Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 61 страниц)

Мерзавец-Вигге получил по заслугам, он погиб страшной смертью, но что толку в расплате, если его трофей пропал? Кто же, кто мог забрать с мертвого тела свиток? Вигге никогда не переложил бы его в суму, слишком ценна была добыча. А может, среди рыцарей нашелся последователь предателя? Может сейчас один из них, препирающихся о чем-то, прячет за пазухой его единственную надежду? Но как это выяснить? Как узнать путь этой крохотной бесценной вещицы? Эти мысли сводили с ума, и снова в груди закипала душная, злобная, черная желчь.

– Принц, – он вздрогнул, когда его плеча коснулись сухие пальцы Леннарта. А лекарь обеспокоенно смотрел ему в глаза:

– Ты чего мрачнее тучи? Снова раны разболелись? Немудрено, ты до костей себя распластал. Давай повязки свежие наложу.

– Не тревожься, добрый Леннарт, – бесцветно отозвался эльф, а лекарь сел рядом:

– Тут, милорд, парни рассудили, что прятаться боле негоже. С водой али без воды, а надо в столицу идти. От Йолафа вестей нет…

– Есть вести, – сухо проговорил Леголас, – Вигге от Йолафа получил те самые новости, которых все так ждали. Потому и затеял побег, решил на свой лад все переиграть.

Леннарт ударил кулаком по колену:

– Ну, так это ж все меняет, брат. Эй, слышите? – выкрикнул он, – Вигге-подонок милорду обмолвился, что есть от командира весточка! Пора на Тон-Гарт!

Своды грота потряс громовой шквал криков, в которых потонул одинокий голос. Обладатель его, впрочем, быстро сообразил, что его все одно никто не слышит, а потому через миг по трапезной раскатился гулкий звон. Гвалт смолк, и у печи обнаружился рыцарь в заснеженном плаще, все еще держащий в руке крышку от здоровенного котла:

– Будет вам, горлопаны! – рявкнул он, – я только что от столицы, утром в разведку уходил. Новости у меня – чистый мед!

Он сделал драматическую паузу, а потом оглушительно заорал:

– Орки сняли осаду!!! Восвояси собираются!!!

Леголас почувствовал, что больше не вынесет сегодня шума. Он поднялся и, никем не замеченный, вышел из грота, в котором царил сущий кавардак. Рыцари собирались в столицу. Кто-то ликовал, кто-то остервенело ругался, что так и не успел поучаствовать в той короткой войне. Но ему нельзя было возвращаться в Тон-Гарт. Кто примет его там? Кто, кроме Сарна, да еще нескольких верных друзей, обрадуется ему? Эльф ощутил, как сердце заходится тошным отчаянием. Он снова потерял свой кратковременный приют. Снова стал чужим. Тем, кому нет места среди общей радости. Он не пойдет с войском в Тон-Гарт. Пусть его маленький отряд идет с рыцарями – Сарн будет рад их возвращению. Леголас передаст с одним из эльфов письмо для друга. Леголас на миг представил себе Сарна, смеющиеся карие глаза, вечно неприбранную черную гриву, и ему захотелось злобно и горестно завыть, таким родным был этот образ, и такой недосягаемой была та, прежняя, простая и понятная, бесконечно дорогая ему жизнь.

Нельзя опускать руки. Нельзя сдаваться хотя бы себе самому назло. Он сейчас же вернется в свою келью, соберет свои нехитрые пожитки, оставит письмо для Сарна и отправится на место убийства Вигге, куда так глупо не пошел с остальными. Не может быть, чтобы он, лесной эльф, не нашел никаких следов таинственного похитителя свитка…

Йолафу давно казалось, что время замерло в стенах его узилища. Вероятно, снаружи шли часы, а может быть, даже дни, но сам он не ощущал их поступи, окруженный глухими каменными стенами и сонмами навязчивых, не дающих отдыха мыслей.

Тело Манрока нашли, но часовые, не посвященные в его авантюру, никак не заподозрили его участие и долго с воплями и угрозами прочесывали лабиринт.

