Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 61 страниц)

– Отлично, – Сарн задумчиво смотрел на тщательно и любовно вырисованный лес, – но, прежде чем судить, как подойти к штабу орков, нужно понимать, зачем именно нам туда идти. Йолаф, как ты считаешь, грозит ли Леголасу смерть?

– Едва ли, – уверенно ответил рыцарь, – Сармагат никогда не убьет такого ценного пленника из пустой кровожадности. Но поторопиться стоит. Если я что-то и знаю об этом вожде, так это то, что он невероятно изобретателен. Мы сейчас тревожимся о жизни Леголаса, а Сармагат может измыслить ему какую-то другую участь, о которой нам даже не придет в голову подумать. И посему я предлагаю вот что.

Йолаф сунул руку за отворот камзола и вынул плоскую фляжку с изящным орнаментом:

– Вот, Сарн, возьми. Эта неприметная вещица – очень любопытная штука. Когда доберетесь до оврага, вынь пробку и подуй на горлышко, чтоб оно загудело. Камрин услышит тебя и явится на зов. От нее ты узнаешь, что с принцем, и как можно ему помочь. Она в штабе Сармагата – свой человек. Пожалуй, из всех нас только она там в безопасности.

Эльф бережно взял в руки флягу:

– Я никогда не слышал о такой волшбе… Откуда она у тебя?

– Это фляга Сармагата, – пояснил Йолаф, – он… ммм… потерял ее, а Таргис нашел, – добавил он с едва приметной усмешкой, – и по чистой рассеянности именно в ней принес мне вина. Она зачарована, чтоб ее зов слышала только Камрин. Именно так я позвал сестру, чтоб передать ей украденный свиток. Зов сам укажет Кэмми, куда ей надобно явиться.

Фляга прошла по кругу. Элемир долго и заинтересованно разглядывал ее, а потом восхищенно присвистнул, отдавая Сарну:

– Кто б подумал, что у орков этакие игрушки есть. Мне б такую.

– Чтоб во хмелю в лесу не потеряться, – хохотнул неугомонный Рингар, ловко уворачиваясь от подзатыльника.

…Они разошлись почти под утро. Пытаясь заснуть, Сарн еще долго размышлял о долгожданной свободе. Наконец ничьи заботы уже не лежали на его плечах грузом долга. Завтра он отправится туда, куда так долго и отчаянно стремился. Он совершенно не знал, как и что сможет предпринять. Но изматывающему бездействию все равно пришел конец, и теперь Сарну вопреки всем доводам рассудка верилось, что он найдет способ спасти друга.

Негреющее солнце лениво карабкалось из-за гор, в открытые ставни лился тусклый утренний свет.

Эрсилия, стоя у туалетного столика, сосредоточенно застегивала длинный ряд пуговиц на левом рукаве. Покончив с пуговицами, княжна подняла глаза: из зеркала на нее смотрела худая до прозрачности девица с испуганно-упрямым выражением на бледном лице. Темное сукно платья плохо скрывало выступающие ключицы, на шее и щеках виднелись полузажившие царапины, тени лежали под припухшими глазами, темные, давно не стриженные кудри, несмотря на долгие терзания гребнем, выглядели неухоженными. Хороша…

…Она провела ту ночь без сна. Вечером к ней заглянул Йолаф, попросил надеть плащ и повел темными коридорами в княжеские покои. Сарн уже обо всем позаботился – у двери стоял эльфийский караул, безропотно пропустивший рыцаря со спутницей в апартаменты правителя.

Йолаф стиснул зубы, внутренне сжимаясь, когда Эрсилия тихо подошла к застеленному черным покрывалом помосту и откинула с отцовского лица край траурной парчи. Она не плакала, лишь задрожали и ссутулились плечи.

Иниваэль казался спящим. Смерть разгладила на лице князя горькие складки, развеяла облако заботы на высоком лбу, и сейчас аристократичное изможденное лицо было удивительно безмятежным в обрамлении седых прядей.

– Прости меня, – прошептала Эрсилия, – прости, батюшка. Прости за горе, которое я причинила тебе. Я не успела повидаться с тобой. Прости и за это.

