Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 61 страниц)

Кто знает, увидит ли он еще своих соратников живыми…

…Внезапно резкий толчок вышвырнул Леголаса из омута тяжких мыслей. Селевон с остервенелым рычанием взвился на дыбы, едва не сбросив седока, и лихолесец увидел, что из чащи прямо им навстречу несется какое-то существо.

– Спокойно, приятель, – скомандовал он варгу, и тот стал смирно, уперев лапы в снег и низко пригнув голову со злобно прижатыми ушами.

В сумраке вечернего леса принц не сразу понял, что за тварь угрожает ему и его скакуну, а в руках уже возник лук, тетива охотно и податливо скрипнула, отходя к плечу, и орк замер, вглядываясь в приближающегося противника.

Это был оборотень. Небольшой, резвый, он легко несся по снегу, отталкиваясь то совершенно волчьими задними лапами, то почти человеческими передними. Злобно сверкали глаза, ощеренная пасть роняла клочья пены, поджарое тело покрывала густая короткая шерсть, лишь на голове развевалась спутанная каштановая грива.

Они давно не появлялись…

Леголас ощутил, как изнутри поднимается темный примитивный ужас перед этим жутким существом, бесшумно мчащимся к нему из чернеющего леса. Он прицелился, стрела холодно блеснула острием наконечника, готовая рвануться навстречу твари, как вдруг…

– Не стреляйте, принц, умоляю!!! – раздался отчаянный мужской крик, и из-за ельника вылетел скачущий галопом конь. Леголас машинально ослабил тетиву, не зная, доверять ли этому крику, а всадник, меж тем, настигая оборотня, дважды крутанул над головой что-то длинное и темное, метнул вперед, и оборотень с пронзительным воем рухнул на снег, опутанный тонкой мелкоячеистой сетью.

Селевон зарычал, отступая назад, а всадник, бросив поводья, спрыгнул наземь и рванулся к упавшей твари. Леголас в замешательстве опустил лук. Он знал это чувство, когда хочется самому добить врага. Но кто этот мститель, узнавший его в его новом облике?

А перед ним, меж тем, разыгрывалась совершенно невероятная сцена. Всадник достиг оборотня, бьющегося и рычащего в сети, упал на колени, взметнув широкими полами плаща… и схватил жуткое существо в объятия…

Оборотень выл, уже не злобно, а мучительно и горько, словно от боли, выгибал спину, мотал страшной головой, щелкал зубами, а человек все крепче прижимал чудовище к себе, что-то шептал ему, поглаживая всклокоченную гриву, словно пытаясь успокоить непослушное дитя.

Леголас вскинул лук обратно на плечо, спешился и медленно двинулся вперед. Он отчего-то не был удивлен. Он испытывал странное чувство неловкости и муки, какое испытывает тот, кто невольно стал свидетелем сцены, не предназначенной для его глаз, и в то же время рисующей ему сторону бытия, в которой ему отказано навсегда. Похоже, этот оборотень был дорог всаднику… Когда-то он был человеком…

А чудовище, меж тем, затихло в руках незнакомца, лишь рвано и хрипло дыша. Человек поднял голову, и на Леголаса взглянули усталые серые глаза:

– Спасибо вам, принц. Спасибо, что не выстрелили, – произнес знакомый голос.

И лихолесец спокойно кивнул в ответ:

– Не стоит благодарности, Йолаф.

*Серебряный (синд.)

====== Глава 22. Уродливые маски любви ======

Мятежный рыцарь тяжело поднялся с земли, держа оборотня на руках.

– Не слишком приятное время для поездок, – в его тоне слышалась легкая принужденность, вероятно, быть любезным рыцарь давно отвык, – куда вы держите путь, ваше высочество?

И принц горько усмехнулся в ответ:

– Бросьте этикеты, Йолаф, называйте меня по имени. Какое я теперь, к балрогам, «высочество»? А путь я держу под первую же уютную сосну, где смогу провести эту ночь.

Рыцарь посмотрел лихолесцу в глаза и скупо, искренне улыбнулся:

– Тогда я осмелюсь пригласить вас в мое убежище, Леголас. Я не знаю, где вас носила нелегкая в этот день, но вам нужно согреться, поесть и как следует выпить, уж поверьте, я кое-что понимаю в жизни отщепенца.

