Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 61 страниц)

Но Йолаф ничего не видел вокруг. Он молча смотрел вперед, то и дело взглядывая в грязно-серое, словно пыльное небо, там и сям проглядывающее сквозь сосновые кроны. Ну же… Не нужно яркого весеннего неба, не нужно щедрого солнца, лишь один луч, и ничего другого он не попросит более у Валар… Он сжимал зубы, чувствуя сквозь плащ ровное тепло тонкого звериного тела, и неистово, как заклинание, повторял про себя: «Луч, только один луч… Дайте всего лишь один луч солнца, а все прочее я сделаю сам… Только один луч…».

Уже латунное пятно лениво карабкалось по небу к зениту, когда варги вырвались из густого леса на округлую поляну, и всадники осадили скакунов. Снег здесь лежал плотным ковром, слегка волнистым от многочисленных звериных следов. Приземистые деревья раскинули узловатые ветви, облитые снежной глазурью, над невысокой грядой утесов, похожей на семейство огромных дремлющих медведей. Из надкола в самой крупной скале обильной струей бил источник, наполнявший ледяной прозрачной влагой незамерзающий водоем причудливой формы. Этим приветливым ключом на открытой гостеприимной прогалине была грозная Плачущая Хельга.

Йолаф спешился, прижимая к себе заволновавшегося оборотня, а варги немедленно метнулись к источнику, жадно припав к воде.

– Солнца пока нет, – проговорил рыцарь с искусственной будничностью, нимало не обманувшей его спутника, – но гости могут пожаловать. Я проведу здесь весь день до темноты, если понадобится. А пока нужно нарубить хвороста и развести несколько костров, чтоб зверье поодаль держалось.

– Дело говоришь, – кивнул Таргис и вынул широкий тесак, – я вон и инструмент заготовил.

Поочередно карауля Эрсилию, лежащую на плаще и тревожно оглядывающуюся, мужчины не без труда развели четыре больших костра. Промерзшее дерево разгоралось неохотно, но к полудню потрескивающий огонь уже ровно и ярко пылал на поляне.

Йолаф тоже сел на плащ и с непроницаемым видом посмотрел в издевательски-серое небо. Пробормотал что-то непечатное, вынул флягу с элем, отхлебнул и передал Таргису.

– Ты видел мою сестру? – спросил он сдержанно, но варгер понял, что этот вопрос давно тяготит ренегата, – я был в Тон-Гарте, но ее там не встретил, хотя на суде она бы непременно постаралась быть, как бы князь ни бесился, я ее знаю. И Вигге тоже не пришел с первым отрядом, где его балроги носят…

Таргис сдвинул брови:

– Камрин нет в столице? А где ж она? Погоди, приятель, да ты же ничего не знаешь!

Многословен варгер не был, да и рассказчиком был сухим и последовательным, а потому все оглушающие новости о предательстве и смерти Вигге, ранении Камрин и поисках Эрсилии обрушились на Йолафа, словно снег со ската крыши. Помолчав, он снова приложился к фляге:

– Таргис, Моргот тебя раздери, – не особо учтиво высказался он, а потом прибавил, – я тебя всегда недолюбливал, сколько знал. Ты мне казался скользким и пронырливым мерзавцем, преданным Сармагату, как собака, и способным по его приказу на любые подлости. Зато Вигге много лет был мне верным и надежным соратником. А вот поди ж ты… Ничего-то я, оказывается, в людях не смыслю.

Таргис что-то неразборчиво пробормотал, и Йолафу на миг показалось, что тот чем-то смущен, но варгер тут же независимо отрезал:

– Не мни о себе, я все это сделал не от пылкой любви к твоей пижонской роже.

Но Йолаф лишь усмехнулся:

– И не думал. Но ты сделал все, что сделал, и резоны твои меня не касаются. Спасибо, Таргис. Каюсь, я ошибался в тебе.

– На здоровьишко, – снова сконфуженно проворчал варгер и вдруг поднял глаза, – а Вигге-то, каков ублюдок, а? Я думал, ты на меня с кулаками кинешься за эдакие новости, а ты словно и не удивлен.