Впрочем, Йолафа мало заботило собственное будущее. Тревога о судьбе сестры и успехе их эскапады не оставляла места другим раздумьям. Сначала он долго перебирал все обстоятельства ее отъезда, вспоминал каждое слово разговора с Сармагатом, клял себя за запальчивость, понимая, что должен был быть сдержаннее, и тогда, быть может, погоня началась бы позже.

Но эти размышления уже не могли принести пользы, как ничего не могли и изменить, и вскоре ренегат стал запрещать себе снова и снова погружаться в цепочки сказанных фраз, поскольку бессильная злость и страх только лишали его сна.

Снадобья Таргиса давно закончились, и многие раны воспалились, вновь принеся за собой лихорадку. Но молодость и крепкое здоровье пока все же брали верх над недугами, а может быть, рыцарь просто знал, что не вправе поддаваться хворям, когда его долгая борьба была так близка к развязке...

…Сармагат спешился у входа в свое убежище и зашагал вверх по неровным уступам, заменявшим ему лестницу и делавшим вход в штаб чрезвычайно неудобным для чужаков. Он не спешил. После событий последних дней у него не было времени разобраться с собой, со своими чувствами и намерениями, так много пришлось принять важнейших и несуразно спешных решений.

Сармагат немало испытал за свою долгую жизнь. Он знал много страшных потерь, когда казалось, что все утратило смысл и дальше бороться незачем. Он не раз стоял у пепелища своего вчерашнего дня, чувствуя себя, словно на одинокой скале посреди бездны. Он давно умел не чиниться крахом своих планов, всегда неколебимо уверенный в своей неминуемой победе, не сейчас – так завтра. Он умел годами хранить обиды, никогда не прощая своих врагов. Он очень мало, кого любил, и уж совсем никого не боялся.

Ночной разговор с эльфийским комендантом должен был стать смертным приговором последнего. Сармагат не терпел, чтоб ему диктовали условия, тем более, глядя на него сверху вниз. Поражения были не в характере вождя и всегда разжигали в нем неуправляемую ярость, в свой час обрушивавшуюся на голову обидчика неожиданной и часто несоизмеримой местью. Кроме того остроухий фанфарон совершил еще более непростительный грех, затеяв угрожать Тугхаш. Но Сармагат, привычно распаляя в себе злобу, отчего-то вдруг осознал, что скорее машинально шарит на дне души, разыскивая там нужное ожесточение. Странно, но сегодня орк испытывал какие-то иные, несвойственные ему чувства по поводу нелепого и непредвиденного оборота, казалось, столь простого и изящного замысла. Нужно было подумать… Понять, что именно он должен сделать сейчас, не допуская взрыва ярости. Что говорить, гневливость всегда была его уязвимым местом, и в запале он нередко совершал серьезные промахи…

Час спустя к темнице пленника подошли двое орков. Один держал небольшой тюк, другой деловито загромыхал ключами. Йолаф поднял голову, криво усмехаясь:

– Никак купаться на Хельгу едем? – процедил он саркастично, но голос прозвучал с тоскливой злостью. Часовые молча подхватили рыцаря под локти и поволокли из камеры. Йолаф не сопротивлялся. Он твердо решил, что терять все одно уже нечего, а незамысловато наложить на себя руки он успеет в любых обстоятельствах…

Сармагат уже успел восстановить душевное равновесие и задумчиво потягивал удушающее пойло, сидя у очага, когда дверь отворилась, и на пороге показался караульный. Он отвесил подобострастный поклон, отступил в сторону, пропуская в зал подконвойного, и тут же исчез.

Сармагат неторопливо повернул голову:

– Проходите, Йолаф, не стесняйтесь. Ваше обычное кресло вас ждет.

Ренегат двинулся к очагу, надев маску непроницаемого хладнокровия, но вождь видел, как тот едва заметно припадает на правую ногу, а лоб поблескивает испариной боли. Пленного было не узнать в щегольском камзоле и ослепительно-белой камизе. Ранняя седина в тщательно расчесанных черных волосах придавала облику мятежника своеобразный оттенок благородства, и только следы измождения на суровом лице выдавали, что визитер явился к вождю отнюдь не от игорного стола.

Опустившись в предложенное кресло, Йолаф спокойно поглядел орку в глаза.