Орк оглядел покрытый инеем грязный камзол и снова усмехнулся:

– Я буду очень вам благодарен, друг мой. Вы не возражаете против этого обращения?

Йолаф свистнул коню и покачал головой:

– Если б я не играл в прятки все это время, кто знает, быть может, мы избежали бы многих бед. Я давно должен был встретиться с вами, Леголас.

…Йолаф удивлял лихолесца все больше. Вскочив на коня, он осторожно устроил оборотня впереди себя на седле и хладнокровно поравнялся с Леголасом, уже сидящем верхом на варге. Казалось, зверь нимало не вызывал у него опасений. Оборотень меж тем совсем затих, и принц даже заподозрил, что чудовище спит. Пришпорив коня, рыцарь направил его по залиловевшей в сумерках, заснеженной тропе в стремительно наливающуюся мглой лесную глубь.

В пути лихолесец не задавал никаких вопросов. Отчего-то не оставляло чувство, что рыцарю можно доверять, а эта встреча, пусть произошедшая при странных и пугающих обстоятельствах, вдруг растопила в груди ледяной гвоздь одиночества. Йолаф тоже молчал, лишь иногда хмуря густые темные брови.

Они были в дороге около полутора часов, когда впереди показалось хаотичное нагромождение островерхих скал, похожих на выросшие среди леса, окаменевшие косматые ели. Конь рыцаря уверенно ступал по прячущимся под снегом камням, но Леголас не мог не оценить, насколько сложно здесь было бы пройти не знакомому с тропой всаднику. Дальше каменные стены сжали тропу с обеих сторон, нагромоздив над головой несколько причудливых арок. Тропа уходила все глубже в тесное ущелье, пока не закончилась у низкого входа в пещеру. Здесь Йолаф спешился и обернулся к спутнику:

– Вот мы и на месте, принц. Входите за мной, не тревожьтесь, варгами тут никого не удивишь. Только успокойте своего скакуна.

Леголас тоже соскочил со спины Селевона и положил руку хищнику на голову:

– Не думаю, что нам здесь что-нибудь грозит, – тихо проговорил он, – но нам не следует проявлять неблагодарность к хозяевам. Я надеюсь на тебя.

Варг в ответ шумно фыркнул и ткнулся носом хозяину в камзол. Леголас сам плохо понимал, отчего разговаривает с хищником, как с человеком, но подспудно был почему-то убежден, что зверь отлично понимает его.

Пригнувшись, принц вошел в темную пещеру. Тут же из темноты вынырнул неяркий свет факела, словно показавшись из-за угла. К вновь прибывшим шагнул солдат в потрепанном плаще, под которым виднелся столь же неприглядный камзол княжеской гвардии. Он поклонился Леголасу и вытянулся перед Йолафом, несущим на руках спящего оборотня.

– Прикажи подать ужин, Сет, – коротко распорядился рыцарь, – и проводи гостя ко мне. Простите меня, Леголас, – снова обернулся он к лихолесцу, – я ненадолго отлучусь, – и с этими словами, Йолаф унес чудовище куда-то в темноту.

Сет снова поклонился принцу, словно не замечая орочьего лица. Похоже, здесь были хорошо осведомлены о последних новостях…

– Пожалуйте за мной, милорд. Не тревожьтесь о варге, мы его накормим.

Леголас машинально обернулся – Селевон мирно лежал на сухом полу, и лихолесца уколол стыд: он даже не заметил, как сильно устал зверь.

– Отдыхай, я скоро вернусь, – проговорил он, и варг прикрыл глаза.

Идя за солдатом по темным коридорам, орк все больше понимал, какую незавидную жизнь влачит опальный рыцарь и его сторонники. Стены местами блестели каплями воды. Потолок то нависал почти над самым теменем, то уходил ввысь, и по нему змеились грязноватые островки мха и плесени. Кое-где стены заметно осыпались. Словом, убежище Йолафа трудно было назвать уютным жилищем. Сырость, холод и запах гнили пронизывали извилистые коридоры, и Леголас знал, что в таком месте людям грозит множество хворей. Что же настолько важное заставляет Йолафа скрываться в подобном мрачном логове? Лихолесец вовсе не думал, что старый Эрмс лгал ему, но, похоже, честный вояка знал далеко не все…

Меж тем Сет ввел Леголаса в тесноватую, холодную комнату. Здесь стоял грубо сооруженный из суковатых обрубков стол, три таких же примитивных табурета, в темном углу виднелось подобие кровати, слева от остывшего камина, сложенного из плоских речных камней, стояли козлы с целым арсеналом мечей, пик и протазанов.

