Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 61 страниц)

– Впервые в гербах разъезжаю, ты уж батюшке не сказывай, не по чину оно мне.

На прощание, крепко сжимая изуродованные болезнью пальцы друга, он ободряюще кивнул:

– Держись, брат. Не падай духом. Князю я скажу, особая у тебя рана, эльфийские снадобья потребны были, но теперь на поправку пойдешь. Негоже ему лишнее знать, со своими бедами совладать не силен.

…Утренний лес стоял продрогший и стеклянный от инея, солнце еще не взошло, и просека тонула в густой лиловой тени. У корявого ствола старой сосны прятался в зябкой полутьме бесформенный силуэт. Он и сам казался бы тенью, если б иногда осторожно не переступал с ноги на ногу, стараясь не потревожить волглого ковра опавшей хвои. Наблюдатель кого-то ждал…

Вот издали донесся гулкий лязг открывшихся ворот, и фигура у ствола подобралась, словно перед прыжком, но не двинулась с места. Вскоре лязг раздался вновь, возвещая, что ворота закрылись, а из эха вынырнул глухой и дробный топот резвых копыт – от Тон-Гарта несся всадник. Наблюдатель прижался к стволу, сливаясь с темной корой и глядя, как через скупо освещенную зимней зарей поляну мчится конь темной масти, несущий седока в черном плаще. Вот холодной искрой поймала утренний луч серебряная фибула, и наблюдатель нагнулся, поднимая что-то, прислоненное к коленям. Он знал этот плащ.

Конь стремительно пересек поляну и нырнул в тень просеки. Ближе, ближе… Наблюдатель вскинул руки, тускло блеснувшие кольчужными рукавами, и теперь было видно, что в них сжат легкий лук. Длинная стрела уверенно и твердо легла на тетиву. Всадник показался из-за косматой группки молодых деревьев, и стрелок плавно согнул упругое древко. Три шага… два… один… дзинннь!

В сени леса звонко разнесся звук, похожий на всхлип лопнувшей струны, всадник рефлекторно дернулся и упал с коня. Скакун всхрапнул, становясь на дыбы, и загарцевал у распростертого на тропе тела. Смявшийся капюшон по-прежнему прикрывал лицо упавшего всадника, из складок превосходного черного сукна торчало изящное древко стрелы, и полоса меха чернобурки влажно блестела у этого древка, словно выделанная с особенным, невиданным мастерством…

====== Глава 17. Не прощайте должников ======

Уже стало совсем светло, а Леголас все так же неподвижно сидел в кресле, рассеянно постукивая пальцами по обложке рукописи. Он уже дважды ее открывал. Успел даже приметить, что страницы ее гладки, а чернила почти не выцвели, словно, однажды написанная, рукопись ни разу более не открывалась и потому не подверглась разрушительному действию воздуха.

Но читать принцу не удавалось. Мысли разбредались с упорством лошадей, впервые согнанных в общий табун. День был на удивление безветренным, даже ставень, обычно мерно постукивающий в такт симфонии городских звуков, сегодня молчал, и это молчание отчего-то пробуждало в эльфе смутную, плохо объяснимую тревогу.

Прошедшие два дня затворничества, наполненные болью и страхом ускорившегося перевоплощения, изнурили Леголаса. Сегодня боль отступила, да и таинственная Хельга перестала поминутно окликать свою жертву, но облегчение мук принесло только слабость и шум в висках. Пошатываясь, эльф подошел к окну, вглядываясь в зелено-снежный хаос сосновых верхушек за частоколом Тон-Гарта. Эру, как хотелось прочь из этой тюрьмы, из морока, все не желавшего отпускать свою жертву… Как хотелось проснуться в своей просторной спальне в родном замке, где на стенах вперемешку висит оружие, матушкины гобелены и собственные наброски пером и чернилами. Вскочить с кровати, утопая босыми ногами в медвежьей шкуре на холодном полу, и, наспех одевшись, взлететь по крутой винтовой лестнице на сторожевую башню, в сырой полумрак зимнего рассвета, где продрогший Сарн только что сменился с караула. Потом рассказывать ему взахлеб о странном и дурацком сне, где он дрался с оборотнями и едва не стал орком, а Сарн, стягивая перчатки с замерзших рук, будет по своему обыкновению громко хохотать и напоминать другу, что еще вчера пытался удержать его от последней бутылки. После же, спустившись к завтраку, пересказать глупый сон государю… Эта мысль тут же выдернула Леголаса из теплых грез о доме, грубо вышвырнув на поверхность неприглядной реальности. И принц снова ощутил странную тревогу, что каждый раз колоколом отзывалась внутри, стоило ему подумать об обращении за помощью к отцу…

