Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 61 страниц)

Брови Сарна дрогнули:

– Отрадно слышать. Ваш наряд говорит о другом, и я уже было начал размышлять, стоит ли вас отговаривать.

Камрин шагнула к нему, словно бессознательно ища защиты:

– Вы очередной раз правы, я всю ночь готовилась к бою. Можете мне поверить, я неплохо стреляю. Брат научил. А какой-то час назад поняла, что на рубежах обороны без меня обойдутся, а в другом месте – нет. Сегодня утром я размещала людей в пещерах. Я вышла оттуда совершенно больной и долго не могла понять, отчего мне так гадко, хотя я сделала то, что было необходимо. Страх, Сарн. Всем им – детям, женщинам, старикам – всем им страшно. И им будет страшнее всех, хотя до них и не долетят снаряды, и стрелы им не грозят. Там, наверху, будет бой. Будут сыпаться камни и бревна, будет пахнуть кровью, будет шумно и азартно – где уж тут бояться? А они будут сидеть в полутьме под землей, слышать отдаленные удары снарядов о землю, вздрагивать, молиться и плакать. Что еще им остается в этом бездействии и неведении? А когда в тоннелях послышатся шаги – сразу ли все поймут, что это не орки пришли добивать их, безоружных, беззащитных? Вы не были там, комендант. Вы не видели, как малыши одной рукой цепляются за материнскую юбку, другой прижимают к себе игрушки и спрашивают, почему им нельзя домой. Вы не видели, как женщины душат в объятиях младших детей, потому что старшие сегодня встанут на крепостные стены, и эти объятия – единственное, что сближает сейчас с ними матерей, и они слепо и отчаянно надеются, что смогут уберечь их силой этих объятий. Да что я плету… Все вы видели…

Княжна отвернулась, сдерживая волнение, плечи ее дрожали сильнее. Потом снова взглянула на эльфа, и глаза ее были сухи:

– Когда я уходила, мне казалось, что я отважная и сильная. Ведь я шла, чтоб тоже встать под знамена Ирин-Таура. А на деле я просто бросила всех этих людей. Потому что боюсь сидеть во тьме, думая о том, что происходит наверху. Так все и есть. Самые черные часы – это часы страха. И я должна не стоять на крепостной стене с луком в руках. Есть другие, могущие сделать это лучше. Я должна быть с ними, там, в этой темноте. Я должна разделить с ними страх. Быть может, я сумею помочь им совладать с ним.

Сарн кивнул:

– Это и правда, не сахар. Но людям ваше присутствие придаст уверенности. Простите, княжна, мне время принимать доклады.

Он знал, что сказал это сухо, словно отмахнулся от малозначащего вздора, и на миг ему стало неловко. Однако княжна лишь кивнула:

– Я слишком много болтаю. Простите, это просто женская нервозность. Идите, у вас полно забот.

Эльф коротко поклонился, выражая признательность, и устремился вниз по лестнице. Нет, он нисколько не сомневался, что отчаянная сестра смутьяна Йолафа управляется с луком не хуже, чем с гребнем для волос. Но ему важно было знать, что Камрин не будет той ночью на оборонном рубеже. Он не хотел отдавать ей распоряжений, подспудно ощущая, что самообладание ее хрупко, и помня, что доверять ей можно лишь отчасти. А потому в Бервировых пещерах, под прицелом сотен глаз, ей будет проще помнить о своей маске и сопряженном с нею долге.

… В суете того дня Сарн еще не раз вспоминал их разговор, по привычке нетерпеливо отсчитывая удары колокола городских часов. Скорее бы вечер… Скорее бы все началось…

Азарт клокотал в груди, разбивая вдребезги холодный панцирь усталости, раздражения и тягостной тревоги.

Во время последнего смотра войск Элемир подошел к нему и как прежде, шутливо ткнул кулаком в плечо:

– Мой командир! А чего ж парадный камзол не надел в этакий праздник? Наконец-то надерем Чернокровым кой-чего, без всяких интриг и хитростей.

Сарн усмехнулся в ответ:

– Приберегу до победы. Не больно я аккуратен, чтоб в единственном справном камзоле оркам кишки выпарывать.