Она склонилась к неподвижной груди отца, кладя на нее голову и крепко обнимая окоченевшие плечи. Потом коснулась воскового лба поцелуем, с трепетной нежностью проводя ладонью по холодной щеке князя. Вскинула глаза на портрет матери, ловя ее ласковый взгляд и не найдя в нем скорби. Потом снова склонилась к отцу, и на сей раз горячие слезы заструились по щекам.

– Прощай, – тихо и твердо поговорила она, – я обещаю, я не подведу вас с мамой. Я еще не знаю, что мне нужно делать. Но все было не зря, клянусь...

… Йолаф вел ее обратно, а она пыталась унять колотящую ее дрожь. Потом снова плакала, не утирая глаз, а потом слезы вдруг в одночасье высохли, оставив на месте обжигающей боли лишь печаль, горькую, но уже не выедающую сердце изнутри, подобно огню, который жарко, но мирно горит в очаге, не бушуя в доме разрушительным пожаром.

Но заснуть блудной княжне не удалось. Она долго пыталась решить, как предстать перед глазами подданных своего покойного отца, как убедить их в своей искренности. Князь открыто называл дочерью Камрин… Ее притязания могут быть сочтены попыткой представить Иниваэля едва ли не безумцем. А если все удастся? Если она сможет отстоять свои права? Что будет дальше? Сумеет ли она, вчерашний оборотень, едва вернувшийся в человеческое обличье, все еще несущий в глубине надорванной души ту, прежнюю, злобную и затравленную сущность, возглавить княжество? Йолаф упорно ни слова не говорит об их будущем, занятый лишь вопросом ее восстановления в правах на престол.

Эрсилия глубоко вздохнула, глядя в потолок, на котором рассеянный свет луны вычертил тусклый слепок оконного переплета. Ее никогда не готовили к правлению… Отец вообще всегда относился к ней, как к хрупкому ребенку, которого ни к чему утруждать государственными заботами. В истории патриархального Ирин-Таура можно было по пальцам перечесть правящих княгинь. И те, как правило, становились ими, овдовев. Хельга пребывала в убеждении, что Эрсилия в свой час выйдет замуж за какого-нибудь достойного и энергичного вельможу, на которого и падут заботы о княжестве, а посему дочь надобно воспитать скорее для роли княжеской жены.

В памяти легко всплыл малый зал близ отцовского кабинета… Горит камин, матушка сосредоточенно колдует над коклюшками, сплетая узор тонкого кружева. Тринадцатилетняя Эрсилия сидит у огня на низкой скамеечке, опустив на колени вышивку, а Хельга, изредка поднимая глаза на дочь, говорит будничным тоном, словно не знает, что девочка ловит каждое ее слово:

– Ты должна быть для мужа подобна кольчуге под камзолом, Эрси. Мало кто видит тебя, лишь некоторые о тебе догадываются. Но муж всегда чувствует тебя у самого сердца. Всегда знает, что ты незримо стоишь на страже, никогда не подведешь его и не предашь. Сейчас тебе это кажется вздором. Так думала и я, выходя за твоего отца в шестнадцать лет. Но, поверь, однажды ты убедишься в моей правоте. Не слушай краснобаев, что пишут романы, которые тебе привозят из других земель послы и торговцы. Задача супруги монарха – не блистать. Ее долг – хранить семью князя, его покой, его тылы. Именно это – фундамент престола. Масло легко затекает в щели тех твердынь, против которых бессильно оружие. Если к правителю приезжает несговорчивый сосед – обаяй его жену. Просеивай мелкий ситом ее болтовню – кто знает, какие важные тайны ее мужа останутся в ячейках? Тщеславие – женская слабость, Эрси. Зная о ней – избегай ее сама и пользуйся ею у других.

