Текст книги "Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 103 (всего у книги 128 страниц)

Общее у них то, что надо бы Горбачеву, наконец, решиться на прорыв, не тянуть, не осторожничать, уйти от половинчатости, так как время работает против него. Неизбежны тяжелые времена для определенной части общества. Но есть мировые законы оздоровления экономики и никому еще не удавалось их обмануть.

Общее у всех и другое – персонификация нашей реформы. Все апеллируют к личности. Вот, если бы Горбачев сделал так-то и так-то. Если бы он решился на то-то и то-то…, если бы провел такую-то меру и etc.

Но беда заключается в том, что Горбачев уже не властен ничего решительного сделать, даже, если бы и решился. И не потому, как они там на Западе думают, что существует еще Лигачев, аппарат, бюрократия, а потому, что у Горбачева нет механизма приведения в жизнь своих решений. Их некому проводить. Партию уже не признают в качестве начальства. Советы по-прежнему беспомощны. Хозяйственники – между двух стульев: и указаний сверху не поступает, и свободы распоряжаться собой нет. И не знают к кому тыркаться, чтобы их предприятия функционировали во взаимосвязи с другими, иначе они просто встанут. Аппарат на всех уровнях деморализован или, скрестив руки ждет, когда все это завалится. Номенклатуре все равно уже терять нечего.

Горбачевский лозунг «включить человека» повис: наш человек без поводыря оказался заброшенным. И озлоблен, потому что ничего нет и не у кого теперь просить и требовать, остается только кричать и поносить.

Опасно поднимает голову рабочий класс. И в лидеры его выводят профсоюзники и партийные боссы райкомовского звена, которые поняли, что места им (на предстоящих выборах) могут спасти только махровый популизм и демагогия, нацеленные на самый верх. Митинги разных «фронтов трудящихся» проходят под транспарантами: «даешь марксизм-ленинизм!», «перестройку – по-социалистически, а не по-капиталистически» и т. п.

А М. С. продолжает заигрывать со всякими Яриными (рабочий вожак из Кузбасса). На митингах требуют этого Ярина ввести в ПБ. И здесь идеология подставляет ножку перестройке, не только в экономике и гласности.

Егор Яковлев позвонил мне. Просил, чтобы М. С. принял его, Гельмана, Адамовича и Климова. Я написал Горбачеву записку об этом. В субботу он долго говорил мне по телефону, что передать Егору. Очень хвалили всех четверых, каждому дал точную характеристику, обещал с ними встретиться, но сейчас нет ни минуты, а он хотел бы поговорить всерьез, тем более, что, как мне объяснил Егор, они намерены «раскрыть Горбачеву глаза» на реальную идеологическую ситуацию в Москве. М. С. велел мне пока разъяснить Егору и К^о, чтобы они не паниковали, чтобы постарались его понять: его главная задача – спасти курс и от правых и от леваков. И те и другие ездят по стране и поднимают народ против Генсека, против перестройки. Если это им удастся, тогда конец.

Думаю, он понял, наконец, опасность Яриных, но гнев свой обращает против Ю. Афанасьева и его компании, хотя и сделал после «встречи с прессой» ход конем: снял другого Афанасьева (Виктора) с поста редактора «Правды».

Сегодня на сессии Верховного Совета опять Горбачев выступил против избрания его президентом всенародным голосованием. «Видели мы, куда заводят спасители отечества», – заявил он. Я смотрел в это время на лица депутатов: насмешливые, ироничные. Его перестают брать всерьез с его нескончаемыми призывами: «давайте жить дружно», «мы на правильном пути, а это главное» и т. д.

Сам он этого вроде не чувствует. По-прежнему верит в свою способность убеждать кого угодно. По-прежнему ведет себя с Верховным Советом и с другими претендентами на власть патерналистски. Читает морали и увещевает, берет на себя «окончательные выводы» из того, что говорят другие и что обсуждают.

29 октября 1989 г.

25–27 октября в Финляндии. Ошеломляет успех Горбачева. Он объединяет все темпераменты. Разгадка – не только в его личном обаянии и умении почти безошибочно найти оптимальный вариант, как с кем общаться, что говорить. Покоряет его откровенность о нас самих, в том числе его разидеологизированность, хотя это перестает уже работать: все и так всё у нас видят.

