Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 61 страниц)

А потом он нашел тело Эльятара. Насмешливого, невозмутимого воина, что обучал фехтованию его, Леголаса и многих других новобранцев. Он был мальчишкам почти отцом. Его похвалы были бесценны, а ругань необидна. Он казался неуязвимым, умеющим отбить любой удар, шутя уклонялся от клинков и стрел. А сейчас лежал, бестрепетно глядя в небо серыми глазами, и кровь уже запеклась на разрубленной кирасе. И Сарн рухнул на колени, а стоящий в горле камень прорвался неистовыми слезами. Юный эльф впервые постиг смерть. Кто-то поднимал его на ноги, кто-то отводил от тела наставника, а он рвался из крепких рук, захлебываясь своим первым настоящим горем. Слезы душили, раздирали горло, жгли глаза, а где-то прямо в голове родился тот же бестелесный голос:

– Горе… Ты познал много потерь. Ты научился с ними жить. Но ты не забыл. Ты несешь на себе бремя этих утрат, ты ведешь за собой вереницу призраков. Ведь таковы эльфы. Им не дано благословение забвения. Несчастные, обреченные на вечную память страдальцы… А ведь бывает и иначе. Совсем иначе...

И Сарн почувствовал, как сжимающее грудь кольцо разомкнулось, и боль отступила, сменяясь радостным предвкушением. Завтра снова будет бой… Все они мертвы, бедолаги-неудачники, и уже не смогут им насладиться. Но он-то жив. Он оказался сильнее. И вся радость завтрашнего дня принадлежит ему.

Эльф резко выдохнул, словно просыпаясь, но поле боя уже исчезло. Полутемный коридор освещал одинокий факел, а перед ним стояла хрупкая фигурка в палевом платье. Нильме…

– Сарн, ты сердишься? Ну прости… – чуть кокетливо, но с отчетливой ноткой вины прошептала она, накручивая на палец длинный шелковистый локон, – я всегда хотела жить в Лотлориэне. Мне так надоели наши чащи… Ты же знаешь, я и на королевскую охоту боюсь выезжать, мне вечно мерещатся всякие опасности. Надо мной даже сестры смеются…

– Только две недели назад ты танцевала со мной весь праздник, – хмурым шепотом ответил кавалерист, – а сегодня оказывается, что ты невеста… Это не слишком честно, Нильме.

– Сарн, – девица улыбнулась, но и улыбка вышла жалкой, – я виновата, ты прав… Было скверно морочить тебе голову. Но ты… Мне льстило твое внимание… И подруги так завидовали мне, когда после турнира ты положил свой шлем у моих ног. Это был совсем как в книгах… Но потом я встретила… его, и все как-то случилось само собой… Сарн, прости…

Она еще что-то лепетала, уже без всякого кокетства, едва не плача, а эльф вдруг ощутил, как его затапливает необузданный вихрь какой-то чудовищной страсти, требующей немедленного утоления. Ненависть, обида, желание… А голос уже шелестел возле уха:

– Почему ты просто сносишь это? Твои чувства принесли в жертву девичьему тщеславию, а ты сейчас безропотно поклонишься, уйдешь и всю ночь будешь пылать от не перегоревшей нежности и уязвленного самолюбия. Ты выбрал ее, сам выбрал. Так бери, чего же ты стоишь? Но нет, эльфы не таковы. Они сносят пощечины женских ладоней и уходят молча страдать, добавляя новые камни к грузу своих потерь и несчастий. Возьми эту девку, болван. Она сама дразнила тебя, значит – она твоя. А после уже никто не посмеет делать из тебя игрушку. Бери, Сарн. Бери. Она не будет против… Ведь ты ее хочешь, значит, это твое право…

Эльфу показалось, что в коридоре не хватает воздуха. Багровый дым заклубился перед глазами, лишая разума и выпуская на волю незнакомые, неведомые прежде инстинкты. И Сарн рванулся к Нильме, обрушиваясь на ее миниатюрное тело и прижимая ее к полу. Он лишь краем разума отвлеченно осознавал, как срывает с себя камзол, как трещит в его сильных руках палевый муслин девичьего платья, как он жадно впивается губами в податливую плоть, девушка кричит, а нежные руки наперекор этим лицемерным крикам ласкают его обнаженные плечи, и девственное тело бесстыдно и нетерпеливо изгибается ему навстречу…

…Резкая боль ворвалась в затопленный безумием мозг, и Сарн очнулся. Отер кровь с прокушенной губы и встряхнул головой. Что это было? Неужели это был он… И хуже всего, неужели ему это нравилось?..

