергнуть правительство) и такие люди (которые будут просить защитить их) могут найтись в любой стране.

Буш все-таки попросил не критиковать его за акции, подобные филиппинским: ведь президент Акино за демократию, ей удалось скинуть диктатора Маркоса… Перешли к событиям в Восточной Европе.

Поднял вопрос Горбачев и сразу попал впросак, заявив, что «некоторые американские политики мыслят преодоление раскола Европы на «западных ценностях» и рассчитывают на «экспорт американских ценностей».

Любопытная дискуссия на эту тему произошла, когда встретились делегации. Об этом – позже. Буш пока не реагировал и выслушал внимательно мнение Горбачева по «германскому вопросу»[72]72
  Встреча происходила менее чем два месяца спустя после падения «Берлинской стены» и месяц после того, как канцлер Коль выступил в бундестаге со своими знаменитыми «10-тью пунктами», фактически предложив ускоренное превращение ГДР и ФРГ в «конфедерацию».


[Закрыть].

– Коль торопится, суетится, действует несерьезно, неответственно: эксплуатирует тему воссоединения в предвыборных (в бундестаг) целях», – начал Горбачев. Это что же будет – единая Германия? Будет ли она нейтральной, не принадлежащей к военно-политическим союзам, или членом НАТО? Думаю, мы должны дать понять, что и то, и другое было бы преждевременно сейчас обсуждать. Пусть идет процесс, не надо его искусственно подталкивать.

Не мы с вами ответственны за раздел Германии. Так распорядилась история. Пусть же история распорядится этим вопросом и в будущем. Мне кажется, у нас с вами есть на этот счет взаимопонимание.

Буш оправдывал Коля, ссылаясь на «естественные эмоции». Позицию свою не проявил, дважды напомнил (о чем, мол, Горбачев и сам знает), что его, Буша, союзники по НАТО, «на словах выступая в поддержку воссоединения, встревожены этой перспективой».

Последовал такой диалог:

ГОРБАЧЕВ. В отличие от ваших союзников и Вас я говорю открыто: есть два германских государства, так распорядилась история. И пусть история же распорядится, как будет протекать процесс и к чему он приведет в контексте новой Европы и нового мира.

В общем, это тот вопрос, где мы должны действовать максимально внимательно, с тем чтобы не был нанесен удар по переменам, которые сейчас начались.

БУШ. Согласен. Мы не пойдем на какие-либо опрометчивые действия, не будем пытаться ускорить решение вопроса о воссоединении. И в то же время им приходится думать о том времени, когда понятия ФРГ и ГДР уйдут в историю. Я в этом вопросе буду действовать осторожно. И пусть наши демократы обвиняют меня в робости. Я не собираюсь прыгать на стену[73]73
  Имеется в виду «Берлинская стена». Намек на то, что проделал президент Рейган, посетив Берлин.


[Закрыть], потому что слишком многое здесь поставлено на карту.

Я не буду поддаваться соблазну действий, которые выглядят красиво, но могут иметь опасные последствия.

ГОРБАЧЕВ. Правильно. Ведь время, в которое мы живем, не только многообещающее, но и очень ответственное.

Такая покладистость Буша объясняется не только тем, что он не хотел провоцировать Горбачева на какие-то ответные действия в случае американского вмешательства. По нашим данным (и Горбачев был с этим согласен), в тот момент американцы еще не определились, выгодно ли им или нет возникновение единой Германии, особенно учитывая упомянутую выше позицию союзников по НАТО (Англии, Франции, Италии.).

Лишь когда – по внутригерманским причинам – процесс объединения набрал полную скорость и необратимость, администрация сочла за благо энергично поддержать Коля, рассчитывая получить в лице объединенной Германии не только лояльного (так было и до того), но благодарного мощного союзника, оттянув на себя от СССР значительную долю этих немецких чувств. Одновременно, настаивая на включении единой Германии в НАТО, американцы хотели держать ее в тугих дружеских объятьях, исключив для нее соблазн обзавестись собственным ядерным оружием. Об этом и Бейкер, и Буш позже откровенно говорили Горбачеву, убеждая его согласиться на вхождение Германии в НАТО.

Афганистан и Прибалтику договорились обсудить потом: и так уже «несколько минут», на которые они покинули делегации, перевалили за полтора часа!

