Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 128 страниц)

А вот симптомы. В разговоре с нашим консультантом Козловым профессор Ковалев, заведующий кафедрой научного коммунизма МГУ и мудак, так сказать, ех оШсс1о, сетовал: «Как же так получается? Конечно, мир это хорошо. Ленин тоже был за мир. Но ведь вот мы заключаем экономические соглашения с капитализмом на 30–50 лет… Подводим материальную структуру под мирные отношения. А вместе с тем и повязываемся накрепко с капиталистами. И помогаем им выходить из кризисов и т. п. Значит, мы исходим из того, что 30–50 лет там никакой революции не будет? Как же нам теперь преподавать научный коммунизм, говорить об умирающем капитализме?»

В самом деле! Войдите в его положение. Каков бы он ни был, но он соприкасается каждодневно со студенческой массой, для которой то, что она видит по телевизору и вычитывает из газет (если она их читает), и то, что она слышит с амвонов «научного коммунизма», на семинарах и прочие – две большие разницы. Одно на другое никак не накладывается, и ни в чем даже не напоминает друг друга. Какая же это, с их точки зрения теория, которая призвана объяснить все наперед?! {Кстати, эта теория в виде учебников, лекций и профессоров вся – и психологически и логически – выросла из «Краткого курса», она порождена эпохой сталинизма и представляет собой либо фальсификацию, либо схоластизацию ленинизма).

А в результате студенческая масса (и это уже факт, а не возможность) в лучшем случае равнодушна к «научному коммунизму», для одной ее части, – это лишь обязательная экзаменационная дисциплина, а остальные просто презирают и смеются над всей этой «теорией», все более цинична в отношении всех ценностей советского общества, в том числе и с его местами поистине героической историей. И править имбудут выходцы из этой же среды, но еще большие циники, к тому же и карьеристы, и, не дай бог, подонки, увы, править – от имени того же самого «научного коммунизма» и, опираясь на полное безразличие массы, которая из рук Брежнева получает, наконец, действительно «вечный мир» и, возможно, в не столь далеком будущем – материальный достаток.

Выход: трапезниковщине пора объявить войну – этого требует утвердившийся мир. Колоссальная трудность такой войны в том, что речь идет не просто о профессорах, и части аппарата, а об уже целом социальном слое, охватывающем несколько поколений. Его не переделаешь, а главное – из него не сделаешь умных и образованных сторонников нового. Начинать надо с волевой, на уровне, генсека, перестройки самой теоретической концепции, с подлинного возрождения ленинизма на современной основе, с освобождения всей общественной жизни от идеологических догм, которые в свое время и долго имели реальное значение для социального развития, для нашей страны в особенности, но теперь превратились в идеологические., мифы, в тормоз и опасность для нашего общества, в источник его морального разложения.

Вот интересно: на каком языке Брежнев будет разговаривать на встрече с руководителями социалистических стран, когда вернется, – на языке идеологических мифов или на языке реальной политики? Или на смеси их обоих?

Воскресенье, вечер. По возвращении с дачи. По телевизору – заключительные сцены Брежнева в США. Доброжелательство, открытость и даже какая-то приятельская манера в общении с Никсоном, его женой, с сенаторами, «деловыми кругами» и т. д. Будто перечеркнут одним махом весь взаимный лай, продолжавшийся четверть века. Комментатор передал оценки американских газет: Брежнев действовал как крупный политик, государственный деятель мирового масштаба, который видит перспективу, с мужеством и смелостью, необходимых для такого крупного поворота. Американские газеты, может быть, даже и не подозревают, что при всех высоких оценках они далеко недооценивают сделанное Брежневым за последний год. А это сделанное по последствиям для нас (если, конечно, вновь не произойдет «реставрации», что, впрочем, вряд ли) будет значить больше, чем XX съезд.