И помни – чем ниже ты стоишь на лестнице над толпой подданных, тем легче им подхватить тебя, если ты упадешь. Никогда не считай испорченное платье прачки меньшей неприятностью, чем свое собственное. Обогрей в замке каждого, любому дай чувствовать, что он для тебя Том, Эван или Луиза, а не просто конюх, истопник или горничная. И тогда ты не будешь бояться внутренней гнили, которая намного чаще и вернее подтачивает любое дерево, чем топор дровосека…

… Княгиня нередко заводила эти разговоры. Она никогда не называла их наставлениями, лишь вскользь и к слову вплетая их в долгие вечера наедине с дочерью. Эрсилия слушала, но втайне считала материнские слова старомодными и скучными, поскольку их практическая суть была начисто лишена романтики. Родители вообще были парой унылой. Они никогда не ссорились, всегда и во всем держались общего мнения, словом, не знали, что такое пылкость и накал чувств. Годы шли, и княжну настигла первая страсть. Волнующая, щемяще-запретная, она стала главным, что тревожило юную Эрсилию в то время. В ней все было не как в сухо-благоразумных материнских нравоучениях. Дерзкий и волевой сотенный Йолаф, со своими сильными руками, уверенными манерами и загорелым лицом совсем не походил на холеных придворных юношей, как его веселая и острая на язык сестра Кэмми, умевшая даже стрелять из лука, была намного интереснее сверстниц Эрсилии ее собственного круга. Отец был в ужасе от причуды дочери, честил сотенного «похотливым солдафоном», отчего-то не понимая, что Йолаф… увы, совсем не видел в княжне даму сердца, как в ее любимых книгах, и придерживался с ней учтивого и сдержанного тона.

А потом пришел страшный день, когда отец решил сослать дочь в Итилиэн. Эрсилия весь вечер рыдала в комнате, а потом набралась храбрости и решила попытаться переубедить батюшку. Уже подойдя к покоям князя, она услышала из-за двери крик… Хельга, преданная и никогда не спорившая с мужем, кричала на князя, не понижая голоса:

– … губишь ее, Вейль!!! Что ждет Эрси в Итилиэне? Два года бесполезного прозябания? Или же брак с каким-нибудь чужеземцем? Она должна жить здесь, в княжестве, где однажды станет княгиней!!! Чем не по душе тебе сын Акселя? Да, он сорвиголова и буян, но он еще так молод! И при этом пользуется в гарнизоне авторитетом, о котором комендант в его годы и не помышлял! Вейль, не обманывай себя! Мы – клочок земли среди леса, окруженный опасными землями! Кто, как не воин, может быть лучшей партией для Эрсилии? Ирин-Таур не может возглавлять поэт!

– Замолчи, безумная!! – рявкнул в ответ князь, – этому не бывать!!! Женщины… Вы везде видите любовь и романтические бредни! Что будет, если я не пресеку этот бессмысленный роман? Эрси отболеет этим увлечением, а Йолаф? Ты что ж думаешь, он согласится отойти в сторону, когда ему уже почти прочили княжеский трон? И к чему придет твое прекраснодушие? Либо к несчастному браку, либо, если Эрси изберет другого, к междоусобице!..

Дальше Эрсилия уже не слушала, она бежала, сломя голову, к своей опочивальне, чувствуя, как нутро сжимается от ужаса. Впервые она услышала, как о ее страсти к Йолафу говорят всерьез, впервые ощутила, что страсть эта – реальна, и может иметь реальные, а вовсе не навеянные ее девичьими мечтами последствия. И впервые узнала, что ее скучные родители тоже могут схлестнуться в настоящей ссоре…

… Эру, как все это было важно тогда. Все эти детские неурядицы, отроческие переживания. Как безжалостно по-настоящему все стало потом…

Встряхнув головой, Эрсилия еще раз долгим взглядом посмотрела в зеркало. Ей нечего стыдиться. Ей незачем врать. Увы, не все и не всегда зависит от жалких людских планов и усилий. Не бояться… Просто не бояться – и все. С ней уже случилось худшее. Она уже знает цену настоящему и поддельному. У нее снова есть ее истинный облик. У нее снова есть Йолаф. Так не все ли равно, будет ли у нее престол?

Бесснежное морозное утро снова застало на площади у замка многосотенную толпу, как в недавний день суда над рыцарями.

Йолаф вышел на открытую галерею, где еще недавно стоял арестантом со скованными руками. Его сопровождали Сарн, сенешаль Ральф и еще несколько высокопоставленных вельмож. Вдоль галереи блистал латами рыцарский караул.

