Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц)

Сарн сжал губы:

– Простите меня, княжна. Я не хотел вас задеть. Я слишком привык за последние дни защищать доброе имя моего друга, и уже не разбираю, когда оно действительно нуждается в защите.

Эрсилия не отвела глаз, но складка меж бровей разгладилась:

– Не извиняйтесь. Вашей выдержке и без того остается лишь позавидовать.

И тут же лицо ее приняло выражение холодной деловитости: юная девица исчезла, ей на смену пришла фактическая правительница Ирин-Таура.

– Сарн, чтобы вернуться в Лихолесье, вашим землякам нужно переправиться через реку. Куда именно они направляются?

– К Княжьему мосту, хоть он и неблизко.

– Хорошо. Это надежный мост…

Эрсилия зябко вздрогнула и закуталась в плащ:

– Так вы известите меня, если узнаете что-нибудь о принце, господин насмешник?

Эльф кивнул и подал княжне руку:

– Непременно. А теперь позвольте проводить вас вниз, здесь невыносимо холодно.

Девица без всякого жеманства приняла руку и увлекла лихолесца к ступенькам:

– Благодарю, рыцарь. И позвольте на правах хозяйки напомнить вам, что за вашими бесчисленными хлопотами вы даже не ужинали.

…До самого подножия лестницы, что вела из холла замка на второй этаж, Эрсилия более не касалась никаких существенных вопросов, поддерживая легкую беседу придворной дамы с иноземным воином. Но Сарн чувствовал, как напряженно подрагивает лежащая на сгибе его локтя рука.

====== Глава 24. Трон втридорога и честь за медяк ======

Разомкнув глаза, Леголас не сразу сообразил, почему над ним нависает низкий бугристый потолок, там и сям покрытый пятнами влаги. Но, приподнявшись с жесткого ложа, вспомнил, что провел эту ночь в укрытии мятежников. Странно, но в этой неуютной сырой берлоге ему спалось удивительно спокойно, вероятно потому, что здесь все видели его изуродованное болезнью лицо, и никто ему не удивлялся. Только сейчас, когда страх разоблачения отступил, Леголас в полной мере ощущал, каким бременем было для него это чувство.

Вокруг царила удивительная тишина. А ведь мятежных рыцарей, по словам Иниваэля, около двух тысяч… Где скрывается вся эта немалая армия? Выйдя из тесной каменной клетушки, где он устроился на ночлег, лихолесец обнаружил, что кажущаяся эта тишина вибрирует множеством звуков. Откуда-то доносились голоса, звон оружия, шаги, а порою даже приглушенный смех. Наобум двинувшись на отдаленный шум, Леголас вскоре набрел на низкий просторный грот, где полыхала грубо сложенная печь. У печи хлопотал бородатый здоровяк в камизе и подшлемнике, забавно напоминавший необычно рослого гнома. Обернувшись на приветствие лихолесца, здоровяк молодцевато отдал честь, а в его левой руке обнаружилась устрашающих размеров деревянная лопатка, больше похожая на лодочное весло.

– Доброго утра, ваше высочество, – прогудел он низким, простуженным голосом, – пожалуйте к огню, мороз сегодня – не приведи Эру. Извольте самую малость обождать с завтраком, я мигом управлюсь, караулы через четверть часа сменятся.

– Благодарю, – Леголас шагнул к печи, где, как оказалось, пеклись лепешки, – а Йолаф здесь?

– Отлучился командир, – повар сноровисто орудовал лопаткой в печи, – да скоро должен воротиться, он еще до зари умчался. Вот, не желаете ли? С пылу с жару, а сейчас и эля раздобуду.

С этими словами, он выпростал из печи раскаленную лепешку и уложил на длинную, наскоро оструганную доску, положенную на козлы. Погрохотав чем-то за печью, он поставил рядом с хлебом кружку и сокрушенно крякнул:

– Уж не серчайте, угощенье не княжеское, но всяко лучше, чем с пустой утробой перед орками гарцевать.

Упомянув орков, повар вдруг осекся, словно не зная, как отнесется иноземный принц к этому слову, но Леголас пропустил его мимо ушей, осторожно разламывая горячую лепешку:

– В самый раз угощенье, друг, благодарствую.