Второе впечатление – мы отстали безнадежно. Правда, некоторые на Западе предсказывают советское экономическое чудо, если мы пойдем, наконец, «их путем». Но и в этом случае нам нужно не менее 10 лет. М. С. упустил время, все осторожничал, все боялся за социалистические ценности, хотя и понимал, что ценности эти – уравниловка, социальный эгоизм, иждивение на шее государства.

А теперь эти соцценности оборачиваются против него, потому что возникает рабочее движение со своим естественным, тредъюнионистским законом: «дай мне, а на остальное наплевать».

Финляндия – не знаю, в Японии не был, – но то, что здесь – это, действительно, современное цивилизованное общество, благополучное и высокоразвитое, без разницы между столицей и каким-нибудь провинциальным городком Оулу.

Визит проходил на фоне политических забастовок в Воркуте и гражданской войны вокруг Карабаха. Когда показывают по телевидению наших там солдат, перестаешь что-либо понимать: по ним стреляют, против них вооруженные засады, местная власть их не пускает, куда не хочет пускать, и они ничего не могут поделать.

Горбачев спокоен. И весь мир этому удивляется. Ставит ему в заслугу. Опять он, будучи в Финляндии, развивал свои идеи нового мышления, продолжает расширять его содержание по сравнению с речью в ООН и в Страсбурге.

Третье впечатление сугубо личное. Мне перестает хотеться ему служить. Конечно, всегда можно себя успокоить тем, что ты служишь не ему, а делу – стране, миру, чтоб не было войны, чтоб здравый смысл победил у нас милитаризм и нашу милитаристскую психологию. И т. д. Но все таки, служишь ты именно ему. Конечно, он очень крупная фигура, политик мирового класса, сумел использовать все, что только можно для действительно коренного и уже необратимого изменения ситуации. Но его мысли и его действия при выходе во внешний мир нуждаются в огранке. Иногда он и в чужих мыслях нуждается. И вот этим занимаюсь я. Не всегда один. При подготовке материалов для него, участвуют МИД, Международный отдел ЦК, академические институты и другие ведомства. Но они дают полуфабрикат, окончательный продукт выпускаю я, окончательная форма принадлежит мне, а в таких вещах форма, действительно, содержательна – каждое словосочетание имеет значение. И именно я сочиняю сообщения для печати о его встречах с представителями западного мира. По ним, по этим публикациям мир судит, что имело место. Его встреча с кем бы то ни было становится политической акцией тогда, когда она вышла в печать. У нас эта форма, изобретенная мной, заменяет интервью, которые дают иностранные собеседники Горбачева прессе по окончании встречи.

Не думаю, что всего этого Горбачев не понимает. Но за четыре года, как я при нем, он ни разу ни мне самому, ни тем более другим, никак это не «обозначил».

Вчера был у Брутенца в больнице на Мичуринском. Он с инфарктом, который у него случился в Дублине. Проговорили часа полтора – о том, прежде всего, куда мир катится, и что на этот счет думает Горбачев. Я высказал свое убеждение, что М. С. искренне верит в свою формулу: «социализм – творчество масс»… Вот пусть они и творят, а что получится, посмотрим.

Карэн согласен, но добавляет: нужно при этом все таки и управлять.

Я ему: а как управлять, когда нет механизмов для этого? План можно, конечно, составить, но никто теперь не захочет жить по какому-то ни было плану – нажились по планам! Да, если бы и захотели, уже не смогут. Мы достаточно убедительно доказали всем и самим себе, что общество по плану развиваться не может. Государство – может. до какого-то момента, пока окончательно не оторвется от общества.

Поговорили мы и о том, что М. С. все больше включает личностный момент в кадровую и вообще политику. Это его дискредитирует. Самые опасные симптомы личностной реакции – отношение к Ю. Афанасьеву, делу Старкова, дифирамбы в адрес Ваньки Фролова и сам факт, что этого своего помощника он назначает редактором «Правды».