Рыцарь принес присягу, эльф передал новому коменданту главные ключи от ворот города, от цейхгаузов и складов, придворные поставили подписи под княжеской грамотой с назначением. Подняв над головой ключи в традиционном жесте, Йолаф шагнул к парапету, и площадь взорвалась приветственными криками. Нет, не все в этой толпе считали, что с опального рыцаря по справедливости сняли обвинения. Не все доверяли недавнему ренегату, да и нравился он не всем. Но не это сейчас было главным. Это назначение означало окончание смутного и пугающего времени, когда покинутая гарнизоном столица замерла в страхе перед собственным взбунтовавшимся гарнизоном, самый перспективный из молодых рыцарей был обращен молвой в кровавого лесного разбойника, над княжеством нависла угроза войны, а уход эльфов грозил разгулом новой волны мародерства и насилия.

Йолаф молчал, вслушиваясь в гул площади, вглядываясь в лица, пытаясь понять настроение толпы. В другой день он упивался бы лучами своего триумфа, но сегодня этот блистательный момент был для него лишь прелюдией к намного более важному и ответственному моменту, от которого, в сущности, и зависела дальнейшая судьба княжества.

Опустив ключи, он воздел вторую руку, призывая к тишине. Вздохнул, мысленно призывая на помощь Валар.

– Жители Ирин-Таура, соотечественники, братья! Я благодарен вам за доверие и оказанную мне честь. Достойные сыны Лихолесья, ваши заслуги трудно переоценить, и я никогда не забуду вашей отваги, благородства и самоотверженности. Но начать свою службу я должен с вестей поистине невероятных. И я взываю к своим землякам в надежде, что они отбросят предрассудки и подозрительность, и выслушают мой рассказ с открытым сердцем. Я сам призываю гнев Эру Единого на свою голову, если солгу вам.

На площади воцарилась мертвая тишина. Йолаф сделал паузу и больше ощутил, чем услышал, как Сарн шагнул ближе к нему, словно предлагая незримую поддержку. Снова оглядев замершую толпу, Йолаф начал:

– Ирин-Таур скорбит о кончине князя Иниваэля. Но многие из его подданных наверняка обеспокоены продолжительной болезнью княжны, которая ни разу не появилась на людях после окончания битвы за Тон-Гарт. Сегодня пришло время положить конец домыслам и слухам.

Йолаф уже собирался сказать следующую фразу, когда за его спиной расступился строй рыцарей, и чья-то затянутая в перчатку рука тронула Йолафа за плечо. Комендант отступил в сторону, осекшись, поклонился. Позади него стояла девушка в темном блио и плаще, капюшон затенял лицо. Она выступила к самому парапету и поклонилась толпе, зарокотавшей взволнованными голосами.

– Приветствую вас, господа ирин-таурцы и воины Лихолесья! Я прошу прощения за то, что дерзнула прервать речь коменданта. Но то, что он собирается поведать вам – по справедливости должна сказать вам я. Ибо комендант защищает сейчас мое доброе имя. Я здесь после долгого отсутствия. После многих испытаний и несчетных интриг. И мне не след прятаться за его спину и ждать, покуда он возьмет на себя мою заботу.

Сенешаль Ральф откашлялся, выступая вперед:

– Кто вы, сударыня? И каким образом связаны с комендантом?

Девица замолчала на секунду, коротко вдохнула и сбросила капюшон:

– Я – Эрсилия, княжна Ирин-Таурская, дочь Иниваэля и Хельги, единственная законная наследница Бервирова престола.

Эти слова повергли толпу в тишину столь плотную, что ее, казалось, можно было резать ножом. Несколько секунд протекли в молчании, а потом одинокий голос крикнул:

– Вот уж дудки! Я знаю княжну! Кажный день в замок дрова привожу!

И тут же над площадью взметнулся шквал криков:

– Самозванка! Лгунья! Сговор! Только в коменданты – уже смуту затеял! Еще княжеское тело земле не предали!