– На здоровье, – голос повара прозвучал польщенно, – меня Гослином кликать.

Но в этот момент снаружи грота послышался топот множества ног, в импровизированную трапезную ввалилось человек тридцать рыцарей в заиндевевших плащах, и Гослин заметался у печи.

Покончив с завтраком, Леголас вышел из шумной трапезной. Ему хотелось осмотреться в сумрачном убежище Йолафа, а вдобавок необходимо было обдумать множество странных откровений, услышанных им вчера от главаря мятежников. Накануне, идя вслед за Йолафом по лабиринту темных коридоров, он был уверен, что не сомкнет глаз. Но усталость взяла свое, и лихолесец провалился в беспробудный сон, едва опустив голову.

Его никто не считал здесь ни пленником, ни незваным гостем. Никто не пытался остановить Леголаса, помешать ему бродить по пещерам и тоннелям, более того, его приветствовали, словно полу-орк в поношенном камзоле княжеского гвардейца был здесь самым обычным визитером.

…Час спустя лихолесец многое узнал о Йолафе и его соратниках, а также задался множеством новых вопросов.

Вчерашняя беседа с рыцарем оставила у него неопределенное впечатление об этом человеке. Леголасу показалось, что Йолаф представил ему свою историю несколько… однобоко, изложив ее, как сплошную цепочку своих ошибок и промахов. Но сейчас, осматривая его странное и неприветливое укрытие, Леголасу с трудом верилось в эту самоуничижительную сагу.

Судя по ветвистому лабиринту под замком Тон-Гарта, княжество, по сути, стояло на исполинском куске некого каменного сыра, и Леголас готов был поклясться, что в лесах таится еще множество щелей и нор, ведущих в такие же лабиринты.

В этой мрачной цитадели, несмотря на холод, сырость и плесень, царил неожиданный порядок и поразительная дисциплина. Лихолесскому принцу доводилось бывать в замках и военных лагерях, и он превосходно знал, что даже самая вымуштрованная солдатня устает от каждодневного распорядка и экзерциций. Но здесь, в этом логове, казалось, каждая вещь, даже самая грубая и непритязательная, имела свое место, у каждого склада стояли часовые, а у попадавшихся навстречу Леголасу солдат жалкое состояние одежды заметно контрастировало с безупречно вычищенным оружием. Это убежище не было притоном опустившихся дезертиров. Это был скорее военный штаб, и лихолесец подумал, что, похоже, понимает теперь, почему отряды мятежников так быстро и вовремя появлялись там, где в них была нужда. Здесь царила постоянная готовность к бою, и даже рыцари, сменившиеся с караулов и сейчас там и сям мирно игравшие в кости, не снимали с перевязей клинков. Йолаф говорил о нейтралитете… Похоже, он на свой лад понимал значение этого слова.

Поблуждав по сети пещер и коридоров, Леголас почувствовал зябкое дуновение ветра и понял, что приблизился к выходу. Если мрак тоннелей был скупо рассеян редкими факелами, то грот, лежавший сразу у входного отверстия, был совершенно темен, а часовые скрывались за уступами стен. Враг, по неосторожности сунувшийся в логово мятежников, неизбежно попадал прямиком в западню. Светлый неправильный овал входа приоткрывал небольшой участок заснеженной земли, на краях каменной арки колко серебрился иней. Похоже, Гослин был прав, снаружи стоял лютый мороз… Передернув плечами, Леголас шагнул назад. И тут же из-под тяжелых пластов забот, вопросов и раздумий, занимавших его с самого утра, выкарабкалась едкая и ранящая мыслишка: никогда, никогда раньше он не предпочел бы сырую пещеру сахарному простору зимнего леса, какая бы стужа ни сковывала его. Теперь же ему хочется назад, в уютную тьму каменного лабиринта, подальше от слепящего света снежного дня. Лихолесец сжал кулак, вонзая когти в ладонь. Не сейчас… Не сметь оплакивать эльфа, с каждым днем умирающего в нем… Эльфы никогда не сдавались без боя даже многотысячным ордам орков. И уж тем более он не намерен уступать одной единственной отвратительной твари, что угнездилась в нем самом.