– Как вы себя чувствуете, друг мой? – ровно поинтересовался Сармагат, и мятежник усмехнулся, бегло проведя пальцами по гладко выбритой щеке:

– Бесподобно, вождь. Никогда прежде не думал, что так соскучился по партикулярному платью, да еще целому. Только к чему столько хлопот? Ведь, судя по вашим посулам, скоро мне вовсе не понадобится тратиться на одежду.

Губы орка тоже дрогнули ухмылкой:

– Вы злопамятны не меньше моего. Но у вас есть на то резоны. Вы голодны, Йолаф? Нам о многом предстоит поговорить. И не улыбайтесь так желчно, сегодня никаких… хм… учителей этикета.

Рыцарь молча поднял обе ладони, словно принимая условия игры, и Сармагат заметил, как ренегат сжал челюсти: он уже изготовился к схватке.

Но подали на стол, Йолафу принесли превосходного вина, и ренегата охватило блаженное ощущение некой сиюминутности. В конце концов, господа, он сделал все, что мог. Он перенес много испытаний, он не щадил себя, пытаясь исправить свои ошибки. Так что за нужда сейчас в поиске подвохов и опасностей? Он жив. Он в кои-то веки сбросил опостылевшие лохмотья мундира и не выглядит, как скот. Ему предлагают хорошую трапезу и отменное вино. Так что за печаль? Пусть через час будет то, что ему на роду написано. Отчего напоследок не насладиться простыми радостями бытия?

Они ели в полной тишине и той особой беззаботности, какая охватывает людей в странную минуту, именуемую «все позади». И неважно, что за последствия она принесет, важно лишь то, что партия сыграна и тревожиться более смысла нет.

Но вот Сармагат бросил на стол салфетку и снова наполнил кубки. Пришло время разговора.

– Итак, друг мой, – начал он и сделал паузу, – не думал, что однажды скажу вам это. И уж точно, не при таких обстоятельствах. И все же… Вы победили.

Йолаф пристально поглядел на собеседника и вдруг искренне и открыто расхохотался.

– О Эру, какой же я болван. Горячая вода, новый камзол, трапеза – и ваше признание моей победы. Ну как можно было сразу не догадаться, что меня просто снова скрутила горячка? Сделайте одолжение, друг мой, не вздумайте звать лекаря, чтоб сохранить мою шкуру для новых забав. Мне и так хорошо, везите без чувств. И не стоит волноваться, в бодрящей водице Плачущей Хельги я и сам приду в себя.

Сармагат же отпил несколько глотков и покачал головой:

– Вы совсем разучились верить в жизнь, Йолаф. Это не дело, вам ведь всего… двадцать семь, верно? И, тем не менее, вы бы не ввязались в нашу с вами… ммм… игру, если бы не жаждали в ней победить. Вам это удалось.

На сей раз Йолаф молчал, глядя на Сармагата все теми же холодными глазами, на самом дне которых плескалась нестерпимая мука. Орк продолжил:

– Вы сумели похитить свиток. Браво, что и говорить. Ваша сестра же сумела его доставить. Не скрою, все прошло не особо гладко, но задача все же удалась. Вы переиграли меня, а я не мальчишка, что по молодости еще не умеет признавать своих поражений. Конечно, договаривались мы несколько иначе, и я весьма охотно наказал бы вас за ваши выходки. Но я не могу не согласиться, что на вашем месте тоже не ждал бы ничьих милостей. Собственно, тут мы подошли к сути. Сейчас нам принесут еще выпить, и мы по-приятельски потолкуем у камина. Завтра на рассвете я верну вам меч, Подкупа, и вы свободно отправитесь восвояси. Я бы отпустил вас сегодня, но вы почти наверняка столкнетесь с моей армией. Предупреждаю, ехать вам надлежит в Тон-Гарт, а не к вашей шайке. В столице вас весьма ждут.

Йолаф выслушал все эти оглушительные новости с каменным лицом, а потом подался вперед.

– Ждет меня, вероятно, князь, уже подготовивший для меня виселицу отменной постройки, я угадал?

– Эру с вами, друг мой, – отмахнулся Сармагат, – я не уверен, что князь все еще вправе хотя бы потребовать чистое исподнее. В столице давно всем верховодит эльфийский комендант, превеликой дерзости, хотя и изрядной смекалки солдафон, близкий друг так хорошо знакомого вам принца Леголаса.