Но рыцари разом ударили мечами по щитам, и оглушительный звон отсек какофонию воплей. Йолаф повысил голос:

– От вас не ждут, что вы молча склоните головы и поверите на слово мне или кому-то еще! Я сказал прежде – вас ждут вести, что потрясут вас! Так что вам стоит выслушать их? Если после раскрытия всех тайн и ответов на все вопросы вы все же сочтете меня лжецом и интриганом – моя виселица готова!!! Но я и многие другие люди и эльфы потратили месяцы для того, чтоб наступил этот день! Так потратьте же и вы жалкие полчаса!!!

Йолаф всегда обладал даром заставить толпу подчиняться себе. И сейчас гул на площади опал, словно ушедшие в песок волны, и повисла напряженная недоверчивая тишина. И Эрсилия снова заговорила, глядя перед собой, задерживая глаза на отдельных лицах, словно обращаясь к каждому в отдельности:

– Все началось почти три года назад, после памятной атаки орков, при которой была похищена сестра нового коменданта, Камрин. После тех скорбных событий батюшка отправил меня с матушкой в Итилиэн, где нас любезно принял князь Фарамир и его супруга…

…Она рассказывала свою историю просто и без прикрас, сначала суховато, стараясь выбирать главное, а затем все более подробно, оживляя перед замершими слушателями непростую историю своих злоключений.

–… Путь на родину был долог, но благополучен. Мы не могли тогда знать, что беда подстерегает нас у самого родного порога…

… Я никогда не видела столько варгов. Эру, как сражались наши воины! Один из них встал перед хищником, сжимая меч в левой руке, а правая… правой не было… Но он все равно встал с земли и изготовился к бою… Я даже не знала его имени…

… Со мной обращались, как с почетной гостьей. Через два дня ко мне привели девушку человеческой крови. Это была сестра Йолафа, Камрин, два года считавшаяся погибшей, а на самом деле томившаяся в орочьем плену…

… В родном доме мне казалось, что все произошедшее было лишь дурным сном. Дни шли, и я все больше успокаивалась. Пока не пришел один вечер… Ко мне зашел отец и спросил, желаю ли я поужинать с ним в его покоях. А я… я ощутила отчаянную, необузданную, беспричинную злобу. Я бросилась на него, поцарапала ему лицо, крича что-то отвратительное и сама не понимая, что со мной происходит… Я весь вечер потом проплакала от стыда и страха…

… Камрин приходилось нелегко, орочий вождь следил за ней, но она часто приезжала к Йолафу, чтоб рассказать ему о новостях в столице. Йолаф потом пересказывал их мне. Не думаю, что он всерьез считал, что я понимаю его, но он никогда не пренебрегал этими разговорами…

… В убежище рыцарей я жила в гроте за прочными решетками. Несколько раз я пыталась вырваться, ранила многих солдат, двоих едва не загрызла…

… Если бы не Йолаф, эльфийский принц убил бы меня в тот вечер и был бы прав…

… Камрин узнала о готовящейся атаке за два дня, и они с комендантом успели подготовить столицу к обороне…

… Очнулась я уже в рыцарском штабе и долго не могла осознать, как поднести руку к лицу – пальцы казались мне чужими…

Эрсилия говорила и говорила. Она запиналась, то и дело прерываемая возгласами изумления, криками возмущения или ярости. Она смотрела во множество глаз, полных то слез, то отвращения. Она ловила взгляды – взволнованные, сочувствующие, злые, скептические. Но никто не пытался помешать ей – толпа завороженно слушала эту поразительную сагу. Солнце успело подняться довольно высоко, когда княжна закончила свой рассказ. Она перевела дыхание, окинула площадь одним долгим взглядом:

– Теперь вы знаете все, – недрогнувшим голосом заключила она, – перед вами моя беда, мой позор, мое избавление… и мой спаситель. Я не прошу ничего – ни жалости, ни доверия, ни помощи. Я жду вашего решения. И если вы рассудите, что честь моя запятнана, и мне негоже унаследовать отцовский престол – воля ваша. Я лишь взываю к вашей справедливости, что непременно помогут вам по совести оценить самоотверженность и бесконечную храбрость коменданта Йолафа. И если я недостойна возглавить Ирин-Таур – то он безусловно достоин этого. Я все сказала.

Эрсилия отступила на шаг назад и выпрямилась, словно стоя на эшафоте. На площади же снова царила тишина, нарушаемая лишь свистом ветра и поскрипыванием флюгеров и ставень.