– Да, тебе это понравилось, – ответил голос, на сей раз совершенно материальный. Сарн огляделся, все еще ощущая, как неистово колотится сердце. На замшелой коряге у края болота сидел Леголас, глядя на друга сумрачно и встревоженно.

– Ну же, брат, постарайся успокоиться. Тебе сейчас страшно, гадко, невыносимо. Но рождение – это всегда боль, кровь, слизь и прочая мерзость. Что говорить о перерождении. Не так легко разрушить бастионы вековых крепостей. Дай себе время. Ты поймешь, какими несчастными, уязвимыми, беспомощными делает нас эльфийская суть. Тысячелетия назад кто-то придумал честь, совесть и прочие звучные слова, чтоб лишить нас права на выбор, заключить в рамки, посадить на цепь. А вдобавок нас прокляли еще и вечной жизнью вкупе с вечной памятью. Мы не можем брать то, что хотим, не можем карать тех, кто слабее нас, как бы страшно они нас не обидели, не можем бестрепетно идти вперед, утратив тех, кого судьба, часто не спросив нас, пихнула нам под локоть, а потом взяла назад. Мы не смеем, не можем, не должны. И все это время мы помним, помним и помним. Мы – раса проклятых, осмеянных болванов, пляшущих на нитках кем-то выдуманных принципов. И как только ты перережешь эти нитки, ты поймешь, что ты не марионетка, которая без них рухнет на пыльную сцену. Ты сильный и свободный, а нити эти лишь впиваются в твою плоть, напоминая тебе о твоем кукловоде и заставляя почитать его Всевышним, Единым и непогрешимым.

Сарн помолчал, унимая сердечный бег. Только сейчас он в полной мере осознал, что имел в виду Леголас. Он зря мнил себя светлым творением Эру. В нем тоже сидит затаившийся монстр. И быть может, он сидит в каждом эльфе. «Ничто не берется ниоткуда, ничто не уходит в никуда», – наставник нередко говорил эти слова, но Сарн не давал себе труда вникнуть в эту банальную истину. Ты чертовски прав, брат. Честь, совесть и прочие звучные слова – это цепи. Бесценные оковы, благословенные решетки, что держат в своем прочном плену потаенное чудовище.

Он медленно поднял глаза на Леголаса:

– Куда ты поведешь меня, если я пойду с тобой? – спросил он, и лицо друга просветлело. Он указал на болото:

– Совсем недалеко, брат. Только перейти эту дрянь. Здесь неглубоко, разве только сапоги изгваздаем.

Сарн задумчиво посмотрел на трясину. Мертвая, тихая пелена. Ни крика птицы, ни кваканья лягушек. Безжизненная, бестревожная, безучастная… Вот это ему и предлагают… Идти, беспечно марая сапоги, ни о чем не тревожась, ни о ком не помня, живя от желания и до желания. Потому что так проще. Ведь с другой стороны – они. Воспоминания, потери, страхи. И легче отвернуться и ринуться в грязь, чем двинуться им навстречу, глядя в их лица. Почему так? Почему выходит, что жизнь эльфа это сплошная череда похорон и разочарований, а жизнь орка, в которую пытается заманить его Леголас, это лишенный эмоций победный марш по головам, трупам и развалинам?

Сарн еще миг поколебался, а потом шагнул к другу, протягивая ему руку.

– Пойдем, – коротко сказал он.

Леголас вскочил, лицо засветилось радостью, дрогнули губы.

– Спасибо, – прошептал он. Схватил Сарна за руку, как падающий в пропасть хватается за канат… А Сарн резко рванул друга к себе, охватил обеими руками и потащил к замку. Леголас взревел, забившись в хватке друга, а Сарн волок его дальше и дальше, сквозь страшный мертвый лес. Знакомые лица, искаженные гримасами смерти, мелькали по обе стороны, трупы покачивались, потревоженные борющимися эльфами, руки, казалось, пытались цепляться за одежду противников, скрипели ветви. Все ближе и ближе замок, щерящийся провалом парадной двери, слепо глядящий зияющими глазницами окон.