– Тогда простите мое скудоумие, Сармагат, но какого же Моргота вы так великодушны? – Йолаф все так же являл собою полное спокойствие, лишь пальцы лихорадочно сжимались и разжимались на ножке кубка.

– Все просто, – посерьезнел Сармагат, – в руках этого солдафона находится моя Тугхаш, – орк произнес это с нажимом, глядя рыцарю прямо в глаза и делая акцент на слове «моя», – и эльф вернет мне ее в обмен на вашу свободу.

Произнеся это, вождь секунду помолчал, а потом сардонически усмехнулся:

– Что ж вы умолкли? Где ярость, где негодование, где крики, что вы никогда не примете свободы ценой рабства сестры у орочьего ублюдка?

Но Йолаф медленно покачал головой:

– Не нужно иронии. Вы говорите, что вы не мальчишка, а потому умеете признавать поражение? Что ж, я, увы, тоже успел повзрослеть. И знаю, что вне всякой зависимости от наших с вами счетов, моя сестра любит вас. Я сам бесконечно люблю Камрин, Сармагат. Я слишком люблю ее, чтоб прятать свой эгоизм за банальностями, вроде «я старший брат» и «это для ее же пользы». Я уже пережил ужас от первого осознания, кого именно она выбрала объектом своих чувств. И я не уверен, что она будет счастлива с вами. Но… Моргот подери… – рыцарь отвел глаза и посмотрел в огонь, пытаясь справиться с эмоциями, – зато я знаю, что без вас она будет несчастна. В этом вся Камрин. Она не умеет иначе. Наделив кого-то своей любовью, она никогда не возьмет ее назад.

Йолаф замолчал, губы его вздрагивали, словно сдерживая проклятия:

– Вот что, Сармагат, – проговорил он, наконец, – я знаю, что Камрин жаждет вернуться к вам. И потому я заклинаю вас всеми муками, что вы причинили ей, и всеми страданиями, которым подвергли Эрсилию, меня и многих других. Дайте ей счастье. Я не смогу узнать, сделали вы это или нет. И едва ли смогу наказать вас в противном случае. Но я призываю на вашу голову всю справедливость, которая, быть может, все же прячется где-то там, куда мы привыкли слать молитвы. Будьте вы прокляты, если сделаете несчастной женщину, которая выбрала вас, невзирая на то, кто вы такой. Не сверкайте глазами, вы знаете, что я имею право на эти слова.

Они несколько минут сидели в полной тишине. Потом Сармагат поднял голову и посмотрел на собеседника. И впервые Йолаф заметил, что глаза орка полны тягостного ожидания, а безобразное лицо кажется беззащитным.

– Йолаф, ответьте мне на один вопрос. Всего один. Но дайте слово рыцаря, что ответите на него искренне.

Ренегат после короткой паузы кивнул:

– Даю вам слово.

– Скажите, Йолаф… вы уверены, что Тугхаш любит меня?

Рыцарь на миг ощутил, что оказался в очередном бреду, навеянном горячкой. Так странно, нехарактерно прозвучал в устах грозного орочьего вождя этот беспомощный и полный муки вопрос.

– Да, я уверен, – спокойно и веско отозвался он, – иначе я охотно сгнил бы в вашем каземате, но не позволил вам протянуть к ней ваши когти.

Сармагат отвернулся, впиваясь клыками в нижнюю губу, и Йолаф заметил, как вождь сдерживает дрожь.

– К балрогам, – пробормотал, наконец, орк, и провел руками по лицу, – я ни словом не лукавил, когда говорил о вашем освобождении. Подкуп уже ждет, и еще до полудня вы окажетесь в столице. Но это не связано с ее возвращением. Я все равно однажды отпустил бы вас.

Брови Йолафа дрогнули:

– А как же мое купание в Хельге?

– Морготова плешь, да будет вам дураком прикидываться! – оскалился Сармагат, – я никогда не причинил бы Тугхаш такого горя. Не скрою, у меня часто чесались руки попортить вашу нахальную шкуру, но я никогда не желал вам гибели. Я всерьез беспокоился о вас на осаде Тон-Гарта, хотя вы слишком часто напрашивались на трепку.