Элемир расхохотался, щелкая пальцами по затейливой вышивке на сером сукне своего рукава:

– Твоя правда, брат. Пойду, что ли, тоже переоденусь.

… Не лишь Элемир сегодня молол чепуху и потешался над каждой пролетающей над крышами вороной. Эльфами владело радостное предвкушение, постепенно заразившее ирин-таурцев, тоже уставших от тягостного ожидания грядущих событий. Сарн с удовольствием прислушивался к зубоскальству и скабрезным шуткам, зная, что этот настрой куда более на пользу защитникам столицы, чем тяжелая молчаливая тоска прошлых дней. Парадный камзол… Да, сегодня утром он тоже вынул его из походной сумы, задумчиво погладил серебряные шнуры и щегольскую отделку воротника.

…Отец мечтал, что Сарн займет высокое положение в лихолесской армии благодаря своим талантам и благорасположению короля. Матушка желала лишь, чтоб сын живым и невредимым возвращался из походов, не запятнав совести. Что ж, забавно вышло. Вот он замещает самого кронпринца на посту командира и возглавляет гарнизон… Случайный комендант столицы княжества, опутанного ложью и управляемого лживым же сюзереном и поддельной княжной. И сегодня ночью он поведет ненастоящую армию, наспех скроенную из мирных людей, в такую же ненастоящую битву с не до конца понятными ему целями. Что за глупый поворот …

… С этими мыслями Сарн уложил камзол обратно в суму. Эру виднее, как вить прихотливые тропы судеб. И если таковы условия игры – их придется принять. Но у него самого есть право остаться настоящим в этом причудливом маскараде раскрашенных масок, неискренних чувств и поддельных намерений. Он простой десятник и не станет рядиться в командира. Он просто отбросит бесполезные мысли и пойдет в этот бой, словно все как всегда, и нужно просто драться до победы. Он, как умеет, поведет за собой армию, а там уже разберется, правильно ли истолковал цели своего противника.

Ну же, пускай все скорее начнется…

Длинные зимние сумерки сгущались над Тон-Гартом, ветер утих, и снова пошел снег, на сей раз крупными мягкими хлопьями. Небо, все так же укрытое плотным, словно валяная шерсть, слоем облаков, налилось лиловатой синевой. Лес замер, чернея вокруг вековых частоколов недвижимой безмолвной стеной, будто легион высокорослых стражей, пораженных неведомым мороком.

Шагая к дверям замка, Сарн снова столкнулся с княжной. Она стояла у лестницы, ведущей в подземелья, словно ожидала его, но, подойдя, эльф увидел, что она всего лишь зажигает факел от такого же, горящего на стене.

– Удачи, комендант, – ровно промолвила она, разгоняя ладонью дым, – один Эру ведает, что ждет нас в этом бою. Будьте осторожны.

– Непременно, миледи, – так же спокойно отозвался Сарн, – держитесь, от вас многое зависит.

– Да, – вдруг отрезала Камрин с неожиданной глубокой убежденностью, – многое. До встречи, Сарн. Прошу вас, переживите эту морготову битву. Она не стоит вашей смерти.

– Постараюсь не сплоховать, – усмехнулся эльф и поклонился княжне, – до встречи… Эрсилия.

Она поклонилась в ответ и уже было направилась к верхним ступеням лестницы, когда Сарн окликнул ее:

– Миледи, а зачем вам меч?

Камрин обернулась, удивленно приподняв брови. Машинально поправила ножны длинного бастарда:

– Ну как же, комендант. Оружие придаст уверенности. И не одной мне. Я хочу быть среди соплеменников не в качестве прячущейся от врага девицы. Я хочу, чтоб они хоть немного видели во мне защитницу.

Сарн медленно склонил голову:

– Резонно. Простите, княжна.

Она давно скрылась во мраке лестничного провала, лишь дрожащий отблеск факела еще играл на каменной кладке стен, а лихолесец все так же смотрел ей вслед. Но вскоре встряхнул головой – право, он уже во всем готов видеть подвох. Распахнув тяжелую створку, эльф вышел в снежные сумерки, кивая в ответ на поклон часового, и устремился к частоколам.

