Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 61 страниц)

– Какого балрога происходит? – пробормотал он, – князь ведет себя так, словно не сидел, рыдая в подол, несколько месяцев. Почему ты молчишь? И почему эти болваны смотрят ему в рот, когда он давно уже толком не правитель?

Но десятник хмуро покачал головой:

– Я отлично их понимаю, друг. Мы действительно скоро уйдем, а у них нет другого правителя. Они боятся с ним ссориться, кто знает, что за перемены грянут в этой дыре после нашего ухода? Он ведь все равно пока князь, плох он или хорош. Безвластие здесь недопустимо, и им нужно сейчас хотя бы для вида подчиняться тому, кто представляет престол.

Эльф пробормотал что-то не особо поэтичное и отошел.

Элемир потерял счет показаниям. Его захлестнули воспоминания о том уродливом, тягостном суде в убогой деревушке в их первые дни после приезда в княжество. И он чувствовал – сейчас от него и его соратников действительно ничего не зависит. Эти люди должны сами вскрыть нарывы, давно зревшие в этом глухом, нелепом и жутком углу бескрайних лесов Северного Средиземья. Но где же Сарн?.. Где его носит, если даже рыцари рассчитывали застать его здесь?

Уже перевалило за полдень, когда последний свидетель сошел с галереи, и Элемир встрепенулся. Сейчас станет ясно, к чему привел этот странный суд…

Писарь подал князю мелко исписанный пергамент, и Иниваэль провозгласил:

– Двадцать две деревни оправдывают вас, дезертиры. Пять деревень и столица обвиняют. Итак, мое решение. Я продолжаю считать вас предателями и изменниками. Но мой народ решил вас помиловать. И потому я снимаю с вас обвинения в государственной измене, равно как и с прочей орды ваших подельников, все еще прячущихся по лесам. Я предоставляю вам право вернуться к службе и вновь принести присягу. Каждый, кто воспользуется этим правом, должен дать клятву нести свою службу со всей преданностью долгу и полным радением, поскольку отныне каждое, самое малое нарушение присяги будет сразу караться смертью в напоминание о вашем предательстве и в назидание другим. Все, кого не устраивают условия, должны покинуть Ирин-Таур в течение двух дней, по исходу которых будут объявлены вне закона и приговорены к смерти. Сей указ распространяется на всех, кроме одного, чья вина слишком глубока и премерзостна, а потому не может быть приравнена к вашей. Рыцарь Йолаф, сын Акселя, бывший заместитель коменданта гарнизона! Ты обвиняешься в злостном подстрекательстве, мятеже, злоумышлении против трона и династии, измене присяге и попрании законов княжества. Ты приговариваешься к позорной смерти через повешение. Приговор будет приведен в исполнение на рассвете. Увести арестанта!

Площадь взорвалась гулом голосов, по шеренгам рыцарей пронесся шквал яростного возмущения, кто-то уже бросился к оружию…

– Отставить! – вдруг оглушительно рявкнул Йолаф, и шум утих, словно задернули плотный занавес. Ренегат же отчеканил:

– Вы только что получили право покончить с участью изгоев и преступников и снова вернуться к семьям. Не смейте им пренебрегать. Я же сам отвечу за свои действия перед своей совестью.

Он повернулся к князю:

– Мой сюзерен. По закону княжества я имею право на последнее желание перед казнью. Я прошу вас, заклинаю всеми Валар, отпустите меня до рассвета. Мне необходимо сделать последнее, самое важное дело, ради которого я совершил все, что вы именуете моими злодеяниями. Отправьте со мной отряд моих соратников или, если угодно, отряд эльфов. Я клянусь, что вернусь к рассвету и приму казнь, не дрогнув.

Иниваэль оскалился:

– Отличный ход, парень. Сбежать, уведя с собой кучку мятежников, или вовсе просить убежища у короля Трандуила. Ты отчего-то всегда считал меня идиотом…

Йолаф повысил голос, лицо его пошло пятнами румянца:

– Мой князь, я умоляю вас! Хотя бы шесть часов, а потом казните меня ко всем балрогам, не дожидаясь утра! Я… я, наконец, нашел то, что мы так долго искали прошлой весной! Я смогу все исправить!!! А после этого сами распоряжайтесь мной, как вам будет угодно!!!