Сет опустился на колени и сноровисто разжег в очаге небольшой огонь. Обернулся:

– Простите, милорд, у нас редко бывает тепло, а сухо не бывает вовсе. Здесь не слишком хорошая тяга, разожгите огонь поярче – и разом в дыму угоришь.

Леголас покачал головой:

– И у малого огня можно руки отогреть.

Пока Сет хлопотал у камина, в комнату вошел Йолаф с корзиной в руках. Солдат незаметно исчез, а рыцарь водрузил свою ношу на стол и снова скупо улыбнулся, почти не разжимая губ:

– К сожалению, я не слишком справный хозяин, Леголас. У нас туго с провиантом, и угостить вас по чести мне нечем.

Говоря это, он вынул из корзины половину каравая, кусок солонины и бутылку вина.

Лихолесец сглотнул слюну:

– Не городите чуши, Йолаф, я ничего не ел почти трое суток. Поверьте, вы предлагаете мне царскую трапезу, разве только серебра да салфеток с вензелями недостает.

Рыцарь расхохотался, открыто и бесхитростно, и Леголас вдруг заметил, что Йолаф совсем молод.

За едой разговоров не затевали. Лихолесцу казалось, что даже на отцовских пирах он не пробовал ничего вкуснее этого черствого, пахнущего дымом хлеба, жесткого мяса и простецкого кисловатого вина. Поддавшись невольному любопытству, Леголас позволил себе украдкой рассмотреть рыцаря. Он долго ждал этой встречи и сейчас надеялся, наконец, понять, что за человек сидит перед ним.

Мятежный рыцарь, государственный изменник, возлюбленный княжны, разбойник, мародер, отважный воин, заступник, союзник, враг: этих имен было слишком много, и принц пытался разглядеть, что за лицо скрывали бесчисленные маски.

Да, Йолаф был молод, но густые черные волосы, давно не видевшие ни гребня, ни ножниц, уже отчетливо поблескивали сединой. В проницательных серых глазах застыла усталость, горькая складка лежала у суровых губ. Леголас еще ничего не знал о хозяине этого неприветливого убежища, но уже точно понял одно: этот человек был глубоко несчастен.

Меж тем Йолаф обхватил ладонями кружку и задумчиво провел пальцами по щербинкам на краю:

– Вы наверняка многое хотите спросить, Леголас. Глупо звучит, но мне важен разговор с вами, а как начать его я не знаю. Я вообще куда ловчее управляюсь мечом, чем словами.

Лихолесец допил вино и блаженно вздохнул: мир давно не казался ему таким простым и уютным, но внезапное прямодушие рыцаря напомнило ему, что он, наконец, может пробить брешь в глухой стене лжи, огораживающей это недоброе княжество, а посему время для отдыха не пришло.

– Я не знаю, о чем спрашивать, Йолаф, – в свою очередь признался он, – слишком многое непонятно мне, слишком много решений я принял вслепую… и, пожалуй, опасаюсь узнать, что они были ошибочны. Я знаю лишь два вопроса, что особенно не дают мне покоя. Кто вы? И на чьей вы стороне?

Йолаф глубоко вздохнул, криво усмехнулся:

– Все просто, Леголас… Настолько просто, что становится невероятно сложным… Я ренегат и изменник, я жалкая игрушка в чужих руках, я болван, мечущийся по кругу и давно запутавшийся в добре, зле, правде, лжи и прочих материях. Я пытаюсь совместить несовместимое, я предаю ради верности, защищаю под давлением стыда и уже не знаю, кому пытаюсь служить и когда совершил первую ошибку.

– А ради кого все это, Йолаф? Кому вы служите в действительности?

Рыцарь долго молчал, а потом нахмурился:

– Не так должен отвечать рыцарь на подобный вопрос, принц. Но я устал врать всем подряд и придумывать всему достойные названия. Думаю, вы многое слышали обо мне и моих разногласиях с князем. Я служу лишь одному человеку в мире. И все мои гнусности, предательства и прочая галиматья – ради этой единственной цели. Я служу Эрсилии, и ради любви к ней все больше становлюсь тем, кто мало достоин взаимности.