…Они стояли ровными рядами, словно настоящие бойцы, выросшие с рукоятями клинков в руках. Тускло мерцали в скупых огнях редких факелов доспехи: аляповатые, заржавленные латы, провалявшиеся десятилетия в запасниках; тяжкие кольчуги, колонтари и хауберки, надсадно поскрипывающие при колыхании; изящные кирасы нуменорского образца с давно утратившей блеск чеканкой. Шлемы, помятые и хранящие следы ударов, с гребнями и султанами, щерящиеся устрашающим оскалом забрал. Вышитые сюрко, плащи с гербами и затрапезные кафтаны, припорошенные мягкой снежной опушкой. Лица, старые и молодые, крестьянские, выдубленные солнцем, и аристократичные, красиво вылепленные и несущие печать благородной крови Дунэдайн. И среди них, и без того таких разных, виднелись статные фигуры эльфов. На сей раз лихолесцы не надели зеленых плащей, словно подчеркивая, что сейчас идут в бой за этот чуждый им край на равных с его жителями. Лишь украшенные чеканными крыльями шлемы сразу выдавали в них иноземцев.

Весь этот шумный, бестолковый, издевательски-длинный день прошел за смехом и песнями. Ирин-таурцы старались не думать о тех, кто прячется сейчас в подземельях, с трепетом ожидая начала битвы. Они старались не думать ни о чем, кроме грядущей победы, и глушили в себе тяжкие мысли не знающим удержу весельем. К ужину комендант распорядился выдать по малой чаше лучшего вина. И все же сейчас, стоя у самых стен, что так скоро предстояло защищать, они чувствовали, как холодная влажная ладонь сжимается на сердце гадкими тисками.

Но вот вдоль рядов пронеслись легкие шаги, и перед выстроенными когортами появился полководец. Он стремительно взбежал по сложенным у частокола бревнам для подпорки ворот, и все глаза устремились на него. Сарн совсем не походил на военачальников с тех старинных полотен, что украшали галереи замка. Поверх тонкой кольчуги, сменившей всегдашнюю кирасу, был надет все тот же поношенный лихолесский камзол с меховой выпушкой, на плаще не было герба, а на наручах – серебряных вензелей. Он встал перед своим не слишком умелым, неопытным войском, медленно оглядел замершие ряды и вдруг резко сорвал шлем, открывая взорам разгоряченное лицо. Карие глаза сверкнули непривычным для ирин-таурцев бесшабашным задором:

– Воины княжества! – громко возгласил он, – сегодня волшебная ночь! Мы ждали ее неделями и месяцами! Мы изнывали от скуки и неизвестности, мы сами выдумывали себе призраки врагов и опасностей! К балрогам весь этот вздор!!! Сегодня они придут сюда во плоти, что прекрасно прогрызают обычные стрелы, и крови, что льется наземь не хуже нашей! Сегодня мы отомстим за страх ваших жен и детей. За ваши долгие бессонные ночи. За тех, кто пал, защищая форты, и тех, кто стал невольной жертвой ошибок, совершенных вашим князем, до последнего пытавшимся сохранить мир. Довольно поражений, загадок, страхов и потерь! Пришло время побед! Ваши предки почти не воевали – быть может, и потомкам не доведется. Но раз уж вам довелось – пусть баллады будут хороши! Пусть жены с гордостью ласкают ваши шрамы! Пусть сыновья получат в наследство мечи, а не одни лишь плуги! Ну а мы… мы будем горды, что сражались бок о бок с вами! Вы пойдете за мной, воины Ирин-Таура?!!

Сарн выкрикнул этот призыв, словно заклинание, в один миг разбившее царящее молчание. Шквал ответных воплей пронесся над площадью, сотни клинков взметнулись в воздух, а эльф взмахнул рукой, переходя на синдарин:

– Лихолесцы, братья!! Я не командир вам. Но, раз уж так рассудила судьба, сегодня я встану на место, по праву принадлежащее Леголасу. Мне неизвестно, где он теперь… – Сарн сделал паузу, надеясь, что никто не заметил дрогнувшего голоса, и тут же продолжил, – но во славу принца, если он жив, и в его память, если его нет более, я поведу вас сегодня в бой. А вы пойдете за мной, воины Лихолесья?!!