– Нет!!! – Леголас выл и рвался из рук Сарна, – не туда, умоляю!!! Я не могу!!! Оставь меня, брат!!!

Но Сарн неумолимо влек друга вперед, чувствуя, как холодная плоть под камзолом становится теплее, будто оживая. И вот крыльцо, выщербленное, словно ударами требушетных снарядов. И в этот миг, когда из дверей уже повеяло холодом, Леголас отчаянным усилием бросился наземь, увлекая за собой Сарна. Эльфы одновременно грянулись о дребезжащие узорные осколки плит и сцепились в новом поединке. Сейчас Сарн знал, неоспоримо знал, что спасение там, в пугающей черноте разрушенного замка. Именно этот последний порог худшего из страхов отделяет их с Леголасом от выхода из порочного круга. Все прочие они уже прошли, пока дрались там, в мертвом лесу среди тел друзей, любимых, родных. Как он говорил, тот голос? Потери, привязанности, воспоминания… Все, что делает эльфов эльфами, что дает им силу жить и любить, что страданием и мукой выковывает в них неколебимую стойкость… А вот и последний страх, последняя боль, последняя утрата. Смерть королевства, гибель расы, закат эпохи. Перейти этот порог, и ничто более их не остановит…

А Леголас уже не умолял, не грозил. Он шипел, словно дикий кот, глаза сверкали неумолимой ненавистью. Лоб ощетинился шипами, клыки отогнули губы, с пугающей скоростью, словно трещины по сухой земле, зазмеились по лицу борозды. Орк сражался за жизнь, чуял гибель и не собирался щадить врага.

– Ты видел… – рычал он, – ты видел ее там, в лесу… Я знаю, видел…

И Сарн ощутил, как вдруг перехватило дыхание. Да, он видел… Там, на сухом дереве покачивалось тело его матери, пустые карие глаза смотрели с воскового лица, в волосах трепетал сухой лист…

А Леголасу был нужен лишь этот единственный миг слабости. Он молниеносно перевернул друга на спину, прижал его к земле и вдавил в грудь колено, сжимая пальцами шею.

– Я не отпущу тебя, – шипел орк, – ты подохнешь тут, но не уйдешь…

Сарн чувствовал, как когти входят в плоть, воротник намокает первыми каплями крови. Лицо принца раскраснелось, глаза блестели хмельным упоением победителя… но Сарн видел, как в этом сладострастном блеске, словно кусок сахара в горячем вине, растворяется отчаянный немой ужас, безнадежный зов о помощи, который эльф столько раз видел в тускнеющих зрачках умирающих воинов. Все было кончено. Бой Леголаса был проигран, и орк триумфально вдавливал безжалостный сапог в горло поверженного эльфа.

И десятник понял – больше медлить нельзя. Еще несколько мгновений, и его жертва станет напрасной. Он перестал бороться и обмяк, оседая на холодное каменное крошево. Леголас почувствовал, что противник капитулирует, и перестал сжимать пальцы, вглядываясь в лицо эльфа и ища признаки агонии. Вот слегка ослабла хватка… Принц словно заколебался на миг, перебирая когтистыми пальцами шейные позвонки Сарна. Десятник же резко рванул руки Леголаса, размыкая тиски:

– А я и не собираюсь уходить! – рявкнул он и с размаху впечатал лоб Леголасу в переносицу. Тот откинулся назад, ошеломленный, а Сарн поднялся на колени и громко заговорил, чеканя слова:

– Если нет дороги тебе, то и мне пути не надобно. Покупаю судьбу за судьбу, жизнь за жизнь, душу за душу. Плачу золотом за глину, красной кровью за черную, горным ручьем за стоячий омут. Замкну ворота за тобой без сожаления, приму проклятие твое, не ропща. Отпускаю тебя, Леголас, пасынок Мелькоров! Иди с миром!..