Леголас прикусил губу, больно впиваясь клыками в кожу. Эрсилия? Прямодушная и безрассудная княжна? Девица, что ночью смело пришла в его опочивальню и едва не соблазнила его? Однако ему ли судить, кто и почему достоин любви.

– Йолаф, – медленно произнес он, – простите, если, начав задавать бесчисленные терзающие меня вопросы, я суну нос не в свои дела. Но я изнемогаю от этой слепоты. Объясните на милость, почему вы покинули гарнизон? В столице ходят слухи, что вы ушли, оскорбленные отказом княжны, но я же не лавочник, чтоб верить подобному вздору. Вы не могли изменить сюзерену из мелочной мести его дочери. И уж конечно, гвардия не пошла бы вслед за вашим уязвленным самолюбием. Все намного глубже и серьезней, верно?

– Бросьте этот такт, принц, спрашивайте, о чем хотите. Вам слишком солоно пришлось в нашем проклятом углу, вы, как никто, имеете право задавать вопросы, – рыцарь откинулся назад, опершись о стену спиной, и потер небритое лицо ладонями. – Конечно, мои подчиненные послали бы меня к Морготу, вздумай я поднять мятеж из-за такой безделицы. Нет, Леголас. Я покинул столицу под давлением того, кто хотел оставить княжество без защиты. И я не мог ему противиться. Он держит в руках судьбу княжества, в его власти навсегда ввергнуть Ирин-Таур в хаос и террор. Более того, судьба Эрсилии и ее надежда на спасение – тоже одна из карт в его колоде. Вы понятия не имеете, каких трудов мне стоило поднять эту смуту и увести за собой гарнизон. Но он весьма… наглядно показал, что не шутит. И мои соратники дрогнули и разделили со мной мой позор.

Лихолесец подобрался, словно ощутив запах дичи. Неужели сейчас хоть какие-то темные углы нальются светом? Но что за беда нависла над княжеской дочерью? Всегда озабоченная тревогами крестьян и хворями отца, Эрсилия никогда не упоминала, что ей грозит опасность… Более того, она никогда не отличалась особой осторожностью.

– Послушайте, друг мой, – Леголас старался говорить без нажима. Он видел, что откровенность нелегко дается собеседнику, и боялся спугнуть его внезапное доверие, – давайте я не стану лезть вам в душу. Я не судья и уж точно сам не безупречен, чтоб оценивать правоту других. Мне не хотелось бы бередить ваши раны или уязвлять ваше достоинство. Я лишь хочу понять, кто вогнал княжество в царящий здесь мрак и чего он хочет. А поняв, какую роль играете вы в этой круговерти, я, быть может, смогу вам помочь. Вы сами видите, я уже не тот, что прежде, но болезнь не лишила меня ни сил, ни энергии, ни смелости.

Йолаф внимательно взглянул в глаза лихолесцу, и Леголас почувствовал, что тяготы не поколебали твердости духа этого человека.

– Нет, принц, сейчас вы не можете мне помочь. Но, быть может, я смогу помочь вам. И тогда мне удастся, если не спасти Ирин-Таур, то хоть дать ему надежду.

Леголас медленно кивнул:

– Благодарю вас.

Йолаф помолчал, все так же глядя собеседнику в глаза, а затем негромко произнес:

– То, что я расскажу вам сейчас, известно лишь четверым. Мне, князю, моему врагу… и еще одному человеку. Поклянитесь, что сохраните это в тайне.

– Клянусь, – коротко отсек Леголас, и рыцарь продолжил:

– Вы видели сегодня некое существо… Вы видели также, что я опекаю его. Вы должны узнать, кто это… Вернее, кем было это… создание.

Лихолесец не ожидал, что Йолаф начнет с сегодняшней сцены, доселе считая себя не вправе расспрашивать рыцаря об оборотне, столь явно ему дорогом.

Йолаф же снова запнулся, а потом раздельно и отрывисто проговорил, словно прыгая с моста в ледяную воду:

– Это чудовище – Эрсилия, моя несчастная невеста.