– Леголас, осторожнее, ваша рука, – послышался голос Йолафа, выдергивая принца из оцепенения, и лихолесец встрепенулся, разжимая кулак. На ладони остались четыре глубоких кровоточащих ссадины от когтей. Досадливо отирая кровь, Леголас обернулся на оклик: рыцарь отряхивал снег с плаща и сапог, стоя у входа в грот. Его фигура четким черным силуэтом вычерчивалась на фоне светлого овала, лицо скрывалось в тени, и у лихолесца снова появилось плохо объяснимое ощущение, что ренегат показал ему лишь этот безликий контур своей натуры и своих истинных стремлений, не дав рассмотреть вблизи ни единой черты.

– У меня для вас новости, принц, – Йолаф направился к лихолесцу, сбрасывая капюшон, – все форты опустели, ваши соратники ведут крестьян в Тон-Гарт. Представляю, что за кутерьма там будет в ближайшие дни. Вы завтракали?

– Да, я успел познакомиться с вашим поваром, – машинально ответил Леголас. Как ни темно было на душе, но от известия, что десятники все же выполнили его указание, он почувствовал облегчение. И тут же ожили все вопросы, ненадолго заслоненные не к месту нахлынувшей тоской.

– Скажите, Йолаф, – напрямик спросил лихолесец, шагая рядом с ренегатом по темному извилистому тоннелю, – где прочая часть вашего войска? Князь говорил, что с вами ушли две тысячи человек.

Рыцарь слегка удивленно взглянул на Леголаса:

– Известно где, в лесах, – буднично ответил он, – принц, неужели вы всерьез думаете, что мы прячемся в этих крысиных норах и рыдаем в рукава? У меня везде расставлены посты. Как иначе мы узнали бы о вашем приезде, стоило вам лишь пересечь границу? Правда, некоторые из моих соратников озлоблены происходящим настолько, что в каждом видят врага. Хочу принести вам запоздалые извинения, Леголас. Поверьте, несмотря на все запальчивые слова, в вас и не подумали бы стрелять.

Лихолесец кивнул:

– Не сомневаюсь. Значит, именно поэтому вы всегда знали, когда и где моим подчиненным требовалась ваша поддержка?

– Да, – коротко ответил рыцарь, – но, увы, часто события идут быстрее, чем скачут лошади или бегают люди. Мы совершенно не ожидали атаки на ваш караван в тот день, когда вы были ранены оборотнем. Все произошло куда скорее, чем я успел узнать о нападении.

Леголас замедлил шаги:

– Йолаф, мне кажется, я уже посвящен в достаточное число ваших секретов, чтоб вы продолжали говорить полунамеками. Вы чего-то недоговариваете. Крестьяне клялись, что впервые видели оборотней, вы же превосходно осведомлены о них. Признаться, я уже не знаю, до каких пределов простирается ваша осведомленность, как и ваша готовность поделиться со мной этими сведениями.

Йолаф нахмурился:

– Об этом не стоит говорить на ходу, принц. Обождите.

Через несколько минут Леголас вновь оказался в сырой комнатушке, где вчера слушал странную исповедь рыцаря. На сей раз Йолаф сел напротив и без предисловий начал:

– Леголас, я догадываюсь, каким подозрительным субъектом кажусь вам, и не пытаюсь обелить себя перед вами. Моих грехов хватит на троих. Но в одном я чист: я никогда не ставил свои интересы выше интересов Ирин-Таура. После всего, услышанного вами, вам трудно поверить в это. И мне едва ли удастся доказать вам обратное, потому что я сам не могу объяснить требования Сармагата и большинство его поступков. Вчера я рассказал вам историю в целом, сегодня расскажу некоторые подробности. Не чтоб убедить вас в чем-либо, а чтобы вы лучше знали, с кем мы оба имеем дело. И быть может, вы заметите что-то, что я проглядел.