…Пробормотав что-то сквозь зубы, Леголас отвернулся от манящего лесного приволья и вздрогнул. Плащ Сарна, так и не поднятый с пола, на миг неприятно показался лежащим телом убитого. Эльф потер лоб и встряхнул головой – совсем нервы разошлись, словно у девицы перед помолвкой. Решительно подобрав с пола плащ, он набросил его на угол очага и снова опустился в кресло. Все, хватит. Не он ли сам недавно говорил князю – любая болезнь имеет излечение, суметь бы своевременно его найти. Не время горевать, глядя на свое искажающееся отражение в серебряной посуде. У него есть враг, живой, настоящий. И Иниваэль утверждает, что и тайну страшной болезни, свирепствующей в Ирин-Тауре, эта загадочная личность держит в своих недобрых руках. Нужно собраться, быть может, последняя рукопись содержит хоть толику нужных сведений.

Расстегнув обложку и бессознательно стараясь не глядеть на руки, Леголас снова раскрыл дневник. Первые страницы снова были испещрены рисунками и короткими строками с малозначимыми замечаниями. Леголас заметил лишь, что Эрвиг изменился. Ранние рукописи подкупали своей искренностью и даже некоторым простодушием, в них звучал добрый и любящий жизнь человек. Здесь же сухие обрывки фраз безучастно вились по листу, не открывая за собой ни души, ни чувства. На место сельского врачевателя пришел затворник-ученый.

Рисунки тоже более не изображали лиц и пейзажей, лишь точно и детально передавая форму иного древесного листа или схему сечения плоти при операции.

Но вот перевернулась очередная страница, и на желтоватом пергаменте открылась длинная запись, пестрящая кляксами и местами криво сбегающая к полям:

«Эру, отчего ты все никак не простишь меня? Я уже сжился с моим уединением, начал находить в нем отраду, и даже прошлое успело потускнеть в памяти. Отчего же меня не оставят в покое? Сегодня ко мне явился гость. Нежданный, незваный... ненавистный. Как он нашел меня? Зачем нарушил тишину моей поляны своим топотом, зачем опоганил траву своими неказистыми сапогами? Он омерзителен. Он страшен и гадок в своей медвежьей стати, со своими космами и клыками. И он называет себя отцом Локтара… Оказывается, гаденыш так и не подох. Мой друг погиб, чтобы ценой этой купить жалкую жизнь грязной твари. Теперь его отец отравляет мой покой, как прежде отравлял сын. Это чудовище зовут Сармагат…

Кровь настойчиво рвалась на волю, но, запертая стальным жалом наконечника, могла лишь скупо струиться вдоль желобков на древке, пропитывая камзол и плащ. Моргот, он поздно почувствовал прицел… Как можно было так глупо, вскачь нарваться на стрелу, с близкого расстояния легко прошившую кожаную кирасу и издевательски удачно вонзившуюся меж пластин…

От удара о землю ныл затылок, и клинок, висящий за спиной, изуверски впивался в лопатки ребром ножен. Можно было постараться упасть и половчее… Нет, нет… Лежать тихо, не сметь вздохнуть… Стрелок сидел в засаде, а значит, скорее всего должен подойти, чтоб проверить свою работу. Это шанс… Непременно нужно узнать, кто выпустил стрелу…

Это не орк. Орки умеют стрелять в эльфов из засады. Они знают, что те молниеносно реагируют на звон тетивы и обычно успевают уклониться, пока стрела еще в полете, а потому Чернокровые стараются заранее предугадать движение жертвы. Но стрела была пущена неточно, будто неумело, и вошла в плечо, хотя у десятника не было и полсекунды на спасительный рывок в сторону. Ну, где же он?.. Неужели струсит и не приблизится? В голове шумело, камзол стремительно пропитывался кровью. Не потерять бы сознания... Ага, вот он…

Легкие шаги торопливо прошелестели по краю заснеженной тропы, похрустывая ночной наледью на кромке увядшей травы. Вот кто-то опустился на колени, согнулся к самому капюшону. А потом раздался еле слышный, прерывистый шепот:

– Принц… Вы слышите меня? Простите, у меня не было выбора. Ну же, ответьте мне, прошу… Принц?..