… Это уже было однажды… Леголас помнил эти страшные доспехи, что одевают плоть изнутри, распирая ее безжалостной сталью. И вот опять они раскалились докрасна, добела, до шипения, до сияния, впились в каждый дюйм тела, готовые разорвать его в клочья. Опять вихрь неистовой муки завертел его в молотилке, дробящей на куски его сущность, его тело и разум. И вдруг Леголас ощутил, как взрывается на мириады частиц, затопляемый ужасом, что ему уже никогда не собрать себя воедино. Но частицы стремятся друг к другу, будто мотыльки к освещенному окну, сливаясь, срастаясь, безошибочно находя свои прежние места.

Зрение вернулось в одночасье, словно холодная ладонь ударила по щеке, будя от тревожного сна. Но Леголас ничего не чувствовал. Ни все еще терзавшей его боли, ни холода острых граней колотых плит под лопатками. Он видел лишь Сарна… Одухотворенно-красивое лицо, стремительно искажающееся, как отражение в тихом озере от брошенного камня. Кровь, сочащуюся из ссадин и царапин на лице и шее, черными каплями промывающую дорожки в красных потеках. И тут же все произошедшее в последние часы разверзлось перед Леголасом в ужасающей правдивости, беспощадной ясности и бесспорности. Он исцелен… Его друг купил его жизнь за свою собственную…

– Нет, – пробормотал Леголас, скребя ладонями по плитам и пытаясь подняться, – нет, нет, брат… Да что же ты наделал!..

А Сарн медленно провел по лицу ладонью, уже тоже принимавшей первые признаки орочьей руки. Улыбнулся, блеснув слегка заострившимися зубами.

– Получилось, – пробормотал он, содрогаясь. Судорожно повел плечами, хрипло втягивая воздух. Сдвинул брови, словно пытаясь найти что-то важное в накрывающей его волне муки.

– Леголас, беги. Еще немного, и я стану очень опасен. Беги немедленно. Дверь прямо за тобой. Где-то там выход, только найди его. Уходи, умоляю, оставь меня… Ты погибнешь…

Леголас поднялся на колени, не отрывая от Сарна взгляда. «Уходи, оставь меня, болван. Ты погибнешь…» И это тоже он уже слышал, там, в горящей чаще родного леса, всего-то прошлым летом. Лицо Сарна было покрыто копотью, и опаленные волосы цеплялись за черные хребты торчащих из земли корней, и раздробленная ключица проминалась под ладонью принца тремя неровными осколками. Пылающий вяз клонился к земле, треща и сыпля искрами, а Леголас, изнемогая от зноя и усталости, волок друга по горячей, обглоданной огнем земле.

– Нет, брат, – отрезал он, – мы уйдем вместе. Я, идиот, не сумел сам побороть то, что ты взял на себя. Но сейчас мы сможем.

– Поздно, поздно! – рявкнул десятник, сгибаясь пополам и опираясь рукой оземь, – все встало на свои места! Беги!

– Моргота с два! – огрызнулся Леголас, – идем! Идем же! Сейчас!

Он вскочил, превозмогая дрожь в ногах, поднял Сарна с колен и поволок за собой во мрак замка.

– Все происходит не сразу, – бормотал Леголас, – мы должны найти выход прежде! Я не отпущу тебя… Держись, брат… Я знаю, это можно преодолевать. У меня порой получалось… Держись…

Дыхание Сарна хрипло вырывалось из груди, левая рука судорожно цеплялась за плечо Леголаса, правая мучительно мяла ремни камзола, и принц знал, что друга истязает боль обращения. Скоро он не сможет идти… И эльф почти волок обращающегося орка вперед по темным коридорам. Он не знал, куда идти… Где может оказаться выход…

– Леголас… Ищи место, которое тебе страшнее всего увидеть погибшим, – прошелестел Сарн и закашлялся, брызгая пополам красной и черной кровью.

Принц замер на миг, а потом нахмурился:

– Эру нам в помощь. Идем.

Под ногами шелестели листья и брякали осколки. Тлен, пыль, разложение превращали некогда дивный, полный жизни замок в полуразрушенный склеп. Но Леголас не озирался. Он шел вперед, поддерживая на плече руку Сарна. Ноги десятника подламывались, его все чаще терзал кашель, хриплое дыхание перемежалось глухими стонами боли. Скорее…

И вот наконец покрытые трещинами стены широкого холла. Паутина свисает с балок, где некогда висели стяги. А впереди на ржавых петлях кособочатся изъеденные гниением двери тронного зала.