Орк встал и теперь мерил зал широкими шагами. Вдруг остановился и отрывисто промолвил:

– Спасите вашу невесту. Свиток в Тон-Гарте. И у вас получится, я знаю. Быть может, завтра я уже пожалею обо всем, что наговорил вам сегодня сгоряча. Но вы заслуживаете счастья, слишком отчаянно и бесстрашно вы сражались за него. А теперь ступайте отдыхать. Путь неблизкий. А исцеление потребует очень много сил…

Над княжеством медленно разгоралось зябкое серое утро. В штабе было тихо, лишь шаги караульных то и дело мерно звучали по коридорам.

Сармагат сидел в кресле у почти догоревшего очага. На столе стоял пустой кувшин. А орк задумчиво перебирал в когтистых пальцах разорванное кисейное покрывало.

Как много боли он ей причинил… Как старательно скрывал разраставшуюся в нем, словно смертельная болезнь, терзавшую его любовь.

Сколько слез пролила Тугхаш, умоляя его об исцелении Эрсилии. Как страдала, зная о бедах брата. Но он непреклонно шел своим путем, сминая людей и их судьбы, как траву под сапогами. Он не мог оказаться во власти этого нелепого чувства, не мог отдаться сумасшествию, и потому стискивал зубы, отводил глаза и снова шел вперед. Она должна была бояться его самого и его устрашающего войска. А она носила орочий камзол, научилась ездить на варге и освоила Черное наречие в немыслимо короткий срок. Она должна была вздрагивать от омерзения, глядя в его безобразное лицо. А она усмехалась: «о Эру, Сармагат, как ты порой похож на моего брата! Неужели все мужчины не в ладах с гребнем?». Она не должна была привязаться к нему. Ей следовало знать, что он – орочий вождь, несгибаемый воин, беспринципный интриган и бездушный манипулятор. Он ждал ненависти в ее глазах, ждал презрения и страха, что излечат его помешательство, и он сможет освободиться от пут. Она ненавидела. Она сначала рыдала, а потом называла его чудовищем и мерзавцем. А болезнь не проходила. Ее ненависть лишь причиняла ему нестерпимую боль, и он стискивал ее в объятиях, шептал что-то, изнемогая от раздиравших его сомнений, а потом уходил в свои покои и остервенело крушил мебель. Он отослал ее в Тон-Гарт, где-то глубоко в душе надеясь, что она найдет способ освободиться от него. Но Тугхаш с поразительной отвагой и хладнокровием играла свою роль, а он, как скупец, пересчитывал часы ее недолгих визитов.

Что ж, вот игра, наконец, и подошла к своему заключительному этапу. Вчера эльф выставил ему несколько условий, и он легко согласился на них. Потому что Тугхаш все равно в безопасности, выполнит он требования коменданта или нет. Эльф… надо признать, он неплохой парень. И он никогда не причинит ей вреда. Он пригрозил, что в случае невыполнения условий он просто увезет Тугхаш прочь из этой дыры, и Сармагат понял, что это и есть долгожданный выход. Его отважная Тугхаш покинет мрачное княжество и своего злобного, деспотичного покровителя. Она начнет новую жизнь и, наконец, где-нибудь все же сможет стать счастливой…

====== Глава 38. Безжалостные звезды ======

Часовой отчаянно скучал. Пленник не помышлял ни о побеге, ни о каких-либо иных предерзостях, а потому голова служивого необоримо клонилась к груди, а алебарда наливалась совершенно свинцовой тяжестью. Он уже было начал похрапывать, когда рассеянный свет факела померк, заслоненный чьим-то силуэтом. Часовой встрепенулся, выпрямляя спину и старательно придавая себе молодцеватый вид. Перед ним стояла княжна, держа в руках корзинку и ковш с водой.

– Отопри-ка, – негромко и мягко распорядилась она, кивая на дверь.

– Не велено, миледи, – извиняющимся тоном ответил часовой, слегка розовея от собственной дерзости.

Но Эрсилия лишь нетерпеливо сдвинула брови:

– Да будет тебе, Ларс. Пленный избит, раны промыть надобно.