Нужно было действительно большое политическое искусство, чтобы подвести нашу верхушку к согласию на такой поворот. И надо было действительно огромное мужество, храбрость, чтобы этот поворот произвести с таким размахом, не половинчато, без мелочных оглядок на идеологию и т. п.

Теперь – хватит ли обобщающей силы, политической культуры в самом высоком смысле, чтобы сделать из этого поворота все назревшие выводы?. Впрочем, для этого нужно неизмеримо большее число подготовленных и «согласных» кадров, чем для внешнеполитического начала поворота… Кадров, умеющих понять, объяснить, создать новую идейно-политическую атмосферу в стране и умеющих работать, по-современному работать.

А вместо этого пока среди этих «кадров» начинается шипение: «распродают богатства страны», «что мы сами что-ль не можем овладеть своими кладовыми», «талантами что ли иссякли» и прочие пошлости.

30 июня 1973 г.

Вчера весь день заседало Политбюро. Обсуждали визиты. Сегодня в «Правде» – постановление. «Антиимпериалистическая» взвешенность наличествует. Дух Суслова еще жив. И этого духа еще все побаиваются. Он – наша форма политического реализма («здорового недоверия» к партнеру – противнику, а заодно и бальзам на революционную совесть). А мы все формируем перспективу в связи с предстоящей встречей Брежнева с Тереком, Гусаком и т. п. Загладин сделал замечания на мой текст. Они толкнули меня на усиление «социального момента», на связь «необратимости» с ростом левых сил и возможным приходом их к власти в виде социал-демократических правительств. Пожаловался он, что все надоело: ему интереснее возиться со слушателями Ленинской школы – «живая жизнь», которая мне-то кажется просто политическим трепом. В этом («пикейном») духе он делал и свои замечания, но я воспринял лишь посылки, а не выводы и конкретные предложения. Кстати, он сообщил, что «работал с Косыгиным» в связи с предстоящим официальным визитом в Австрию. Похвалил того за то, что «все изучает», «вдумывается», «задает вопросы», осваивает материал всерьез… «Чего нет у Брежнева… Этот хочет действовать, но знать ничего не хочет. Никаких материалов величиной больше трех страниц не читает!» Это Загладин, видимо, – по опыту Завидово.

14 июля 1973 г.

Давно не писал, потому что был отправлен «в лес» – Волынское 2. Это неподалеку от дачи Сталина. Там жил, говорят, в свое время Жданов, а по соседству, в домике поменьше – маршал Василевский (во время войны). Огороженный полуразвалившимся (но «зеленым») забором участок в несколько гектаров. Райский уголок: раньше явно было большое имение, потому что до сих пор еще просматриваются аллеи, теперь уже более чем столетних лип и вязов. Заросший, в буйной и густой зелени, трава – в рост человека, а промежду – асфальтовые дороги для авто – к дачам, впрочем, повторяющие изгибы старых, конных. Там прохладно даже в очень жаркие дни.

Ну так вот: вызван я был туда самим Александровым-Агентовым, собрались (для памяти), помимо него самого, который, естественно, был за главного, – Блатов, Смирновский Михаил Николаевич (МИД, бывший посол в Англии), еще один из МИД'а, который пять месяцев провел в Вене по разоружению, Шахназаров, Пекшев (руководитель экономической консультантской группы из отдела Катушева), Горбачев (оттуда же), Жилин. Потом подъехал Загладин и зам. МИД Ковалев (прямо из Хельсинки). Задача уже упоминавшаяся: материал для встречи Брежнева с Тереком, Гусаком, Кадаром и т. д. Но теперь уже – не пономаревская «самодеятельность», хотя и предпринятая по решению ПБ, а текст на главный вынос.