И двадцать шесть мечей одним движением взлетели над крылатыми шлемами под оглушительный клич…

Да, он не был похож на полководца с тех прекрасных старинных картин. Но сейчас он точно знал: за ним пойдут, не оглядываясь.

Несколько секунд он слушал воодушевленный гвалт, словно музыку, но потом вдруг вскинул руку, призывая к тишине. Шум утих, словно на войско упала непроницаемая пелена, а эльф вслушался в ночную стыть, чутко, словно охотничий пес, вбирая холодный воздух, и улыбнулся:

– Занять позиции, господа. Погасить огни. Сохранять тишину. Они на подходе.

Армия орков, нимало не таясь, приближалась к Тон-Гарту. Варги, не нуждающиеся в торной дороге, затопляли лес, словно катящаяся волна вышедшей из берегов реки. Пешие бойцы, отставшие от кавалерии, должны были подоспеть не позже двух часов пополуночи.

Сармагат, не понукая варга, прислушивался к ночному лесу. Шпиль замка, плохо различимый на фоне хмурого, затянутого тучами неба, уже совсем недалеко возвышался над лесом, а вокруг царила тишина, нарушаемая лишь гулом его собственного войска – фырканьем хищников, возгласами и звоном оружия. Отчего столица молчит? Вождь готов был поклясться, что издали он прекрасно различал многочисленные голоса, орущие во всю мочь. Чего ж крикуны притихли? Неужели струсили? Конечно, в крепости есть эльфы, но неполных три десятка остроухих – слабая надежда для целого города. Сармагат зло сплюнул и пришпорил варга. Не вздумайте попрятаться за стенами, олухи. Выходите на рубежи и сражайтесь. Хоть раз будьте мужчинами, а не заполошным стадом зайцев. Подумать только, как яростно защищает их Тугхаш… И снова при мысли об этом имени в душе забродила горькая желчь. Тугхаш… Где ты сейчас? Кто знает, не угодит ли в тебя шальной камень… Не нагонит ли глупая стрела? Не рискуй, не смей рисковать собой!.. Как убедить тебя, каким ветром, какой силой мысли донести до тебя эти отчаянные, больные мольбы?

Но вот впереди замаячил черный коридор просеки – они были у цели, и вождь усилием отбросил свои бесполезные терзания. Хлестнув варга по крупу, он помчался вперед, где возвышались древние ворота, щетинящиеся острыми кольями по навершию. Кавалерия орков волною докатилась до темного молчаливого частокола, разбиваясь о его подножие, и выстроилась тройными шеренгами, готовая вскинуть арбалеты. Сармагат взмахнул рукой, и его воины разом издали громовой рев, всегда в первый миг повергающий в трепет даже бывалого противника. Он не остался без ответа…

В тот же миг на стенах Тон-Гарта вспыхнули ослепительные ряды факелов, и орки, ночью не опускавшие забрал, с воем отшатнулись назад от яркого света, вслед за которым несся взрыв ответных воплей и угроз. Сармагат, оставшийся на месте, выпрямился на спине варга, скрывая усмешку – мерзавцы их поджидали и, похоже, с нетерпением… Но крики тут же смолкли, а на площадку надвратной башенки вышел высокий черноволосый эльф в простом камзоле. Он бесстрашно подошел к краю и отсалютовал Сармагату длинным лихолесским луком:

– Будьте здравы, господа! – громко возвестил он, – мы заждались вас, уже беспокоились, не изволили ли вы передумать! Столько угощенья зазря пропадает!

Над частоколом вспорхнул смех, а Сармагат оскалил клыки:

– И тебе не хворать, служивый! А комендант-то где пропадает, что наемника из низших чинов вместо себя выслал?

В ответ на оскорбительный выпад эльф заразительно расхохотался:

– Не серчай, вождь, другого коменданта не приготовили. Но ежели тебе наемник не по спеси – так и быть, проваливайте, отпускаем. Поплачем – да утешимся.

Орк гортанно зарычал, ожидая жаркой волны гнева, что часто затопляла его и без особых на то причин. Но неожиданно ощутил, что пикировка с остроухим нахалом его забавляет. Он неторопливо спешился и встал рядом с варгом, выпрямившись во весь свой внушительный рост.