Рыцарь вскочил из-за стола и широкими шагами заметался по комнате:

– Все было совсем не просто, Леголас. Вы привыкли слышать об Эрсилии, как о бессловесной жертве обстоятельств, ставке, призе в грязной игре. Но вы не знали ее до болезни… Я люблю княжну, Леголас, и способен на многие идиотские поступки ради нее, но Эрсилия никогда не согласилась бы на то, чтоб ее жизнь была выкуплена ценою гибели княжества. Один Моргот знает, что она пережила до тех пор, пока разум ее не начал угасать. Но в те первые ужасные недели ее болезни я проводил с нею целые часы. Она боялась, что вскоре не сможет более ничего за себя решать, и спешила принять все нужные решения немедля. Я дал ей клятву тогда. Клятву, что дам ей умереть в любом образе, что уготован ей ее судьбой, но не пойду на сделку с Сармагатом. В те дни я узнал, что в глупых романах, так любимых моей Кэмми, пишут множество выспренних, но невероятно правдивых вещей. Оказывается, тошнотворные сентиментальные метафоры не лгут, сердце и правда может болеть, а душа рваться в клочья. Но я знал, что Эрсилия права. Нельзя купить одну, даже самую дорогую жизнь, ценою тысяч других… Я нанес Сармагату визит и сообщил, что Эрсилия готова к смерти, а я останусь верен присяге. Орк ничуть не разозлился. Он мягко усмехнулся и сказал, что понимает меня и уважает мой выбор. Попросил передать Эрсилии его сожаления и преклонение перед ее смелостью. Добавил, что Камрин может ехать со мной. А потом протянул мне сложенный лист бумаги и попрощался самым дружеским тоном.

Совершенно ошеломленный, я спустился к коновязи. Сестра и правда, ждала меня там. Но, взглянув ей в глаза, я понял, что она никуда не собирается ехать. Развернув лист, я обнаружил список из десяти имен. Это были имена моих солдат. Удивленный и встревоженный, я попросил у Кэмми объяснений, но она лишь сказала, что останется у Сармагата. Останется залогом того, что мне позволено будет вернуться, когда я передумаю. Больше она ничего не добавила… Леголас, я не сводил глаз с моих подчиненных, ожидая, что Сармагат готовит атаку или ловушку... Через две недели оказалось, что все они больны Волчьим безумием. А ведь тогда я еще не знал, что болезнь вызывают воды Плачущей Хельги. Вообразите мой ужас. Тогда же я получил второй список, тоже из десяти имен, и уже знал, что именно он означает. Куда уж яснее намек… А теперь скажите мне, принц, был ли у меня выбор… Я могу теперь придумать сотню объяснений тому, как может вызвать хворь вода из ручья. Но мои люди захворали, не покидая Тон-Гарт, снабжаемый чистейшей водой Бервировых источников… Как Сармагат управляет этой хворью на расстоянии? Знал ли он заранее, что именно эти солдаты занедужат? Или же он сам умеет насылать болезнь? Я не нахожу ответов на эти вопросы, Леголас. И это связывает мне руки и превращает в мнительного параноика, не знающего, откуда ожидать нового удара. Я даже подозревал в гарнизоне мерзавца, подкупленного этим орком, – Йолаф криво усмехнулся, – недурно, а? Предатель ищет конкурента. Но это все походило на худо рассказанную басню. Привезя Эрсилию к Сармагату, я впервые пошел на прямое столкновение с ним. Я был загнан в угол и потерял осторожность. Толком не выбирая слов, я спросил орка, какого балрога мне под угрозой уничтожения княжества соглашаться участвовать в его уничтожении. И вот тут, принц…

Йолаф запнулся. Остановился у стола и снова сел.

– Тут Сармагат вдруг заговорил со мной иначе. Без всякого яда, без малейшей иронии он заверил меня, что не стремится к уничтожению Ирин-Таура, и если я выполню свои обязательства, то и он дает мне слово избежать масштабной войны и многочисленных жертв. И знаете, что самое абсурдное?.. Я ему поверил…

На лице Леголаса не дрогнул ни один нерв, но Йолаф отчетливо услышал, как скрипнули по столешнице когти.

– Я знаю, – негромко процедил он, – я знаю все, что вы хотите сейчас сказать. Я сам много раз говорил себе эти слова… Но Морготова плешь!!! – вдруг взревел он, впечатывая кулаки в грубо оструганное дерево, – да, я поверил ему!!! Вы не знаете Сармагата, Леголас… Он жестокое, хладнокровное, расчетливое чудовище, но если завтра он снова даст мне слово, чего бы оно ни касалось, я снова ему поверю!!!