Его слова упали в пространство, оставив за собой плотную, густую тишину. Леголас облизнул губы, зачем-то повернул кружку ручкой в другую сторону:

– Так. Я видел княжну совсем недавно, и она была в полном здравии.

Рыцарь не отвел взгляда:

– Вы видели не ее.

– Допустим… Но если Эрсилия…здесь, кто же сейчас находится в Тон-Гарте?

– В замке – Камрин, моя сестра.

В очаге дымно потрескивали сыроватые дрова, нарушая тишину. Наконец молчание стало бессмысленным. Леголас залпом допил вино:

– Простите, Йолаф. Признаюсь, вы ошеломили меня. Но теперь прошу вас, расскажите мне все с самого начала, я совершенно запутался.

Видимо, рыцаря тяготила необходимость этого сложного признания, потому что теперь казалось, что гнетущее его напряжение схлынуло. Тоже налив себе вина, Йолаф начал:

– Я не знаю, известно ли вам о судьбе моей сестры… Кэмми была лучшей подругой Эрсилии. Я… ммм… снискал...– Йолаф безнадежно покачал головой, – не буду вертеть словами, княжна увлеклась мною, когда я был сумасбродным гвардейцем, едва начавшим командовать сотней, а она – невзрачной девочкой. Князь был в ярости и немедленно отослал меня к балрогам на рога, якобы охранять границы, а по сути, подальше от Тон-Гарта. Но Кэмми чувство Эрсилии показалось безумно романтичным. Она у меня отчаянная, никогда ничего не боялась и часто навещала меня на месте службы, несмотря на мои протесты. С ней все чаще приезжала и княжна… Не стану долго разглагольствовать, Эрсилия, хоть и казалась мне сущим ребенком, была прелестна. Она была чистым, нежным существом, столь бесхитростным в своей привязанности ко мне, что даже мои солдафоны никогда не опускались до зубоскальства над нею. Я же относился к ее чувствам смешанно. Она была слишком юна, и я отчаянно боялся ранить ее, а втайне гордился тем, что из всех болванов в мундирах она выбрала меня.

Словом, наши встречи продолжались, пока в один проклятый день по пути в мой лагерь девушек не атаковал орочий отряд. Это было странно, орки старались поддерживать с княжеством мир, и доселе мы опасались лишь варгов, живших тут с незапамятных времен. Мы с моими бойцами подоспели почти сразу, княжну удалось отбить у мерзавцев, но Камрин в разгар боя они увезли. Мы пытались преследовать их, однако, как вы, наверняка, заметили, кони не могут тягаться с варгами в скорости и маневренности.

Леголас молча слушал. Пока что почти все рассказанное было ему известно, но этого рассказчика нужно было выслушать, не перебивая.

– Дальше был сущий кошмар. Я разыскивал сестру, но нашел лишь ее одежду и пряди волос у кострища с обгоревшими останками, а князь не позволил мне организовать карательную экспедицию, боялся, что развяжется война. Эрсилию отослали с матерью в Итилиэн. Я так и не смог смириться с потерей Кэмми, я тосковал по Эрсилии, мои отношения с князем все больше разлаживались, я выпивал, буйствовал, словом… тот период не делает мне чести. Через два с лишним года Эрсилия вернулась, и я, невзирая на запрет князя, выехал ей навстречу. Леголас… – Йолаф стиснул зубы, глядя куда-то поверх плеча лихолесца, – мы ожидали встретить свиту княгини едва ли дальше пяти лиг от столицы. Мы уезжали все дальше, недоумевая, почему она задерживается. Наконец мы достигли места их последней остановки. И застали лишь поляну, усеянную телами. Княгиня, Эрсилия и их свита остановились на отдых у ручья, куда ходят на водопой варги. Как долго я не мог забыть остановившийся, беспомощный взгляд княгини и растерзанные клочья багровой парчи на ее груди… Но среди всех убитых мы так и не нашли Эрсилию. Отправив тела в замок со своим отрядом, я в одиночку пустился прочесывать лес. Я плохо понимал, на что надеюсь, но я уже потерял Кэмми, и на сей раз не собирался отступать. Двое суток спустя я углубился в лес почти до самых гор. А еще через день угодил в орочью засаду и попал в плен. Меня сразу поразило, что орки вели себя не агрессивно, относясь ко мне, скорее, как к равному, нежели к врагу. Я был доставлен в горы, где предстал перед неким вождем, по имени…