Вернулись в каюту, предназначенную для переговоров. Делегации лицом к лицу за узеньким длинным столом – так, что, если положить локти на стол, коснешься локтей визави. Главы посредине, тоже друг против друга.

Горбачев как «принимающая сторона» произнес приветственную речь. Подчеркнул значение подобных встреч в такой момент! на таком «бурном и ответственном этапе мирового развития». Похвалил Буша за инициативу.

Отвечая, Буш разделил инициативу пополам и сразу же обозначил переломный характер встречи. «Когда по пути из Парижа в Вашингтон летом этого года, – сказал он, – я редактировал в самолете проект моего письма к Вам по вопросу об этой встрече, я отдавал себе отчет, что меняю свою прежнюю позицию на 180°. Это изменение в нашем подходе нашло понимание у американского народа».

Тут же попросил начать обмен мнениями первым.

Не случайно. Бейкер в упомянутой книге вспоминает: готовясь дома к Мальте, они учитывали опыт Рейкьявика – Горбачев тогда, захватив инициативу, держал ее с начала до конца. Поэтому подготовили двадцать, как он пишет, «инициатив» (т. е. предложений), чтобы сразу их выложить перед Горбачевым как основу для дальнейших рассуждений.

Первым пунктом («инициативой») было – отношение к перестройке. Буш произнес слова, знаменательные для наследника «крестового похода» против СССР, лидера Соединенных Штатов и НАТО: «Мир станет лучше, если перестройка увенчается успехом. Еще некоторое время тому назад в США было много сомневающихся на этот счет. Но можно со всей определенностью говорить, что серьезные, думающие люди в США подобных взглядов не поддерживают.

На эти изменения в умонастроениях у нас воздействуют перемены в Восточной Европе, весь процесс перестройки. Конечно, среди аналитиков и экспертов есть различные точки зрения. Но Вы можете быть уверены в том, что имеете дело с администрацией США, а также с Конгрессом, которые хотят, чтобы ваши преобразования увенчались успехом».

Затем Буш пошел по конкретным пунктам.

Об официальном визите Генсека в Вашингтон: договорились на июнь 1990 года. О графике регулярных встреч министров иностранных дел.

Об экономических отношениях: администрация предпримет шаги, с тем чтобы была приостановлена «поправка Джексона-Вэника», закрывающая предоставление СССР режима наибольшего благоприятствования. Готова будет к заключению нового торгового договора, как только СССР примет закон «о въезде и выезде». Будет добиваться отмены поправок «Стивенсона и Бэрда», запрещавших предоставление кредитов Советскому Союзу. Отказывается от возражений против принятия СССР в ГАТТ (пока в качестве наблюдателя). Здесь же, в ходе этой встречи, будет передан советской делегации документ, содержащий

соображения относительно «ряда серьезных проектов в области финансов, статистики, функционирования рынка и т. д.».

Уже создана, отметил президент, советско-американская рабочая группа по проблемам инвестиций, и США будет приветствовать, если она быстро договорится «о гарантиях капиталовложений».

Свой «экономический пакет» Буш сопроводил примечательным комментарием.

«Эти меры отнюдь не направлены на то, чтобы продемонстрировать американское превосходство. Мы стремились составить наши предложения таким образом, чтобы не создавалось впечатления, будто Америка «спасает» Советский Союз. Мы говорим не о программе помощи, а о программе сотрудничества».

Читатель может обратить внимание, как «опустилась» тональность и стиль обращения с нашей страной за десяток лет.

Права человека. Буш поставил этот вопрос очень миролюбиво: предложил договориться, чтобы все вопросы разъединенных семей были решены к приезду Горбачева в Вашингтон. Бейкер вручил список «еще» из 20 фамилий.

Региональные проблемы. Буш говорил в том же духе, что и во время беседы один-на-один. Передал просьбу некоторых латиноамериканских президентов надавить через Горбачева на Кастро, чтобы он прекратил «экспорт революции» и поставки оружия. Предложил совместно, вдвоем, обратиться к сандинистам с призывом провести свободные выборы в Никарагуа. Повторил свою просьбу дать из Москвы сигнал Кастро, что «не будет все по-прежнему».