Лихолесец не успел понять, откуда взялся гнев, неожиданно вспыхнувший в груди, но противиться ему у него не было сил. Он вскочил, нависая над рыцарем:

– Почему? – почти шепотом проговорил он, – почему, Моргот тебя подери, ты похваляешься тем, что готов безоглядно доверять мерзавцу, уничтожающему твой мир, твоих людей, твою возлюбленную? Почему? – зарычал он, вцепляясь рыцарю в горло и вздергивая на ноги.

Но Йолаф не дрогнул. Он стоял, неотрывно глядя Леголасу в глаза, и лихолесец чувствовал, как под кожей ровно бьется ничуть не ускорившийся пульс. Затем так же тихо и твердо отрезал:

– Ты презираешь меня? Мне наплевать, слышишь? Мне давно наплевать на то, как ко мне относятся и что думают обо мне. Я уже не могу позволить себе такую роскошь, как самоуважение. У меня уже нет ни чести, ни достоинства, ни принципов. Я оборвал, обшаркал все эти кружева в той чаще, сквозь которую ломлюсь. У меня есть только моя борьба, моя цель и ответственность за моих людей. За тех, кому я еще могу помочь.

Несколько мгновений они стояли друг против друга, словно выжидая, кто нанесет первый удар. Но в следующий миг Леголас коротко выдохнул и разжал пальцы, делая шаг назад:

– Прости, – проговорил он глухо, – я не вправе тебя судить. И ты прав, я не знаю всего, что известно тебе, а потому не могу тебя понять.

Йолаф медленно покачал головой, садясь:

– Брось извинения. Ты еще не раз почувствуешь этот гнев. Я помню это… Эрсилия дважды пыталась меня убить.

Леголас тоже опустился на табурет, переводя дыхание и унимая гул в ушах.

– Так это не я? – пробормотал он, – а эта тварь?

Рыцарь промолчал, но лихолесцу не нужно было ответа. Помолчав, он сдвинул брови:

– Ты можешь быть кем угодно, но на сумасшедшего ты не похож. Почему ты доверяешь Сармагату? Просто объясни мне. И я постараюсь понять.

Йолаф задумчиво постучал кончиками пальцев по столу:

– Мне трудно разумно объяснить это… Принц, вы, эльфы, привыкли видеть в орках лишь безымянных, безликих врагов. Мы, ирин-таурцы – несимпатичных соседей. Но Сармагат… Как объяснить тебе, Леголас… Я глубоко и жгуче ненавижу этого орка. Я на свой лад даже боюсь его. Но отчего-то я не могу его не уважать. Порой мне кажется, что я восхищаюсь им. Это трудно понять, но в Сармагате есть нечто особенное. Все в его свите преданы ему безоглядно. Таргис искренне готов идти за него на любые мучения и смерть. Он умеет внушить нечто, что стоит за гранью обычного страха вассала перед жестоким сеньором. Признаюсь, мне трудно представить, чтобы его сторонники взбунтовались против него, каких бы причин у них для этого ни возникло. Даже Камрин не раз говорила мне, что Сармагат никогда не лжет, и на его слово можно полагаться, как на неколебимую истину.

Леголас провел ладонью по лбу:

– Это звучит совершенным вздором, Йолаф.

– Я не сомневаюсь, – Йолаф безнадежным жестом хлопнул руками по столу, – но мне часто кажется, что именно в этом и заключается главная сила Сармагата. Он обладает своеобразной властью над умами и душами. Вы спрашивали об оборотнях… Здесь нет никакой интриги. Сармагат равнодушен к людям, именно равнодушен. Он не испытывает желания специально причинять им страдания, но при этом и помогать им ему без интереса. Заразившиеся крестьяне не вызывают у Сармагата жалости, скорее, он презирает их за недальновидность и суеверие. Таргис отлавливает для вождя тех, кто начал обращаться, и, дождавшись их полного обращения в варгов, дрессирует их для верховых и боевых целей. Но он не хотел, чтоб об оборотнях в их самой страшной ступени было известно в княжестве. Почему? Камрин говорит, он стремился избежать паники. Меня удивляет подчас несуразность некоторых его решений. Сармагат то холодно, цинично безжалостен, то вдруг проявляет недюжинное благородство. Я по сей день не вижу особых причин, почему он спас Таргиса.