Из существа: за мир – совершенно искренне и безусловно, без обмана. Разоружение – и хочется и колется. Т. е. – присутствует абстрактное желание сократить расходы на эту прорву. Но при полной уверенности, что этого все-равно не будет сделано. Потому что все, в конечном счете, основано на убеждении: и внешние успехи, и внутренняя стабильность – результат, главным образом, мощной и беспрекословной военной машины (кстати, именно в дни наших сочинений в Волынском Брежнев из Завидово (где он с другой группой готовился к речи при вручении ему медали за мир и дружбу и к вступительной речи по случаю 70-летия П съезда РСДРП) летал на вертолете в Кубинку осматривать «новые боевые машины», как выразился Александров.

По Китаю – ничего нового и ничего путного. По-прежнему, несмотря на все раздражение, впрочем, вполне справедливое, и на все грозные термины осуждения, фактически исходим из того, что это социалистическая страна и можно ее в конце концов урезонить. Единственная оригинальная идея, вытекающая из такой установки – «может быть послать китайцам совместное обращение?» Идея Катушева. В просторечии мы ее называем – письмо запорожцев турецкому султану. Я всячески выступал против этого дурацкого предложения, пытался даже высмеивать. Но меня отвергли. Впрочем, убедительно: «А что ты предлагаешь?» В самом деле, не ядерную же кастрацию Китая предлагать…

«Наши» проблемы комдвижения в общем не вызывали споров: поставлена будет на обсуждение идея Берлингуэра о «2-ой Карловарской» конференции европейских КП и идея нового «большого Совещания» (впрочем, Брежнев на этот раз сам предложил: в разделе о Совещании – ни слова о Китае, чтоб через румын не просочилось, тогда и треть компартий не доберешь!). Однако, если вдуматься, реальный смысл и того и другого может быть только антикитайский. Характерно в связи с этим: мои попытки включить в текст упоминание, что мы поддерживаем линию на «левые блоки» коммунистов и социалистов в Италии и Франции и что видим в их эвентуальном приходе к власти фактор необратимости позитивных сдвигов в сторону мира – не прошли. Александров это дважды выкидывал. (Хотя оставил упоминание о социал-демократических правительствах в этом же смысле – достижения необратимости: мол, это не выходит за рамки внешнеполитической деятельности, а поддержка «левых блоков» – это вмешательство во внутренние дела с целью изменения социального строя). Ясно, что так будет и дальше: мы не будем втягивать комдвижение в наши державные дела, оно нам будет тут только мешать. И в самом деле – будет мешаться! Значит (хотя об этом и не говорится), оно нам нужно, как фактор антикитайский, для моральной изоляции Китая и для безвредного (с точки зрения отношений в государственных верхах) поддержания нашего морального престижа в революционном общественном мнении, которое как определенный миф еще существует.

Большие споры в нашей волынской группе были по поводу «обмена идеями и людьми» – пункт повестки для Общеевропейского совещания государств. Ковалев убеждал, что нам сорвут это совещание, если мы чего-нибудь не придумаем. Похоже судя по всей мировой печати, что так и будет. Они (на Западе) довольно откровенно пишут, что Запад хочет получить компенсацию, которая, просто говоря, состоит в том, чтобы с помощью «своих идей» создать в СССР «свободное общественное мнение», способное реально влиять на политику (и на состав руководства) и, таким образом, исключить «коварство»: мол, Советы всех усыпят своим «мирныи сосуществованием», а потом – раз – и захватят всю Европу.

В некоторых их статьях рассуждения о том, чтобы «восстановить Европу», какой она была 200 или 100 лет назад; о том, что «настоящая разрядка» – это, когда все люди, где хотят, там и живут, что хотят, то и читают, куда хотят, туда и ездят.

Примитив (или сознательно идеологический подход) всех этих рассуждений в том, чтобы противопоставить наше руководство народу, который, как выразился Дуглас Хьюм в Хельсинки, хочет повсюду очень простых вещей: прилично питаться и одеваться, иметь жилье, чувствовать себя в безопасности и использовать возможности, имеющиеся у каждого.

Но наше руководство тоже не хочет войны: искренне и навсегда. Но на Западе никак не могут понять, что – Чехословакия – это внутренняя идеологическая проблема, а не выражение «подлинной внешней политики Советов».