– Держись, брат, – как заклинание шепчет Леголас, а сердце сжимается почти первобытным ужасом того, что он готов увидеть. С надсадным скрипом отходит в сторону створка, и Леголас втаскивает друга в зал. Упавшая колонна лежит поперек пола, инкрустированного остатками мозаики. Истлевший бархат лохмами свисает с постамента трона, на резной спинке сидит неясыть, поблескивая желтыми глазами. А у самого трона спиной к Леголасу стоит высокая статная фигура. Горделиво развернуты широкие плечи, с которых ниспадает грязное рубище.

– Отец… – шепчет Леголас, и его голос многократно отражается от стен.

Трандуил медленно развернулся к сыну, и принц похолодел. На него смотрело жуткое, болезненно-притягательное в своем чудовищном безобразии орочье лицо в обрамлении спутанных золотых косм.

– Пришел… – бесцветно и сухо сказал отец, – я не ждал тебя. Тебе не место здесь, Леголас. Оставь его и убирайся. Тебя откупили дорогой ценой, слишком дорогой, чтоб неблагодарно отказываться от такого подарка.

– Отец, я… – Леголас осекся, а король покачал безобразной, увенчанной короной головой:

– Я предупреждал. Однажды тебе может понадобиться бросить друга на погибель и уйти. Я предостерегал, но ты не послушал. Теперь поздно. Оставь его здесь и уходи. Твоя жизнь оплачена, и ты должен жить. Вместе с этим. С этой памятью и этой виной.

Неясыть вспорхнула с трона и закружилась над Леголасом, снижаясь.

– Леголас… – когти Сарна царапнули плечо сквозь камзол, – не слушай… Это нужно пройти… чтоб выйти отсюда…

Принц на миг заколебался, а потом шагнул навстречу отцу. Еще шаг, почти вплотную. Отец не двигался, сверля Леголаса холодным взглядом ввалившихся лазоревых глаз.

– Брось его, – негромко отсек Трандуил.

– Сейчас, – так же коротко ответил Леголас, проводя ладонью по спине Сарна. Ну же, где он… Ты не расстаешься с ним… Вот…

– Прости, – шепнул принц, выдергивая что-то из-за спины десятника, и резко взмахнул рукой. Безобразная голова короля откачнулась назад, струя черной крови брызнула на пол: в шее торчал метательный кинжал. Неясыть резко вскрикнула, взмывая к потолку.

Бледный, словно смерть, Леголас чувствовал, как взмокла на спине туника, а губы трясутся. Но размышлять о содеянном было некогда. Над головой раздался утробный стон, и на пол посыпались камни.

– Надо уходить, – крикнул он, бросаясь к Сарну, осевшему на пол и держащемуся за грудь.

– Куда уходить? – десятник отер с губ кровь, – мне некуда отсюда идти, Леголас. Ты все равно выберешься, ты Прощенный. Оставь меня, не бойся. Очнувшись, ты все забудешь…

За стоном последовал грохот, и вторая колонна начала медленно рушиться набок в клубах пыли. Леголас вцепился в плечи друга, пытаясь поднять его с холодных плит. Он что-то кричал, задыхаясь, не слыша своего голоса. А потом под ногами пошел трещинами пол. С сухим шелестом рухнула на камни мертвая неясыть, тело Трандуила, распростертое на выщербленной мозаике, стремительно истлевало. Звякнув, осела на пол корона, взблеснув напоследок изумрудами. Со стуком осыпались меж ребер тусклые серебряные пуговицы кафтана. Да, уходить было некуда. Да собственно и незачем. Леголас сжал когтистые руки Сарна, глядя в глаза, наливающиеся не принадлежащей, чуждой им злобой. А потом вокруг грохотал ад, стены рушились, под ногами плясали обломки плит, и Леголас почувствовал, как неодолимая сила увлекает его вниз, в черный провал, оставляя Сарна на краю гибнущего враждебного мира, который он избрал ради спасения друга. Уже срываясь в пустоту, Леголас отчаянным усилием ухватился за неровный край мозаичного пола:

– Сарн! – окликнул он. А друг подался к нему, глубоко и пристально поглядел напоследок Леголасу в глаза, замешкался всего на миг, терзаемый болью, и столкнул его руки с края… Но эльфу подчас не нужно больше мига. Одним неистовым рывком Леголас выбросил правую руку вверх и схватил Сарна за запястье. В ответ донесся звериный вой ярости, кривые когти впились эльфу в кисть, а Леголас чувствовал, что проваливается вниз, стискивая неподатливую руку и пытаясь увлечь Сарна за собой. Грохот оглушал, тьма застилала глаза. Последнее, что осознал Леголас, это ледяной холод, гулкий плеск воды, расплывчатые оранжевые пятна, пляшущие перед глазами, и отдаленный крик:

– Йолаф, давай!!!