За пару дней до поездки в Финляндию, приходил ко мне А. Н. Яковлев. У него та же тема горбачевской неблагодарности. За пять лет совместной работы и даже за то, чему Яковлев был инициатором, он не получил ни одного «спасибо». Дружеское расположение, доверие (а иногда игра в доверие) – это да. Но так, чтобы «отличить» или воздать – ни-ни. Дело скорее всего в том, что Горбачев не хочет ни перед ПБ, ни перед ЦК, где Яковлева ненавидят, ни перед обществом идентифицировать себя с ним и тем самым окончательно противопоставить себя Лигачеву. Держит А. Н. как бы «для себя»: что-то может подсказать, посоветовать, что-то написать по поручению.

А. Н. жалуется: во время перестройки все бывшие и нынешние члены ПБ выступали с докладами к 7 ноября (годовщина Октябрьской революции) или к ленинским дням. Яковлеву это ни разу не было поручено. И на этот раз Горбачев назначил для доклада новоиспеченного члена ПБ Крючкова. А. Н. переживает. И в который раз «советуется» со мной – не уйти ли ему в отставку. Я, конечно, протестую, хотя понимаю, что туто с его стороны – желание выплакаться. Но и по делу: если он уйдет, тогда уж явно все поймут, что гласности конец и что Горбачев, действительно, начинает повторять Никиту.

Когда я провожал его до двери, он мне шепотком говорит: Слушай, а что это он (М. С.) который уж раз заговаривает со мной – не уйти ли ему на покой?

Меня это не удивляет, – ответил я. Бывая с ним в отпусках, иногда в самолете втроем с Р. М. я это уже слышал. Идея принадлежит ей. Прошлым январем в Пицунде и этим летом в Форосе она почти всерьез, при мне, убеждала его: пора, Михаил Сергеевич, уходить, замкнуться в частной жизни и писать мемуары. Ее влияние на него нельзя недооценивать. Однажды она прямо так и сказала: «Михаил Сергеевич! Ты свое дело сделал.»

Перечитываю «Гулаг» в «Новом мире» № 9 – о 1917–21 гг… тенденциозно о терроре и т. д. Не исторично. Но. М. С. еще год назад на ПБ заявлял, что не допустит публикации. А теперь «Гулаг» пошел и по правым и по левым журналам. В следующем году уже собрания сочинений будут выходить. И главное, как В. Астафьев в «Комсомолке» недавно: это удар уже не по идеологии Октября, а по всей истории – будто мы «действительно строили светлое будущее». Удар оружием нравственности. Сила языка. Тут он велик в своей истовости.

6 ноября 1989 г.

«Ты уж нас прости, ведь мы тоже тебя простили». Это слова М. С. на ПБ Лигачеву, который по поводу очередного возмущения прессой с горечью, махнув рукой сказал: «Вы все расстреляли, все втоптали в грязь, – и прошлое, и настоящее, ничего не оставили»

По поводу очередной истерики Рыжкова, – что, мол, со всех сторон кричат о кризисе: «экономика – в кризисе, общество – в кризисе, партия – в кризисе, снабжение – в кризисе, всё!» М. С. заметил: Но они ведь только повторяют, что мы сами сказали, в том числе на XIX партконференции. Вот, когда о катастрофе, – тут я не согласен.

В связи с созданием в правительстве РСФСР Госкомитета по национальному вопросу М. С., видимо, вспомнив записку академика Гольданского, которую я ему посылал, промолвил: и насчет антисемитизма надо посмотреть. Тут же последовала реакция Лигачева: ну, тогда и о русофобии. М. С. (действует на него Лигачев не личностью, а тем, что за ним стоит в стране) сразу замялся, добавив: да, конечно, и о русофобии – тоже!

В «Дружбе народов» опус Н. Бердяева: «Христианство и антисемитизм». Вот с помощью этих наших русских классиков надо давить «Память». Ничем другим их не возьмешь. Не их, а ту вонь, которой они наполняют общество.