В поддержку Ковалева выступил Блатов, другие присоединились. И тут Воробей нахохлился и стал произносить речи: мы, мол, не понимаем, что существует одна альтернатива – либо мы позволим себя идеологически размягчить, либо не позволим (тезис о недопустимости идеологического проникновения) и все равно своего добьемся. Потому что им (Западу) все равно деваться некуда: мы им насчет нерушимости границ, а они от нас стребуют свободной циркуляции идей, т. е. право на вмешательство в наши дела. Любой обыватель, рассуждает Александров, понимает, что эти неравнозначные вещи и безумие – отказаться от одного, если не позволят делать второе. Конечно, в тактическом плане, он прав. Но в плане исторической перспективы – это страусизм.

Коллизия между двумя этими подходами далеко не осознанными, смутно различаемыми самими участниками, продемонстрировано в пятницу, 13 июля. Имело место торжественное собрание в Большом кремлевском дворце по случаю 70– летия П съезда РСДРП. Брежнев произнес вступительную речь, Суслов доклад.

Накануне Пономарев мне сказал, что решили приподнять это мероприятие (раньше планировалась лишь научная, конференция в ИМЭЛ'е), – чтобы «сбалансировать, а то у нас последнее время все внешняя политика, да внешняя политика, может создаться впечатление, что мы отходим от своих классовых целей».

Разумеется, все это решалось вместе с Брежневым и с его согласия. Но, если внимательно сопоставить его речь при вручении Ленинской медали мира 12 июля и даже его упомянутую вступительную речь с докладом Суслова, – разница бросается в глаза. Доклад состоит из наших железных штампов: «крушение империализма», «классовая внешняя политики», «бескомпромиссная идеологическая борьба, которая будет обостряться», и весь пафос – только наш путь правилен, только такая партия, как наша приводит к победе… Мирному сосуществованию (при всех высоких оценках, которые, конечно, на лицо) отведено его надлежащее место: исключение ядерной войны.

Подход Брежнева шире и мудрее. В США он сказал, что человечество выросло из кольчуги «холодной войны», оно хочет дышать вольно и свободно. На это обратили внимание. И, повидимому, это не только красивый образ. Брежнев понимает, что отказ от «холодной войны» и действительно коренной перелом в мировой обстановке не может не иметь глубоких социально-психологических, а значит и идеологических последствий… Что нельзя, открывая дверь иностранному капиталу и рассчитывая всерьез использовать международное разделение труда, а значит – выводя огромное количество советских кадров на прямой контакт (и на новые формы профессиональной деятельности) с Западом, – полагать при этом, что сухие догмы, унаследованные от «Краткого курса», могут неколебимо оставаться реальным мировоззрением сознательной части общества. Лицемерие и двоемыслие и так уже до основания растрясло нашу официальную идеологическую жизнь. И закрывать на это глаза – значило бы сознательно идти на то, что общество рано или поздно зайдет в тупик.

Что делать конкретно (даже в связи с совершенно практической задачей, порожденной Общеевропейским совещанием), ни Брежнев, ни даже «волынские мудрецы» вроде нас не знают. «Не знают», в частности, и потому, что Суслов, олицетворяющий незыблемость официальной идеологии, и многомиллионная армия ее служителей по всему Советскому Союзу, не допустят даже мысли о каком-то новом подходе к классовой борьбе на мировой арене, которая действительно идет, но которую вести надо как-то иначе, если хотеть настоящей победы и заботиться о духовном здоровье своего народа.

Кстати, аудитория в Большом кремлевском дворце очень горячо встречала Суслова. Не мудрено – там ведь был самый цвет «служителей».