Сам я привык к тому, что оборотни никому не опасны, поскольку Таргис держит их под замком. Но в тот день что-то пошло не так, и несколько несчастных вырвались на волю. Сармагат был в ярости… Однако, он не наказал Таргиса, хотя тот был уверен, что не минует казни. Оборотни вообще намного сильнее людей… – Йолаф нахмурился, и в глазах промелькнула боль, – в день нашей с тобой встречи Эрсилия едва не убила одного из моих солдат и ранила троих, вырвавшись из грота, где она живет. А ведь раньше она даже не умела натягивать легкий лук.

Йолаф замолчал на несколько секунд, и Леголас не прерывал молчания. Он видел, что рыцарь пытается снова собраться с мыслями. Но Йолаф поднял взгляд, и на сей раз в серых глазах была лишь привычная Леголасу сдержанная суровая решимость.

– Мы не о том говорим, принц, – ровно вымолвил он, – в сущности, мои личные беды и переживания – вовсе не твоя печаль.

– Быть может, – Леголас подался вперед, – но Йолаф, меня терзает недоумение. Я месяцами бился лбом в глухую стену, пытаясь выяснить, в чем первоисточник Волчьего безумия. Крестьяне упорно утверждали, что не знают этого, то же самое утверждал и князь. Ты же раскрыл мне этот секрет без всяких колебаний. Так какого же Моргота Иниваэль строит из себя слепое неведение? А он был очень убедителен, уверяя меня, что не знает причин болезни. И почему крестьяне все еще трепещут перед Волчьей хворью? Неужели ты не предупредил их об опасности? Ведь достаточно обходить стороной Плачущую Хельгу. В конце концов, можно обрушить скалу, завалив ручей.

Йолаф дернул уголком рта:

– Эру, Леголас, если б все было так просто. Если б в этом княжестве правил здравый смысл… Но если князь не рассказал тебе о Хельге, значит, Сармагат запретил ему это, не желая облегчать тебе поиски первопричин болезни, а Иниваэль слишком боится за жизнь Эрсилии, чтоб противоречить ему. Об обрушении скалы я думал, но ведь Хельга – не пруд. Ее воды текут из-под земли, и кто знает, куда устремится ее вредоносная вода, если разрушить нынешнее русло. Сейчас хотя бы известно, где опасный ручей. Крестьяне же… Леголас, ты много имел дело с простонародьем человеческой расы?

– Не особо, – признался лихолесец, – моей задачей в чужих землях обычно всегда была лишь война, а переговоры я вел с правителями и военачальниками.

– Вот, – спокойно кивнул Йолаф, – потому тебе трудно понять. Селяне невежественны, друг мой. Они упрямы, они фанатически привержены традициям, суевериям и убеждениям предков. Их очень трудно переубедить в чем то, во что они верили хотя бы несколько лет. Хельга считается чудодейственным источником, я уже упоминал это. И вдруг является государственный преступник, подозреваемый в разбое и мародерстве, и заявляет, что священная Хельга – корень болезни, наводящей на всех страх. А ведь к ней ходили молиться о заболевших, ее водой пытались лечить тех, кто от нее же и захворал. Представь, Леголас, что мне отвечали. Все мои попытки увенчались лишь тем, что меня заподозрили в пособничестве темным силам, наводящим хворь на княжество. Вот так, принц. Поверь, порой я чувствую себя человеком, волокущим из пожара отбивающегося соседа, который уверен, что я выгоняю его на улицу, чтоб завладеть его горящим домом. Я уверен, тебе тоже не стали рассказывать о моих предостережениях, чтоб ты не вздумал выставить у Хельги вооруженную охрану или придумать еще какую-то упреждающую меру. Кэмми пыталась воспользоваться княжеской властью и запретить пить из источника. Но она совсем юна, и многие крестьяне считают, что дочь князя ничего не смыслит в премудростях сельских верований, а потому ее вздору подчиняться ни к чему.