Я устаю от Горбачева, вернее от его инструментального отношения ко мне. Он настолько уверился, что, если я чем-то занимаюсь, то все будет в порядке, что совсем перестал «разговаривать». Теперь он не советуется со мной, а изредка изливает душу. И почти никогда заранее (как было раньше) не формулирует идеи задания, которое дает. Мне самому все приходится придумывать. Так было со всеми последними визитами: в Англию, ФРГ, в Париж, Страсбург, в Финляндию.

И начал спихивать на меня все заготовки своих посланий лидерам, приветствия всяким конференциям и юбилеям. Тьма тьмущая первоначальных авторов: МИД, ССОД, Международный отдел, Комитет мира и т. д., но они дают «жвачку», как он выражается, и перестал их смотреть в первоначальном виде. Если уж какой-то текст послания, телеграммы от его имени, приветствия помимо меня попал в опрос по ПБ и если я его нагло правлю после того, как расписались многие члены ПБ, он ставит свою окончательную подпись, «с учетом» моей правки, изредка поправляя и меня.

Я занимаюсь самокомплементами. Но мне это (искренне) не нравится. Я вышел… и уже по возрасту «ушел» из пономаревской школы, когда качество определялось – понравится ли начальству. И вот такая работа отнимает у меня 60–70 % времени, лишает возможности серьезно и по-крупному думать на перспективу и по существу больших проблем – либо это делается в перенапряжении и спешке.

Он, видимо считает, что у меня нет «личной жизни» и не может быть «свободного времени». Потому, что звонит в субботу, в воскресенье, поздно вечером, иногда в 12 часов и, если меня не оказывается, недовольно шутит. Да, конечно, у него: ЦК, Кремль, дом, дача с Раисой Максимовной. Всё! У меня – аналогично, но пока еще не совпадает. Я обманываю свое реальное время. Но времени для такого обмана – крайне мало.

Его очень беспокоит, что лидеры региональной группы депутатов (Г. Попов, Ельцин, Афанасьев.) сомкнулись с «рабочим движением» – Воркутой, Свердловском, Кузбассом, с националами. Они их идейный штаб. Союз кооперативных обществ заключил, например, с воркутинским стачечным комитетом договор о материальном обеспечении (печатные станки, бумага, пособия забастовщикам), т. е. дает забастовщикам экономическую базу. И все это – против горбачевской перестройки.

Аскольдов (режиссер, автор фильма «Комиссар», пролежавшего на полке больше 10 лет) – о встрече в Доме кино с Ельциным, Афанасьвым, Поповым. «Интеллигенция», стоя много минут истерически аплодировала и визжала, приветствуя Ельцина… И так же реагировала на все антигорбачевские его и Ю. Афафнасьва выходки!

Пошло и позорно. Да, это и не интеллигенция. Она «взяла все от той классической российской, которую трижды мы уничтожили, лишь поверхностные ее признаки, а сутью и не пахнет.

10 ноября 1989 г.

Рухнула Берлинская стена. Закончилась целая эпоха в истории «социалистической системы»

Вслед за ПОРП и ВСРП пал Хоннеккер, сегодня пришло сообщение об «уходе» Живкова. Остались наши «лучшие друзья»: Кастро, Чаушеску и Ким Ир Сен, ненавидящие нас яростно.

Но ГДР, Берлинская стена – это главное, ибо тут уже не о «социализме» речь, а об изменении мирового соотношения сил, здесь – конец Ялты, финал сталинского наследия и «разгрома гитлеровской Германии» в великой войне.

Вот что наделал Горбачев! Действительно, оказался велик, потому что учуял поступь истории и помог ей выйти в естественное русло.

И вот теперь – встреча с Бушем. Состоится ли исторический разговор? В инструкциях, которые он мне давал на подготовку материалов, было две идеи: роль двух сверхдержав для перевода мира в цивилизованное состояние и баланс интересов. Но ведь Буш может и не посчитаться. У нас ведь на виду, кроме прошлого и страха, что мы можем вернуться к тоталитаризму, ничего пока нет.

70-летие Слуцкого в Доме литераторов. Слуцкого я знал. Бывал у него дома, в его, действительно, барачной квартире у «Аэропорта», когда еще была жива его прелестная Таня.