Вопросы разоружения. Начал Буш с химического оружия. Предложил к приезду Горбачева в Вашингтон подготовить (и там подписать) договор о сокращении имеющихся запасов на 20 %, а спустя 8 лет после заключения международной конвенции – до 2 %.

Горбачев согласился, подчеркнув особо, что США отказываются «в этом контексте» от производства бинарного оружия и поддерживают меры по нераспространению химического оружия.

Обычные вооружения. Об их сокращении в Европе переговоры шли много лет, но при Горбачеве ускорились. Буш предложил «поработать» со всеми европейскими государствами, чтобы к исходу 1990 года подписать общеевропейское соглашение. Горбачев ответил одной фразой: «Наши подходы тут совпали»[74]74
  Напомню: в ноябре 1990 г. во время Общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству в Париже такое соглашение было подписано 23 странами Европы.


[Закрыть].

По СНВ (тяжелое ядерное оружие). Буш и по этому вопросу предложил завершить переговоры в Женеве к визиту Горбачева в США и подписать там договор. При этом он сообщил, что США снимают прежнее свое условие – о запрете советских МБР (мобильных баллистических ракет). Попросил не модернизировать самые мощные наши межконтинентальные ракеты СС-18. Горбачев в ответ напомнил об огромном преимуществе американцев в КРМБ (крылатые ракеты морского базирования), за которые их переговорщики яростно держались в Женеве.

Буш, далее, выразил готовность подписать в Вашингтоне протокол о подземных ядерных взрывах.

Попросил Горбачева решить вопрос публикации реальных данных о советском военном бюджете – «с целью укрепления взаимного доверия». Между прочим, задолго до Мальты, Горбачев не раз ставил этот вопрос на Политбюро: надо снять нелепость, над которой потешалась западная пропаганда, – как это Советам удается держать равенство своих вооруженных сил с американскими, имея военный бюджет в пять раз меньше, чем США!?

Буш информировал о работе, которая по поручению администрации ведется по экологическим проблемам, и пригласил Горбачева действовать «вместе», имея в виду глобальный характер проблемы.

В заключение предложил довести обмен студентами в 1990–91 годах до 1000 с каждой из сторон. От участия молодежи, подчеркнул он, «многое зависит в развитии нашего взаимодействия».

Так выглядели «инициативы» Соединенных Штатов, привезенные на Мальту.

Для всех нас, включая Горбачева, они явились, надо признаться, неожиданностью. Особое впечатление произвело то, что это была не просто декларация о стремлении изменить к лучшему отношения с СССР. Это была совершенно конкретная – по пунктам и проблемам – программа.

Горбачеву с ходу пришлось менять акценты и вносить коррективы в содержание своей ответной речи, основные идеи которой продумывались, конечно, еще в Москве.

Начал он с несколько торжественной констатации: то, что мы услышали, означает, что «администрация президента Джорджа Буша определила свою политическую линию на американско-советском направлении».

Потом высказал «ряд замечаний общего философского плана». Вот основные: Опыт «холодной войны» требует изменения подходов к мировой политике. Ставка на силу, на военное превосходство и связанная с этим гонка вооружений себя не оправдали.

Не оправдала себя и ставка на конфронтацию по идеологическим причинам, в результате чего мы только и занимались тем, что ругали друг друга. Подошли к опасной черте. И хорошо, что сумели остановиться. В стратегическом плане методы «холодной войны» и конфронтации потерпели поражение».

Проблемы экологии приобрели такой масштаб, что встал вопрос о выживании человечества.

«В американских политических кругах настойчиво выдвигается тезис, – продолжал Горбачев, – Советский Союз, мол, начал свою перестройку, меняет курс под влиянием политики «холодной войны». Говорят, что в Восточной Европе все рушится, и это тоже, мол, подтверждает правоту тех, кто делал ставку на методы «холодной войны». А раз так, то и менять в политике ничего не надо. Надо наращивать силовое давление и готовить побольше корзин, чтобы собирать плоды. Это очень опасное заблуждение.

Я обнаружил, что Вы видите все это. Знаю, что Вам приходится выслушивать представителей различных кругов. Однако Ваши публичные заявления и конкретные предложения, с которыми Вы выступили сегодня, означают, что у президента Буша сложилось определенное представление о мире, и оно адекватно вызовам времени. Это очень важно».