– Не смей!!! – остервенело завизжал князь, вдруг теряя самообладание, – не смей играть на этом ради своих поганых замыслов!!! Да покарают тебя Валар за твою отвратительную, беспринципную ложь!!! Увести!!!

Йолаф стиснул зубы и обернулся к своим конвоирам:

– Чего стоите, любезные? Выполнять!

Часовые дрогнули, вдруг отвесили поклон, крепко взяли арестанта за локти и увели. Князь глядел ему вслед, дрожа от злости, на челюстях взбухли желваки. Мерзавец даже в кандалах оставался хозяином положения…

Шагнув обратно к перилам галереи, он выкрикнул:

– Суд состоялся! Очистить площадь! Вечером состоится приведение к присяге! Ополченцам предоставляется право самолично и любыми методами подавлять все формы непотребства и беззакония, если таковые будут учинены прибывшими дезертирами! Каждый новый отряд дезертиров, приближающийся к столице, будет допущен в город лишь после их согласия на поставленные условия! Герольды, развесить копии указа у покинутых деревень и на крупных полянах в лесу! Казначей! К ночи подготовить для эльфов оговоренную плату!

С этими словами князь удалился с галереи, воинственно взмахнув плащом. Элемир поглядел ему вслед.

– Олух, – негромко проговорил рядом Эртуил, – он уже стравливает меж собой крестьян и рыцарей. Мир еще не достигнут, а он заранее выбивает из-под него опору. Законы он блюдет, как же… Знает просто, каналья, что без армии его не орки, так другой кто сожрет, вот и разыгрывает справедливого государя…

Элемир сплюнул и выругался.

В толпе ополченцев тоже бродили разговоры:

– И чего это князь, старая кочерыжка, раздухарился, не пойму, – Осберт хмуро нахлобучил шапку, – пока орки у стен стояли, так эльфы ему были хороши, а сам он где прятался – я по сей день не знаю. А сейчас, вишь, взыграла кровушка Бервирова.

– Молчи лучше, – проворчал кто-то в ответ, – кто их знает, вояк наших. Не было их, а тут явились. Ухо востро держать надо. Уйдут эльфы, и вот тут, почитай, самая потеха пойдет.

– Да пес с ним, с князем, был бы мир, – оборвал их третий, – а вот с Йолафом нехорошо вышло. Никогда я в его измену не верил, всегда знал, нечисто что-то с этим дезертирством. Ну, ей-Эру, это ж с какого топчана нужно рухнуть, чтоб вот так ни с того ни с сего уйти в лес шишки жрать и для чистого удовольствия с разбойниками молотиться? Темнит что-то князь, попомните мое слово, неспроста он так на Йолафа вызверился…

– Да будет вам, ну ровно как дети! – хихикнул кто-то еще, – княжна наша с Йолафом шашни затеяла, об этом еще три года назад шептались! Вот князь и лютует. Не по нему, видите ли, зять из военных. Ему короля подавай! Больно короли в наш угол частят… А по мне так чем Йолаф княжне не жених?

– Ну, вы того, балаболы, потише, – сумрачно ответил старческий голос, – не те времена настали, чтоб рты всуе разевать.

Под эти вкрадчивые пересуды площадь понемногу опустела, и над столицей повисла выжидательная тишина…

Элемир метался по тесной караулке, то и дело натыкаясь на табуреты и раздраженно пиная скрипучие сосновые ножки. Рингар, едва оправившийся от ран и еще не вернувшийся к службе, сидел у стола и с философским спокойствием наблюдал за бесящимся приятелем, чем еще более выводил того из терпения.

– Да какого же балрога лысого ты сидишь, как девица на крылечке?! – завопил, наконец, Элемир.

Рингар терпеливо вздохнул:

– Брат, мы можем вместе крушить эту каморку. Но Сарну и Леголасу это поможет ровно в той же мере. Ты считаешь, нужно выслать поисковой отряд? Так в чем же дело?

Элемир расстроенно рухнул на табурет:

– Беда в том, что я не знаю, где их искать. Все княжество не обшаришь. Я уже говорил с дезертирами, Сарн сказал, что разминулся с Леголасом и собирался на поиски.

– Кстати, – Рингар вдруг усмехнулся, – а наши дураки где же? Ты сказал, они вернулись.