====== Глава 54. Не выпустить руки ======

Комментарий к Глава 54. Не выпустить руки Дорогие мои, бесценные читатели, критики, вдохновители и друзья! С наступающим Вас Новым Годом!!! Желаю Вам всем огромного счастья и благодарю Вас. Мне очень важно, что Вы со мной! Называть главу “подарком” – это слишком смело, но я все же надеюсь, что она кого-то порадует))).

В келье было тепло. Давно просохший камзол, в спешке наброшенный на угол очага, слегка шевелился от дыхания горящих дров. Камрин, по-кошачьи свернувшаяся в кресле, уже двадцать минут неотрывно смотрела на этот беспомощный трепет, отвлеченно размышляя, что за смысл сушить растерзанную одежду, которую едва ли снова удастся надеть. Под веки был словно насыпан песок, сознание мигало, как догоревшая свеча, норовя погаснуть, и девушка держалась взглядом за поблескивающие лохмотья полуоторванного герба на спине камзола, чтоб не провалиться в одолевавший ее сон. Шли третьи сутки с того снежного дня, когда Сармагат и эльфийский король умчались к Плачущей Хельге в надежде предотвратить безумную затею Сарна.

Тот день и последовавшая за ним издевательски бессонная ночь были едва ли не самыми длинными в жизни Камрин. Любящая риск и умеющая принимать быстрые и отчаянные решения, она была совершенно неприспособленна к бездействию, и долгое ожидание изнуряло ее хуже любых опасностей. Она бродила по штабу, как зверь по клетке, изнемогая от желания что-то предпринять, но понимая, что необдуманными поступками может только навредить и без того накалившейся до предела ситуации. Рассвет пришел, не принеся новостей, но Камрин уже догадывалась: что-то непременно случилось. Успей Сармагат просто остановить обряд, он вернулся бы в штаб еще ночью.

Солнце поднялось уже высоко над лесом, и девушка готова была, очертя голову, взять первого попавшегося варга и мчаться к Хельге, когда по коридору с топотом пронеслись двое часовых, а снаружи послышалась какая-то суета, голоса и конское ржание. Первый, кого она увидела, стремглав выбежав из-под арки, скрывавшей вход в штаб, был Сармагат, спешивавшийся с Хорька и сильно припадающий на левую ногу. Он поддерживал полулежащую на спине варга неподвижную фигуру в плаще…

… Камрин отвела взгляд от камзола, потерла слипающиеся глаза и неловко поменяла позу – ноги совершенно затекли. Сармагату не нравилось, что она находится здесь одна. Он сам нес долгие и неусыпные вахты в этой теплой келье. Но ему необходимо было отлучаться, принимать донесения часовых и дозорных, слишком неустойчивое и хрупкое равновесие царило сейчас в Ирин-Тауре. До вчерашнего дня его сменял Йолаф, но и он не мог надолго оставлять Тон-Гарт и вчера в полдень уехал, измотанный и мрачный. Таргис метался меж постами – Сармагат опасался стычек меж эльфами и своими бойцами, а потому доверял роль ключевого связного лишь нейтрально настроенному вассалу. Скрепя сердце, вождь позволил Камрин взять на себя часть этих необходимый бдений. Но все было мирно. Устрашающе, подавляюще мирно…

Камрин с самой ночи почти не выходила из этой кельи, боясь отлучиться хоть на миг и еще больше боясь заснуть. Она пыталась читать, пока строчки не начинали рябить перед глазами. Подолгу шагала от очага к столу и обратно. Меняла сгоравшие свечи и снова мерила келью шагами в такт сердечному бою, будто пытаясь этими ритмичными шагами затоптать снедавший ее острозубый страх.