Йолаф устало вздохнул, проводя рукой по лбу:

– Я давно уже ничему толком не удивляюсь, приятель. Сармагат, пока меня по залу туда-обратно пинал, проговорился, что все мои планы, которые я так, казалось бы, тщательно разрабатывал, пошли к лешему в болото. Мол, предатель у меня завелся. Я и раньше об этом догадывался, только уже поздно было. А если уж вся затея провалилась – значит предатель из самых приближенных. Вигге, морготова плешь… Сармагат-то прав был, не умею я в людях гниль сразу заподозрить. А ведь мать предупреждала.

– Мать? – Таргис удивленно поднял брови, а Йолаф невесело улыбнулся уголком рта:

– Вигге был моим братом.

– Да Эру с тобой! – в этом восклицании прозвучал целый калейдоскоп изумления и недоверия, но рыцарь только равнодушно пожал плечами:

– Я всегда это знал, Тон-Гарт не без добрых людей. Он всегда мне завидовал, я знал и это. Но мне было его жаль. Я рос в достатке, меня любили родители и сестра, мне прочили военную карьеру. А на Вигге косились соседи, его мать рано овдовела и была одинока и бедна, но он-то был не виноват в грехах моего отца. Я пытался помочь ему, думал, дурак, что Вигге попадет в гарнизон, перед ним тоже откроются возможности и планы, и тогда его зависть сама сойдет на нет. Я всегда скрывал от него, что знаю о нашем родстве, чтоб он не чувствовал себя униженным. Но вот, оказывается, как люди устроены. Мы ведь, вроде, подружились, стали друг другу доверять. А когда грянула вся эта заваруха, Вигге был почти единственным, кто сразу поверил мне и встал на мою сторону. Я сам виноват, Таргис. Мать перед смертью велела мне быть осторожным, дескать, Вигге может не простить мне моего же покровительства. Я не придал значения маминым словам, ведь я считал, что мама просто не может простить отцу его измену, и потому Вигге ей неприятен. Так что зря я на Эру клевещу. Он-то, выходит, вмешаться не забывает, если очень нужно. А как ты с Вигге справился? Он был очень силен и фехтовал не хуже меня.

Таргис нахмурился:

– Вигге убил не я. Другой кто. Не знаю, я его не видел, – отрывисто проговорил он. Йолаф хотел было что-то ответить, но вдруг резко обернулся: оба варга разом вскочили со снега и утробно зарычали.

– Похоже, к нам визитеры, – пробормотал рыцарь, вскакивая, а Таргис уже принюхивался к ветру, как гончий пес:

– Это просто варги, – ответил он, – но их много. Надо добавить топлива в костры.

Огонь взметнулся кверху, выбрасывая снопы искр, а Йолаф с сомнением поглядел на кучу хвороста. Его было вдоволь, но горит он быстро и его хватит ненадолго, а идти за новой порцией придется далеко. Все горючее поблизости они с варгером уже собрали. Таргис снял с плеча лук:

– Не беда. Стрел у нас хватает. В самом худшем случае часть перестреляем, а потом я на Хорьке уведу их в погоню, я знаю, как их раззадорить.

Йолаф не услышал в голосе варгера подлинной убежденности, но тоже провел рукой по щетинящимся за плечом оперениям. У них не меньше пятидесяти стрел, а местные варги редко собираются в стаи больше, чем по пятнадцать особей, хотя на поляне подстрелить варга сложно, они очень проворны. Но беспокоиться было рано.

Прошло еще два часа, и топливо начало иссякать. Увидев, что костры опадают к земле, звери осмелели, и из чащи выглянули несколько оскаленных морд. Подкуп громко и злобно рявкнул, а Йолаф сунул наконечник стрелы в костер, подождал, пока вспыхнет смолистое древко, и выстрелил в ближнего хищника. Тот отрывисто взвыл, вскидываясь на задние лапы, и рухнул наземь со все еще дымящейся стрелой в горле.

– Недурно, – одобрительно кивнул Таргис и тоже вскинул лук. Но варги не отступали, то и дело высовываясь из кустарника вокруг поляны и постепенно сжимая кольцо. Эрсилия съежилась на плаще, ощетинилась и то и дело гортанно рычала – она явно была напугана.

Новый хищник решил перейти к более основательным действиям и ринулся из чащи на поляну, но Подкуп тут же рванулся наперерез. Варги сцепились и с приглушенным яростным воем покатились по земле.