Элемир поднял голову, и его губы вдруг дрогнули сдерживаемой улыбкой:

– Да, я их видел. Но я не стану их торопить, пусть сами придут. Видно, совесть заедает.

– Совесть, – хмыкнул Рингар, – скорее нрава твоего бешеного остерегаются. Ждут, пока отобедаешь и выпьешь.

Элемир что-то собирался ответить, но в этот миг дверь отворилась, и на пороге появился силуэт в густо заснеженном плаще.

– Выпить и я не откажусь, – произнес усталый голос. Прибывший снял капюшон, и эльфы увидели Сарна. Элемир вскочил, опрокидывая табурет, и бросился к коменданту.

После первых рукопожатий, громогласных возмущений и вопросов, Сарн сбросил плащ и подошел к очагу, протягивая к огню промерзшие руки:

– Братья, новостей много, только хороших средь них не густо. Но вы сначала другое скажите, что тут без меня стряслось? В городе балрог знает что творится, всюду отряды ополченцев, рыцари тоже по одному не ходят, на каждом углу шепчутся. В замок вошел – кухарку встретил, она в три ручья рыдает, мол, Йолафа казнить грозят, а княжна совсем плоха и этого не переживет.

Элемир досадливо разворошил белокурые волосы:

– Тут, брат, без тебя такое творилось, что мы и слова вставить не смогли. Всего интересней, что рыцари без Йолафа пришли, а он вдруг, откуда не возьмись, уже под стражей, да еще мокрый до нитки.

– Это, как раз, неудивительно, – пробормотал Сарн, – а что порешили-то?

Десять минут спустя, Элемир, закончив свое страстное и пересыпанное проклятиями повествование, заключил:

– Вот такие дела, командир. На рассвете казнь.

Сарн несколько секунд смотрел в огонь, а потом отрезал:

– Балрога с два, ваша светлость.

Ничего не объясняя, он рванулся к выходу и оглушительно хлопнул дверью.

====== Глава 41. Воин и целитель ======

Мокрая одежда была холодна, как лед, но Йолафа сейчас мало занимали подобные неудобства. Что за глупое стечение обстоятельств… Он был осторожен и осмотрителен, хотя нетерпение гнало вперед. Как же вышло, что он так глупо попал впросак? Но предаваться досаде и самобичеваниям можно было и позже, сейчас же нужно было немедленно искать выход…

…Он достиг Тон-Гарта к утру. Ему пришлось дать существенный крюк, чтоб не столкнуться с армией Сармагата, широкой лавиной двигавшейся по лесу, да еще держаться наветренной стороны, чтоб его не учуяли варги. У самых скал, неприступной цитаделью отрезавших столицу от леса с запада, он отпустил Подкупа, и тот тенью растаял в рассветной мгле, но Йолаф знал, что зверь настороже и немедля услышит зов хозяина.

Сам же рыцарь скользнул под причудливый выступ и прополз по извилистому и тесному ходу до совсем уж низко жмущейся к земле арки, где в сырой тьме зиял неширокий вход в каменную нору. Пробравшись хорошо знакомым путем, Йолаф услышал плеск воды, и скоро уже шагал по щиколотку в быстром говорливом ручье. Вскоре вода стала глубже, а течение сильнее, и в темноте слабо угадывались очертания пенящихся бурунов – впереди была стремнина. Задержав дыхание, рыцарь нырнул под толщу скалы, и через минуту был в шестом Бервировом гроте. Кое-как отжав полы плаща, рыцарь пошарил в нише стены слева от источника: там они с сестрой всегда прятали запас факелов и кресало. Хрупкий огонек отсыревшего дерева слегка рассеял мрак, и Йолаф быстро пошел вперед. Через полчаса он уже поднялся по узкой скользкой лестнице и осторожно вышел в малый холл. Погасив факел, он глубже надвинул капюшон и с деловитым видом чрезвычайно спешащего человека зашагал по хорошо знакомому коридору. Совсем скоро ему встретилась юная прачка, и рыцарь остановился перед ней:

– Милая, я к коменданту со срочной депешей, изволь объяснить, где он квартирует.