–…Сармагат, – машинально обронил Леголас, и брови Йолафа дрогнули:

– Вы уже знаете об этом ублюдке? Что ж, тем лучше… Да, так я впервые встретился с Сармагатом. Он принял меня, как почетного гостя, но я ощущал, что это, скорее, ирония. На следующий день он сообщил мне, что у него есть для меня важные новости, и моя дальнейшая судьба зависит от того, как именно я сумею ими распорядиться. Не стану тянуть... Эрсилия была у Сармагата. Ее, смертельно напуганную, но почти невредимую, нашел у ручья некто Таргис, что заведует в свите Сармагата верховыми варгами. Он спас ее, отогнав зверей, но… Эрсилия была заражена. Я слыхал о Волчьем безумии и прежде, хотя ни разу не видел недужного. Поначалу я не поверил вождю, но тот… Он показал мне одного несчастного, сидящего в зарешеченном закутке… Леголас, я кое-чего повидал на своем веку, но клянусь, в жизни не видел ничего страшнее… Сармагат же, оставив свою показную любезность, коротко и четко изложил мне суть дела. Эрсилия пала жертвой Волчьего безумия, и ее будущее я только что увидел. Сармагат владеет секретом исцеления этой хвори, но за этот секрет я должен буду выполнить ряд его условий. Они заключались в следующем: я оставлю Эрсилию у него, а сам привезу в Тон-Гарт другую девушку, что выдаст себя за княжну. Сам я должен буду разжечь в войске бунт и увести из столицы возможно больше солдат, оставив Тон-Гарт беззащитным. Далее же от меня требовалось скрываться в лесах, как подобает мятежнику и преступнику, и сохранять полный нейтралитет вне зависимости от происходящих в княжестве волнений. Иначе Эрсилию ждет смерть, а Волчье безумие начнет бушевать в княжестве, пока оно не станет самым гиблым местом Средиземья, населенным ордами чудовищ. Думаю, вы догадываетесь, что я ответил Сармагату.

– Вы послали его к Морготу.

– Верно. В ответ же на мою отповедь, орк усмехнулся и сказал, что я еще не знаком с новой княжной. На его зов явился один из его мерзких лакеишек и ввел в зал... Камрин. Принц, это была она… Я сразу узнал ее, хоть и не сразу поверил… Она так изменилась… Кэмми все эти годы была в плену у Сармагата. Он пощадил ее, более того, она вовсе не была измождена или напугана. Я не знал тогда, как Сармагат сумел подчинить ее своему влиянию, но Камрин уже все знала и готова была действовать. Встреча с сестрой потрясла меня, но верить Сармагату я все же не мог и тем более не хотел ему помогать. Опасаясь все же, что он не лжет о недуге Эрсилии, я выставил условие, что заберу княжну в Тон-Гарт до тех пор, пока болезнь не проявится. Если же это произойдет – я выполню все требования Сармагата. Орк лишь усмехнулся и согласился в тот же миг, что, по сути, убедило меня в его правоте. Ту ночь я провел в разговорах с сестрой. Кэмми изменилась… да. Но она все же осталась собой. Она сначала рыдала у меня на плече, потом взахлеб рассказывала о годах плена, потом снова плакала об Эрсилии. Ну а дальше… Я привез княжну в столицу. Месяц она провела в своих покоях, почти не выходя и не принимая никого, кроме меня и отца. Даже слуги не видели ее. Она боялась, что болезнь даст о себе знать, и о ней станет известно в Тон-Гарте. Вероятно, она чувствовала. Потом началось… Бессонница, приступы ярости, затем отметины на лице… – Йолаф болезненно прикусил губу, нахмурился, – да что там говорить… Через две недели после начала обращения я отвез Эрсилию к Сармагату, забрал Камрин и согласился на все условия. Кэмми быстро вошла в свою роль, а в замке объявили, что княжна встала с одра долгой болезни… Я же начал готовить восстание… Поначалу мне не верили, я не раз стоял на грани смерти от рук собственных однополчан. Но я убеждал их, что в княжестве завелась страшная болезнь, она грозит всем, а князь не согласен вести переговоры с орками, которые знают, как бороться с напастью. Не буду вас утомлять… Я изворачивался, подстрекал, рассказывал жуткие подробности о Волчьем безумии, клял князя за преступное бездействие, слабость, уверял, что вдали от его притеснений мы, быть может, сумеем найти причину беды. Затем, словно мне в подмогу, в деревнях там и сям участились случаи хвори, появились разбойничьи банды, начался голод, князь же все туже затягивал узлы, отправляя нас в патрули и приказывая наказывать плетьми на неуплату податей. Одним словом, мне удался замысел Сармагата. Пришел день, когда войска, взбешенные царящими в княжестве тиранией и беззаконием, покинули столицу во главе со мной. С тех пор мы прячемся в пещерах. Несмотря на требования Сармагата, мы пытались хоть немного держать в узде разбойников и мародеров. Когда обращение Эрсилии усугубилось, и она стала неузнаваема, я забрал ее к себе. Она боится орков, я последний, кого она пока еще узнает. Остальное вы знаете…