Не могу думать за Брежнева и, конечно, ничего не знаю на этот счет, однако, не верю, чтоб он не замечал разницы в его собственном подходе и подходе Суслова. (Не важно, что исходные материалы в обоих случаях готовят не сами ораторы. Но в одном случае – это ИМЭЛ и, возможно, отдел науки, а в другом – Александров, Блатов, Загладин, Арбатов и т. п. под непосредственным наблюдением Брежнева). Как показывает опыт, Брежнев в кадровых делах – великий тактик. Я не хочу сказать, что он может быть недоволен Сусловым уже сейчас. Нет… Суслов до какого-то предела может быть даже выгоден: ведь Брежнев учитывает, что его международная сила связана также и с тем, что он представляет идеологическую державу. Однако, не уверен я, что Брежнев, слушая Суслова, не испытывал и некоторой неловкости. Ведь на фоне этого доклада, его слова, его манера держаться с людьми на Западе, больше того – сама его политика может показаться там лицемерием и сознательным, ловким обманом. И наверняка (завтра это все можно будет прочесть в ТАСС) многие скажут: «вот, что мы говорили! Все это брежневское мирное сосуществование – одно сплошное русское («восточное») коварство. А истинная суть советской политики и советских намерений – в докладе Суслова, который Брежнев освятил и своим присутствием и своей вступительной речью».

И в самом деле: с точки зрения тактической – так уж ли надо было торопиться с этим идеологическим evocation? Сделать бы одно дело, а потом уж и опять за свое! Хотя бы провести Общеевропейское совещание, не подставляя собственную ногу, чтоб оно споткнулось на полдороги! Всего этого не мог не понимать ни Брежнев, ни Громыко, ни многие другие, кто реально смотрят на вещи. Однако, идеологический комплекс слишком силен, чтоб кто-то осмелился возразить против подобного «баланса», инициатором которого был Суслов. (Недаром же он то ли проговорился, то ли неудачно пошутил, то ли сознательно выпустил жало, когда встречали Брежнева на аэродроме из США. «Хорошо, говорит, что ты, Леонид Ильич, не забыл, что ты коммунист и встречался с Гэсом Холлом и Марше»).

Но симптомы недовольства нашей идеологией появляются. Загладин рассказывал в Волынском, что во время сидения в Завидово (после возвращения из Америки) Брежнев неоднократно и в присутствии всех, в том числе обслуги и врачебного персонала, высмеивал и просто грубо поносил Демичева, отзывался о нем с явным презрением, как о невежде и бездари. Однако, вскользь «пропустил»: «пусть, мол, пока живет», тем более, что его даже на пищевую промышленность не поставишь, он и там ничего не понимает, хотя и химик. Загладин полагает (и другие тоже, кто все это наблюдал), что здесь – проблема ротации: Брежнев, мол, сказал, что сначала надо людей как следует накормить… (т. е. по закону ротации имеет в виду решить вопрос сначала с Полянским).

Вчера заехали к Сашке Митте. Недавно был в Японии. Увлечен новым своим фильмом. А «Точка, точка, запятая» идет как конкурсный на фестивале по разряду детского фильма. Талантливый и добрый человек. Детдомовец, между прочим. И Лиличка его, прелесть, знаменитая кукольная художница и оформитель детских книг. А начинала уборщицей в театре Образцова. Теперь они радуются как дети новой мебели, где один диван стоит аж 4000 рублей.

17 июля 1973 г.

Утром встречал ирландцев. Приехали со Снечкусом в его салон-вагоне из Вильнюса. Завтра переговоры с ними в ЦК. Суета с проектом коммюнике. Б. Н. опять его-то боится: мол, слишком большой текст, «скажут там, знаете?»…

А Загладин вновь отозван в Волынское-2 писать речь для Брежнева при вручении Ордена Украинской ССР. Суть: о визитах два; слова, остальное – по внутренним делам. Хочет сказать, что раньше все управленческие реорганизации оставляли существо управления нетронутым. А теперь (создание промышленных объединений) должна произойти перемена управления по существу! Будет говорить об урожае. Вроде в этом году около 190 млн. тонн. Это – небывалое. Дай бог собрать.