– Час ранний, сударь, комендант, не иначе, в своих покоях, – услужливо зачастила девушка, – пожалуйте в восточную башню, третий этаж, дверь дубовая с медным кольцом.

– Благодарю, – отсек рыцарь и с тем же озабоченным видом понесся к лестнице. Он знал, что в полном народу замке лучший способ затеряться – это не прятаться, изображая свое полное право и даже предписание находиться здесь. Но в башне нужно было быть осторожней. Итак, не мешкать… Забрать у коменданта свиток, неплохо бы попросить и сухой камзол, если эльф окажется свойским парнем, и назад тем же путем…

Йолаф бесшумно поднялся по лестнице и выглянул на площадку. Факелы еще догорали на стенах, и их багровые отсветы мешались с белесым светом утра. Рыцарь прошел по безлюдному коридору и трижды коротко стукнул в дверь. Этим отрывистым стуком тоже всегда пользовалась Камрин, и Йолаф надеялся, что Сарну уже доводилось его слышать.

Ответ не заставил себя ждать. Изнутри тут же заспешили, приближаясь, шаги, лязгнул в замке ключ и дверь распахнулась.

– Добро пожаловать, друг мой! Какой поразительный и приятный сюрприз! Я знал, что комендант что-то затевает, но право, не ожидал таких чудес!

Перед онемевшим рыцарем на пороге стоял князь Иниваэль…

…В подземелье было омерзительно сыро, на стене тускло чадил нефтяной светильник, под которым, сидя на низкой скамье, тосковал молодой часовой. Но Йолаф сам когда-то был таким же зеленым воякой и отлично знал, что в полумраке караульному отчаянно скучно и его порядком клонит в сон, в то время как у узников тьма лишь обостряет инстинкты. Скосив на стража глаза, Йолаф невольно усмехнулся. Сразу видно, что в столице беспорядок. Его караулил мальчуган, едва ли переступивший порог семнадцати лет. Воины постарше не хотят куковать у камеры с арестантом, в городе сейчас куда интересней, вот и посадили к узилищу новобранца…

Рыцарь оглядел свою темницу. Он выбрался из казематов Сармагата… Не может быть, чтоб он не сумел выбраться из крысоловки, охраняемой этим юнцом. Погруженный в раздумья, он ощутил устремленный на него взгляд и обернулся: часовой глазел на него исподлобья, сурово сжав губы, но на дне широко распахнутых глаз Йолаф отчетливо разглядел искру восторга и едва не расхохотался. Конечно, в столице о нем ходило множество нелепых слухов. Ветерана, вроде Бьерна, они непременно заставили бы помнить, что он охраняет опасного государственного преступника, и тот был бы начеку. Этот птенец же видит в арестанте овеянную романтикой грозную фигуру легендарного разбойника. Что ж, отлично…

– Парень, – негромко окликнул он часового, и тот встрепенулся, вскакивая.

– Да, суд… эээ… чего тебе?

– Не хами мне, малыш, я не проворовавшийся булочник, – многозначительно протянул Йолаф, и часовой смущенно переступил с ноги на ногу, явно отчаянно борясь с желанием встать навытяжку. Подавив улыбку, рыцарь небрежно бросил:

– Я замерз, как собака. Принеси мне вина и сухой плащ.

Юноша возмущенно порозовел:

– Сударь, я вам не слуга!

Но Йолаф спокойно покачал головой:

– Я же не бесплатно прошу, дурень.

С этими словами он потянулся к борту камзола, словно собираясь вынуть кошель, а часовой надтреснуто рявкнул:

– Опустите руки! Не думайте, что я такой уж олух! Вы наверняка пытаетесь меня обмануть, у вас под камзолом метательный нож!

Йолаф одобрительно кивнул:

– Не так уж ты глуп, парень, молодчина. Но никакого ножа у меня нет, ваши волкодавы все у меня отняли. Однако если ты мне не доверяешь – тогда вот, – рыцарь встал, подошел к решетке и выставил правую руку, опершись локтем о крестовину прутьев, – у меня на запястье эльфийский браслет, наследство отцовское. Мне он уже ни к чему, а трястись от холода до самого утра как-то глупо. Возьми его сам и принеси то, что я попросил.