12 ноября 1989 г.

На работе я в цейтноте. Пора готовиться к Италии, к Мальте уже вплотную, а у меня текучка: Дюма, Зюсмут, Коль – (вчера М. С. говорил с ним по телефону). А вечером скинул опять на меня текст своего предстоящего выступления на студенческом форуме (после Медведева, Ивана Фролова, Яковлева). Весь вечер вчера и сегодня сидел над этим. «Обычная работа» – выявлять мысль с помощью литературного слова. Попутно убрал кое-что, например, опять ругань в адрес прессы. Не знаю, заметит ли.

Долго вчера разговаривал с ним. Он звонил из машины. Его задела записка, которую я ему написал о А. Н. Яковлеве (насчет того, как он его поставил под начало Медведева по подготовке съезда партии) и что это значит в свете предстоящего «диалектического преодоления Ленина».

Оправдывался: мол, важно дело, а не амбиции (любимое словечко). А главное – ругал интеллигентов, которые его ругают за то, что он обрушился на левых. Обрушился потому, что интеллигенты провоцируют правых, «мобилизуют» их своими криками и атаками на Ленина, Октябрь, социализм. Поднимают панику, не понимая, что мне (Горбачеву) дорога вправо и назад заказана. Я обречен идти вперед и только вперед и, если отступлю, сам погибну и дело погибнет. Как же они могут думать, что я с Лигачевым т п.?! Ругался матом.

Между прочим, Яковлев мне рассказал, что он присутствовал при сцене, когда к М. С. зашел Ванька и сообщил: М. С., я в праздники был в нескольких своих компаниях и (говорил весь дрожа!) пришел к выводу, что я обязан Вам сказать: убирайте Лигачева. Презрение к нему и ненависть беспредельна. А главное – растет ощущение, что Вы с ним заодно! И только делаете вид, что Вы перестройщик.

Я спросил у А. Н. – как реагировал М. С.? Заходил, говорит, по кабинету. Молчал. Потом сказал: Ну, и задал ты мне задачу. На этом эпизод закончился.

31 декабря 1989 г.

Эта последняя записка ушедшего года. Я хочу подвести ему итоги – в форме «новогоднего» обращения к Горбачеву.

Для Вас это был год создания среды, чтобы подготовить выход из кризиса. 1990-ый будет годом решений. Они зависят от Вас (увы, страна еще сохраняет инерцию культа личности). Вы опаздываете. В журналах уже пишут, что Вы остановились. Гефтер в «Московских новостях» пишет: Горбачев застрял, потому что не оппонент самому себе. Я с Вами четыре года. Изнутри наблюдаю, как Вы, апеллируя к Ленину, отказываетесь от собственных постулатов, если жизнь их опровергает. Очень еще много у Вас страха, что все посыпется, если отказаться от всех «старых рычагов» и устоев.

И Ваши бесконечные ссылки на социалистические ценности, которые уже никакой цены не имеют (вроде права на труд, социалистическую защищенность и проч.), всем надоели.

И этот Ваш отказ от того, чтобы осенью (1989) ввести законы о земле, собственности, республиканской экономической самостоятельности, распределении прав между Центром и местами!.. Вы мне в Крыму, в августе, об этом говорили. Более того, заставили подготовить выступление по ТВ, где хотели это обещать всей стране. (Оно не состоялось).

Теперь, именно Вы добились того, что эти законы были отнесены на 90-ый год.

Почему?

Вы боитесь этих законов. Но ведь Вам придется на это пойти. Сколько Вы сопротивлялись на ВС законам об экономической самостоятельности для Прибалтики? А накануне решающего заседания по телефону мне сказали: Решился. Это – крупнейший шаг.

Вы затеяли дурацкую историю с Комитетом конституционного надзора на Съезде. Все видели нелепость Вашего упорства и отсутствие аргументов. Дважды Съезд лихорадило из-за этого: когда включали в повестку и когда принимали постановление. Но Комитета-то все равно нет! Избрали лишь председателя и зама, а он вроде (по закону) приступает к работе с 1 января! Абсурд.