Между прочим, вручать орден Украине должен был Суслов. Уже месяца полтора сидела группа по подготовке текста (от нас – Козлов). Но Леонид Ильич решил и это провести собственноручно.

Спросил я у Загладина, обратил ли он внимание на диссонанс доклада Суслова на 70-летии РСДРП (наверно, напрасно это сделал). Во первых, выяснилось, что он, Загладин, доклада не читал. А во вторых, сообщил, что Брежнев ничего не заметил. Про доклад же Суслова сказал: скучно до невероятия, весь зал должно быть засыпал, знаете, говорит, как сваи бабой в фундамент забивают. Вот так и здесь: ни одного живого слова, ни одной мысли. Тысячу раз слышанное и писанное.

Только и всего. Однако, в этом что-то есть.

21 июля 1973 г.

Неделя прошла трудно: ирландцы, Б. Н. капризничал с коммюнике (все боится выглядеть нескромным). Вычеркнул одно из двух упоминаний Брежнева и несколько раз напоминал мне, чтоб я никому не показывал черновик, где Брежнев присутствовал, и обязательно вернул ему его обратно. Комедия!

Снечкус – сауна с ирландцами в Литовском постпредстве. Мой тост об интернационализме.

До этого днем – беседа в ЦК с делегацией у Б. Н. Он довольно ловко ее провел и для его положения квалифицированно.

Работал над его текстом для Крымской встречи, на которой Брежнев предложил ему тоже выступить.

Вебер – статейка против Питтермана (заигрывание с китайцами). Хорошо получилось. Но пропустит ли Б. Н?

Любопытно, что доклад Суслова никто и не заметил. Арбатов, который там присутствовал, говорит, что помнит лишь, что было очень скучно. Западная печать тоже не обратила внимания на контрасты, о которых я писал. Из окружающих в Отделе вообще не читали доклада! Вот так.

22 июля 1973 г.

На работе неделя была заполнена подготовкой Пономарева к отъезду в Крым (завтра там начинается встреча Брежнева с Тереком, Кадаром и т. д.), проектами речей для Брежнева в Индию (состоится, видимо, в сентябре), статьей для «Правды» насчет китайцев. Б. Н. «вдруг» решил пустить эту статейку по Секретарям ЦК, на себя ответственность не взял. Впрочем, это, видимо, результат звонка к нему Блатова, который возразил против одного абзаца в нашей информации для европейских КП «об отношениях с социал-демократами». Ему не понравилось, что там исключается сейчас возможность выйти на контакты с Социнтерном. И не то, чтоб у него были аргументы: просто Брежнев недавно походя в разговоре с помощниками обронил: а почему бы нам и с Социнтерном не завязать отношения? Однако в записке осталось как было: мы с нынешним руководством Социнтерна не хотим иметь дела.

Прочитал по белому ТАСС'у интервью академика Сахарова шведской газете. Удивительно, прежде всего, как это ему удается. Пригвождает он наше здравохранение и систему образования, которые в жалком состоянии, экономику, которая неэффективна и расточительна. Говорит о том, что социализм как строй продемонстрировал свою несостоятельность. В обеспечении материальных условий жизни капитализм показал несравненно большую эффективность, а в творческо– духовном плане – и говорить нечего: социализм «не дал свободы и демократии». Причина всего – в монополизации партией всей общественной жизни, это, с одной стороны, создало «аппарат»-людей, которые заботятся лишь об устойчивости порядка, обеспечивающего им привилегии, а с другой стороны, цинизм, иждивенчество, отсутствие заинтересованности и желания «вкладывать душу» и т. д. со стороны массы. Большой порок – отсутствие внутренней информации (вместо нее пропаганда) и т. п.

Можно ли изменить? – спросил корреспондент.

Нет. Система удивительно стабильна. К тому же менять круто – это еще одна катастрофа, которых у страны и так было вдоволь. Он, Сахаров, за постепенные, частичные реформы.