Юноша неуверенно облизнул губы. Эльфийские украшения стоили небывалых для его семьи денег… А что зазорного в том, чтоб принести арестанту выпить? Ему и так на рассвете умирать, не по-людски это, отказать человеку в последней радости. Да и предсмертный подарок самого главаря мятежников Йолафа сделает его героем полка еще на полгода…

Часовой решился и, положив руку на эфес меча, двинулся к решетке. Рыцарь все так же стоял, рассеянно глядя в противоположную стену и с машинальной брезгливостью отряхивая с мокрого камзола соломинки. Юноша подошел вплотную и осторожно попытался оттянуть рукав арестанта. Влажное сукно поддавалось плохо, караульный выпустил эфес и потянул двумя руками. На жилистом загорелом запястье мелькнула сияющая полоска серебра, и завороженный юнец нагнулся ближе, чтоб рассмотреть, где расстегивается украшение. Он не успел ничего сообразить, когда сильная рука рванулась вперед, охватила его за затылок и резко приложила лбом о решетку. Часовой обмяк и повалился на пол.

– Прости, парень, – пробормотал Йолаф, просовывая сквозь решетку обе руки и обшаривая карманы часового. Ключи нашлись быстро. Отперев замок, Йолаф вышел из камеры, нагнулся и пощупал пульс бесчувственного юноши. Тот бился ровно, и рыцарь перевел дух: он совсем не собирался убивать мальчугана. Наскоро разорвав собственный плащ, беглец связал караульного, не забыв о кляпе, сунул ключи обратно ему в карман и уже собрался было двинуться к лестнице, когда навстречу ему вниз по ступенькам устремились легкие шаги…

– Моргот, – пробормотал ренегат, перехватывая поудобней эфес отнятого у часового меча. Прятаться было негде, оставалось принять бой. А под аркой, куда уходила винтовая лестница, уже показались порядком обшарпанные высокие серые сапоги с затейливым тиснением по голенищу. Йолаф был опытен, а потому всегда предпочитал нападать первым, справедливо считая, что быть неучтивым лучше, чем убитым... И сейчас он, не раздумывая, ринулся навстречу спускавшемуся и сделал резкий выпад, рассчитывая обескуражить того и сразу перехватить инициативу. Но и незнакомец оказался не лыком шит. Он молниеносно уклонился в сторону, а в руке уже сам собою появился клинок.

Звонко встретилась закаленная сталь, и Йолаф оказался лицом к лицу с черноволосым эльфом в хорошо знакомом ему лихолесском камзоле. Противники замерли на секунду, и эльф ухмыльнулся:

– Вот морготова плешь… Я шел вас выручать, друг мой, а вы оказывается и сами уже о себе позаботились. Я Сарн, временный комендант Тон-Гарта.

Йолаф опустил меч, тоже криво усмехаясь:

– Вы меня до смерти напугали своим появлением, Сарн. Рад с вами познакомиться.

Крепко пожимая руку ренегата, лихолесец поглядел на часового.

– Жив, я полагаю? Его скоро сменят, и это нам не на пользу.

– Что вы предлагаете? – осведомился Йолаф, а эльф невозмутимо спрятал в ножны меч и начал развязывать шнуры камзола.

– Сейчас нам нужно только время. Чем позже вас хватятся и вышлют погоню – тем лучше. А посему раздевайтесь. Я специально принес вам сухой плащ. В моем камзоле и плаще на вас не обратят внимания, а я пока что вас здесь подменю, чтоб новый часовой не поднял тревогу.

– Он и не успеет, – мрачно заметил Йолаф, – тревогу поднимет этот мальчишка, которого я огрел о решетку.

– О нет, – усмехнулся Сарн, – я знаю этого паренька. Это Ольсен, у него четверо старших братьев и он страшно боится показаться несмышленышем. Он никогда не сознается, что его так просто обвел вокруг пальца арестант, тем более если он так и не сбежал.

Рыцарь, натягивая лихолесский камзол, с сомнением поглядел на часового:

– Вы уверены, что сумеете выдать себя за меня?

– Доверьтесь мне, – отрезал Сарн, – вот, возьмите.

С этими словами он протянул Йолафу кожаный чехол со свитком:

– Ваша невеста ждет вас. Ничего не спрашивайте, я знаю, о чем говорю. Она не одна, ее оберегают. Спешите, друг мой. Удачи вам.

– Спасибо, Сарн, – искренне проговорил рыцарь, снова пожимая узкую ладонь. Потом на миг замешкался и расстегнул серебряный браслет на запястье:

– Мне неловко перед ним, – пояснил он, опуская украшение в одну из связанных за спиной рук часового…

…По щеке хлопнула бесцеремонная перчатка, и Ольсен открыл глаза, ошалело глядя на склонившегося над ним сменного караульного. Мучительно болела голова, ныли плечи, а в памяти, мутной, словно перестоявшее вино, барахталось какое-то неприятное происшествие… Неприятное настолько, что Ольсен мучительно стиснул зубы, зная, что сейчас непременно вспомнит, и ему станет еще хуже. Но сменщик недоуменно рассматривал его лицо:

– Ты чего, дуралей, белены объелся? – последовал невразумительный вопрос, в котором, однако, звучало неподдельное беспокойство, – ты чего мешком валяешься? Эвон фонарь на лбу – хоть в дозор с ним ходи.

При этих словах застилавшая мысли пелена рассеялась, и Ольсен вспомнил, как глупо и опасно нагнулся прямо к руке осужденного. В желудке ощетинился ледяной ёж, и юноша взвился на ноги:

– Арестант!!! Арестант бежал!!!

Глаза сменщика окончательно округлились:

– Ты, ей-Эру, болен, парень! Да вот же он, спит себе, куда ему деваться-то? Ишь ты, крепок, каналья. Другой бы молился, буянил, да и плачут некоторые. А он как на родной перине почивает.

Совершенно сбитый с толку, Ольсен рванулся к камере и увидел узника, мирно спящего на соломе лицом к стене. Темно-синий камзол успел малость подсохнуть, спутанные черные волосы в беспорядке разметались по скудной подстилке. Юноша перевел дух, все еще не веря своей странной удаче. Потянулся потереть лоб и вдруг ощутил, что в кулаке что-то сжато. Обожженный нелепой догадкой, он повернулся к сменщику спиной и разжал кулак: на ладони лежал тонкий браслет бесподобной работы.

– Вот балрог… А вина-то я бедняге так и не принес … – виновато пробормотал Ольсен, пряча украшение в карман.

– Будет тебе под нос бубнить-то, чудак человек, – проворчал сменщик, устраиваясь на скамье и развязывая тряпицу с какой-то снедью, – ступай себе, проспись. А то уж вон, чего мерещится, Эру упаси…

Все еще размышляя о странном происшествии в карауле, Ольсен зашагал вверх по лестнице. Конечно, придет время, и юноша, набравшись опыта, станет искушенней и внимательней к мелочам. Но он все еще был молод и наивен, а потому не заметил, что на ногах узника черные ботфорты таинственным образом сменились на высокие серые сапоги…

Эльфийский плащ поразил Йолафа уже тем, что, туго свернутый и спрятанный под камзол, он не успел промокнуть в стремнине. Выбравшись из-под скальной громады в хмурые объятия вечернего леса, беглец задрапировался в неприметно-серое шерстяное эльфийское одеяние и свистнул Подкупу. Варг немедленно материализовался из марева лиловатых теней, и вскоре одинокий всадник уже мчался сквозь быстро сгущающиеся сумерки к оставленному рыцарями убежищу.

Рыцарь гнал зверя, не щадя. Он пытался помнить об осторожности, но душа перекипела тревогой, уже нечувствительная к любым опасениям. Варг огромными скачками перелетал через овраги, петлял в темном подлеске, нырял под причудливые нагромождения бурелома, в полумраке похожие на развалины неладно выстроенных хижин. Снег был грязен, а местами вовсе вытоптан до земли прошедшим орочьим войском. Но еще через несколько лиг Йолаф уклонился вглубь леса, оставив далеко позади все следы. Здесь можно было остановиться и развести костер, чтоб, наконец, обсушить промокшую одежду. Похоже, Валар действительно наскучило измышлять ренегату новые козни, поскольку, подъезжая к штабу, рыцарь заметил в уже почти совсем темном покрове снежных облаков лоскут чистого неба, размером всего с рукав рубашки.

Убежище привычно встретило его глухой тишиной и тьмой, словно ничего не изменилось, и он просто вернулся из очередного дозора. Чернильная мгла входного грота, едва угадывающиеся под потолком округлые силуэты подвешенных бурдюков с зачарованной водой. Это была его первая предосторожность после вселения в неуютное подземное жилище. Несколько стрел, наугад пущенных под потолок, делали вход в штаб смертельной западней для орков.

Из-за уступа стены вынырнула бесформенная фигура закутанного в плащ часового, все так же добросовестно охранявшего убежище мятежников:

– Эй, какого Моргота… Йолаф! Живой! – караульный бросился к командиру и с внезапной фамильярностью схватил за плечи.

– Здорово, Сэм, – сердечно отозвался Йолаф, но рыцарь сразу уловил в голосе главаря напряженно-нетерпеливую ноту и встрепенулся:

– Неладно что-то, командир?

– В городе все обошлось, брат, не тревожься. Следующим отрядом отправишься домой, мать повидаешь. После подробности расскажу, а пока не серчай, я очень спешу, – Йолаф хлопнул караульного по плечу и быстрым шагом растворился во тьме лабиринта.

Часовой понимающе поглядел командиру вслед, с заметным облегчением завернулся в плащ и вернулся на свой пост: оставленные в штабе караульные провели весьма беспокойные сутки, ожидая вестей из столицы.

Йолаф же почти бегом несся по коридорам, на ходу сорвав со стены первый попавшийся факел. Он никогда еще не оставлял Эрсилию одну так надолго. Все эти дни он заставлял себя помнить, что она под защитой, а его соратники никогда не позволят себе недоглядеть за подопечной командира. Он должен был думать только так, иначе разум заполнялся клубящимися облаками ужаса и бессильной злобы, лишая рыцаря хладнокровия и ясности ума, а это был кратчайший путь к бессмысленной гибели. Но сейчас, когда Эрсилию от него отделяли лишь несколько фарлонгов темного лабиринта, Йолаф вдруг ощутил, как все тревоги и опасения, что он долго загонял в потаенные углы души, сейчас вдруг вырвались на свободу; как пальцы леденеют на древке факела, а сердце готово разорвать грудь.

Последний поворот взблеснул россыпью мелких капель на вечно сыром камне, и Йолаф увидел неяркий свет, дрожащим красноватым контуром окаймляющий крутой изгиб коридора. Он еще прибавил шагу и ворвался в последний тоннель. Там на стене ровно горел такой же факел, как в его собственной руке. У решетки, отрезающей грот Эрсилии, на расстеленном плаще сидел человек и неторопливо чинил рукав снятого камзола. Услышав звук приближающихся шагов, он спокойно поднял голову, и на рыцаря взглянули знакомые болотисто-зеленые глаза.

– Йолаф… Слава Эру. Я уж тревожился, не случилось ли беды, – варгер поднялся с пола и вдруг протянул ренегату руку, чего никогда прежде не делал. И от этого несвойственного вассалу Сармагата сердечного тона, от этой протянутой руки на Йолафа отчетливо потянуло несчастьем… Он ответил на рукопожатие и молча шагнул к решетке. Эрсилия лежала в темном углу. Тихо, покойно, и ее даже в этом облике хрупкое тело почти терялось в складках тяжелых меховых пледов. На один страшный миг рыцарю показалось, что она не дышит. Но Таргис тихо тронул его за локоть:

– Войди к ней. Теперь можно.

Йолаф понял его. Немеющими пальцами он отпер замки и подошел к оборотню. Опустился на пледы, и Эрсилия подняла голову с пушистого покрова. Несколько нескончаемо длинных минут он молча смотрел в ее глаза. Они все еще были жутковато-желтые, но в них не было больше бессмысленной звериной злобы. Это были почти глаза прежней Эрсилии. Задумчивые, внимательные и ласковые.

…Она всегда старалась помнить о твердо внушенных ей правилах девичьей скромности, даже в разговоре она часто опускала глаза долу, как это предписывал странный этикет благородных девиц на выданье. Но порой, обернувшись на внезапное интуитивное ощущение, молодой княжеский гвардеец ловил на себе этот задумчивый и ласковый взгляд, от которого кожу долго щекотало едва различимое тепло, и ему хотелось накрыть ладонью задержавшийся след, будто поймать замешкавшуюся бабочку.