И вдруг слева донесся еле слышный звук, и девушка вздрогнула, разом выныривая из тяжелой истомы. Тишину кельи нарушил глухой хриплый стон…

…Боль была столь привычной, что уже не причиняла страданий. Право, Леголасу трудно было припомнить, когда эта клыкастая тварь забывала о нем, не вгрызаясь ни в одну часть его измученного тела. Вот и сейчас голову опоясывало странное жгучее кольцо, словно он уснул у самого камина, и корона раскалилась от жара, а затылок ныл на мерзкой тянущей ноте. Саднило пальцы, все суставы заходились мучительным колотьем, легкие отзывались на каждый вдох, будто их терзал долгий кашель. Эру, как невовремя он очнулся…

Леголас медленно разомкнул глаза: над ним расплывчато угадывался бугристый каменный свод. Несколько секунд принц бессмысленно смотрел на розоватую рябь отблесков камина, пляшущую по потолку, а потом снова опустил веки. Он в своей келье в штабе Сармагата… Только какого Моргота он снова здесь делает? Память отчетливо хранила напряженно-решительный взгляд Камрин, хлопок двери и холод массивного ключа в руке, скучающие лица часовых, кланяющихся девушке и пропускающих его наружу, вьющиеся снежные хлопья, опьяняющий аромат зимнего леса… Дальше клубилась какая-то невнятная мешанина, но главное оставалось очевидным: побег не удался. Что же произошло? Кто помешал ему? Откуда это чувство, словно его проволокло через пороги ледяной горной реки от истока и до самого устья, и теперь на теле нет живого места от ушибов? И тут же сердце тяжело и гулко стукнуло в ребра. Ему что-то снилось в этом беспамятстве… Какой-то ужасный сон, где были развалины родного замка, сотни мертвых соплеменников в таком же мертвом лесу… В том сне он снова убил отца… Этот кошмар, бывало, снился ему и раньше, когда болезнь только вступала в свои права. И еще там был Сарн… Он просил друга уйти из этого ада за ним в прежнюю, утерянную Леголасом жизнь. Он настаивал, сердился, уговаривал, не желая понять, что Леголасу туда больше нельзя. И принца неистово злило это упорное непонимание, злило так, что лицо друга было до дрожи ненавистно ему, а руки сами собой сжимались в кулаки. А потом случилось что-то совсем невыносимое. Настолько чудовищное, что память отказывалась связывать клочки воспоминаний в целую картину. Что же это было? Грохот и пыль, будто мир рушится ко всем балрогам, под ногами колеблется земля, что-то с треском валится сверху. Холодная сильная рука, сжатая в ладони. И резкая боль от впивающихся в правое запястье когтей…

Это воспоминание было таким ясным и правдоподобным, что Леголас, будто наяву, ощутил отзвук этой боли. Поддавшись бессмысленному порыву, он, превозмогая вязкую слабость, оторвал правую руку от мехового пледа и медленно поднес к глазам… Дыхание сбилось, и сердце заколотилось где-то прямо в горле. Секунды шли, а он все так же неподвижно, неверяще смотрел на свою кисть. Не было больше ни кривых когтей, ни узловатых фаланг. Неяркий свет камина обрисовывал зыбким контуром прежнюю узкую, иссеченную тетивой ладонь, теперь украшенную еще и множеством свежих ссадин. Неряшливо обломанные ногти, легкий след содранного силой перстня на безымянном пальце. А гладкая и невредимая кожа запястья отчего-то горела дорожками острой боли. Так что же это было? Сон? Помрачение? Явь? Или судьба очередной раз глумится над ним, снова изобретя какой-то ловкий и бесчестный трюк? Но у Леголаса не было сил на сомнения. Пусть через минуту его ждало пробуждение, и будущее уже тянуло из рукава новый удар. Но сейчас он снова и снова поворачивал израненную руку перед глазами, рассматривая ее, словно диковинную драгоценность, и безрассудно позволяя себе на миг поверить: он снова эльф… Снова прежний Леголас, которого он готов уже был бестрепетно оставить позади, принимая бремя новой судьбы…