Зачем он гоношится, если ничего нельзя изменить? – спросил журналист.

Вразумительного ответа не последовало: интеллигентское, «чтоб вы знали» (т. е. на Западе). Но тут же сообщает, что (в силу отсутствия информации) он и сам– то очень мало знает.

Рецепты? – «Другая оппозиционная партия», частная инициатива в мелком производстве и сфере обслуживания, информация, т. е. то, что официальные антисоветчики предлагают уже четверть века.

И опять на этом интервью начинается накрут. Генрих Белль уже его приветствует и т. д. Вздор все это. Помнится, такой тип у Войновича в «Вере Фигнер» есть: либеральствующий смельчак, очень огорчившийся, что его не брали всерьез и «не хватали».

Загладин еще какую-то брошюру сочинил «между делом», т е. одновременно с написанием (на дачах) текстов для Генерального. Делается все это с помощью отделовских технических средств: стенографистки, машбюро, ксерокс и т. д. Полистал: компилятивный треп, хотя и легко читаемый.

Разговор у него в кабинете с Луиджи Ноно (итальянский композитор, коммунист), Любимовым, Целиковской. Ее болтовня и «образованность хочет показать». Ноно и Любимов начали подготовку поп-оперы о революционном движении от Парижской коммуны до Че-Гевары для Ла-Скала. Стало возможным после беседы Берлингуэра с Брежневым, о которой дали утечку Катьке (Фурцевой) и ее заму Попову. Что-то будет! Прокрутил все это Загладин.

Вчера: впечатления (по теле) от открытия фестиваля молодежи в Берлине. Кое-что заслуживает… Во всяком случае, разрядка, кажется, может вдохнуть новую жизнь во все эти наши давние затеи. Однако, борьба против империализма все больше (в том числе и в самой «Правде») выглядит как борьба против империалистической политики, даже – как против «акций» империализма, а не против капитализма как строя.

Известна мне история с израильской делегацией на этот фестиваль. СЕПГ попросила КП Израиля, чтобы делегация «опоздала» на открытие: появление израильского флага на параде рядом с десятками арабских флагов могло вызвать «инциденты». Однако, что они будут делать на закрытии? Ведь израильский флаг уже будет «обнародован» в ходе фестиваля.

4 августа 1973 г.

На работе за неделю. Речи для визита Брежнева в Индию. Самотейкин (референт Генсека) с меня не слезал.

' Ответ Лёруа (ФКП) об «Общем рынке», поскольку Брежнев Жоберу (МИД Франции) сказал, что будем выходить на связь СЭВ-ЕЭС. Между прочим, очень крутой разговор был Брежнева с Жобером. Брежнев прямо ему отрубил: против кого вооружаетесь, совершенствуете ядерное оружие и т. п.? И это в обстановке разрядки. США – ваш союзник. Для ФРГ вы, мол, и так уж накопили бомб сверх достаточно. Остаемся мы, СССР. Это нам не нравится и начинает беспокоить.

Жобер в ответ: Вы, господин Брежнев, сами недавно (в Киеве) говорили, что борьба двух систем продолжается и разрядка ее не отменяет, что цели и идеология этих систем непримиримы и противоположны. Мол, классовая борьба на мировой арене. Вам мы верим. Верим, что вы искренне проводите мирный курс и мирное сосуществование берете всерьез. Но ведь Вы – не вечны!. Не в тех, конечно, словах, но смысл был именно таков.

Брежнев не стал ему на это ничего отвечать и перевел разговор на другую

тему.

Весьма серьезные материалы Катущев разослал по ПБ накануне Крымской встречи – о положении дел в каждой из социалистических стран. Везде плохо с экономикой. Почти у всех колоссальный валютный долг на Западе (особенно у Болгарии и Румынии).

Улучшение материального положения в Польше за счет проедания национального дохода. Ни о какой коллективизации в сельском хозяйстве, ясно, не может быть и речи, даже в отдаленной перспективе.