Леголас слушал этот непростой, местами совершенно неправдоподобный рассказ. И со странной отчетливостью понимал, что за тривиальными фразами, за лишенными всякого красноречия, сухими оборотами зияет целая пропасть боли, сомнений, страданий и мучительной необходимости тяжкого выбора.

– Вам нелегко пришлось, Йолаф, – пробормотал он, сдвигая брови, – но Эру… Я не понимаю… Как можно подменить человека в родном доме? Все в княжестве уверены, что в замке заправляет Эрсилия.

Рыцарь усмехнулся уголками губ:

– Эльфы… Что для вас два года… Вы не представляете себе, Леголас, как этот короткий срок способен изменить юную деву. Как бескрылый гусенок, нелепый, длинношеий, угловатый и трогательный вдруг обращается белым лебедем… В Ирин-Тауре нравы среди придворных дам строги, не чета крестьянству, девицам на выданье не положено часто появляться перед солдатами и гостями, на людях им покрывают голову и плечи, а лицо слишком сильно меняется, взрослея, довольно и серых глаз, чтоб всех вести в заблуждение. То, что Кэмми сейчас часто ходит без покрывала – дань ее статусу незамужней хозяйки замка. Слуги поахали, как изменила княжну разлука, смерть матери и долгая болезнь, тем дело и ограничилось.

– А князь Иниваэль? Не станете ли вы утверждать…

– Конечно, нет… Князь в курсе всей этой канители. Но если я на все готов ради Эрсилии – подумайте, что чувствует князь… На кону не лишь жизнь дочери, но и судьба всего княжества. Поначалу для него это было сущим кошмаром. Он очень сдал в тот страшный месяц. Но потом, к моему удивлению, он нашел в Камрин утешение. Она говорит, что подчас он даже наедине держится с нею совершенно, как с родной дочерью.

Лихолесец почувствовал, как вопросы, словно растревоженные пчелы, гудят в голове:

– Йолаф, как вы узнали меня в этом облике там, в лесу?

Рыцарь пожал широкими плечами:

– Я знал о вашей болезни давно. Кэмми рассказала.

Принц едва не подпрыгнул:

– Так Эрси… Камрин все это время знала, что я вскоре начну обращаться?

– Она догадывалась.

– Почему она не предупредила меня?

– Камрин не было известно, что именно с вами произойдет. Доселе она видела лишь обращение людей. Она долго надеялась, что на вас и вовсе не подействует проклятие Плачущей Хельги, но, когда у вас начались приступы боли, она сказала мне, что вы попали в беду.

Лихолесец прикрыл глаза, пытаясь по-новому соткать из этих новых нитей события первых дней в Ирин-Тауре.

– Значит, вот куда княжна так отважно уезжала, никому не позволяя ее сопровождать. Она ездила на встречи с вами… – Леголас помолчал, а потом с внутренним трепетом спросил:

– Скажите, Йолаф, ради всех Валар, кто такая эта морготова Хельга? Я слышу ее имя сотый раз, но я ни на шаг не приблизился к разгадке ее личности.

Рыцарь вскинул глаза:

– Вы все еще не знаете? Я уверен был, что хоть кто-то успел вас просветить.

– Нет, я ни с кем не говорил о своей болезни, а потому и расспрашивать об этой особе не рисковал. Так кто же она, и как именно ей удается столь страшная волшба?