– Каналья, – пробормотал Таргис, прицелился… И вдруг ослепительный свет ударил варгеру в лицо, на миг ошеломив. В облаках появился широкий разрыв, в который устремились яркие послеполуденные лучи холодного зимнего солнца, воды Хельги заискрились, и ветви деревьев засияли нетронутой белизной снежного покрова.

– Йолаф!!! – заорал варгер, утирая заслезившиеся глаза, – к Морготу зверюг!! Я справлюсь сам!!! Делай свое дело!!!

Но рыцаря не нужно было учить. Он не знал, надолго ли расчистился этот благословенный клочок голубого неба. Бросив оружие у самой воды, он подхватил на руки Эрсилию и рванулся к пологому краю водоема. От ледяной воды перехватило дыхание, но рыцарь шагал по пояс в воде туда, к самому роднику, широкой струей расплавленного серебра сиявшему в долгожданных лучах солнца. Позади него слышался звон тетивы, рычание и брань. Йолаф стиснул зубы, призывая Валар на помощь Таргису, оставшемуся один на один со смертельными врагами, и вступил под каскад холодной воды. Эрсилия остервенело завыла, забившись в его руках, но рыцарь крепче сжал ее в объятиях, спешно оживляя в памяти тысячу раз проговоренные мысленно слова. Вскинул голову к жгучим ледяным струям, задерживая дыхание, вызвал перед внутренним взором прежний образ княжны. Он был готов. Он знал, что будет готов в любой миг, когда бы он ни настал. До боли притиснув к себе рычащее чудовище, он начал:

– Стоя у последнего порога, избираю свой путь. В память Первых Преданных, во скорбь о Непрощенных, во славу Бескорыстных целителей я пришел к подножию Престола твоего, Владыка Мелькор. И сердце мое – открытая книга, и руки мои чисты, и тени сомнения я не ведаю. И тебя я, Владыка, бестрепетно призываю в свидетели, и лица своего я не прячу. Эрсилия, падчерица Мелькорова! В проклятии твоем я не отрекусь от тебя…

Оборотень взвыл, щелкая зубами, а потом сорвался на низкий свирепый рык, но Йолаф продолжал:

–…и коли отринешь свободу мою – приму оковы твои. И коли моим путем не пойдешь – твоим путем последую. И боль твоя – моя боль, и позор твой – мой позор…

Эрсилия билась, рыча и разбрызгивая кровавую пену. Извернулась, обдирая клыками кирасу, скользнула по пластинам и впилась клыками Йолафу в предплечье, а рыцарь, не запинаясь, все продолжал…

… Таргис отступал к источнику. Шесть трупов лежали на снегу среди разбросанных стрел, два варга надвигались на него из леса. Дзинь! Варг молниеносно уклонился. Хитрая тварь… Таргис вынул новую стрелу, перехватывая древко лука поудобней и чувствуя, что рука мокра от пота. Дзинь! Один из хищников зарычал, опадая на простреленную лапу. Окровавленный Хорек бросился на подранка и вцепился ему в горло. Еще один… А потом новые и новые… Таргис знал, что в лесу прячутся еще варги, ожидая, не справятся ли более храбрые соплеменники с опасной добычей. От источника доносился надрывный вой, рычание и прерывистый голос Йолафа, что читал заговор, борясь с сопротивляющимся оборотнем. Заговор был длинным… И Таргис знал, что должен продержаться любой ценой. Варг шел на него, приподнимая верхнюю губу, варгер видел, как вибрирует утробным рычанием темно-серое горло. Дзинь! Промах, и вот варг, словно волшебством возникший с другой стороны, снова идет на него. Ну же, ближе… Не такие уж вы быстрые… Однако Таргис знал, что звери умны. Видя стрелу, они почти всегда от нее успевают отшатнуться. В варга надо стрелять неожиданно…

И вдруг хищник потерял терпение и огромным прыжком ринулся на противника, обрушивая его на снег. Таргис выпустил лук, уворачиваясь от рвущихся к горлу клыков, выхватил клинок, погружая его в бок зверя. Тот взвыл, но Таргис знал, что рана не смертельна. И тут же от источника послышалось:

– Прими!!!

«Он успел…» – последнее, что подумал варгер, прежде чем у самого лица разверзлась жадная пасть.