Леголас задумчиво очертил пальцами край стола. Все объяснения Йолафа были логичны и разумны. Однако он отчетливо ощущал: что-то не сходилось.

– Послушай, – осторожно спросил он, – а как Сармагат относится к тому, что ты то и дело встаешь на мою сторону? Ты дважды вступал в битвы против его отрядов. Это противоречит его требованиям о нейтралитете.

Йолаф помолчал:

– Да, – вдруг сухо отсек он, – и именно об этом нам и следовало потолковать еще три месяца назад.

– Я слушаю, – Леголас подобрался. Похоже, сейчас он сумеет нащупать то самое несоответствие, маячившее в рассказе рыцаря, но не дававшееся в руки… – что за блажь толкнула тебя на такой риск.

Рыцарь оценивающе посмотрел в глаза лихолесцу, а потом произнес четко и с полускрытым вызовом:

– Риск был меньше, чем тебе кажется. Но дело не во мне и моих резонах. Леголас, я и князю был не слишком покорным вассалом. И на Сармагата я тоже пытался найти управу самостоятельно. Сармагат – отменный манипулятор. О тайне воды Плачущей Хельги он мне рассказывать не спешил, а потому болезнь Эрсилии, двадцати моих воинов, а также распространение болезни в княжестве я долго считал проявлением его собственной власти. Конечно, мне пришел в голову самый простой путь решения задачи. Я посчитал, что, убив Сармагата, я, по крайней мере, остановлю эпидемию. Пусть это и не спасло бы уже заболевших… Я некоторое время следил за его логовом, но вскоре убедился, что он покидает его крайне редко. Просидев в засаде почти трое суток, я застал его выезжающим в лес и попытался подстрелить из лука. Леголас, этот орк уклонился от стрелы, словно все время, что я целился, он смотрел на меня в упор какими-то потаенными глазами. Более того, он даже не обернулся, словно свистнувшая у самого уха стрела вовсе не заслуживала его внимания. Второй раз я приехал к нему открыто и потребовал разговора наедине. Сармагат бесстрастно отослал всех из зала, сел напротив меня в кресло и мягко сообщил, что его смерть не в моих интересах, поскольку хворь вызывает не его злонамеренье, а губительная вода рокового ручья. В княжестве уже множество больных, а с его смертью исчезнет их последняя надежда на исцеление. Он видел меня насквозь, принц, и тогда я впервые ощутил, насколько я молод, наивен и глуп в его глазах. Тогда я не захотел поверить ему… Предпринял третью попытку, которая едва не закончилась большой бедой… Но это несущественно, – Йолаф поморщился, похоже, эти воспоминания были ему особо тягостны, – важнее другое. Пусть мне непонятен был замысел Сармагата, я чувствовал, что, занятый собственными тревогами, не замечаю чего-то, лежащего на самой поверхности. А теперь, принц, собери воедино все лоскуты и скажи, видишь ли ты тот же узор, что и я… Сармагат шантажирует меня и князя, угрожая Волчьим безумием и зная, что князь не жалует меня и отнюдь не доверяет мне. Он требует от князя признать Камрин и сохранить в тайне ее личность. От меня же – увести из столицы армию, оставив ее без защиты. При этом он обещает мне, что не развяжет в Ирин-Тауре войны, и держит слово. Итак, Тон-Гарт беззащитен, но защищать его не от кого, ни один орк не приближается к стенам столицы, бесчинствуют лишь свои, те, кого я пытался держать в узде, как до бунта, так и после. И все же Иниваэль призывает на помощь эльфов… И, стоит им появиться в Ирин-Тауре, вскоре орки начинают нападения, которых не учиняли испокон веков. Так скажи, Леголас, зачем было заставлять меня увести из Тон-Гарта гарнизон?

Леголас внимательно посмотрел в глаза Йолафа, видя в них отражение собственной догадки, вспыхнувшей вдруг так ясно, что лихолесец машинально удивился, как не замечал ее ранее.

– Эльфы. Тон-Гарт должен был остаться без гарнизона, чтоб Иниваэлю пришлось просить о помощи эльфов.