– Комендант пленного допрашивал, – пробормотал солдат, отчего-то донельзя смущенный и даже растроганный тем, что княжна помнит его имя, – применять побои – сие его командирское право. Не осерчайте, миледи.

Эрсилия покачала своей ношей:

– Я не лезу в военные дела, Ларс. Я верю, что коменданту лучше знать, как надобно допрашивать пленных. Но мой долг хозяйки заботиться обо всех, кому в этом замке требуется помощь, даже если это пленный враг.

Ларс с сомнением оглядел коридор. Пленный не казался важной птицей, опасен не был, а княжна так незаслуженно, но так добросердечно пришла врачевать его попорченную рожу, что честному вояке совсем не хотелось ей отказывать. Переступив с ноги на ногу и вздохнув, Ларс отпер дверь:

– Если чего неладно – кричите сей же миг, я враз прибегу, – строго напутствовал он, пропуская Эрсилию в тесную комнату.

…За спиной хлопнула массивная дверь, и сидящий у огня Таргис обернулся:

– Камрин?.. – одними губами проговорил он, вскакивая, а взгляд вдруг заметался. Но самозванка неспешно подошла к нему и поставила свою ношу на стол.

– Чего ты засуетился? – спокойно и четко произнесла она, глядя на дверь, – сядь, я всего-то комендантовы отметины обработать пришла.

Таргис безропотно опустился на скамью, Камрин же села напротив, подоткнула рукава камизы и окунула чистое полотно в ковш.

– Таргис, – зашептала она, – Сарн мне рассказал, что свиток привез ты, с предателем же кто-то успел рассчитаться раньше. Ты видел, кто это был? Приподними голову! – уже громче добавила она.

– Уж как же не увидеть, нос к носу столкнулись, – отозвался варгер…

… Двадцать минут спустя Камрин уже входила в караулку, где Сарн хмуро и рассеянно читал какой-то свиток, длинный и неряшливо исписанный не особо умелой рукой.

– Комендант, завтра можно сворачивать лазареты, – проговорила она нетерпеливым тоном, и Сарн вскинул голову.

– Вам виднее, миледи, – машинально ответил он, предлагая княжне руку. Выйдя на обычное место всех разговоров, что не предназначались для чужих ушей, Камрин обернулась к эльфу, облокотившись на парапет:

– Сарн, у меня дурные вести, – торопливо начала она, – я потолковала с Таргисом. Меня очень занимало, кто же убил Вигге, которого вовсе не просто убить, и при этом не соблазнился его ношей. Зачем вообще было его убивать, если не ради свитка? Так вот… Вигге загрыз оборотень.

– Что за незавидная смерть, – вполголоса пробормотал Сарн, а Камрин схватила его за руку.

– Шакалу – и смерть шакалья, но речь не об этом. Вся эта история разыгралась у штаба Йолафа, там есть малоизвестный и очень неудобный выход наружу. Таргис спешил, но он всегда подмечает детали и следы. Оборотень следовал за Вигге по пятам из этого выхода. Но в штабе есть лишь один оборотень.

– Княжна Эрсилия, – нахмурился эльф.

– Верно. Я сначала заподозрила, что Таргис привирает. Что он сам убил Вигге. Но нет, он точно описал мне Эрсилию, а ведь он давно не видел ее. Все очень скверно, Сарн. Эрсилия не напала на Таргиса, хотя была легко ранена в плечо, а оборотней раны разъяряют. Но она сначала мстительно терзала Вигге, словно пытала, потом перекусила ему горло, как ножом рассекла, тут же оставила тело и просто исчезла в темноте. В ней пробуждается разум. И это не человеческий разум, а разум варга.

– Но…

– Погодите, не перебивайте. Таргис видел много Рабов Слез и многое мне о них рассказал. Обращение сначала делает их невероятно злобными и совершенно неуправляемыми. В этот период их очень трудно убить, у них даже внутри все словно не на местах, ткнешь, где сердцу быть надобно, а он только озлится. Но потом, когда обращение идет к концу, злоба в них утихает, они словно принимают себя в новом облике. И чем более Раб Слез хитер и разумен – тем ближе он к последнему порогу, за которым исцеление уже невозможно. У Эрсилии нет времени, Сарн. Совсем нет. И теперь, когда ее исцеление так близко, я не знаю, где она. К балрогам мои раны, нужно выезжать сегодня же, сейчас. В конце концов, мне пора вернуть вам долг.