Осторожно, словно стеклянную, Леголас поднял вторую руку и соединил пальцы в почти молитвенном жесте, осязая горячую шероховатость огрубевшей кожи. И это ощущение было столь материальным и прозаическим, что последний флер нереальности исчез, властно и настойчиво убеждая эльфа в подлинности происходящего. Он хрипло и поверхностно задышал, чувствуя горячий ком в груди. Глаза защипало, пальцы онемели, и он знал, что это предел, последний порог его выдержки. И если сейчас это снова окажется мороком, иллюзией надежды, насмешкой помутненного сознания, то к Морготу этот гнусный и лживый мир. Всему есть предел: силе, стойкости, жизнелюбию. Если сейчас затуманенное непрошенными, глупыми, отчаянными слезами зрение прояснится, и его рука вновь ощетинится хищными крючьями, он без раздумий вонзит их себе в шею и доведет до конца то, что уже пытался сделать в каземате Йолафа, мечась в лужах зачарованной воды. Но секунды шли, ничего не меняя, и Леголас медленно приподнялся на локтях, все еще ощущая себя идущим по тончайшему льду, грозящему провалиться и увлечь его из этого мучительно-сладкого сна в холодную бездну действительности.

А мир все так же прочно стоял на прежнем месте, никуда не собираясь исчезать. В очаге уютно и обыденно потрескивали багровые угли, на столе в темноватом пятне пролитой воды стояла глиняная миска, и из нее выглядывал край полотна, каким промывают раны. В углу виднелись его собственные сапоги, заботливо вычищенные и оттого кажущиеся еще более потрепанными и неказистыми.

Леголас спустил ноги со своего ложа и невольно вздрогнул: прикосновение босых ступней к каменным плитам пола вдруг пронзило его чувством уязвимости. Но эльф лишь тверже оперся о холодный гранит и встал, превозмогая ломоту в суставах. Это тело – его собственное, привычное, верно служившее ему столько веков – сейчас казалось чужим. Постоянный, въевшийся в плоть страх, с которым Леголас каждый новый день искал в себе новые перемены, сейчас снова властно сжал сердце. Принц глубоко вдохнул: нужно было постараться успокоиться. Это просто страх… Боязнь нового разочарования, которых в последние недели судьба отсыпала ему слишком щедрой рукой. Только чего ему бояться? С ним и так уже все случилось, его уже ничем не напугать.

Но все эти правильные и разумные мысли меркли, затопляемые все тем же предательским страхом. И Леголас знал, что преодолеть его можно лишь одним простыми способом: он должен увидеть свое лицо. За эти месяцы он привык ненавидеть любые отражающие поверхности, беспощадно обличающие новые ступени его обращения, но все равно заставлял себя вглядываться в свое отражение в латах, щитах и серебре. Он учился принимать себя орком, знать в лицо самого себя, словно врага, прячущегося в мутном холоде полированного металла и готового поколебать его стойкость своим отвратительным видом. Но сейчас ему было во сто крат страшнее.

Леголас стиснул зубы, чувствуя, как бой сердца все ускоряется, а лоб обжигает выступившая испарина. К Морготу, он сейчас же должен узнать правду. Прекратить эту агонию между малодушным страхом и крепнущей надеждой. Где-то здесь была его походная сума, в ней лежит кираса с тонким стальным нагрудником…

Леголас уже двинулся было в угол, но вдруг замер: на столе, заслоняемый миской, лежал какой-то плоский блестящий предмет. Эльф шагнул к столу. Это было ручное зеркало, редкая в Ирин-Тауре вещица, и Леголас каким-то краем сознания отчего-то сразу понял, что оно было принесено сюда не случайно. Он медленно протянул руку, стиснул холодную серебряную ручку так, что твердая филигрань впилась в ладонь. Вдруг накатила дурнота и заломило виски, но Леголас не стал вникать в причины. Он еще миг поколебался и быстрым твердым движением поднял зеркало…

Из темноватого, покрытого тонкой паутиной мелких трещин овала на него смотрело изможденное лицо много страдавшего Квенди. Синеватые тени лежали вокруг янтарных глаз. Симметричные цепочки ссадин, словно кровавый узор от когтей хищной птицы, пересекали высокий чистый лоб, отмечая места, где недавно щетинились шипы. Четыре ровных надсечки, следы клыков, багровели на гордых губах. Слева на челюсти лиловел припухший кровоподтек от удара. Глубокие борозды на лице, шее и подбородке обратились тонкими линиями подживающих царапин.