А сейчас ей ни к чему было больше опускать глаза. Измученная душа в изуродованной оболочке, она уже была вне власти любых условностей или правил. Она прямо, неотрывно смотрела на Йолафа, то ли ища что-то в его лице, то ли просто давая себе эту запоздавшую свободу. И рыцарь провел пальцами по спутанным каштановым кудрям, тоже все еще прежним, выбирая из них хвоинки и машинально распутывая сбившиеся узлы. Как часто ему хотелось расчесать гребнем эту всклокоченную гриву… Отчего-то неприбранные, полные сосновых иголок локоны на голове страшного существа, бывшего прежде прелестной княжной Ирин-Таура, казались ему особенно тягостным знаком ее ужасного преображения. Но он не мог коснуться их… Терзаемый болью и злобой оборотень не позволял к себе притрагиваться. А сейчас и это уже было в прошлом, и Эрсилия покорно принимала неумелую и бережную ласку грубоватых пальцев.

– Йолаф, – негромкий голос Таргиса выдернул рыцаря из оцепенения мыслей, и тот обернулся, – до весны не осталось и полутора месяцев. Ее душа совсем изнурена, я не знаю, долго ли она еще будет сопротивляться. Она почти приняла свою судьбу. Ты не серчай, если сейчас я сделаю тебе больно. Но… я не уверен, что ее еще можно откупить.

Рыцарь не шелохнулся, но варгер увидел, как в его глазах разверзлась стылая черная бездна.

– Иди отдыхать, Таргис, – ровно произнес Йолаф, – спасибо тебе за все. Я побуду с Эрсилией до утра.

Варгер молча кивнул и тихо ушел в темноту, оставляя ренегата наедине с его бедой. А Йолаф снова взглянул Эрсилии в глаза, сжимая в кулак всю отпущенную ему от рождения решимость:

– Я не оставлю тебя, слышишь? – проговорил он с твердой и спокойной убежденностью, – просто доверься мне. Я сделаю все, что в человеческих силах. Я заплачу любую цену. Нам нужно всего несколько солнечных лучей. И если Эру на них поскупится… Что ж, значит, Кэмми была права, и ему просто наплевать на нас. Но, хотя я-то обычный человек, да еще вовсе не лучший из нашей породы, одно я могу обещать. На меня ты можешь положиться и тогда, когда отворачиваются небеса. Я никогда не оставлю тебя, что бы ни произошло.

Он не знал, поняла ли его Эрсилия. Она лишь прикрыла глаза, опуская голову на его руки, словно доверяясь ему без оглядки.

Едва начинал брезжить рассвет, когда Йолаф вышел из убежища, держа укрытую плащом Эрсилию на руках. Подкуп уже ждал его, потряхивая ушами. Крупными хлопьями падал мягкий снег, бесформенные комочки, легкие, как лебяжий пух, оседали на шерсть варга, таяли на носу, и зверь фыркал, мотая головой.

Рыцарь подтянул ремни легкой кожаной кирасы, перебросил через спину варга чересседельную суму и сел верхом, устраивая оборотня перед собой. Из-за скалы показался хмурый Таргис на Хорьке:

– Ты куда это один навострился? – протянул он, потирая окруженные темными тенями глаза, – хорошо, что я всю ночь уснуть не мог. А то б упустил тебя, да и ищи-свищи.

Йолаф плотнее запахнул на Эрсилии плащ:

– Это моя забота, Таргис.

Но варгер покачал головой:

– Места там опасные, друг. А я… Я сам это пережил, кто знает, чем подсобить смогу.

Рыцарь не стал спорить, лишь кивнул головой и дал варгу шенкеля. Таргис набросил капюшон и последовал за мятежником. Хищники помчались вперед, почти сразу сойдя с намеченной многими копытами дороги и углубившись в густую и нехоженую чащу.

Они шли широкой ровной рысью, отмеряя лиги пути. Оставались позади покинутые деревни, унылые, безлюдные и занесенные снегом. Осыпались снежные каскады с отягощенных ветвей, потревоженных случайным касанием проносившихся мимо всадников. Куропатки, пригревшиеся в сугробах, вспархивали порой с заполошным курлыканьем, и одинокие лисы спешили затаиться за стволами и корягами, не попавшись людям на глаза.