Таргис давно забыл, когда принадлежал самому себе. Последние годы жизни он истово и преданно служил Сармагату, последние же дни посвятил несчастной княжне, совершенно не собираясь никому давать отчет о своем решении. Но даже в смерти его не собирались оставить в покое. Сквозь черноту небытия к щеке прильнула омерзительно холодная ладонь, и чей-то смутно знакомый голос тревожно окликнул:

– Таргис, дружище!

Варгер раздраженно поморщился, отстраняясь от ледяной руки, но его тут же бесцеремонно потрясли за плечо. Попытавшись открыть глаза, Таргис обнаружил, что в чертогах Мандоса светит скупое и неприютное солнце, а над ним склоняется стоящий на коленях насквозь мокрый Йолаф. Встряхнув головой, варгер приподнялся на локтях. Мысли путались, болела голова, но похоже, что насчет Мандоса он поспешил. В шаге от него лежал труп огромного варга, в боку которого все еще торчал его клинок, а у основания черепа – длинная стрела. С грехом пополам припомнив последние минуты боя, Таргис взволнованно подался к рыцарю:

– Э, вот балрог меня дери, что тут случилось-то, приятель? Где прочие варги? А ты…

– Чего только не случилось, – мягко перебил Йолаф, улыбаясь безмятежной улыбкой ничего более не боящегося человека, и помог Таргису сесть, подавая ему флягу. Эль окончательно вернул варгера к жизни, и тут он заметил, что у Йолафа глубоко прокушено предплечье, а на шее сочатся кровью несколько рваных царапин.

– Ты ранен, блаженный, – пробормотал он, протягивая флягу рыцарю и отчаянно собираясь с силами, чтоб задать какой-то еще не совсем ясный ему, но чрезвычайно важный вопрос.

– Пустяки, – Йолаф тоже отхлебнул из фляги и сияющими глазами посмотрел варгеру через плечо.

Таргис медленно обернулся и ощутил, как глупо и не по-мужски защипало в горле. У догорающего костра на расстеленном плаще лежал кто-то, укрытый тонким шерстяным пледом, под которым угадывались очертания тела, хрупкого, словно стебель цветка. Спутанные каштановые кудри скрывали лицо, а из-под пледа виднелась до прозрачности худая исцарапанная девичья рука…

====== Глава 42. Дорогая побрякушка ======

Сармагат последний раз провел тряпицей по клинку и придирчиво оглядел меч. У него водились весьма прилежные мастера, но свое личное оружие он всегда чистил сам, находя в этом монотонном занятии своеобразную отраду, поскольку оно очень способствовало душевному равновесию и долгим размышлениям.

Леголас, против ожидания, не проявлял никаких склонностей к непокорству, хотя вождь предполагал, что сразу после разговора с ним принц потребует свободы или как-то иначе будет выражать недовольство заточением. Но пленник безмятежно проспал до самого утра, а Лурбаг, принесший ему еду, доложил, что тот спокоен, задумчив и даже слегка рассеян. Что ж, Леголасу нужно было восстановить силы и поразмыслить, и это давало Сармагату время, чтобы решить его дальнейшую судьбу. А здесь, право, было над чем подумать…

Стук в дверь отвлек орка от этих неспешных мыслей, и на пороге появился один из караульных:

– Мой господин… Тут это… вас видеть желают… – пробубнил он с обычной для орка неуклюжестью, и вождь заметил, что часовой не насторожен. Видимо, явился разведчик. Всколыхнулась легкая досада – сейчас Сармагату намного более хотелось тишины, чем пустопорожних докладов. Но после недавних событий не стоило пренебрегать новостями…

– Желают – так проси, – спокойно ответил он. Караульный посторонился, пропуская кого-то в зал, и исчез. Сармагат поднял глаза… и в совершенно не свойственной себе манере выронил начищенный клинок, с грохотом грянувшийся о плиты пола. У двери в покрытом комьями снега плаще и подмокших сапогах стояла Тугхаш.