Голос дрогнул, оборвавшись. Нетерпеливая рука взялась за край капюшона, откидывая его с лица лежащего эльфа, и вслед раздался сдавленный звук – стрелок понял, что обознался…

…Почему он не отвечает? Отчего лежит, будто и правда убит? Вздор, выстрел был меток… Но стрелок ощутил невольную дрожь тревоги, перехватил лук за изгиб древка, чтоб отбить возможный удар, и откинул смятый капюшон…

Черные волосы разметались по снегу, открывая лицо. Опаленное солнцем, мужественное… чужое. Стрелок всего миг неподвижно стоял на коленях, а потом, судорожно бормотнув проклятие, вцепился в фибулу предательского плаща, словно обвиняя чеканное серебро в подлоге и собираясь требовать у него объяснений. Секунды утекали в лесную тишину, а стрелок все так же стоял на коленях над своей жертвой, прерывисто дыша и почти завороженно глядя на поблескивающую снежинками чернобурку, запасную тетиву, вплетенную в длинные смоляные пряди, алое пятно, медленно расползающееся под левым плечом.

…Шум в висках усиливался, силы ярким багрянцем вытекали на снег. Ну же… повернись так, чтоб я мог открыть глаза, покуда в них не потемнело… А стрелок все стоял, настойчиво шепча что-то невнятное, и Сарн готов был поклясться, что уже слышал этот говор... Где же, где мог он слышать эти характерно мягкие шипящие, чуть странно расставленные акценты, не так, как в вестроне расставляют их эльфы? И вдруг стрелок наклонился ниже, и застывшие от холода пальцы коснулись шеи Сарна. Замерзшая рука не сразу уловила биение артерии под кожей, но вот стрелок отдернул руку, отшатываясь назад: он понял, что жертва жива. Вскочил на ноги, вскинул руку, ослепленный пробившимся сквозь сосновые кроны ярким утренним лучом, заискрившимся на мелких кольцах плотного коифа, покрывавшего голову. И опрометью бросился в лес, не замечая, как дрожат ресницы эльфа, все так же недвижно лежащего на снегу. Откуда-то донесся конский топот, и Сарн, наконец, открыл глаза, переводя дыхание. Плечо успело онеметь, в глазах мелькали светлые точки – давала себя знать кровопотеря. Однако все это было неважно. Десятник не сумел опознать стрелка, успев лишь разглядеть блеск доспеха, но знал, что, несомненно, уже встречал прежде его обладателя.

Раздосадованный неудачей, Сарн оперся правой рукой об утоптанный снег тропы и тяжело встал на ноги. Левая рука почти не слушалась, в плече будто сидел раскаленный вертел, но промокшую от крови ткань камзола уже начало подмораживать, и холодное сукно облегчало боль. Скакун Сарна знал свою службу и, хотя при появлении стрелка тут же скрылся в лесу, убегать и не думал, незамедлительно примчавшись на свист хозяина. Покрепче ухватившись здоровой рукой за припорошенную снежными комьями конскую спину, десятник оттолкнулся от земли, вскочил верхом, встряхивая головой, чтоб отогнать дурноту, и дал коню шенкеля.

Полчаса спустя, егерь из Тон-Гарта, проезжавший по тропе, не увидел никаких следов разыгравшейся здесь странной драмы, кроме полузанесенного снегом кровавого пятна.

Леголас не мог сосредоточиться. Одолевавшее его с утра беспокойство то гнало принца к окну, где он зачем-то вглядывался в темнеющий до самого горизонта неприветливый лес, то заставляло бессознательно бродить по комнате в путах разрозненных и большей частью бессмысленных размышлений, то вовсе пробуждало опостылевшую до зубовного скрежета, раздражающую головную боль.

Дневник Эрвига лежал на столе, раскрытый на странице, что изображала угрюмое орочье лицо. Рваный шрам во всю щеку, нависающие брови, косматая грива волос, широкий нос с круто вырезанными ноздрями, массивный, квадратный подбородок, придающий отталкивающему лицу выражение упрямства и необузданной агрессивности. Мерзость…

Неужели и ему предстоит стать таким? После секундного размышления, эльф решительно отогнал не к месту пришедшую мысль и заставил себя вновь взяться за чтение.

« Он назойливей москита. Сармагат является ко мне уже в третий раз за последние восемь месяцев. Я не понимаю, что нужно от меня выродку. К счастью, он мало разговаривает и не засиживается. Не могу не отметить – мерзавец неглуп, отменно знает вестрон и не выглядит столь звероподобной тварью, как некоторые из его соплеменников. Локтар определенно пошел в родителя.

На второй раз я не удержался и довольно резко потребовал объяснить, за каким балрогом орк таскается ко мне. Странно, но Сармагат нимало не рассердился. Лишь покачал головой и объяснил, что обязан мне жизнью Локтара, а так же понимает свою вину в моем изгнании, ибо я пострадал из-за своего милосердия к его сыну. Право, я не сдержался и вылупился на орка, будто сельский дурачок на праздничную сбрую. Орки не способны на порывы угрызений совести. Это не в их природе… Хотя Моргот их знает, на что они способны. Дожив до пятидесяти двух лет, я доподлинно узнал лишь одну истину: я ничего не знаю о душе живого существа, будь она чиста, как горный ручей, или омерзительна, как гниющая лужа требухи».

Снова несколько страниц были посвящены отрывочным научным записям, а затем опять появился загадочный орочий вождь:

«Он не просто приезжает. Во второй свой визит он оставил на крыльце кошель, где лежали двадцать золотых монет. Я сроду не держал в руках таких денег… Но что мне делать с этим золотом? Орочьим поганым золотом, которым мне пытаются оплатить смерть Гвадала. Сармагат никогда не говорит о Гвадале, но я знаю, он помнит о нем. Локтар не мог не упомянуть о роли моего несчастного друга в своей судьбе. Едва ли вождю хочется это обсуждать. А потому мы оба не произносим имени эльфа вслух, хотя подспудно я чувствую, что он всегда незримо присутствует рядом».

Затем шла кромка вырванного листа, а потом записи продолжились:

« Эру мой… Милосердный творец, когда же ты забудешь обо мне? Когда перестанешь глумиться?

Зима так люта в этот год. От мороза в соснах стынет смола, и стволы трескаются со страшным сухим звуком. У меня на исходе припасы, а дичи нет, вся живность попряталась в захоронах от стужи. Дрова тоже скоро иссякнут, хворост в окрестностях я собрал – весь, какой только сумел сыскать под снегом, а стволы сосен будто каменные, топор в моей старой руке не берет их. Бедная моя старушка-лошадь… У меня нет выхода, я должен съездить в Тон-Гарт. В деревнях сейчас ничего не купишь – крестьяне держатся за каждое зернышко, им грозит голод. Как глупо сидеть на куче золота и не иметь даже каравая свежего хлеба…».

Следующий лист был залит чем-то зеленоватым, оставившим полупрозрачные разводы на пергаменте и едва различимые узоры, бездумно разбросанные по листу, будто в рассеянности Эрвиг машинально черкал пером по странице. А потом строки побежали стремительно, криво мечась из стороны в сторону, а в некоторых словах были пропущены буквы. Так человек, не имея сил сдерживать гнетущие его чувства, все же страшится облекать их во фразы и бормочет, глотая слова, спеша выговориться и оставить свой страх позади.

«… Страшно… И больно… Но что боль? Боль – лишь трепет потревоженных нервов. Всего сильней кровоточит душа. Гадко, будто по ней прошли сапогами, изгвазданными в навозе.

Я ездил в Тон-Гарт. Я думал, обо мне уж никто и не помнит… Так и оказалось. Я давно не видел наш старый, прекрасный город. Эру, как дивны его старинные башни, хмурящиеся от непогод! Я был счастлив, войдя в эти ворота, я вспомнил, что она у меня есть, та самая душа, которую сейчас хочется выпустить, будто дурную кровь из гангренозной руки.

На рынке было тихо и почти пусто, такая стоит стужа, но я все же купил провиант, фураж для моей буланой старушки и несколько вязанок дров.

Уже вечерело, когда я собрался уезжать прочь. Они ждали меня прямо за воротами… Четверо…Они совсем юнцы… Они даже не помнят тех дней, они слышали историю о раненном орке со слов родителей… Им нет дела, кто был прав тогда, кто виноват. Им просто хочется позабавиться.

Они били меня… Они даже не злобились, просто с хохотом пинали меня по снегу от одного к другому, осыпая насмешками. Они оставили меня в покое, лишь увидев, что я лишился чувств и перестал веселить их криками. Только этим я могу объяснить то, что остался жив. Они отняли все, что я купил, увели мою лошадь. Я очнулся в ночной тьме, истекающий кровью. Отчего я не замерз, тихо и милосердно? Эру еще не натешился. Он послал мне этого мальчика, Йолафа, княжеского гвардейца. Не знаю, есть ли ему двадцать лет. Но он нашел меня, выйдя ночью в дозор.

Мне не хотелось ничего объяснять, да Йолаф и не настаивал. Он завернул меня в свой плащ и отвез в мою хижину. Там я указал ему, какими снадобьями промыть мои раны и как наложить лубки. Он смышленый паренек… Сначала я молчал. Мне не хотелось излечения. Я был грязен, унижен и жалок, я желал лишь смерти. Но Йолаф невыносимо упрям. Он пригрозил, что все по невежеству перепутает у меня в кладовой и допекал меня расспросами, пока я не начал отвечать… Он уехал лишь утром, нарубив мне дров и оставив кусок хлеба из своей сумы».

Леголас перевернул страницу, невольно улыбаясь, несмотря на тягостное содержание записи. Как странно было видеть в опальном лесном авантюристе, опутанном сотнями противоречивых слухов и легенд, настырного и искреннего в своей отзывчивости юного служаку.

« Сармагат приехал вновь, словно сам Моргот неустанно навлекает его на мой многострадальный порог. Но, всегда сдержанный и угрюмый, сегодня он впервые зол, и я вдруг понял – я доселе не осознавал до конца, что в мою дверь входит орочий вождь, а не просто неприятный мне визитер. Он зол… Сармагат ужасен в гневе… Но гнев его направлен не на меня. Один Эру знает, как проведал он о моих злоключениях. Но Сармагат привез мне еще золота, двух лошадей и целую подводу провизии. И еще что-то… Что-то в окровавленном мешке. Четыре странных, округлых предмета. Сармагат не стал развязывать веревок. Он лишь поднял мешок, висящий у седла, кивнул мне, вскочил на коня и уехал.

Мне еще страшнее, чем было в ту ночь… Страх леденит до костей, но к стыду своему я ощущаю прежде неведомое мне мелочное злорадство. Да, мне страшно. Но отчего-то теперь я просто поверил, что этот странный, вездесущий, чудовищно жестокий орк действительно защищает меня…»

« Сармагат уехал совсем ненадолго. Через три дня он вернулся. Но на сей раз, он приехал не просто справиться о мое здоровье. Он привез странную вещь. Она выглядит, будто самая обычная фляга для эля, обтянута кожей, слегка поцарапана – более неприметной вещицы вы не сыщете ни в одной скобяной лавчонке. Но фляга эта особенная. Сармагат отвинтил пробку и сказал, что если я попаду в затруднительное положение, и мне понадобится его помощь, я должен подуть на горлышко или просто подставить его ветру так, чтоб оно издало гудение. И тогда вождь услышит мой зов хоть за тысячу лиг и придет на подмогу. Наивный чернокровый дурень… Неужели он думает, что я по доброй воле позову его? Но я не стал отказываться. Не знаю, испугался ли я его гнева, или во мне все же живет признательность за ту историю…»

« Уже лето, и Сармагат давно не появлялся у меня. Быть может, он все же оставил меня, наконец, в покое. Его удивительный подарок стоит на полке над камином, постепенно все больше покрываясь пылью.

Я принял важное решение. Нет, сейчас я не струсил, я попросту отчаянно устал. Ото всех – орков, людей, воспоминаний… Я редко пробовал прежде древнее искусство ворожбы, хотя у меня множество книг по этой загадочной науке. Конечно, мне далеко до настоящих магов, но мне и не нужен посох Истари. Я хочу лишь попробовать укрыть мой дом от любопытных глаз. Я живу уединенно, но кто знает, зачем иной порой лезет в чащобу».

Леголас подобрался – вот оно что, дом действительно скрыт от посторонних взглядов. Так как же нашли его орки? Убийца знахаря? В конце концов, Йолаф? Объяснение не заставило себя ждать.

« Я провел обряд. Теперь всякий, кто наткнется на хижину, вольно или невольно, увидит лишь полуобвалившийся остов и лохмотья крыши, хоть бы я сам стоял у порога. Я бы хотел оставить дом открытым для того, кого сам позову к себе, но, увы, такая магия сложна для меня. Теперь нужно проверить, удалась ли моя затея. И у меня есть подходящий гость…»

« Фляга гудит глухо и мелодично, я никогда не задумывался, как занятно порой поют простые предметы обихода. Теперь я должен подождать. Я не стану прятаться, разведу огонь в очаге, задам корм коням».

« Он приехал… Но я был изумлен – орк примчался всего через четыре часа. Селения орков далеко, значит ли это, что Сармагат имеет свои тайные тропы в княжестве или иной способ быстро перемещаться? Я не знал, что и подумать. Я ждал его не раньше, чем часов через семь. Хотя, выглянув в окно, я понял, в чем дело – сегодня Сармагат не на коне, он верхом на варге.

Мой план сработал на славу. Вылетев из леса, орк осадил свою жуткую тварь и вытаращился на «развалины». Я вышел из дома – а Сармагат кружил вокруг хижины, не замечая меня, словно я бесплотный дух. Надеюсь, он не вздумает войти в дом… Но нет. Он ищет меня, думая, что я звал на помощь. Он заглянул в окна – они открывают сквозной вид на пустую комнату без крыши.

Орк рыскал окрест почти час, а потом понукнул варга и умчался. Уверен, сейчас он будет искать меня в лесу. Глупо, но мне стыдно… Сармагат и вправду спешил на выручку…»

Заинтригованный сверх меры Леголас перевернул страницу – на следующем листе была изображена круглая фляга из тех, что многие носят на поясе. Слегка смятый бок, покрытый нехитрым узором. Обычная, бытовая вещь.

Но, вновь перевернув страницу, Леголас испытал жгучее разочарование. Дневник обрывался. Прочие листы рукописи были грубо выдернуты и местами опалены, видимо, на обрывках остался текст, и его поспешили уничтожить.

Раздосадовано бросив дневник на стол, принц ударил кулаком по ручке кресла. Дневник был кладезем удивительных сведений, но не дал эльфу и горсти тех, что были ему так сильно нужны…

Сармагат… Леголаса заинтересовал этот орк, сыгравший в жизни Эрвига столь важную, а в жизни Гвадала и вовсе роковую роль. Едва ли он имеет отношение к царящим в княжестве беспорядкам, но легко можно предположить, что он знает много такого, что сильно помогло бы принцу в его непровозглашенной войне.

Отбросив колебания, Леголас прямо посмотрел на свои обезображенные руки. Интересно, как отнесется таинственный Сармагат к нему, еще не орку, но уже не эльфу? Захваченный этой крамольной мыслью, принц вскочил с кресла. Плевать. Быть может, вождь не имеет никакого отношения к ирин-таурским интригам, а может, он и вовсе уже мертв. Но в его положении нельзя пренебрегать даже волосом, не говоря уже о нитях. Стало быть, на рассвете он поедет к Моровым болотам искать пепелище хижины. Если фляга была там – она точно уцелела…

Снег усиливался. Мягкие, бесформенные хлопья густо валили на замерший лес, сразу ставший странно уютным и даже словно тесноватым. Грива коня серебрилась хрупкой сединой, и стук копыт звучал приглушенно, будто усовестившись нарушать тишину в сахарной сени сосен, склонившихся над тропой.

Но Сарн не мог по достоинству оценить хрустальную красу того утра. Голова кружилась, в ране пульсировала огнедышащая боль, древко стрелы по-прежнему торчало из складок плаща, болезненно врезаясь в рану при каждом колыхании тяжелого сукна.

Эру, как хорошо было бы просто развернуть коня и галопом помчаться в Тон-Гарт, где Леголас, как десятки раз прежде, быстро и умело вынул бы стрелу, остановил кровь, и уже завтра рана напоминала бы о себе лишь притупленным жжением. Но Леголас не мог больше помочь другу. Поврежденная сущность эльфа почти сразу теряет целительский дар. Вернуться в столицу десятник не мог…Оставалось спешить в форт, где Рималл, успешно справлявшийся с обязанностями отрядного лекаря, сумеет быстро залечить ранение.

Однако кровь не останавливалась, расползаясь под кирасой густой, липкой кляксой с отвратительно-холодными краями. И Сарн понял, что рискует не доехать до форта и глупо истечь кровью из-за пустячной стрелы, выпущенной тем, кто даже не собирался его убивать. Такого нелепого конца допустить было нельзя…

Сарн не обладал настоящим мастерством врачевателя. Но эльфийское тело само умеет о себе позаботиться, а потому необходимо было лишь вынуть стрелу и затворить кровь. И пусть десятник не умел высвобождать зазубренные наконечники из отверстых ран под мелодичный напев заговора и останавливать кровь пассами ладоней, как еще недавно делал это его несчастный друг. И пусть в этом малознакомом лесу не найти было под снегом животворных трав. Сарн был достаточно опытен, чтобы знать: варварские методы смертных подчас не менее эффективны.

Выбрав сумрачную поляну, эльф спешился. Снег выпал недавно, а потому разгрести небольшой свободный участок мерзлой земли было совсем не сложно. Осторожно отряхнув белые пуховички с нижних ветвей, Сарн обломил несколько сухих сучьев и вынул кресало – ему не нужно было большого костра.

Высечь искру, когда одна рука едва повинуется, оказалось непросто, но с четвертой попытки сухие иглы затрещали, эльф склонился к тлеющим хвоинкам, раздувая хрупкий огонек, и прозрачно оранжевые язычки поползли по промерзшим веточкам, вспенивая за собой бугорки закипающей смолы.

Сарн положил около себя вынутый из ножен клинок и перчатку и расстегнул плащ. Пробитая в сукне дыра легко пропустила древко стрелы, а вот кирасу снять было сложнее. Развязав ремни, эльф выпростал из доспеха правую руку, неловко перехватил онемевшей левой древко под кирасой, и сильным плавным движением протянул оперение стрелы сквозь тесное отверстие меж плотных кожаных пластин. Боль забилась в плече, как птица в силке, и липко поблескивающее пятно на камзоле поползло вширь.

– К Морготу, – пробормотал лихолесец и, не чинясь болью, резко сорвал камзол. Туника, покрытая ржавыми потеками запекшейся крови, прилипла к телу. Стянув и ее, Сарн прикинул длину древка, уходящего в треугольное отверстие в плече, сочащееся темной влагой. Стрела не прошла насквозь, но вошла глубоко. Не беда…

Надев приготовленную перчатку, Сарн клинком подгреб к краю костра россыпь ярко-вишневых угольков, крепко охватил торчащее древко стрелы, глубоко вдохнул. А затем одним сильным рывком толкнул стрелу вперед, пронизывая плоть. Окровавленное острие вырвалось у самой лопатки, выплевывая несколько багровых капель, Сарн закинул правую руку за спину, молниеносно обломил наконечник, выдернул древко из плеча. Затем выхватил из костра уголек и прижал к ране, хрипло втягивая воздух. Не выдыхая, прижег рану на спине, бросил уголек в снег и вскинул лицо вверх, навстречу пробивавшемуся сквозь заснеженные кроны солнечному свету.

Вдох… выдох… вдох… выдох… Сердце яростно колотится в груди, кровь, утратившая путь к бегству, несется по венам. Вдох…выдох… Покалывает пальцы, обжигающая спираль свивается внутри, и лихолесец чувствует, как вся сущность его собирается в единый сжатый кулак, готовая раскрыть могучие внутренние резервы. Вдох… выдох… Солнечные блики скользят по лицу, ледяной воздух входит в легкие, неся жизнь, вливая силу в бессмертное, бестрепетное тело. Вдох… выдох…

Сарн много раз переживал эти мгновения, когда раненная плоть будто обращалась в дерево, алчно всасывающее свет, воздух, влагу, а с ними жизненную мощь, взрывалась тысячью сгустков чистой энергии, сливаясь вновь обновленной и полной сил. Но каждый раз это было словно впервые.

В лесу было тихо, лишь потрескивали угасающие угольки. Но, случись в этот миг на поляне незваный свидетель, он изумился бы этой странной сцене. У самого костра, черным пятном нарушавшего белый покров поляны, неподвижно стоял на коленях эльф, только грудь мерно двигалась в такт глубокому дыханию. Снег оседал на лицо и обнаженные плечи, усеивая их мелкими каплями воды, и те скользили вниз, мешаясь с каплями пота, очерчивая контур свежего ожога под левой ключицей. Минуты текли, а эльф так же безмолвно вдыхал морозную лесную тишину, словно находился где-то далеко, на время забыв об оставленном на поляне бренном теле.

Но вот карие глаза открылись, лихолесец еще раз глубоко вздохнул и поднялся с колен. Осторожно сжал левую кисть, проверяя гибкость пальцев и подвижность запястья, повел плечом. Боль по-прежнему постукивала в ране острым клювом, но руке вернулась чувствительность, а значит, натянуть лук он сможет уже сегодня. Только сейчас Сарн ощутил, как кожу покусывает мороз, и начал спешно одеваться.

В голове прояснилось. Дело за малым – вернуться в форт, как следует поесть, и завтра он снова будет готов к любым авантюрам.

Свистнув коню, Сарн поднял со снега злополучный плащ и, усмехнувшись, положил поперек конской спины. Пожалуй, дважды попасться в одну ловушку будет дурным вкусом. Эльф затоптал остатки костра, вскочил на скакуна и потрепал его между ушей.

– Надо поторопиться, дружище, – назидательно сообщил он жеребцу, тот фыркнул, беря с места, и рысью понесся по тропе.

Теперь, когда нужда в целителе отпала, лихолесец отмел всякие тревоги о своем плече, тем более что Сарну было о чем поразмыслить. Прежде всего, личность стрелка не давала эльфу покоя. Этот человек был знаком Сарну… Но кто же это был? Проклятый ублюдок говорил так тихо, что десятник не различил голоса, лишь уловил знакомые ноты в говоре. Коиф же, укрывающий лоб, шею, форму ушей и плеч, лишал эльфа признаков, по которым можно было опознать мерзавца. Ведь Сарну не удалось увидеть его лицо…

Этот человек был молод, но Сарн успел познакомиться в княжестве с несколькими сотнями юношей, среди которых были и гарнизонные желторотые мальчишки, и крестьянские сыновья, и молодые горожане. Кто же из них?.. Кому вздумалось стрелять в Леголаса? И если Сарн готов был допустить, что его властного друга кто-то успел возненавидеть настолько, что желал ему смерти, то кто же мог хотеть лишь ранить эльфийского наемника, а потом уверял, что не имел иного выхода? Что это, неловкая попытка защитить? Чья-то бесталанная интрига? Или же причины сложнее, а потому совершенно непонятны пока Сарну?

Погруженный в раздумья, десятник без всяких приключений покрыл большую часть расстояния до форта, когда вдруг встрепенулся, осаживая коня и прислушиваясь. Вокруг по-прежнему было мирно и безлюдно, но лес утратил недавнее спокойствие. Издали неслись звуки, которые он не спутал бы ни с чем – где-то шло сражение.

Конь всхрапнул, загарцевав под эльфом, но Сарн не стал разбираться. У него не было сомнений, где идет баталия. Там, на юго-востоке было лишь одно укрепление – его форт. И он был атакован в отсутствие командира, умчавшегося искать приключений. Проклятие…Пришпорив жеребца, он галопом помчался через лес. В безветренной зимней тишине далеко разносился гул битвы, две лиги спустя, эльф отчетливо различил эхо орочьих боевых кличей.