Почему Вы это делали? Соломинка – чтоб спасти Союз от развала, чтоб иметь узду для республик. Но это – уздечка натянется и лопнет при первом же малом повороте.

Вы отчаянно, с помощью съездовского «послушного» большинства боролись против упразднения пункта 6 из Конституции. Я могу понять Ваши опасения: начнется «погром» райкомов и обкомов, лишение их партийного имущества, которое они создали за народный счет. ПБ потеряет легальное право быть на деле властвующим верховным органом. Но ведь это неизбежно. Зачем тянуть, вызывая все большую ненависть в населении к партийной монополии на власть? И это при том, что властью-то этой она уже не может пользоваться. Посмотрите за заседания ПБ. обсуждают, критикуют, заслушивают, плодятся по-прежнему длинные бумаги постановлений – но они, кроме как – поставить Ираку или Ирану еще партии оружия, фактически не исполняются.

Вы «в душе» взяли курс на перемещение реальной власти в Верховный Совет – от партии. Так чего же Вы боитесь – Лигачева и его кодлы на Пленуме? Есть такое подозрение: на Пленумах он сидит рядом с Вами, предоставляет слово то одному, то другому (вроде «второй» после Вас человек)! Вы с ним все время в общении: шутите, смеетесь, обмениваетесь, шепчетесь, всячески показывая, что Вы и он – душа в душу. Но это же лицемерие. И оно дезориентирует людей.

Вы, действительно, его боитесь? Вы думаете, что он – партия? Тогда у партии дела плохи. И тогда, действительно, надо скорее перемещать власть в Верховный Совет. Создавать правительственный кабинет при президенте.

В ходе Пленума за кулисами, за чаем, Вы решили «дать бой», угрожая подать в отставку. Вас стал уговаривать Рыжков: мол, вместе начали и т. д. Всерьез Вашу угрозу не приняли. Но Яковлев обещал подать в отставку, если и впредь на ПБ и на Пленумах будут с ним обращаться как с мальчиком для битья.

М. С. делился со мной «ощущениями» о Пленуме, который, по его словам, был хуже и декабрьского (9. 12.) и апрельского. Я ему сказал, что с такими Пленумами надо кончать, если он хочет сохранить партию для перестройки. Этот Пленум, это ЦК в большинстве своем не только не приемлют перестройку, они ненавидят Вас. Мои ребята из Международного отдела, Остроумов, помощник Яковлева Косолапов, сидели на балконе рядом с генералами. И как и на прежних Пленумах, они слышат злобные реплики «про между себя». Когда на декабрьском Пленуме Горбачев заявил, что уйдет (после выступления Мельникова, заявившего, что Горбачев делает такую политику, чтобы понравиться буржуазии и Папе римскому), генералы почти хором: Давно пора! На последнем Пленуме Горбачев опять «стукнул по столу» – в связи с требованием запретить «Саюдис», исключить Бразгаузскаса из партии. Заявил, что политику он будет и впредь проводить только такую, какую проводит, и никакую иную, и крови он не допустит. Он свой выбор сделал. Иначе уйдет. Генералы на балконе на это реагировали: Тоже мне, испугал, шантажирует, в самый раз бы тебе уйти!

В зале, где проходит Пленум, образовалось как бы «пятно» из нескольких рядов 10*20 кв. метров. Сидят там человек 150–200. Тут сконцентрированы те, что шикает и захлопывает любую разумную мысль.

Когда обсуждали итоги Пленума на ПБ, Горбачев задал вопрос: а почему другие, т. е. перестроечники молчат? Он задал этот вопрос и мне. Я ему ответил: они молчали, пока Вы не взорвались, не произнесли свой очередной, блестящий экспромт. До этого они просто не знали, как Вас поддерживать. Ведь Вы и на Съезде, и на декабрьском Пленуме выпускали вперед Лигачева, а он опять произносит речи против Вас, против всей вашей философии и политики. Во время Съезда, за сценой, во время перерыва Вы даже похвалили Лигачева за его, по сути, антиперестроечное выступление: он, де, защитил партию! И на этом Пленуме Лигачев произнес речь, которая вдохновила его сторонников в этом «пятне». Они увидели, что, значит, можно опять Вас крыть.