– Здравствуй, – мягко проговорила она, и вождь ощутил, как первое изумление вместе со всеми прочими закопошившимися было обрывками мыслей и вопросов исчезает, погребенное лавиной безудержного и неразбавленного счастья. Он вскочил на ноги, рванулся к девушке и сжал ее в объятиях. Он никогда не делал этого при их нечастых встречах, всегда помня о неуместности своих чувств и давно научившись не давать воли порывам, сохраняя маску сдержанного и сурового покровителя. Но, как ни прочна будет любая маска, ее тесемки все равно однажды перетираются от долгого использования. И Сармагат молча стоял, держа Тугхаш в тисках сильных рук, чувствуя запах влажного сукна и розового масла, а в опустевшей голове ровно и звонко билось оглушающее упоение свободой от давно опостылевшей маски. Он смутно заметил, как ее плечи напряглись, и уже знал, что сейчас она мягко и настойчиво вывернется из его объятий, как делала это и прежде в его редкие попытки на миг ощутить тепло и хрупкость ее стана. Но Тугхаш лишь медленно подняла руки и тоже охватила могучий торс орка.

Сармагат не знал, сколько они простояли вот так, слившись в молчаливом оцепенении. Время остановилось, и орку вдруг стало безразлично, что творится за пределами этого полутемного и натопленного зала. Все благоразумные мысли, планы и прочий мусор отступили куда-то вдаль. Эта минута была слишком хороша, чтобы случиться наяву, но Сармагат ощущал, что именно сейчас все слишком по-настоящему, чтоб снова оказаться одним из многих ошеломляюще сладких снов, что порой тревожили его, заставляя просыпаться с глухой тянущей тоской и лютой яростью обманутого простака.

– Ты вернулась, – бессмысленно, будто в бреду, пробормотал он, опуская голову и касаясь безобразным лицом ее влажных волос, – я едва не убил тебя, Тугхаш-Огонек, но ты все равно вернулась…

– Я уже говорила, Сармагат, я все равно всегда вернусь сюда. Мне некуда больше возвращаться, – так же глухо проговорила Камрин куда-то в складки его камзола, в которых с безмятежной усталостью прятала лицо. Нарушенное молчание, казалось, отрезвило ее, и она слегка подалась назад, размыкая руки, но Сармагат лишь крепче прижал ее к себе:

– Погоди, не вырывайся… Побудь со мной еще минуту… – прерывисто прошептал он, и Камрин показалось на миг, что он прощается с ней. Она не знала его таким. Рядом с ним ей всегда легко было быть сильной и прямолинейной, потому что Сармагат был неуязвим, как монолитная скала, и она ретиво училась казаться такой же. А сейчас под его вдруг расколовшейся броней самообладания билось что-то горячее и трепетно-живое, о чем она никогда не подозревала прежде, но вдруг поняла, как легко может причинить невыносимую боль этому грозному, несгибаемому орочьему полководцу.

Но наступил момент, когда вождь почувствовал, что пора очнуться. Он нехотя выпустил Тугхаш из объятий, согнул пальцы, пряча когти, и бережно провел по ее щеке тыльной стороной руки.

– Ты такая бледная. Я прикажу подать завтрак и вино, – неловко проговорил орк, а Камрин улыбнулась, опускаясь в кресло:

– Спасибо, – блаженно ответила она, вытягивая ноги к камину. Она внезапно почувствовала себя дома, все тревоги отступили, и ей уже казалось, что все непременно уладится, слишком добр и уютен был сейчас мир, обычно такой вероломный и опасный.

Но пока Сармагат отдавал распоряжения, Камрин попыталась взять себя в руки и вернуть трезвость рассудка. Она вовсе не вернулась в свой привычный уголок реальности. У нее есть важнейшее дело. И всего хуже, что у нее нет никакого плана… Только ее твердая вера в то, что Сармагат не такой, как все думают о нем. Что она знает его лучше других и сумеет это доказать.

А орк меж тем снова приблизился к ее креслу, невесомо коснулся ее плеча и сел напротив.

– Йолаф на свободе, – буднично проговорил он, зная, что она немедленно задаст этот вопрос. Камрин же кивнула:

– Я знала, что ты сдержишь слово. Эрсилия ждет его. Только солнца сегодня нет…

– Солнце все равно когда-то выйдет, не сегодня, так завтра. Он просто должен быть на месте и оставаться начеку, – задумчиво проговорил Сармагат, а потом вдруг снова встал, – погоди, Тугхаш, мне нужно еще кое-что уладить.

Он вернулся через четверть часа, когда Лурбаг уже подавал на стол, и Камрин не стала расспрашивать, что за срочные дела появились у вождя. Она напряженно думала с чего начать разговор. Но Сармагат, только что бездумно глядящий на нее не по-орочьи теплым ласкающим взглядом, вдруг пристально посмотрел в ее лицо:

– Что тебя тяготит, Тугхаш? Только не лги. Я всегда чувствую, если ты лукавишь.

– Я знаю, – устало вздохнула Камрин, а потом подняла глаза на орка, лихорадочно ища первое слово и ощущая каким-то жгучим внутренним чутьем, что начать нужно прямо сейчас. А орк оперся одной рукой о столешницу:

– Ты здесь не просто так, верно? Наивно было бы предполагать, что ты все бросила и вернулась, не повидав брата и не дождавшись исцеления Эрсилии. Ты слишком ими обоими дорожишь. Так что может так спешно привести тебя сюда, если в городе сейчас происходит столько важнейших событий?

– Ты всегда и во всем ищешь подвох, – Камрин почувствовала, как все придуманные фразы осыпались куда-то, словно битые черепки со скатерти. Она долго изворачивалась за спиной Сармагата, готовя план похищения свитка, но никогда не умела хитрить, глядя ему в глаза.

– Не подвох, – покачал головой Сармагат, – просто причину. Хотя я рад был бы думать, что ты приехала просто потому, что тосковала по мне, – криво усмехнулся вождь, но Камрин видела, как болезненно дернулись его губы, и знала, что орку совсем не смешно. Внутри вдруг против воли забродило что-то едкое и злое:

– Я тосковала по тебе, Сармагат, – жестко проговорила она, прямо и бестрепетно глядя ему в глаза, – я тосковала по тебе месяцами, разыгрывая спектакль в Тон-Гарте, выслушивая колкости князя, прикидываясь перед эльфами. Я тосковала по тебе, мечась в кольчуге между постов и передавая записки на клочках, когда мне хотелось просто приехать сюда и знать, что ты меня ждешь. Я тосковала по тебе, пытаясь понять твои замыслы. И когда я лгала, хитрила и плела интриги, чтоб разрушить эти замыслы, я тоже тосковала по тебе.

Сармагат тяжело дышал, машинально сжимая подлокотники кресла и оставляя на них царапины, а Камрин продолжала, вдруг забыв обо всем и не умея остановиться, будто скользя с ледяной горы:

– Комендант Сарн выставил тебе условия, и ты принял их. Но Сарн не знает тебя так, как я. Я-то знаю, что все его угрозы увезти меня из княжества и навсегда тебя со мной разлучить для тебя не более, чем слова. Как ты говорил? Я должна занять подобающее мне место среди соотечественников? У меня впереди вся жизнь? Вот то-то и оно! Я просто помеха для тебя. И ты ждешь, что кто-то избавит тебя от этой незадачи, ведь ты на свой лад привязан ко мне и сам от меня избавиться не решаешься. Не трусь, вождь! Я все сделаю за тебя. Я сама уйду из твоей жизни. Потому что я могу выпрашивать пощаду, молить о благоразумии, красть ценности и лгать ради спасения, но я никогда не буду выпрашивать любовь, молить о ней, красть ее и ради нее лицемерить.

Камрин встала и шагнула к креслу орка:

– Отпусти Леголаса, Сармагат! Каких бы обид ни нанесли тебе эльфы, сам принц ни в чем перед тобой не виноват. Не мсти лучшим за худших! Ты и так сполна отомстил, заставив его пережить эти месяцы, ввергнув княжество в хаос и страх и убив то, чем эльфы дорожат более всего прочего – их сплоченность и веру в свою исключительность. Отпусти Леголаса, и клянусь, я сама принесу тебе назад свиток, верну тебе все, что получила от тебя, и навсегда уйду, ни разу не оглянувшись. И тебе даже не в чем будет себя упрекнуть. Я, интриганка, лгунья и убийца, первой любовью которой был орочий вождь, никогда и нигде не пропаду, уж не тревожься!

Она замерла перед ним, выпрямившись, словно готовая отразить удар. На бледном лице лихорадочно горели сухие глаза. Но Сармагат лишь медленно поднялся из кресла.

– Ты права, Тугхаш, – негромко проговорил он, а грубое сукно камзола вздрагивало на груди в такт ударам сердца, – ты права во всем. Лишь в одном ты ошибаешься. Тебе никогда не нужно было выпрашивать моей любви. Этот монстр сам родился во мне. И я боялся его, я пытался его убить, отдаляясь от тебя. Но и вдали от тебя он не умирал от голода. Он просто начинал пожирать меня самого. Он умрет только вместе со мной. Но я не позволю ему сначала уничтожить тебя.

– Почему ты называешь это монстром?! – лицо Камрин вспыхнуло, – любовь – не чудовище и не болезнь! Не опухоль, не язва! Ты всегда считал меня малолетней глупышкой, впрочем, не ты один, но я всегда видела те минуты, когда ты на миг давал волю этому «монстру» и переставал сопротивляться! Я знаю, как сияют твои глаза, как разглаживается лицо, словно какая-то старая рана вдруг перестает ныть! Дело не во мне, Сармагат, не в чувствах и не в монстрах! Просто ты привык жить ради своей бесценной мести. Ты опасаешься, что другое стремление отвлечет тебя от этой игры, что она потеряет смысл и интерес!

– Да!!! – рявкнул в ответ Сармагат, приходя в бешенство, – и это едва не случилось!!! Каждому – свое! Ты еще почти дитя! Я же проклятый мстительный ублюдок, я точно знал, для чего живу! А неоперившаяся девица в рваном блио ворвалась в мою жизнь и разом разрушила к балрогам все, в чем я был уверен столько лет! И посмотри, что я сделал с тобой, безумная!!! Ты уже ничего не боишься, не знаешь ни смущения, ни обычных девичьих уловок! Ты бесстрашна, прямолинейна и искренна, как бывают лишь те, кто готов умереть каждый миг, и потому у них нет времени на условности и опасения! Но так нельзя, Тугхаш!

Орк рванулся к девушке и схватил за локти:

– Я тот, кто я есть. Моя жизнь дважды полностью изменилась. В первый раз я принял перемены и стал тем, кем стал, потому что мои новые цели отвечали моей сути. Но во второй раз я не могу это пройти.

Он выпустил руки Камрин и отвернулся, вцепляясь себе в волосы. Потом снова резко обернулся:

– Мы сегодня честны друг с другом, как никогда. Что ж, хорошо, значит, пришел день сказать все, о чем мы оба молчали. Я люблю тебя, Тугхаш. И я никогда не знал никакого чувства такой силы. Ни ненависть, ни ярость, ни жажда мести никогда так не сжигали меня, как эта морготова любовь. И если эти трое в моих руках способны на бесчисленные злодеяния, то подумай, во что способна обратиться любовь, когда живет в таком, как я. Я растопчу тебя, как растоптал других, кто был важен мне. А потом снова буду мстить всем и вся за эту потерю, в которой сам буду виноват!!!

Он стоял прямо перед ней, подавшись вперед, ожидая пощечины или ответного выпада. Но Камрин вдруг выдохнула, словно кипевшие в ней страсти разом угасли. Отвернулась к столу, налила себе вина:

– Мы отвлеклись, Сармагат, – проговорила она сухо и бесцветно, и орк увидел, как ее прямые плечи согнулись, будто принимая невидимое бремя, – мы говорили не об этом. Не трать слова, я ведь сказала, что не выпрашиваю любви. Каждому – свое. Отпусти Леголаса.

Орк тоже взял кубок, молча покачал в руках, с бесполезным вниманием глядя, как темные потеки вина скатываются по стенкам:

– Я могу отпустить его, Тугхаш, – так же ровно ответил он, словно не рычал минуту назад, полыхая яростью, – но это бесмысленно.

– Почему? – подняла голову Камрин, а вождь коротко взглянул ей в глаза:

– Вылечить Леголаса уже нельзя.

– Куда, балрог бы его подрал, опять делся Сарн? – Элемир вопрошал это уже четвертый раз, и Эртуил потерял терпение:

– Брат, сядь и замолкни, или я привяжу тебя к стулу и засуну в рот перчатку, – устало предупредил он. Элемир возмущенно воззрился на десятника:

– Тебе, похоже, и вовсе наплевать на командира, – с нажимом начал он, но Эртуил поднял ладони:

– Мне не наплевать, дурья голова, что ты сразу кулаки-то сжал? Но мы не можем сейчас просто сунуться в тюремные подземелья. Если бы Сарну была нужна помощь – он бы дал нам знать, он же не в тылу врага. Сами же мы можем что-то по незнанию испортить. Так что погоди бушевать и давай подождем.

Элемир со злостью ударил в стену кулаком, но, невзирая на неуемный нрав, здравым смыслом обделен он не был и правоту Эртуила вполне сознавал.

Вероятно вскоре он снова принялся бы за свое, но в этот миг в дверь постучали. Эртуил отворил, замер на миг, а потом молча отступил в сторону. На пороге стояли семнадцать отступников во главе с Вериамом.

Впустив недавних дезертиров в караулку, Эртуил инстинктивно встал меж ними и Элемиром, ожидая, что тот, и так взвинченный долгим ожиданием вестей от Сарна, чего доброго немедленно уцепится за шанс отвести душу на дезертирах. Но десятник молча стоял, сжав челюсти и хмуро глядя на соплеменников. Те так же молча выстроились у двери, словно пригвожденные к месту ледяным взглядом синих глаз. А Элемир отрезал:

– Сарн где-то по делам комендантским шатается, обождите.

Но Вериам шагнул вперед:

– С Сарном мы виделись в рыцарском штабе, и с ним уже все обговорено. Мы с вами пришли потолковать.

– Чего со мной лясы точить-то? – Элемир отвернулся к окну, – я о вас и так все знаю. Вернулись – значит, вернулись. Службу знаете. А мое мнение – это мое дело.

Вериам помолчал, потом поглядел на Эртуила, но тот скрестил руки на груди и спокойно выдержал взгляд. Вериам же вынул из-за пазухи клочок пергамента:

– Элемир. У нас письмо для тебя. Эпистолу от коменданта уж изволь прочесть.

Десятник обернулся и с непроницаемым видом взял протянутое послание. На обрывке было спешно набросано:

«Элемир, репейная душа, читай вдумчиво и погоди орать. Наши олухи вернулись в Тон-Гарт не просто по нахальству. Они пришли в штаб к Леголасу и по всей форме испросили у него прощения за дезертирство, принеся повторную присягу. Принц простил, хотя ему всяко солонее нашего. Сам теперь посуди, кто мы-то такие, чтоб не простить? Все оступаются, брат. Только оступиться легко, а вот признать это и повиниться трудно. Ты сам морготов гордец, не можешь не понять. Нам туго пришлось в этой дыре. Мы не можем снова завести в отряде свару сейчас, когда у нас есть, наконец, шанс убраться отсюда. Ты эльф, брат. Не забывай этого. А эльфы умеют ставить преданность выше гордыни. Я надеюсь на тебя. Сарн.»

Лихолесец опустил письмо, глубоко вздохнул, унимая все еще не перекипевшую злость, а потом повернулся к Вериаму.

– Кучка идиотов, – отрубил он, – мы тревожились о вас. Сарн пишет, что Леголас снова привел вас к присяге. Тем лучше. Раз мы снова соратники, значит на ближайшем же турнире после возвращения из этого мерзкого княжества я лично отделаю вас всех по очереди за милую душу. Еще пожалеете, что вовремя не утопли.

Губы Вериама дрогнули сдерживаемой улыбкой, и он протянул Элемиру руку. Тот скривился, но затем крепко ее пожал:

– Уйдите с глаз, – уже без прежнего ожесточения проворчал десятник, – скоро ужинать будем.

Уже совсем стемнело, когда эльфы, опасаясь, что между ополченцами и рыцарями не исключено сведение счетов, разбились на десятки и отправились на обход города. Но против ожидаемого, беспорядков не приключилось. Небольшие группки горожан, рыцарей и селян, хотя особняком виднелись там и сям, ссор не затевали, лишь о чем-то переговаривались, не повышая голосов. Из многих домов доносились отзвуки радостных голосов – у дезертиров в Тон-Гарте хватало родни, и несмотря на все потрясения, их возвращению от души обрадовались.

– Чего это они секретничают? – подозрительно вопросил куда-то в пространство Элемир, – кабы дрались, так тут все ясно было бы. А шепотки по углам – всегда не к добру.