– Негоже вас, убогих, расстраивать, – насмешливо протянул он, – да и не зря ж в этакую даль топали. Только ты, служивый, подумай, как следует. Я знаю, кто ты, да что у тебя за войско, – он помолчал, словно давая эльфу время осмыслить его слова, а потом громко и веско продолжил, – не спеши, Сарн, сын Дагорма-стременного. У тебя за спиной орда сельских увальней. Я же – прославленный вождь, и за мною стоят могучие легионы. Разумно ли тявкать на меня из-за этих ветхих стен? Справедлива ли будет битва?

Лихолесец же прижал ладонь к груди:

– Эру, до чего длинны языки у наших общих знакомых! Даже батюшку вниманием не обошли. Но Моргот бы меня подрал, ты прав, вождь! Я, дурак, даже не задумывался об этом прежде! А ведь и вправду, где справедливость? Если я одержу верх – меня запомнят, как победителя прославленного вождя, стоящего во главе могучих легионов. Если же победа будет за тобой – что запомнят потомки? Что ты поверг сына стременного, наемника из низших чинов, и его орду сельских увальней… Что за насмешка судьбы!

Последняя фраза потонула в хохоте ирин-таурцев, а Сармагат скрипнул зубами. Он любил такие битвы… Он обожал ни с чем не сравнимое чувство личной симпатии к своему врагу. Все, кто близко знал Сармагата, слышали его любимую фразу: «Всего приятней перерезать горло тому, с кем при другом повороте охотно поболтал бы за кружкой». Вождю были скучны безликие противники, истинное чувство победы ему дарило превосходство над тем, кто вызывал у него уважение и умел заинтриговать. Что ж… Сармагат гордился тем, что всегда был верен своим клятвам. Но разве он кому-нибудь клялся не убивать этого статного остроухого зубоскала? Это будет его личным подарком самому себе… А пока не поставить ли наглеца на место?

– Славно у тебя язык подвешен, – одобрительно кивнул он, – куда мне до вас, лихолесских пустобрехов, – он еще договаривал эту неторопливую фразу, как вдруг молниеносно взмахнул рукой, из рукава выпорхнула полоска стали, ослепительно вспыхнувшая в свете факелов, и осой метнулась в эльфа, ловко сорвав с плеча пряжку. Лихолесец не шелохнулся в ответ на эту демонстрацию, лишь восхищенно присвистнул:

– Да вы еще и с подарками! Негоже в долгу оставаться.

Радушно улыбнувшись, он резко вскинул руку:

– Пли!!!

По вискам и шее текли ручейки пота. Лихорадка не покидала Йолафа с самого утра, и любой, подошедший бы к узилищу, без труда бы понял, что пленнику час от часу становится хуже. Он не смыкал глаз, безучастно глядя в пространство и тяжело дыша, то и дело прерывисто что-то шептал и беспомощно водил пальцами по груди, словно пытаясь сбросить душащую сеть.

Эта новая темница была тесной, словно сундук, зато каменный пол был сух, а в углу даже скупо застелен сосновым лапником. Рыцарь апатично лежал на собственном плаще, брошенном поверх хвои, и казалось, не понимал, где находится. Вчерашний озноб сменился жаром, сердце тяжко колотилось в ноющие ребра, толкая кровь, готовую закипеть. Мучительно хотелось снять камзол, но Йолаф боялся расстаться с ним, а потому лишь развязал ремни, ощущая, что камиза насквозь мокра. Вскоре влажное льняное полотно выстыло от царящей в подземелье прохлады, но прикосновение отвратительно-холодной ткани к пылающей коже оказалось неожиданно приятным.

К решетке дважды подходил Таргис, видимо, убедиться, что пленник жив. Он не заводил разговоров, лишь молча, внимательно и пытливо смотрел на рыцаря, и Йолаф ощущал, что в воздухе сам собою повисает какой-то мучающий варгера вопрос. Но Таргис так же безмолвно отходил от прутьев, оставляя пленника считать удары сердца, борясь со слабостью и стараясь не провалиться в забытье.