Сарн сдвинул брови, на миг задумавшись:

– Вы правы. Но мы все же выедем на рассвете.

– Почему на рассвете?

– Камрин, – Сарн покачал головой, – во-первых, орочье войско сворачивает бивуак. Сармагат не сможет уследить за случайной местью или шальной стрелой, если они нас заметят. Во-вторых, вам нужно поспать несколько часов. Не забывайте, если вы лишитесь чувств, сам я дороги не найду. А, как вы резонно заметили, вам пора вернуть долг.

Самозванка снова набрала воздуха в грудь, но запнулась, а потом сухо и деловито произнесла:

– Вы правы. Но поторопитесь. С первыми проблесками зари мы покинем Тон-Гарт. Не заходите в конюшню. Ваш конь все равно не пройдет там, где потребуется. Кроме того, Сарн, нам нужно взять с собой Таргиса. Если Эрсилия вырвалась на свободу, найти ее и изловить без Йолафа сможет только он.

Сарн секунду молча смотрел в глаза девушки:

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, Тугхаш, – коротко отсек он. Камрин не отвела глаз:

– Я вас не подведу, комендант, – повторила она уже сказанную однажды фразу.

На рассвете лазутчики донесли, что орки снялись с лагеря и покидают прилегающие к столице леса. В Тон-Гарте за короткое время войны порядком истощились запасы дров – зима была холодна, а смола на оборонных рубежах и вода в лазаретах требовали постоянного притока топлива. Длинная колонна лесорубов, вышла тем утром из столицы, едва занялась заря. Люди кутались в теплые плащи, прятали от мороза лица под капюшонами, а потому никто не приметил в этой озябшей веренице троих лишних в таких же глухих плащах.

Поначалу Камрин всерьез размышляла о том, чтоб выйти из города через свой потайной лаз. Но, уезжая за свитком, она заранее приготовила себе на той стороне стремнины сухую одежду. Втроем же переоблачаться будет затруднительно, а в мокром платье не проедешь по морозу и трех лиг. Тратить время было нельзя – Камрин не могла с уверенностью сказать, как поступит Сармагат, если приедет к стенам столицы вместе с Йолафом и узнает, что его подопечная исчезла. Слишком хорошо изучила Тугхаш своего вспыльчивого покровителя…

Десятников посвятили в план, ибо им предстояло свести к минимуму расспросы об отсутствии коменданта. Для всех обитателей замка была заготовлена весть, что княжне неожиданно стало хуже, и она не покидает покоев. Место у двери Таргиса со строгим запретом открывать ее кому бы то ни было, кроме десятников, занял Калион – один из самых молодых эльфов в отряде, все еще смотревший на командира с некоторым благоговением, а потому ревностный в своем усердии. Беглецы вышли из ворот в конце колонны, а уж как затеряться в лесу ни одного из них учить не приходилось. Уже остался позади фронтон частокола, и они встретились у могучего подножия скалы, к которой примыкал город с одной стороны. Камрин оглянулась на Сарна, и этот взгляд отчего-то показался ему сконфуженным. Но в следующий момент самозваная княжна Ирин-Таура вложила пальцы в рот и пронзительно по-разбойничьи свистнула.

Видимо, на лице Сарна все же мелькнуло замешательство, потому что Камрин строго пояснила:

– Моего коня объезжал для меня брат. И теперь этот демон отзывается только на вот эдакий клич. Я знаю, что это не слишком изящно, но Йолаф сам виноват. Вы поедете на моем коне, он очень резв и совсем не боится варгов.

– На ком же поедете вы? – Сарн все еще прятал усмешку.

– На стриже полечу, – непонятно отрезала девица, а эльф обернулся на приближающийся топот. Из-за стволов к ним рысью направлялся рослый серый жеребец.

…Стриж и Хорек оказались верховыми варгами, и Сарн оценил скакуна Камрин, действительно нимало их не опасавшегося. Его собственный конь, хотя не боялся ни огня, ни ревущих горных рек, никогда бы не позволил хищникам идти по обе стороны от него.