Особенно тревожно морально-политическое состояние. ГДР буквально потрясена «мирным наступлением» Брандта. Он уже стал национальным героем, носителем национального единства. Открытие шлюзов для западных немцев в ГДР привело к массовому требованию выездов (поездок) в ФРГ из ГДР. Отказы ведут к открытым протестам, все чаще случаи, когда люди высоких должностей демонстративно отказываются от постов, если не удовлетворяют этих их просьб, а члены партии кладут партбилеты. Кажется, молодежный фестиваль еще больше расшатает ГДР'овское общество.

У болгар помимо страшной запущенности в кадровых делах (неспособность, моральная несостоятельность, интригантство, семейственность и прочие), оказывается очень острый – национальный вопрос: 8 тысяч турок, около 700 тысяч полутурок, плюс македонцы, цыгане. Местные власти их откровенно давят и дискриминируют. Дело доходит до насильственных столкновений. Массовые требования об исходе в Турцию. Живков оценивает положение весьма пессимистически и видит выход – в превращении Болгарии в союзную республику СССР.

В Польше и Венгрии – антисоветизм и национализм. Впрочем, везде «проблема» молодежи и интеллигенции, даже в Монголии, где цивилизованный (за наш счет) слой не хочет обратно интегрироваться в «свое» общество, паразитирует и презирает все вокруг. В Монголии еще проблема Цеденбала. Он, видно, совсем себя дискредитировал и всем там надоел. Сам никому не доверяет до такой степени, что вот уже полтора года после смерти Самбу (председателя Верховного Хурала) никого не допускает на его пост и не хочет сам, чтоб не расставаться с постом премьера. Цирк в общем.

Кадар, оказывается, уже дважды подавал в отставку. Он действительно болен. Но, говорят, еще устал мирить две группы в руководстве: просоветскую (Комочин и К^о) и националистическо-либеральствующую (Атцел, Фок и К^о). Не исключено, что о своей отставке он поговорил с Брежневым, когда был с ним один на один (и с Надей, переводчицей, выросшей в СССР).

В Чехословакии: магазины полны, но резервы исчерпаны, в основных тяжелых отраслях – застой. Нормализация – на поверхности. Потому что масса сыта и одета. Но оппозиция действует– в обстановке (и под прикрытием) всеобщего политического безразличия и презрения к властям. Молодые ребята, вступающие в партию, сразу чувствуют изменение отношения мастеров, инженеров, окружающих: стена презрения и насмешек, изоляция от друзей.

Обкомы Брно и Остравы возглавляют антисоветчики. Попытки их снять на прошедших недавно конференциях не удались. Подавляющее большинство вновь проголосовало за них. Многие из верхнего партактива тайно общаются с Кригелем, Смрковским, Млынаржем и с эмиграцией. Вся творческая интеллигенция (кино, теле, писатели, театр) открыто игнорирует власть; не отзывается ни на какие призывы и уговоры, ничего не выдает в официальные издательства и на сцену, пишет в «ящик». А те, которые пытаются вырваться из ее среды и нарушить молчаливый заговор презрения и игнорирования, – малоспособны и выдают макулатуру, над которой смеется молодежь. Студенчество полностью вне влияния партии. Активизируется церковь. В ПБ нет единства. Гусак-Биляк пытаются решать без остальных. Но нет уверенности, что и между ними самими действительно «единство взглядов». Просто Гусак знает, что Биляк – любимчик Москвы. Сам Гусак весьма пьет и очень плохой организатор.

5 июля 1973 г.

На прошлой неделе – встреча (вместе с Загладиным) в «Арарате» с Гербертом Мисом (предстоящим генсеком ГКП, вместо Бахмана) и Готье, его будущим заместителем. Грубо подлаживаются, хотя и умны. Наш отпор Мису в его попытке понравиться за счет критики в адрес итальянцев. Грубовато получилось, но, кажется, дошло.