Йолаф покачал головой:

– О, Эру, Леголас, речь вовсе не о человеке. Плачущей Хельгой называется источник, что протекает в отдаленной части леса к западу от Тон-Гарта. Именно там погибла княгиня и ее свита. Этот источник появился недавно, лет десять назад, после землетрясения. Поначалу его называли Варжьим ручьем, его облюбовали для водопоя хищники. Но прошлой весной, когда случилась вся эта трагедия, в память о княгине его начали называть Плачущей Хельгой. Это название прижилось не везде, но кое-где бытует.

Лихолесец застонал, охватывая ладонями шипастый лоб:

– Валар милосердные, я не мог поверить, что эта мрачная слава связана с покойной княгиней, я выдумал сотни теорий, одна глупее другой, но мне и в голову не приходило, что Хельга – всего лишь название! Но как, скажите на милость, происходит заражение? Погодите… – он вдруг замер, обожженный воспоминанием, – не ручей ли это, бьющий из замшелой, надколотой скалы, окруженный деревьями с мелкими ярко-алыми цветами?

– Верно, – кивнул Йолаф, – я понятия не имею, в чем секрет этого источника. В первые годы вода была безвредна, словно в любой иной реке. И сейчас иногда она еще бывает такой, хотя отчего-то все реже. Я сам, будучи еще подростком, не раз пил из Варжьего ручья. Когда вода чиста, она удивительно хороша на вкус, превосходно бодрит и заживляет раны. Говорят, ею можно лечить премерзкие кожные недуги. Есть даже поверье, что она приносит удачу на охоте, счастье в любви и избавление от бесплодия. Но потом ручей будто прокляли. Поначалу Волчья хворь случалась так редко, что никто и не думал грешить на источник. Потом случаи участились, потом еще... Теперь же его вода стала чудовищным зельем, почти неизменно вызывающим Волчье безумие. Выпитая, она начинает действовать через несколько недель, попавшая в открытые раны – и того быстрее. Чем моложе человек – тем быстрее наступает болезнь. Крестьяне все еще считают Плачущую Хельгу едва ли не священной и отказываются верить, что именно она стала причиной бушующей в княжестве эпидемии. Покойный знахарь Эрвиг знал обо всех свойствах Хельги и рассчитал нечто вроде закономерности этих свойств.

– Я промыл этой водой следы когтей оборотня, – негромко, словно про себя, проговорил Леголас, – а что происходит дальше?

– Человек постепенно превращается в чудовище все более, пока не становится варгом.

– Что?!! – лихолесец вскочил, едва не опрокинув табурет, – варгом?

– Ну да, – рыцарь смотрел на собеседника с отчетливой искрой сочувствия, – вас не удивляло, что ваш скакун так хорошо вас понимает? Вероятно, еще полгода назад он был человеком. Но это ненадолго. Придет время, и человеческий разум в нем окончательно угаснет, оставив лишь некую интуицию, ту, что отличает варгов от обычных волков. Я не знаю, прав ли я, но я не раз задумывался, не так ли в незапамятные времена появились в Средиземье эти животные.

Забыв о кружке, Леголас двумя глотками прикончил остатки вина в бутылке и снова опустился на табурет.

– Варгами… Так что же, под действием того же проклятия эльфы обращаются в орков?

– Клянусь, принц, я не знаю, – Йолаф взволнованно подался вперед, – но Сармагат утверждает, что эта болезнь обратима. Таргис, о котором я упоминал, исцелился от нее.

– Таргис… Таргис… Мне знакомо это имя, – забормотал лихолесец, – да, я помню! Это брат одного из пойманных мною крестьян, он тоже говорил, что его брата спасли от хвори орки! Так значит, все это правда!

– Да, это правда, – рыцарь в свою очередь встал и зашагал из угла в угол, – и у Эрсилии мало времени. Весной обращение завершится… Леголас, – Йолаф обернулся и шагнул к столу, – вы говорили о слепоте. Я так же слеп, как и вы. Я не знаю, в чем замысел Сармагата, чего он добивается, какова его цель. Но что-то в его действиях мне не дает покоя. Что-то подсказывает, что я вижу лишь малую часть картины, ту часть, где запечатлены мои интересы, с помощью которых Сармагат мною управляет. И я уверен – полная картина намного хуже, и грозит намного горшими бедами…