Что касается Вашего доклада о Литве, то там было и то, и то. С одной стороны – клятва, что Вы никогда не пойдете на насильственные меры, с другой – совершенно непонятные выводы насчет того, что Вы собираетесь делать, чтобы Литву удержать. Эту двусмысленность каждый мог трактовать по-своему. Перестроечники (т. е. члены ЦК, готовые Вас защищать) боялись попасть впросак, не понимая Ваших действительных намерений. И только, когда Вы «стукнули по столу», на трибуну пошли Ульянов, Захаров, Иванова, Новожилов и др. Лигачевцы сразу присмирели. Вот, говорю, Вам и объяснение. Партия ждет от Вас ясности. Еще Сахаров произнес: Горбачев должен, наконец, определиться, с аппаратом он или с народом. В самом деле: пока Вы обнимаетесь прилюдно с Лигачевым, ненавидя его, обновления в партии никакого не будет.

М. С. умеет хитрить, да еще как! На Съезде записалось для выступлений 1500 человек. Выступило четыреста с чем-то. Но Ю. Афанасьеву Горбачев дал слово, хотя знал, с чем тот пойдет на трибуну – выступит против экономического плана Рыжкова. Воспользовался М. С. Афанасьевым, чтобы в своем заключительном слове связать план Рыжкова с неотложностью принятия на первой же сессии Верховного Совета законов о собственности, земле, региональной самостоятельности и т. д. Поставил их не просто в связь друг с другом, а обосновал успех плана принятием этих законов.

Не пойму: это интуиция политика или же опять страх порвать с «друзьями» в ПБ. Ведь план Рыжкова утвержден не только на ПБ, но и на декабрьском Пленуме.

Мои оценки сошлись с оценками Яковлева. Он пришел ко мне на третий день после разговора с М. С. И уж не знаю, действительно ли сказал ему то, что он доверил мне: «Михаил Сергеевич, вот в тот момент, когда Вы взорвались и произнесли возмущенные слова против погромщиков («дрова рубить», «кровь», «исключать», «гнать»), Вам бы тогда встать и уйти заявив, что с таким Пленумом Вы иметь дело не хотите и не будете. Я бы на Вашем месте, продолжал А. Н., так бы и сделал. И уверяю Вас, что тут же бы ушли Медведев, Шеварнадзе, Крючков, Слюньков, а может быть и Рыжков».

Я добавил к этим словам А. Н.: Поднялись бы и ушли из зала не менее сотни. Раскол? Ну и что! Когда-то надо на это идти. Дальше в перестройку ехать с этой публикой нельзя: либо она Вас погубит вместе с перестройкой, либо ее надо отсечь, может быть, вместе с КПСС, какой она сейчас является – номенклатурной.

Спросил как-то меня М. С. по телефону, думаю ли я о платформе к январскому Пленуму ЦК, т. е. для предсъездовской дискуссии. Думаю. И написал проект платформы. Отправил ему. Никакого отзвука. Уверен, что Пленуму будет предложена очередная 80–100 страничная бодяга, сочиненная под водительством Медведева.

Горбачеву предстоит ехать в Литву, которую я давно советую ему «отпустить», как Латвию и Эстонию. Шахназаров предложил ему ехать не с увещеваниями и уговорами, а с предложением заключить договор об их отношениях с Советским Союзом (они ведь в 1922-24 годах союзного договора не подписывали, как впрочем, и многие другие, включая Среднюю Азию). Но он опять будет тянуть и только усиливать напряженность, как это уже было с признанием тайного протокола Рибентроп-Молотов два года назад. А ведь тогда можно было не допустить, чтобы эта проблема стала символом сепаратизма и спровоцировала стокилометровые цепочки со свечами и факелами в день 23 августа. Думал обойдется. Не обошлось, Михаил Сергеевич! После Комиссии Яковлева (о Пакте 1939 года) Съезд принял еще более резкое постановление, фактически осуждающее Пакт, чем, если бы своевременно признать его хотя бы ошибкой.