– Верно, – отрезал Йолаф, – уводя солдат, я всего лишь должен был освободить место для вас. Леголас… – рыцарь вдруг привстал, склоняясь к лихолесцу, и лицо его вспыхнуло ярким горячечным румянцем, – ответь на милость, зачем? За каким Морготом тебе престол нашего забытого Эру Ирин-Таура? Неужели мало тебе короны Лихолесского наследника?

Леголас ожидал любого вопроса, любого нового поразительного разоблачения, но только не этих слов. Несколько секунд он ошеломленно смотрел на Йолафа, а затем обронил:

– Что? Престол?

Вероятно, на лице его отразилось такое неподдельное потрясение, что в глазах Йолафа, только что суровых и вопрошающих, погас гневный огонек, сменившись сомнением:

– Трон Бервира. Разве не эту плату обещал твоему отцу Иниваэль за вашу помощь?

Как ни ошарашен был Леголас подобной нелепостью, он тут же овладел собой и сдержал рвущиеся с языка объяснения. Сейчас было не время оправдываться…

– Кто тебе сказал, что мне был обещан Бервиров престол? – спросил он, внимательно следя за реакцией рыцаря. Но тот не отвел глаз и не смутился:

– Князь… Хотя, погоди… Покинув столицу, я все же опасался, что Сармагат нарушит слово. Мои парни оцепили Тон-Гарт кольцом засад и ждали, случится ли атака. Через некоторое время, удивленный полнейшим спокойствием, я явился к Иниваэлю и спросил, выдвигал ли Сармагат новые требования. Князь принял меня крайне неприветливо и в самых желчных выражениях заявил, что все это отныне не моя забота, и я могу проваливать к своим дезертирам и изменникам. Он решил проблему обороны княжества, испросив помощи у эльфийского короля. Я вспылил, надерзил ему и выразил сомнение, что лихолесцам есть хоть малейшее дело до забот нашего медвежьего угла. Иниваэль усмехнулся и ответил, что ему есть, чем заинтересовать короля Трандуила, и за помощь он предложит Лихолесью самое ценное, что есть в его распоряжении. После этого он велел мне выметаться, и я покинул столицу в неистовом бешенстве. Но что есть у Иниваэля, что ценнее Бервирова престола?

Леголас нахмурился и озадаченно потеребил ремешок на камзоле:

– Нет, Йолаф, трон мне в качестве платы Иниваэль не предлагал. Но во имя всех Валар… «Дезертиры и изменники»? Вы связаны общей бедой, вас терроризирует общий враг, неужели это не сделало вас с князем союзниками?

Йолаф рассмеялся, но смех этот прозвучал горько:

– Союзниками… Леголас, люди легко становятся лишь врагами. Чтобы стать союзниками, нужно найти в себе мудрость отбросить прежние обиды. Но эта мудрость редко дается свыше. Сами рождаются только гордыня и упрямство. Сейчас… Эру, чего не дал бы я, чтоб вернуть те недавние дни. Я бросил бы к ногам князя меч, я преклонил бы колени и вымолил прощения даже за то, в чем не считал себя виноватым. Но тогда я помнил лишь о том, что князь косвенно виноват во всех произошедших несчастьях, что князь не позволил мне спасти сестру, что отослал Эрсилию прочь, что всегда считал меня недостойным своей дочери и своего доверия, терпя меня в Тон-Гарте возле Эрсилии лишь под давлением страха перед Сармагатом… Сейчас же я понимаю, что он руководствовался желанием защитить честь дочери и мир в княжестве, и что насчет меня он не слишком заблуждался. Я поздно прозрел… Тогда, услышав, как он называет моих солдат дезертирами, я понял, что Иниваэль не знает о шантаже. Он действительно думал, что я предал его и сбежал. В сущности, мне повезло, что он впустил меня в замок, а не велел без затей повесить на сосне, как изменника. Я должен был тогда посмотреть глубже, дать себе труд задуматься, что Сармагат использует нас по отдельности, лишь углубляя раскол между мной и моим сюзереном. Но я лишь рявкнул в запале, что меня держит за горло тот, кому некогда князь лично подарил мою сестру, а потому он не смеет называть меня дезертиром, особенно учитывая, что он сам теперь задешево продает княжество эльфам. Как я был глупо, ребячливо горд… Я упустил шанс исправить старые ошибки и совершил новую.