…Ну же, продержаться еще немного. Он слишком долго ждал этого момента, чтоб сейчас позволить пустячной хвори все испортить. Как жарко…

Йолаф снова поднял руку и ощупал сухими горячими пальцами твердые контуры небольшого предмета под подкладкой камзола. Ждать… Сармагат уже два часа, как покинул убежище, но по коридорам все еще слышались громыхающие шаги, рычащие голоса и лязг клинков. Скоро…

– Шевелитесь! – рявкнул неподалеку Манрок, и Йолаф насторожился. Манрок заступил на караул, хотя с утра был другой командир. Значит, в убежище остался только сторожевой отряд, не больше двадцати клинков. Половина из них конечно выставлена на часах снаружи, вокруг и без того с трудом доступного входа в штаб вождя. Хорошо…

К его темнице затопали тяжелые сапоги, и рыцарь прикрыл глаза. Вскоре отсвет факела померк – у решетки снова кто-то стоял, глядя на него недобрым ощупывающим взглядом. Несколько секунд спустя визитер что-то пренебрежительно прорычал. В Черном наречии рыцарь был не искушен, но уловил несколько знакомых слов, объяснивших ему все необходимое: «слаб», «птенец», «брось», «выпьем».

Сердце, казалось, застучало с удвоенной скоростью, но Йолаф не позволил себе поддаться нетерпению. Он тихо застонал, отворачиваясь к стене и натягивая на голову плащ, будто прячась от посторонних глаз. Орк пренебрежительно фыркнул, и шаги загрохотали прочь.

Ренегату казалось, что пол под ним раскален, но он продолжал лежать. Кто мог знать, не пожелает ли еще кто-нибудь поглазеть на пленника? Но минуты изнуряюще медленно утекали, голоса отдалились настолько, что до темницы долетали лишь приглушенные взрывы хохота, и три четверти часа спустя Йолаф решил, что пришло время действовать.

Он медленно приподнялся со своего жесткого ложа, огляделся. Почти догоревший факел выхватывал из темноты лишь малую часть коридора. Нужно было спешить. Встряхнув головой, чтоб отогнать дурноту, рыцарь потянулся всем телом, возвращая мышцам подвижность, вывернулся из плаща и стянул сапоги. Тут же стало адски холодно, но Йолафу было не до личного удобства. Несколько минут ушло на то, чтоб придать лапнику вид укрытой плащом фигуры и для пущей достоверности уложить сапоги так, чтоб лишь подметки виднелись из-под суконного полотнища. Наконец, удовлетворившись результатом, Йолаф опустился на колени у решетки и осторожно взялся за ворот камзола с правой стороны. Затаив дыхание, прислушался. Тихо, лишь капает где-то вода, дымно потрескивает факел, да эхо то и дело доносит голоса нерадивых сторожей. Закусив губу, Йолаф коротким резким движением рванул ворот, и правый шов разошелся, обнажая вшитые меж тканью и подкладкой кольчужные кольца. Многие рыцари и охотники вшивали в верхнюю одежду обрывки утративших годность кольчуг, ибо это давало подобие защиты, меньше стесняя движения, чем тяжеловесный полный доспех. Но кольчуга Йолафа выглядела куда примечательней обычных тронутых ржавчиной металлических лоскутьев. Справа в камзол ренегата, прямо поверх обычных мелких колец, были рядами вшиты девять грубых ключей с причудливыми бородками. Рыцарь сорвал с нитей первый и вставил в скважину массивного замка, запирающего его узилище. Ключ не подошел. Йолаф хладнокровно сунул его в карман и рванул следующий. Четвертая попытка увенчалась успехом, ключ неохотно повернулся в замке, который издал резкий отвратительный скрежет. Рыцарь замер, сдерживая брань. Ключ, которым пользовался Таргис, не исторгал у замка таких душераздирающих звуков. Но промедление грозило еще большей опасностью. Йолаф резко провернул ключ до конца, торопливо проскользнул в открывшуюся дверь, тщательно запер ее за собою и, прижавшись к стене, двинулся по коридору. Озноб унялся, вытесненный вскипевшим азартом, и сейчас Йолафу казалось, что не было этих тягостных дней плена. План был… да что говорить, он был безумен. Но после стольких усилий рыцарь надеялся, что ему повезет.

Увы, ему не повезло почти сразу… Едва рыцарь минул первый поворот, навстречу метнулся отблеск огня. Из-за следующего поворота кто-то приближался. Йолаф прильнул к стене, пытаясь слиться с ней, чувствуя, как холоден пол под босыми ногами. Огонь приблизился, и из-за каменной колонны показался порядком подвыпивший орк. Поначалу беглец решил, что того привлек лязг проклятого замка. Но нет, орк лениво топал по коридору, покачиваясь и хмуро что-то бормоча. Похоже, авторитет Сармагата не позволял стражникам окончательно плюнуть на свои обязанности, и этот бедолага отправился на скучное патрулирование убежища, покуда его соратники продолжали пирушку.

Орк прошел мимо беглеца так близко, что Йолаф ощутил легкое тепло факела. На его счастье, дым аккурат струился часовому в лицо, перебивая другие запахи. Орк раздраженно пыхтел и отмахивался, отчего-то не догадываясь взять факел в другую руку. Благослови Эру болванов…

Мысли вспугнутыми птицами метались в голове, тяжелой от долгих часов жара. Сейчас часовой непременно подойдет к его темнице. Захочет ли он удостовериться, что пленный жив, или равнодушно скользнет взглядом по лежащей фигуре и отправится восвояси? Что делать, если орк поднимет тревогу? С этой тварью без оружия не совладать. Допустим, что беглец каким-то чудом сумеет ускользнуть от шумных, недалеких и подвыпивших стражей. Тогда можно успеть в суматохе вернуться в камеру и с недоумением обвинить орка в пьяных бреднях. Дураку, конечно, влетит, но без надзора пленника уже не оставят. Как не вовремя мерзавец решил проявить служебное рвение… В запасе был еще один план. Но его применять отчаянно не хотелось…

Однако походило на то, что тревожился рыцарь напрасно. Орк постоял у полутемного коридора, уныло выругался и двинулся дальше, даже не свернув к камере, а Йолаф опрометью бросился прочь и юркнул в следующий тоннель. Дальше мчаться, очертя голову, было нельзя, но и стоять в кромешной тьме смысла не было. Переждав несколько минут и убедившись, что вокруг по-прежнему царит тишина, рыцарь двинулся вперед вслепую. Ему необходим был хоть самый малый свет… За очередным поворотом обнаружился такой же догорающий факел, как у его собственной темницы. Йолаф шагнул к нему вплотную, запуская руку в разорванный шов, где обнаружился сложенный и потертый лист пергамента. Поднеся его к самому факелу, рыцарь развернул лист – на нем был изображен подробный план лабиринта, снабженный множеством пояснений. Превосходно, теперь дело было за малым – разобраться, где именно он находится сейчас. Углубившись в карту, Йолаф машинально потер мучительно ноющий висок. Моргот… он так старался, прикидываясь умирающим, что почти забыл, как реальна бывает лихорадка от плохо заживающих ран. Что говорить, она оказалась очень кстати. Можно изобразить апатию, бред и затрудненное дыхание, но жар и испарину не изобразишь. Однако как не хватает привычной ясности мысли…

Да, ее недоставало. Как недоставало и обычной остроты реакций. Иначе Йолаф непременно заметил бы, как из-за поворота показался могучий силуэт.

– Эй, а ты с какого балрога тут взялся? – рыкнул за спиной низкий голос, где гнев заметно заглушался удивлением. Пальцы Йолафа сжались на краях карты так, что побелели ногти. Он медленно обернулся: позади него стоял Манрок.

– Вон оно что. Да ты, брат, чародей, – орочий командир неспешно двинулся навстречу беглецу, – прямо-таки из мертвых восстал. А может статься, из врунов?

Манрок говорил негромко и лениво, оглядывая рыцаря нетрезво блестящими глазами. Он не спешил поднимать шум, понимая, что босой безоружный человек в рваном камзоле ему ничем не опасен.

– Нехорошо, приятель, – продолжил он, – господин велел тебя в живых оставить, милосердие, можно сказать, явил. А ты бродишь, где не попадя. Да еще вишь, стянуть чего-то успел. Надо б тебя поучить малость. Я приказы уважаю, но о ломаных костях ничего говорено не было.

…Выбор… Был он сейчас, или же его не было? Командира стражи нужно было убрать с дороги. Сейчас же, пока он один. Йолаф знал Манрока. Это был не туповатый дуболом, вроде недавнего часового, а смелый, жестокий, решительный боец. И именно это вселяло в Йолафа надежду на успех. Манрок никого не станет звать на подмогу. Ему не перед кем здесь отчитываться, он не откажет себе в наслаждении лично «поучить» дерзкого пленного, а потом доложить господину о предотвращенном побеге. Подчиненные боятся его, как огня, а значит, никто не станет его искать. Тем лучше… Но справиться с ним голыми руками рыцарь не смог бы и будучи совершенно здоровым. Кираса прикрывала широкую грудь орка, у пояса висел короткий клинок. Что ж, все упрощается… Значит, выбора нет…

Под пристально-насмешливым взглядом Манрока ренегат сложил карту и снова сунул под камзол, не спеша, однако, вынимать руку из-за отворота. Вопреки обыкновению, он молчал, зная, что орка не нужно подстегивать. Он все сделает сам.

Командир же подошел вплотную, глядя Йолафу прямо в глаза, и рыцарь впервые заметил, что Манрок голубоглаз. Несколько секунд орк молча смотрел на беглеца, словно ища признаки страха. А потом вдруг молниеносно замахнулся, целя рыцарю в челюсть, но Йолаф стремительно пригнулся, пропуская удар над собой, а с другой стороны уже настигал второй кулак, готовый врезаться в солнечное сплетение. Йолаф не рассуждал сейчас. Искушенное в рукопашном бою тело само знало, как защитить себя, у головы же была иная забота… Второй удар с силой врезался в подставленное плечо, отшвыривая Йолафа к стене. Манрок сыто заворчал, ощущая опьяняющий привкус чужой боли. Шагнул к упавшему рыцарю, занося ногу для следующего пинка. Йолаф же рванул что-то из-за отворота камзола. Что-то на витом шнуре, висящее на шее. Манрок успел лишь заметить, как лежащий на полу человек разрывает зубами черный мешочек, из которого появляется нечто тускло блестящее в свете умирающего факела. А в следующий миг ему прямо в незащищенное лицо брызнули холодные капли воды…

Йолаф не знал, переживет ли он этот день. Зато точно знал, что, переживя его, до конца жизни будет видеть эти минуты во сне…

Манрок издал сухой, скрежещущий хрип, отшатываясь назад от рыцаря. Потом лицо его исказилось, словно отраженное в кривом зеркале, глаза утратили осмысленное выражение. А в следующий миг орк вцепился в собственную грудь, пытаясь разодрать кирасу когтями. На клыках выступила пена, хрип сменился рваным рыком, и этот страшный звук выдернул Йолафа из первого оцепенения. Он вскочил, бросаясь к Манроку, отчаянным усилием сшиб его с ног, зажимая распяленную пасть полой собственного камзола. Следующие секунды показались рыцарю часами. Он прижимал орка к полу, не давая тому кричать, а Манрок, задыхаясь и хрипя, рвал на груди кирасу. Кривые когти застревали в кожаных пластинах, ломались, оставляя черные кровавые мазки. Он бился, силясь сбросить с себя Йолафа, голова и сапоги вразнобой колотились об пол, а руки, не совладав с кирасой, добрались до шеи. Обломки когтей впивались в кожу, оставляя на ней рваные раны, кровь брызгала Йолафу на одежду, орк, охваченный безумием, силился оборвать свою жизнь, но искалеченные пальцы уже не могли добраться до артерий, лишенные своих длинных крючковатых жал.

Это были страшные секунды. Бледный, словно смерть, ошеломленный ренегат смотрел, как Манрок терзает израненную шею оскальзывающимися в крови пальцами, слышал, как в горле орка надсадно рокочет ужасный булькающий стон, но не мог отпустить руки, чтоб прервать мучения орка. Никогда еще орки не казались Йолафу такими живыми, такими обычными, так невыносимо похожими на людей. Никогда еще он не осознавал, как чудовищно они могут страдать. Он не чувствовал, как по подбородку течет кровь из прокушенной губы, и не слышал, как прерывисто бормочет: «Прости… прости… ну же, всего миг… я помогу тебе…»