Наконец к парапету подошел сенешаль Ральф:

– Господа, – ровно и весомо проговорил он, – я не скрою, что потрясен. Мой первый долг, как ближайшего доверенного лица князя, спросить – есть ли тут кто-то, кто может однозначно подтвердить или опровергнуть слова леди, именующей себя истинной княжной Ирин-Таура?

Вперед шагнул Сарн:

– Я могу подтвердить ее слова. Я лично слышал всю эту историю от леди Камрин перед битвой за Ирин-Таур. Я также слышал о подмене от князя Иниваэля перед его смертью и своими глазами видел леди Эрсилию… недужной. В конце концов, сравните фамильные портреты.

Площадь загудела:

– Эльфы не заинтересованы! – выкрикнул кто-то.

– Мы всегда по праву доверяли коменданту Сарну! – рявкнул в ответ другой голос.

– Так что ж, все это время в замке ошивалась орочья… – этот крик оборвался хлесткой пощечиной, и в толпе послышались звуки борьбы.

В этот миг один из солдат вывел на галерею пунцовую от смущения Марджи. Кухарка, мнущая в руках передник, тоже подошла к самым перилам:

– Я… того… тоже подтверждаю, – дрогнувшим голосом сказала она, но тут же откашлялась и строго сдвинула брови, – подтверждаю, – повторила она тверже, – я леди Эрсилию с малолетства знаю и ни с кем ее не спутала бы. А только князь молчал – и мне рот разевать не след. И леди Камрин была ко мне добра. А теперь, знамо, пора с секретами-то заканчивать. Вот.

И, независимо подняв голову, скрылась за спинами солдат.

Сенешаль помолчал, а потом добавил:

– История этой леди поразительна, но при этом я не нахожу в ней ничего невозможного. Увы, сличение портретов не особо поможет, самое взрослое изображение княжны относится к ее одиннадцатилетнему возрасту. Придворный художник умер тогда от тифа, и нового долго не могли найти, с настоящими мастерами в княжестве плохо. Единственная миниатюра, написанная позже, затерялась.

Йолаф при этих словах прикусил губу. Он знал, где «затерялась» миниатюра… Но ларец его так и лежал в штабе. Предвидя новый арест, Йолаф не взял его в столицу.

Пожилой вельможа поклонился княжне:

– В отроческие годы леди Эрсилии я был послом князя и редко бывал в замке подолгу. Но сия юная особа имеет несомненное сходство с княжеской дочерью… как, впрочем, и с леди, которая считалась княжной все эти месяцы.

– Неудивительно, – громко и веско заявил стоявший тут же придворный лекарь, – Ирин-Таур мал, все хорошие семьи княжества уже давно в родстве меж собой и с правящей династией. Я затрудняюсь утверждать что-либо наверняка, хотя меня зело удивлял тот факт, что после возвращения из Итилиэна княжна перестала бояться вида крови.

– Миледи, – меж тем продолжал сенешаль, – позвольте задать вам несколько вопросов. Что подарил вам в семилетнем возрасте прибывший из Эсгарота посол?

Эрсилия слегка улыбнулась:

– Господин посол преподнес мне фарфоровую куклу в лиловом платье. В десять лет я нечаянно разбила ее, уронив со ступенек, и обливалась слезами несколько дней.

– Любезный Ральф! – голос Эрсилии потонул в громком восклицании, и к сенешалю приблизился казначей, – все это прекрасно, а только если даже кухарка уже почитается за ценного свидетеля, укажите мне причину, по которой историю с фарфоровой куклой не могла за три медяка продать самозванке любая служанка!

– Я стар, но еще не слеп! – повысил голос сенешаль, – и сия девица несомненно весьма похожа на княжну, какой я помню ее!

– Неужели? – казначей вскинул брови, – а где же тогда та особа, которую князь Иниваэль столько месяцев называл дочерью? Куда она делась? Согласитесь, ее свидетельство было бы самым надежным. И какого Моргота вообще было замещать кем-то княжну? Не иначе, если эта девица не лжет, то ее предшественница была обыкновенной шпионкой своего орочьего патрона.

– На это вам могу ответить я, – раздался голос Сарна, – леди Камрин разыскивает нашего командира принца Леголаса, пораженного той же болезнью, что и княжна Эрсилия. Увы, она не знает, что князь Иниваэль почил. Иначе она была бы здесь, чтоб засвидетельствовать слова подлинной княжны. Подмена была задумана, дабы не сеять в княжестве панику и не провоцировать раздоров. Что же до предшественницы… – тут эльф сделал паузу, и в его голосе зазвучала ледяная сталь, – не вам, милорд, судить женщину, которая лично ездила в деревни, чтоб отвезти селянам лекарственные снадобья, которая пеклась о каждом в этом замке, от самого князя и до мальчишек-конюхов, которая предупредила меня об атаке на город, которая сама руководила обустройством лазаретов, и которая, едва не погибнув, вывезла из штаба орков документ, что позволил исцелить истинную княжну, а теперь, вероятно, позволит исцелить еще многих, которых их семьи уже успели оплакать.

Эта отповедь всколыхнула в толпе взволнованный рокот: об этой стороне возвращения княжны, видимо, никто подумать не упомнил.

Казначей нахмурился и резко спросил:

– Миледи, где ныне находится гранатовая брошь, что изображена на портрете княгини Эйлин в парадном зале?

– Ашлин, – поправила Эрсилия, и казначей нахмурился сильнее – ловушка не сработала. – Брошь погребена вместе с моей прабабкой Гвендол.

– Это тоже общеизвестный факт, – огрызнулся придворный и отошел от княжны.

– Погодите, господа, – раздался негромкий голос, и на галерею поднялся седой сухопарый мужчина, – мне кажется, я знаю, как именно доказать истину. Скажите, дитя, – обратился он к Эрсилии, – вы знаете меня?

– Конечно, – княжна впервые улыбнулась открыто и приветливо, – вы мой первый учитель музыки, мастер Адамар. Я не видела вас столько лет… Вы уехали в Гондор, говорили, что навсегда.

– Я не прижился в этом шумном краю, – усмехнулся Адамар, – и вернулся всего полгода назад.

– Вот оно что, – протянул сенешаль, – а ведь вы правы, княжна не узнала вас, когда вы вошли в замок и приветствовали ее.

– Именно, – кивнул учитель, – я тоже крайне удивился произошедшим в ее облике переменам. А на все мои просьбы вернуться к музицированию княжна отшучивалась, и я видел, что сия тема ей неприятна. Не скрою, меня это зело огорчало. Дитя, не уважите ли старика?

Йолаф мгновенно понял старого музыканта, и лицо его просветлело. Он кивнул одному из часовых, и через четверть часа на галерею осторожно вынесли арфу.

Эрсилия шагнула к инструменту, провела ладонью по слегка пыльному чехлу, стянула тонкий сафьян, и солнечные лучи блеснули на тугих струнах. Опустившись на услужливо принесенную скамью, она несмело коснулась пальцами струн:

– Даже не расстроена… – пробормотала она.

Адамар кивнул:

– Я настраивал ее сам, пенял княжне на леность.

Эрсилия на миг закрыла глаза. Подняла руки и взяла первый аккорд. Тонкие пальцы побежали по блестящим нитям, спотыкаясь, запинаясь, беспомощно замирая и будто вслепую ища следующую ноту. Но вскоре потерявшие сноровку руки словно проснулись, вспоминая прежнее мастерство. Плавный перебор струн плыл над замершей площадью.

– «Хельга», – пронесся вздох в толпе.

Эту мелодию Адамар лично написал для княжны. То был их общий подарок княгине к какому-то событию, единственный раз, когда Эрсилия играла перед подданными, здесь же, на этом открытом балконе, украшенном тогда стягами и гирляндами цветов.

Эрсилия не замечала, как по ее щекам снова заскользили горячие дорожки слез. Она играла, то ли запоздало прощаясь с ушедшей матерью, то ли напротив, оживляя для себя прежние счастливые дни, которые не умела тогда ценить. Говор струн взмыл к шпилям старинных башен, последний аккорд растворился в морозном воздухе. Недолгая тишина повисла над площадью. А потом сенешаль шагнул к Эрсилии и преклонил перед ней колено:

– С возвращением, ваше сиятельство.

Еще через секунду казначей, все еще хмурясь, последовал его примеру. Лязгнув доспехами, одним движением склонились перед княжной ряды рыцарей. Еще несколько мгновений площадь безмолвствовала, пока одинокий голос не выкрикнул:

– Храни тебя Валар, светлая княжна!

И, подхватив этот возглас, которым в Ирин-Тауре издревле сопровождали коронацию, многосотенная толпа опустилась ниц перед изнуренной девушкой в слишком просторном черном платье, единственной наследницей Бервирова престола.

NB:Все желающие могут послушать композицию “Хельга” по этой ссылке. Не чинитесь другим названием и исполнителем. Фанфик – так уж во всем))).

https://www.youtube.com/watch?v=QFlKx3YPL5I&index=1&list=RDQFlKx3YPL5I

====== Глава 47. Жить любым ======

–… Отступая, они все равно успели ограбить несколько деревень. Причем об употреблении многих предметов они имеют самое необычное представление. Вообразите себе, миледи, каковы были эти воины, щеголявшие кто в вышитых скатертях, а кто и в дамских ночных сорочках прямо поверх своих варварских одеяний!

Камрин, утирая выступившие от хохота слезы, лишь отмахнулась:

– Эру с вами, Леголас, вы меня разыгрываете!

Но лихолесец драматическим жестом прижал ладони к груди:

– Клянусь!

– Принц не шутит, – Сармагат тоже сдерживал смех, но губы его предательски подрагивали, – я сам не раз видел подобные казусы. Дунландцам нужно отдать должное, это храбрый и сплоченный народ, но во многом почти дикари и подчас поразительно наивны.

… Они втроем сидели за ужином. С момента последнего разговора с Сармагатом, потрясенный Леголас поначалу не знал, как держать себя с тем, кого теперь уже не мог считать просто орочьим вождем. Он почти сутки не смыкал глаз, то неистовствовал, уверенный, что Сармагат пытается запугать его и лишить надежды, то вдруг обессиленно сидел на своем ложе, блуждая меж воспоминаний о Гвадале и против воли ища в своем недавнем враге дорогие черты. Его никто не тревожил, кроме невзрачного слуги-орка, что безмолвно приносил ему еду и так же безмолвно исчезал. Сармагат словно давал своему пленнику в одиночестве обдумать все, что обрушилось на него за последние дни.

А вечером вождь пригласил его к ужину, и в зале Леголаса ждала Камрин. Она на свой обычный манер прямо пошла навстречу его взгляду, и лихолесец напрасно искал в ее лице признаки смущения или настороженности. Она уже все знала, но отчего-то не прятала глаз с тем лицемерным тактом, которым большинство людей прикрывают свой праздный интерес к чужому несчастью.

Трапеза началась в общем ощущении неловкости: Леголас так и не решил, как вести себя с Гвадалом, и незамысловато сосредоточился на еде, а орк все так же предоставлял принцу самому определить, где пересечь границу этого отчуждения. Но Камрин, хотя не пыталась нарочно завести разговор, невольно разбавила царившую за столом атмосферу напряженного ожидания. Она поморщилась при виде принесенного слугой кувшина:

– О Эру, нет, Сармагат, это пейте своим мужским дуэтом, я не хочу замертво рухнуть под стол.

Эта будничная фраза разом внесла в тишину какой-то другой оттенок, и Леголас сам показался себе обиженным отроком, что назло не поднимает глаз на выпоровшего его учителя. Он терпеть не мог чувствовать себя мальчишкой… И лихолесец слегка принужденно улыбнулся Камрин:

– Так позвольте, я налью вам вина, миледи.

… Леголас так и не заметил, из чего соткалось странное очарование того вечера. Едва уловимая гримаса Сармагата, когда он наливал вино в кубок девушки – орку оно тоже казалось отвратительным. Машинальное движение, которым вождь завязал салфетку узлом – Гвадалу под случайную задумчивость был свойственен этот несветский жест, предмет вечных насмешек царственного друга. И слегка суетливая попытка незаметно ее развязать, тоже донельзя знакомая Леголасу.