Быстро продвигаться все равно не удалось, коню местами приходилось сбавлять аллюр, а когда Камрин свернула на узкую тропу, уже засыпанную многодневными снегами и мятой лентой вьющуюся меж сосен, жеребец стал еще осторожней. Варги сопели, настороженно принюхиваясь – издали доносился запах многосотенного орочьего войска. Таргис безмолвно скрывался под меховым капюшоном, и только загорелые до черноты сильные руки, мнущие шерсть на косматом загривке Хорька, выдавали его настороженность. Камрин же изнемогала от нетерпения, хмурилась, бормотала что-то и поминутно приподнималась на спине варга, всматриваясь в извилистую тропу.

А Сарн впервые позволил себе следовать за своим проводником, почти не замечая пути. Лес не нес угрозы, инстинкты дремали, и лихолесца неодолимо захватили мысли, на которые в последние беспокойные недели у него не оставалось времени и сил.

Неужели этот немыслимый, бесконечный вояж, поначалу обещавший быть ничем не примечательной короткой военной кампанией, все же двигался к концу? Неужели исцеление Леголаса, все это время бывшее полумифическим посулом, эфемерным силуэтом на горизонте, все же стало реально возможным, и он едет сейчас к другу не утешить, не поддержать, а предложить долгожданное избавление от страшного недуга, настигшего его в этом мрачном краю?

Каков Леголас сейчас? К балрогам внешность, но изменилась ли его суть? Стал ли друг иным? Будет ли рад ему? Сарн глушил разум всеми этими бессмысленными раздумьями, но чувствовал, как в душе длинным плотницким гвоздем сидит главный вопрос: удастся ли исцелить Леголаса? «Если же не найдется для тебя целителя – не томи себя пустой скорбию, ибо несовершенство души – не твоя вина, но закон всего живого, и подобных тебе – многие тысячи.

Если же пойдете вы с целителем далее об руку – да будет он твоим возлюбленным братом до последнего вздоха, ибо его несчастие – твой выбор…» Эти строки не давали Сарну покоя, и он загонял подступающий страх куда-то вглубь, где он съеживался колючим затравленным зверьком, ожидая своего часа.

…Солнце уже поднималось в зенит, когда Камрин придержала варга и обратилась к Сарну:

– Друг мой, мы почти на месте. Скоро мы встретимся с соратниками брата. Раз Вигге мертв, я не знаю теперь, кто замещает Йолафа в его отсутствие, это еще предстоит выяснить. Запомните, Сарн, никто, ни одна живая душа в этом укрытии не ведает ни о том, что я женщина, ни о том, что мы с Йолафом в родстве. Я для всех – Тугхаш, шпион командира в орочьем штабе. Так обо мне при случае и говорите. И еще я совсем не уверена, все ли там мне доверяют и вообще, насколько радушно примут.

– Не беспокойтесь, – кивнул Сарн, – если будет нужда, я отвлеку на себя внимание. Мой визит едва ли кому-то покажется странным или угрожающим.

Вскоре всадники углубились в едва проходимый ельник, прошитый уж совсем звериной тропой. Разлапистые ветки цеплялись за плечи, срывали с голов капюшоны и осыпали путников каскадами снежных комьев.

– Это единственная дорога? – Сарн раздраженно вытряхивал из волос снег, таявший и стекавший на шею омерзительно холодными ручейками, – забавно б поглядеть, как когорта рыцарей в эту щель продираться станет.

Камрин, похожая на подтаявшую обсахаренную фигурку на праздничном пироге, ухмыльнулась:

– Нет, есть дорога пошире, ею отряды и ходят. Но она в объезд, эта не в пример короче.

Впереди в отдалении виднелись уже знакомые читателю островерхие утесы, отмечающие начало ведущего к штабу мятежников ущелья. Серый жеребец пригнул голову и осторожно переступал меж наваленных под снегом валунов. Было заметно, что он идет не раз хоженым путем, и Сарн снова оценил предусмотрительность Камрин. Для другого коня тропа была бы не на шутку опасна.

Но они не успели преодолеть и половины пути по извилистой стежке. Навстречу неровным рокотом донесся гул голосов и звон упряжей. Варги немедленно ощетинились, и Таргис осадил Хорька: