Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 61 страниц)

Гвадал поступил по-своему – он все рассказал Хельге, в надежде на ее женское милосердие, но он не знает, как она наивна и простодушна. О, она вовсе не боится Локтара и недоумевает, отчего мы так обеспокоены…

Я очень тревожусь о Гвадале. Хельга в умилении, но это романтичное дитя не ведает цены, которую может подчас заплатить тот, чье благородство идет вразрез с долгом… Если о Локтаре и роли, что сыграл в его судьбе Гвадал, станет известно в Лихолесье, моему другу грозят великие печали…»

В комнате сгустилась тьма, но Леголасу было не до зажигания шандала. Схватив свечу со стола, он торопливо зажег ее от камина, расстегнул обложку пятого тома и поднес огонек к странице:

«Слава Эру, сегодня ночью все закончится. Гвадал собирается отвезти Локтара домой. Мальчик не понимает, что его длительное отсутствие будет расценено отцом, как похищение и станет провокацией к войне. Но Гвадал сумел его убедить. Эльф очень привязался к Локтару. Уверен, эта странная дружба еще возымеет продолжение, и мне страшно предполагать ее последствия. Но я полагаюсь на благоразумие Гвадала. Удивительно, но мне печально расставаться с мальчуганом. Я успел привыкнуть к его хриплому смеху и лающему говору. И клыки его меня уже перестали повергать в дрожь. Поразительно…»

« Орк уехал. Гвадал обрядил его в крестьянский полукафтан и шапку, надеюсь, в темноте патрули удастся обойти. Теперь я жду лишь возвращения Гвадала… Пусть лишь все закончится…»

Леголас перевернул страницу и нахмурился. Несколько последующих страниц были вырваны, только неровные края, местами покрытые разводами подмокших чернил, отмечали их прежнее присутствие. Следующая целая страница была набросана взахлеб, там и сям неровные пятна и росчерки указывали, как в руке лекаря ломалось перо.

«Будьте вы прокляты! Будьте прокляты, гнилая кровь, крысье семя! Где вы – там всегда смерть, смерть и только смерть! Несчастный мой друг, зачем, зачем ты связался с этим проклятым племенем! Почему не дал поганому ублюдку подохнуть под дождем!

Все кончено, все пропало, Эру, несправедливый наш творец! Зачем ты смотришь на нас, потешаясь? Почему не уберег свое прекрасное, благородное создание?

Я не знаю, кто сделал это… Десять дней, десять дней!!! Я десять дней ждал вестей. А сегодня Гвадала нашли… На земле стрелы, орочьи и эльфийские, и пятна черной крови! И он… Эру, я видел, я бросился в замок, хотя мне и сказали, что помочь уже нечем… Эру, Эру… Живот распорот, четыре стрелы в боках и груди, а лицо… Сплошное кровавое месиво, лишь эти косы, эти косы с вплетенными шнурами у висков, что он всегда теребил в момент волнения.

Я никогда не забуду этого зрелища. Этой окровавленной руки с тонким перстнем, пропитанных кровью кос…

Хельга рыдает. Она рассказала князю о Локтаре, Иниваэль потрясен. Я должен бы бояться княжеского гнева, но мне все равно».

«Эльфы уехали. Они забрали тело Гвадала и взяли с князя обещание, что никто не узнает об обстоятельствах его гибели. Обо мне все забыли в Тон-Гарте».

« В Тон-Гарте. Но не в моем селе. Меня ненавидят все, от мала до велика, я теперь предатель, изменник и укрыватель врага. Я не оправдываюсь. Они правы. Во всем… Я должен уйти из селения. Мою вину мне предстоит изживать в одиночестве, я не вправе больше жить среди односельчан...»

« Сегодня я покину село. Пусть это будет моим наказанием. Прости меня, мой упрямый, дорогой друг…»

Прочие страницы пятой рукописи были покрыты рисунками. Там был лес, знакомая Леголасу хижина, башни Тон-Гарта. Последнюю страницу полностью занимал портрет Гвадала, изображенный пером и чернилами с удивительным мастерством и подробностями. Принц долго глядел в знакомые глаза, а потом, не задумываясь, вырвал из рукописи лист с портретом. Знал ли отец о настоящей смерти друга? Леголас не мог ответить на этот вопрос. Подавленный, он медленно пролистал шестую рукопись, но не мог сосредоточиться.

Отложив последний том на край стола, эльф медленно встал и подошел к камину. Он не узнал из дневника ничего, что так чаял в нем найти. Но и о Хельге ему сейчас не думалось. Перед глазами стоял окровавленный плащ, нарисованные рыжеватыми чернилами глаза и лицо Иниваэля, скорбно качающего головой: «Я не знал, что Гвадал погиб». Как убедительно, как просто сказал это князь! Но все же, знал ли отец? Отправил ли он бы единственного сына туда, где сложил голову лучший друг? Да. Отправил бы. Отец сделал бы что угодно, чтоб обрести лучшее, самое совершенное оружие против орков… С этой мыслью, Леголас крепко сжал челюсти и с шелестом охватил пальцами сложенный портрет Гвадала.

Я не знаю, долго ли мне осталось, отец. Но я достану тебе это оружие.

====== Глава 16. О серебре и лохмотьях ======

В плаще становилось жарко. Он никогда не мог понять, отчего в этой берлоге всегда так натоплено. Эру, как ему самому порой хотелось вот таких ярких, щедрых языков пламени в очаге! Чтоб поленья трещали, чтоб дым мог привольно струиться в морозное небо… Ах, да не все ли равно, чем грозит ему этот визит! Тепло… И кувшин с вином приветливо поблескивает пузатыми боками, и самое настоящее кресло уютно подставляет свое потертое нутро под уставшую от долгой скачки спину. Ну, что ж вы молчите? Начинайте… Угрожайте, допрашивайте, он давно уже ничего не боится… Почти ничего.

Стоящий у очага Сармагат, словно услышав мысли гостя, обернулся:

– Пейте, Йолаф, не стесняйтесь. Нам предстоит долгий разговор.

Рыцарь спокойно поглядел в поблескивающие глаза орка и слегка наклонил голову, салютуя хозяину кубком:

– Ваше гостеприимство всегда меня обезоруживало, Сармагат. Слушаю вас.

Орк усмехнулся, садясь напротив:

– Не пойму, друг мой, за что вас так не жалует князь. Вы мне кажетесь, подчас, единственным заслуживающим уважения человеком в этой кишащей трусами и подонками глуши. Хотя не обижайтесь за земляков, Йолаф, я несколько… предвзят. Но оставим любезности.

Орк подался вперед и оскалил клыки:

– Я с нетерпением жду вашего повествования. Утолите же мое любопытство – какая нелегкая занесла вас прошлой ночью в окрестности Моровых болот?

Опальный рыцарь ничем не выдал удивления, хотя ощутил, как теплый воздух в пещере разом выстыл, будто первое дыхание бури разогнало душную предгрозовую негу:

– Я всего-то был на охоте. Что бы ни болтали обо мне в деревнях, Сармагат, я никого не облагаю данью и вынужден сам добывать пропитание. У болот всегда хватает дичи.

– Вот как… Весьма неосторожно, рыцарь, при мне называть моих воинов «дичью», – орк не повышал голоса, но когти правой руки скрипнули по ручке кресла, – и не много ли вам десятка убитых на одну… охоту?

Йолаф не ответил, неторопливо поднося к губам кубок с вином, но Сармагата непросто было провести:

– Не тяните время, рыцарь, – уже без нарочитого благодушия отсек он, – вы не рассчитывали, что я узнаю о вашей эскападе, поскольку никто из нападавших не уцелел. Но вы не предусмотрели стороннего наблюдателя, что не участвовал в схватке. – Орк взметнулся из кресла, как всегда, в одночасье, приходя в ярость. – Как же так, Йолаф? Что лишило вас благоразумия настолько, что вы понеслись на выручку к лихолесскому принцу? Зачем сдался вам этот обреченный эльф? Не милосердней ли было дать ему пасть с оружием в руке, чем позволить продолжить путь по этой гибельной тропе? И скажите, Моргота ради, как вообще вы оказались на месте схватки? – Сармагат резко оперся о стол, скрипнувший под могучими руками, и глаза опасно сверкнули из-под густых бровей, – молчите? Не стоит молчать, Йолаф! Вы юны и глупы! Вы молчите потому, что бросились, очертя голову, защищать какую-то фантасмагорическую «справедливость», в существование которой давно не верите. Вам стыдно перед собой, перед соратниками, перед князем, за то, что презрели собственные идеалы и пустились в кукольную пляску на нитках своих привязанностей. Так будьте же последовательны! Вы предали свою отчизну и своего государя во имя своей любви – так какого же балрога вы рискуете теперь этой любовью ради бесполезной жизни хворого остроухого?

Сармагат рычал, впечатывая каждую фразу в столешницу ударом ладони, звякал, вздрагивая, кувшин, и огоньки свечей дымно колебались в шандале. Но Йолаф отставил кубок и поднялся на ноги:

– Не орите, Сармагат, – глухо проговорил он, – я же не спорю с вами, так зачем рисковать обвалом? Вы правы. Вы, Моргот вас раздери, всегда правы. Но я ничего не стану вам объяснять. Я и так мечусь по вашей клетке, поминутно расшибая лоб. Идеалы? Какие, к собакам, идеалы… У меня давно нет никаких идеалов, только боль, страх и поганые лохмотья совести, которыми я пытаюсь иногда прикрыть убогую наготу своей измены, защищая крестьян от тех самых трусов и подонков, о которых вы так лестно упомянули… И вчера я сделал то, что посчитал нужным. Если вам угодно убить меня – извольте.

Несколько секунд орк неотрывно смотрел рыцарю в глаза, а потом презрительно ощерил клыки:

– Бросьте дешевый пафос, мальчишка. Вы прекрасно знаете, что я и волоса не трону на вашей голове, а потому хорохоритесь. Однако не забывайтесь, Йолаф. Ваша жизнь неприкосновенна для меня… но не жизнь несчастной Эрсилии. Вы все бросили на алтарь этой жизни. Так научитесь и норов свой возлагать на него же.

Снова умолкнув, Сармагат глубоко вздохнул, словно жадно вбирая окутавшие Йолафа волны душного гнева и отчаяния, а затем добавил уже обычным, ровным тоном:

– Убить вас… Дудки. У нас с вами еще полно незаконченных дел…

Ночь была тиха… Так тиха бывает только морозная ночь в северном Средиземье. Любой, кто хоть единожды ночевал в этих местах, застигнутый ранними зимними сумерками, никогда не забудет их колдовской тишины. Горы, темными сгустками хмурящиеся в стеклянно-синей ночной мгле, дышат снежной стытью, и сосны вонзаются в вышитое серебром небо, такие неподвижные в замершем студеном воздухе, что необъятные их кроны кажутся нарисованными углем на небосводе.

Сарн стоял на смотровой вышке, глядя вдаль и полной грудью вбирая безмолвную стужу соснового леса. Слепой отблеск луны плясал в зрачках, мерцали мелкие снежинки, запутавшиеся в черной гриве. Словом, поэт нашел бы несомненную красу в той ночи над лесным фортом и ее одиноком часовом. Но более приземленный, а потому менее восторженный зритель заметил бы иное – хотя с каждым выдохом зыбкое облако пара слетало с губ эльфа, плащ не покрывал его плеч, а на руках, крепко сжимавших древко лука, не было перчаток. Сарн не чувствовал покоя в хрустальной ночной тиши. Замерший лес не спал… Он притих, прислушиваясь к чему-то, пока еще прячущемуся во тьме.

Оно давно уже пряталось там. Оно бесшумно окружало форт, до звона натягивая нервы тревогой, не издавая ни скрипа, ни шороха, но ни на миг не давая забыть о себе. Сарн устал ночь за ночью вслушиваться в эту немую угрозу. Он давно уже забыл, что значит крепко спать. Он забыл о беззаботной болтовне за кружкой и прочих радостях воинской службы. Теперь главным в его жизни была тишина. Холодная, свернутая тугой пружиной тишина, изматывающая своим издевательским постоянством. В ней было обещание опасности, она дышала бедой, затаившейся в черных ветвях, скрывающейся под заснеженной сенью лесной тени, безымянной и не сводящей пустых, бессонных глаз с форта.

Сарн успел возненавидеть тишину. Возненавидеть блеск вычищенного клинка и безупречную серебряную гладь снега, выстилавшую поляну перед фортом. Чего не дал бы он сейчас за горячую кровь живого, настоящего врага на холодной стали, за осязаемые фигуры противников у стены!

Постоянное ощущение надвигающейся угрозы отравляло обитателей форта. Крестьяне, и прежде тосковавшие по мирной жизни и родным селам, все труднее переносили сгущавшееся напряжение. Среди крестьян хватало отважных людей, кто не трепетал перед стычкой с врагом, но затягивающееся ожидание нападения деморализует и более привычных к ратному делу людей. Селяне боялись за оставшуюся в Тон-Гарте родню, о которой давно не получали вестей, а все не обнаруживающий себя враг уже начал обрастать в воспаленном воображении людей надуманными демоническими чертами. Среди крестьян началось брожение. В форте часто вспыхивали ссоры и драки, любое неосторожное слово могло вызвать потасовку. Одни ирин-таурцы теперь жили в постоянном страхе и, терзаемые непреходящим предчувствием опасности, почти не могли есть, дурно спали и постепенно лишались сил и воли к обороне. Другие впадали в иную крайность и постоянно искали выхода давящей тревоге, затевая беспрестанные свары. Были и те, кто замыкался в ожидании грядущих событий, не позволяя себе потерять самообладание, и эта угрюмая стойкость вызывала у иных, более слабых, беспричинную ненависть.

Никогда прежде Сарну люди не были так гадки. Он чувствовал себя, словно пастух, пытающийся в грозу переправить стадо овец через бурный поток. Он не мог отвернуться ни на миг, ни на секунду не мог потерять бдительности – темные углы форта, словно ульи, вибрировали зарождающимся бунтом. Едва ли селяне знали бы, что делать и как себя защитить, если б десять эльфов не стояли неколебимым строем на страже их жизней, но усталость, страх и напряжение лишали ирин-таурцев здравого смысла, и в бессмысленном неповиновении эльфам находило выход скопившееся отчаяние.

… Сарн был не единственным, кто мучился бездействием, чувствуя спиной враждебные взгляды измученных людей. Все пять фортов переживали одну и ту же иссушающую неизвестность. Не лишь эльфы, но и люди явственно ощущали присутствие врага, но дни шли, а атак все не было, и у крестьян все быстрее сдавали внутренние резервы сил и решимости. Каждые два дня неизменные отряды выходили из фортов на охоту и рубку дров, и ни разу ни один подозрительный звук не всколыхнул лесного покоя. Но что-то было вокруг. Что-то, что выжидало, оттягивая момент нападения и наслаждаясь страхом взвинченных защитников фортов…

…Эру… Неужели и сегодня ночь закончится таким же тягостным рассветом, несущим опустошение и глухую злость?

Эльф потер замерзшие ладони и перехватил лук поудобней. Видят звезды, у него были и другие тревоги, помимо вздорных выходок людей и утомительных ночных бдений.

Леголас давно не появлялся в форте, хотя прежде объезжал укрепления едва ли не каждый день. Но после своего странного исчезновения принц ни разу не посетил ни один из фортов, а ведь вернулся он уже три дня назад… Прочие члены отряда знали, что у командира множество дел в Тон-Гарте, а потому не удивлялись, но Сарн чувствовал, что с другом что-то неладно. Узнав об исчезновении принца, а затем о его возвращении, он примчался в столицу, не щадя коня. Привычно бросился навстречу Леголасу – и наткнулся на лихорадочно блестящий взгляд, полный странного нетерпения, досады и… приглушенного, томительного страха. Сарн жадно расспрашивал, рассказывал о чем-то, но ощущал, что друг не слушает его. Леголаса угнетала какая-то иная мысль, и ему было не до всего прочего. Такого пока не случалось, Сарн привык быть первым, а часто и единственным, кому принц выкладывал все свои заботы. Что же на сей раз было не так?..

Сарн вскинул голову – небосвод начал выцветать, ночь снова не принесла новостей. Что ж, похоже, форту придется подождать его…

«Леголас!»… «Леголас… лас…ласс…»!

Убирайся к Морготу, кто б ты ни была… Больно… Эру милосердный, как больно… Сердце редко и неритмично колотит в ребра, словно узник, в исступлении бьющий кулаком в кованую дверь. И каждый удар рассыпает по телу ветвящиеся потоки боли. Губы онемели, и цепочки оранжевых кругов бездонными тоннелями нижутся перед глазами, и отчего-то хочется ощупать лицо, а пальцы не слушаются, неловко скользя по покрытому холодной испариной лбу.

Хельга… Она зовет, обещая забрать боль и облегчить муки… Но как ее найти?.. Подскажи… Подскажи, умоляю… Я приду куда угодно, только пусть это прекратится…

Леголас разметался на смятых простынях, мокрых от пота. Боль выворачивала сознание наизнанку, грудь стягивал тугой обруч, стены комнаты то сжимались, грозя раздавить эльфа, то стремительно отшатывались в стороны, огоньки свечей вычерчивали на потолке безобразные гримасы. «Леголас!.. Леголас…лас…лас…!» Раскаленный бур вгрызся куда-то в самое нутро, и лихолесец зарычал, горстями сжимая простыни в кулаках. Почему он не теряет сознания? Хельга… Сжалься, пощади… Скажи, куда мне надобно идти? Я пойду на край света, я сделаю все, что ты прикажешь… Только сжалься…

«Раб Слез», раб… Эльф приподнялся на локтях, но руки ослабели, и он снова рухнул на постель. Он никогда не был рабом… Неужели он пойдет на поклон неведомой твари только из-за боли? К Морготу боль, к Морготу проклятую Хельгу, в прошлый раз боль ушла сама… Нужно перетерпеть ее… Вдох-выдох…Вдох-выдох…Просто терпеть…

Какой-то новый звук ворвался в наполняющий голову гул. Еще раз, и снова… В полубеспамятстве Леголас понял, что кто-то настойчиво стучит в дверь его покоев.

Что за морготова стужа! Сарн шагнул в распахнувшиеся двери и блаженно сбросил капюшон. В холле Бервирова замка тоже стоял отчаянный холод, но после нескольких часов галопа на ледяном ветру, несущем мокрый снег, эльфу казалось, что под старинными сводами тепло, словно в деревенском доме.

Десятник оглянулся на лакея, отворившего ему дверь, собираясь уже что-то сказать, но в эту минуту сверху донесся глуховатый голос:

– Здравствуйте, Сарн. Прошу вас, поднимитесь ко мне.

На крутой лестнице стоял князь, и эльфу показалось, что Иниваэль успел еще более постареть за несколько последних дней. Поклонившись правителю, десятник взбежал по лестнице:

– Ваше сиятельство, здравия вам и процветания! Я с докладом из форта.

Князь кивнул, стягивая на груди плащ:

– Вы вовремя, друг мой. Боюсь, мне нужна ваша помощь. Пожалуйте за мной.

Учтивый, слегка отстраненный тон правителя, говорящего с иноземным служивым. Но Сарн заметил, как холеные пальцы комкают кромку кафтана. Князь выглядел напуганным… Что еще случилось в этом проклятом месте? Однако десятник не успел ни о чем спросить. Едва повернув за угол галереи и оказавшись вне поля зрения лакея, Иниваэль резко развернулся к эльфу и горячо прошептал:

– Ради Валар, друг мой… Принц Леголас двое суток не покидает своих покоев, никому не открывает дверь, а одна из служанок – особа немолодая и несколько излишне любопытная – утверждает, что слышала из-за двери приглушенные стоны, словно от сильной боли. Я боюсь, что принц вернулся из своего таинственного вояжа раненным и по неясной мне причине скрывает это. Я надеюсь лишь на вас, принц доверяет вам, как никому другому.

В отблеске факела было видно, как на изборожденном морщинами лбу князя блестит пот, а в глазах мечется ужас, и Сарн готов был поклясться, что Иниваэль лжет о причине своей тревоги. Случилось что-то очень серьезное… Почти оттолкнув правителя с дороги, эльф бросился по знакомому коридору, как тогда, в тот ветреный осенний день, молясь про себя, чтоб Леголас снова, как и тогда, распахнул дверь – бледный, перевязанный, но живой и полный энергии.

Князь не последовал за десятником, видимо, сознавая бессмысленность своего присутствия, но Сарн не обратил на это внимания. Оказавшись перед запертой дверью, он постучал, слыша, как в такт громко колотится сердце. Но секунды утекали в тишину, а дверь не отпиралась. Сарн снова постучал, неистово впечатывая блестящее медное кольцо в массивные доски, но снова не дождался ответа. Вспомнив слова князя, Сарн затаил дыхание и прижался ухом к двери: толстое дерево едва пропускало звуки, но на сей раз эльфу показалось, что изнутри доносится приглушенный шум. Десятник снова схватился за кольцо и крикнул, уже не сдерживаясь:

– Леголас! Брат, открой, или я выломаю к балрогам эту дверь!

Ему показалось, что прошла целая вечность ожидания, но ответа по-прежнему не было, и Сарн огляделся: расставленные там и сям доспехи большей частью были оснащены боевыми топорами и чеканами. Эльф уже выбирал орудие потяжелее, когда звякнул замок, и дверь со скрипом отошла от косяка, выпуская из полутемного проема запах свечного воска и резкий сквозняк:

– Прекрати шум, – раздался из-за двери усталый, хриплый голос, – входи. Только прошу тебя, будь осторожен.

Сарн был храбр. Но отчего-то этот столько веков знакомый ему голос сейчас напугал его до дрожи в кончиках пальцев. Десятник шагнул в комнату, захлопывая за собой дверь. Камин догорал, слегка отсвечивая розовыми сполохами сквозь сизую пелену пепла, окно было распахнуто, по углам гулял ледяной ветер. В нескольких шагах от двери стоял у стола Леголас – почему-то в плаще, под которым виднелась измятая туника, а капюшон затенял лицо. Он тяжело опирался заметно подрагивающей рукой о стол, хрипло, со свистом дыша, только глаза горячечно поблескивали из-под капюшона, и Сарну вновь стало жутко.

– Брат… Я так тревожился о тебе…– эти неловкие обрывки фраз прозвучали почти жалобно – десятник стоял у двери, не решаясь двинуться с места. Ему казалось, что перед ним совершенно незнакомое существо, принявшее облик его лучшего друга. Но принц молчал, лишь так же надсадно дыша и потирая второй рукой грудь.

– Ты приехал, Сарн… – вдруг, задыхаясь, тихо проговорил Леголас, – я очень надеялся, что ты приедешь… Мне так нужно поговорить с тобой.

Эти простые слова немедля разбили владевшее десятником смятение, и он рванулся навстречу другу, но Леголас резко отшатнулся назад:

– Не подходи ко мне… Пока не подходи.

Сарн остановился и вдруг понял, что больше не выдержит эту нелепую сцену. Он шагнул назад, вскидывая ладони.

– Хватит, Леголас. Давай я просто выслушаю тебя. И упаси тебя Эру мне врать, слышишь?

– Я не собираюсь тебе врать, – так же прерывисто, но уже ровнее ответил принц, – брат, тебе будет непросто меня слушать. Обещай, что поверишь мне, не сомневаясь, и сделаешь все, о чем я тебя попрошу, даже если тебе это будет не по душе.

Сарн помолчал несколько секунд:

– Обещаю. Не томи, Леголас.

Принц не без труда выпрямился и зажег шандал. А потом медленно поднял руку и сбросил с головы капюшон.

– Эру милосердный, – пробормотал десятник, делая еще шаг назад.

Лицо лихолесца пересекали два безобразных шрама, один уродливой бороздой тянулся от правого виска к левой скуле, второй криво змеился по подбородку. Брови эльфа приобрели резкие очертания, странно изламываясь у висков, а линия губ потеряла прежний гармоничный изгиб.

Помолчав, Леголас приблизился к другу и вытянул руки вперед: длинные пальцы стали узловатыми, как стебли тростника, а по-эльфийски изящные ногти изменили форму и теперь заметно искривлялись у концов, словно когти.

– Это началось не так давно, Сарн, – негромко и ровно проговорил принц, – но в последние дни невероятно ускорилось. Меня терзают страшные боли. Я слышу голос… Я вижу сны, в которых непрерывно кого-то убиваю… Иногда это отец… А иногда это ты… Я стал плохо переносить дневной свет. Меня боится мой собственный конь. Я во что-то превращаюсь, брат. Во что-то страшное…

Резкий кашель прервал его речь, эльф согнулся, вцепляясь обеими руками в грудь, но, стоило Сарну броситься к другу, тот протестующе взмахнул ладонью. Наконец, кашель утих, и Леголас снова выпрямился, отирая с губ кровь:

– Вот… это часто бывает. Я не знаю наверняка. Но мне кажется, я становлюсь… орком.

Сарн, землисто-бледный от потрясения, хрипло вдохнул, вскидывая руку к виску, но тут же овладел собой:

– Погоди… Ты не все рассказал мне, верно? Где ты был эти дни?

Леголас тяжело опустился в кресло напротив:

– Долгая история. Мне кажется, что целая жизнь прошла за эти дни. Слушай, я попробую рассказать…

… Уже наступали ранние зимние сумерки, когда Леголас закончил свое трудное повествование. Свечи догорели, в комнате сгустилась тишина, только мышь скреблась где-то, да поскрипывал от сквозняка ставень.

Сарн встряхнул головой и встал, словно сбрасывая груз владевшего им отчаяния. С грохотом захлопнул ставни и снова зажег шандал. Затем обернулся, глядя другу прямо в глаза:

– Ну, все, довольно. Я уже погоревал, поужасался и поудивлялся. Теперь надо решить, что нам делать дальше.

– М н е, Сарн, – спокойно подчеркнул Леголас, – мне, а не нам. Я не могу подвергать тебя опасности. Если я становлюсь Чернокровым – ты первый, против кого может обернуться моя злоба.

Сарн помолчал, глядя перед собой. А потом рванулся к принцу и остервенело ударил его кулаком по скуле, навзничь повалив на пол.

– Какого Моргота… – ошеломленно пробормотал Леголас, но десятник не дал ему опомниться. Склонившись над командиром, Сарн оглушительно рявкнул:

– Злоба? Мне не надо никем становиться, чтоб кое-что растолковать тебе о злобе, ублюдок! Ты двадцать с лишком веков называл меня другом! И теперь, когда с тобой случилась настоящая беда, ты решил отшвырнуть меня в сторону, как изношенный сапог? Или я гожусь в друзья, только когда эля выпить не с кем? Да катись ты в Морию, Леголас Трандуилион! Становись хоть орком, хоть хоббитом, хоть горным троллем! Будь я проклят, если снова подам тебе руку!

Сарн еще орал что-то, бушевал и сыпал ругательствами, пока принц не схватился за его локоть, тяжело поднимаясь с пола.

– Все? – мягко проговорил он, – а теперь уймись…

Еще продолжавший что-то выкрикивать, Сарн подавился словами, но раздраженно сбросил с локтя руку друга. А Леголас оперся о камин, снова потирая нывшую грудь. С разбитой скулы стекал тонкий кровавый ручеек.

– Ты никогда еще так не орал на особу королевской крови, – в голосе лихолесца звучала ухмылка и неподдельная теплота, утраченная им за последнее время, – стоило тебя обидеть, чтоб услышать это.

Сарн пробормотал что-то непечатное, отворачиваясь, а принц шагнул к нему, касаясь плеча:

– Не сердись, брат. Неужели ты мог допустить, что я не доверяю тебе? Поверь, ты единственный, кому я не стыжусь сейчас показать свое лицо и рассказать о своей беде. Но я не могу рисковать тобой. Я не знаю, на что способна эта жуткая сущность, что просыпается во мне все чаще…

– Я сам решаю, могу ли рисковать собой, – огрызнулся Сарн, все еще пылавший обидой, но Леголас покачал головой, и в голосе его звякнул металл:

– Нет. Кем бы я ни становился – я все еще твой принц и твой командир. И мне нужно, чтоб ты обещал мне нечто очень важное.

Сарн провел рукой по лбу и угрюмо поднял глаза на друга:

– Я слушаю тебя.

– Брат, – принц запнулся, коротко касаясь шрамов на лице, – я боюсь того, что может статься со мной. Это недостойное чувство, но я не умею пока ему противиться. Быть может, я научусь. А сейчас я хочу попросить…

Сарн почувствовал, как что-то сжимается внутри, и вдруг понял, что знает, о чем попросит его принц. Леголас же сдвинул брови, словно ища в лице друга какой-то важный ему знак, и медленно проговорил:

– Поклянись мне, Сарн, что если я не найду выхода из этого лабиринта, если окончательно обращусь в чернокровую тварь… ты убьешь меня собственной рукой.

Секунду десятник молча смотрел на принца, а потом коротко и отрывисто рассмеялся:

– Моргот бы подрал меня … Давно ли я ядом на местных крестьян исходил, а ты мне сказал тогда, дескать, сам бы ты смог спустить тетиву, зная, что стоящий перед тобой монстр был прежде твоим братом?.. Сурово Валар за гордыню карают, Леголас… Вот и мой черед пришел розог получить за нерадение. Только вот что я скажу тебе. Мы пойдем по этому пути до конца, ты и я. Мы испробуем все средства, мы будем сражаться с этой бедой до последнего, слышишь? И если… у нас не получится… только тогда, не раньше… я исполню твою просьбу, брат. Клянусь.

Леголас ничего не сказал в ответ. Только крепко сжал плечо Сарна рукой, по-прежнему украшенной тонким перстнем, гротескно смотревшимся на узловатом, когтистом пальце.

…Они не касались больше этой тягостной темы. Слуга принес ужин и вино, и эльфы проговорили до поздней ночи. Принц жадно расспрашивал о новостях в фортах, а потом долго слушал о странной атмосфере тревоги, царящей в лесах и изнуряющей защитников лесных укреплений. Выслушав десятника, Леголас задумался.

– Это выходки нашего таинственного супостата, Сарн. Он сметлив, мерзавец, этого не отнять. Если так все продолжится еще неделю или две – форты можно будет взять голыми руками, почти не понеся потерь – вдесятером не защитить толпу обезумевших от страха людей. Этого нельзя допустить… А значит, его нужно спровоцировать. Только как?..

Принц допил вино и покрутил в руках кубок.

– Нужно найти Йолафа, дружище. Я уверен, он многое знает о происходящих в княжестве странностях. Вот нутром чую, он и врага нашего знает. Иначе как бы он оказался у Моровых болот в ту ночь? Нет, он знает много интересного и к тому же, он на нашей стороне, как это ни странно. Не скрою, я мало что понимаю в его мотивах, но он не стал бы лезть в пекло просто так, из жажды приключений.

Сарн машинально крошил кусочек хлеба, похоже, он думал об ином…

– Леголас, – вдруг встрепенулся он, – Моргот с ним, с врагом. У меня сейчас другое на уме. О твоей хвори государя надо известить. Он нам, юнцам, не ровня. Сколько уж веков Ирин-Таур у наших границ стоит, неужто, не слыхал король об этой напасти? Не может такого быть.

Десятник вскочил, наклоняясь к другу:

– Подумай, брат. Не государь – так владычица Галадриэль, не она – так Кэрдан-Старейший, кто-то да найдет на твой недуг управу. Дозволь, я посольство отправлю, на добрых конях споро доберутся!..

– Нет… – прервал Леголас, тоже поднявшись и отходя к неплотно закрытому окну, а Сарн заметил, как ссутулились плечи принца, – не могу я таким отцу показаться…

– Что за блажь, опомнись! – десятник снова сорвался на крик, – а королевство без наследника оставить можешь?

Но Леголас обернулся, сжимая челюсти, и Сарн увидел в янтарных глазах какое-то новое, жесткое выражение:

– Будет уж тебе яриться. Не пытай меня, брат. Просто поверь мне, я чувствую, что к отцу обращаться не след.

И с этими словами, эльф снова отвернулся к окну, за которым уже румянилась над лесом первая розовая полоса…

– Будь осторожен.

Принц смотрел, как Сарн затягивает ремни колчана. Десятнику пора было возвращаться в форт, а Леголас не мог отделаться от мысли, что сейчас снова останется наедине с собой и своим несчастьем. К Морготу… Он сегодня же вернется к поискам Йолафа. И наконец, дочитает шестую рукопись Эрвига. Два дня его терзал зов Хельги, и эльф не мог сосредоточиться на разбегающихся строчках.

Сарн поднял с пола сброшенный вчера плащ и брезгливо поморщился.

– Мокрый, хоть выжимай. И чего стоило поближе к очагу его обронить…

Принц усмехнулся:

– Брось, охота тебе в непогоду еще и в сыром плаще разъезжать? Возьми мой, не зябни.

– Спасибо, дружище, – Сарн не стал отказываться и охотно натянул черный, отделанный мехом леголасов плащ. Застегивая чеканную серебряную фибулу, не без лукавства заметил: