Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)

Оборотень издал короткий, странно мягкий рык, в котором Таргису почудилось едва ли не злорадство, и ловко, почти с наслаждением вгрызся человеку в горло. Тот утробно вскрикнул, обмякая на снегу. Оборотень же с нескрываемой брезгливостью выпустил труп, сверкнул на Таргиса глазами, оскаливая окровавленную пасть, и бесшумно исчез, словно проглоченный ночной теменью.

Потрясенный варгер медленно подошел к телу. Раскрытые, полные животного страха глаза смотрели в небо. Это был Вигге. Таргис опустился на колени, расстегнул на рыцаре испятнанный кровью камзол, пошарил за подкладкой и вынул свиток, завернутый в раскрашенную кожу. Что ж… Он успел.

Стемнело, и хмурое небо щедро сыпало на Тон-Гарт сухую снежную крупу. Замок, скупо освещенный факелами, был погружен в напряженную тишину. День принес слишком много тяжких новостей…

В одном из коридоров, выходящих в малый холл, было обнаружено тело убитого Вардена, и князь Иниваэль сухо и бесстрастно заявил, что казнил сенешаля за измену и попытку переворота. Сарн выслушал его так же холодно, коротко поклонился и отдал распоряжение о подготовке погребения. Ему было жаль Вардена. Просто и как-то бесцветно жаль. Эльф мало знал сенешаля, не мог судить, способен ли тот был на измену, но эта жалкая смерть в темном коридоре от руки полубезумного князя казалась ему несправедливой.

Камрин исчезла, и посланный в пещеры Нармо обнаружил в шестом гроте труп Родерика с перерезанным горлом. Этот заносчивый юный индюк никогда не нравился Сарну, но вторая смерть, оборвавшая род сенешаля, усугубила мерзкое чувство несправедливого, слепого случая, бездарно играющего человеческими судьбами и равнодушного к последствиям.

Сарн искал в собственной душе гнев, потрясение, или, на худой конец, удивление. Но чувства молчали, подернутые пеплом усталости. Эльф был неприятен самому себе этим безразличием к странной и трагической гибели двоих человек. Но княжество уже давно казалось ему чем-то вроде развалин заброшенного дома, где в воздухе витает тлен и затхлый отзвук былой жизни, где нога, ступая по прогнившим половицам, каждый миг грозит провалиться, где в любой миг на голову может обрушиться стропило, и незадачливый визитер не узнает, была то случайность или злонамеренье чьей-то призрачной руки.

Сарн очень изменился за свое недолгое правление столицей. Прежде жизнерадостный, любящий хорошую драку, хорошее вино и песни, вспыльчивый и искренний, он стал замкнут и угрюм. Карие глаза казались еще больше на похудевшем лице, а взгляд их многие выдерживали не без труда. Он мало и отрывисто говорил, редко улыбался, сделался суров и непреклонен, железной рукой поддерживая дисциплину и никому не давая поблажек. Ирин-таурцы подчинялись ему беспрекословно. Соплеменники признавали его командиром, хотя он неустанно подчеркивал, что лишь сменяет на этом посту Леголаса.

Это трудное время невероятно сплотило оставшихся членов отряда. Многие и тяжкие потери заставили их еще крепче сдвинуть свои поредевшие ряды, и, хотя об этом никогда не говорили вслух, Сарн чувствовал, как соотечественники плотной стеной стоят позади него, разделяя тяжесть его ноши.

…Ночь давно вступила в свои права, а орочий лагерь, там и сям выдающий себя редкими огнями костров, казалось, вовсе не готовился к новой атаке. Сарна это удивляло и тревожило. Орки никогда не тянули с наступлением, и сейчас их бездействие выглядело странным затишьем перед бурей. Кто знает, что затеял их вождь… Сармагат был не ровней большинству известных Сарну вождей, и опасаться неожиданностей имелись все основания. Но ночь была тиха, и Сарн молча стоял на сторожевой вышке, глядя в озаренную тусклыми отблесками тьму и выжидая. Слегка ныли ребра, холодный ветер трепал плащ, а пустошь перед частоколом была все так же пуста.

Но вдруг слева донесся тихий свист другого часового. Он указывал на просеку, черным провалом уходящую в лес. Однако Сарн уже и сам заметил, что оттуда показались две фигуры. Одна высоко держала орочий штандарт, привязанный к эфесу перевернутого книзу меча. Сарн нахмурился. Парламентер? О чем собирается договариваться с ним Сармагат, говоря по чести, вполне способный положить столицу пеплом? Неужели предупреждение Камрин сейчас получит обоснования?

А парламентер подошел к воротам. Во втором визитере нетрудно было узнать самого вождя. Он нес на руках чье-то тело, завернутое в тяжелый орочий плащ. Медное кольцо стукнуло в створку ворот, и раздался зычный голос:

– Защитники Ирин-Таура! Я, вождь Сармагат, желаю увидеть коменданта для беседы крайней важности!

Сегодня в голосе орка не было сарказма. Он был сух и мрачен. Сарн выступил к краю площадки:

– Я слушаю тебя, вождь! – ответил он так же ровно.

Последовала пауза, а затем Сармагат медленно проговорил:

– Я не убил тебя, Сарн. Не думал, что скажу это, но я рад, что ты жив. Спустись ко мне, нам нужно переговорить с глазу на глаз.

Эльф уже раскрыл рот, чтоб бросить в ответ резкость, но придержал свой порыв. Чье тело на руках у Сармагата? Он ощущал, что вождь пришел не с угрозами, похоже, обстоятельства изменились, и ссориться с Сармагатом сейчас будет неразумно.

– Я спущусь, – ответил он, – тебе откроют первые ворота, когда я выйду за вторые. Мы встретимся на мосту надо рвом. Ты должен быть один и безоружен! Я тоже выйду без меча!

– Согласен! – прозвучал короткий ответ.

Десять минут спустя перед Сарном распахнулись створки ворот. Он оставил меч в руках Эртуила, стоявшего у самого столба и глядящего на командира с молчаливым неодобрением, и вышел на мост. Ворота захлопнулись за ним, лязгнули засовы, и наружные ворота заскрежетали, раскрываясь. Факел выхватил из темноты могучую фигуру орка. Тот тоже шагнул на старинные доски моста, и створки сомкнулись позади него. Несколько секунд враги молча смотрели друг на друга, как волки, встретившиеся в чаще и оценивающие опасность. Потом Сармагат зашагал вперед и остановился прямо напротив эльфа, все так же прижимая к груди неподвижное тело. Он ничего не сказал, но Сарн отчего-то понял его молчание. Он тоже шагнул навстречу орку и откинул край плаща, открывая бескровное лицо с запекшейся полосой крови у уголка рта.

– О Эру, – выдохнул он, – Камрин!

Секунду помолчав, он вскинул глаза:

– Кто? – сухо отсек он.

– Я, – так же коротко ответил Сармагат, – я сам подстрелил ее по ошибке, приняв за другого.

Сарн набрал воздуха, чтоб что-то сказать, но орк покачал головой:

– Я знаю, она доверяла тебе, раз ты знаешь ее имя и все еще жив. Мне сейчас не до тайн, эльф. Камрин еще жива, но не в человеческих силах ее спасти. Я пришел предложить тебе соглашение.

Орк сделал паузу, а потом раздельно произнес, глядя Сарну в глаза:

– У тебя есть целители. Спаси ее. И в тот момент, что я снова увижу ее на ногах, я сниму осаду и уведу войско, не сделав ни единого выстрела. Клянусь тебе Черным Престолом.

Сарн не отвел взгляда:

– Как я могу доверять тебе?

– Она – твой заложник, – ровно отрезал Сармагат, – а у меня… у меня в мире нет жизни, дороже ее.

– Ты блефуешь, – спокойно ответил эльф, – ты знаешь, что я ни при каких обстоятельствах не смогу хладнокровно казнить девицу.

Сармагат устало вздохнул, словно с ним говорили о малозначащем вздоре:

– Это ты блефуешь, Сарн, ведь ты не сможешь просто дать ей умереть.

Лихолесец сжал губы, словно сглатывая брань, сдвинул брови:

– Ублюдок, – четко проговорил он. Потом протянул руки, – твоя правда, я не дам ей умереть. И не из-за твоих клятв. Я просто не могу загубить ее в угоду своему самолюбию.

Сармагат же передал Камрин на руки эльфу и кивнул, похоже, нимало не уязвленный.

– Я знаю. Но есть долги, которые надо платить. И я уплачу тебе этот, не сомневайся.

Сарн бережно принял хрупкое тело, отступил назад:

– Отворяй! – крикнул он, и за спиной Сармагата заскрипел засов. Орк уже приблизился к отворившимся створкам, когда эльф негромко окликнул его:

– Вождь! Я дам тебе знать к утру, удалось ли нам.

Сармагат едва заметно кивнул в ответ:

– Спасибо, Сарн.

====== Глава 36. Так правильно ======

Было холодно, холодно до того, что собственное тело казалось Камрин твердым куском прозрачного речного льда. Так холодно, что холод этот уже не причинял неудобства, став единственным возможным ощущением. Боль давно исчезла, и Камрин безмолвно растворялась в светлом и чистом холоде. Ей бесконечно давно не было так спокойно. Впервые за столько месяцев никто ничего не ожидал от нее. Не нужно было никуда спешить, никем прикидываться. И даже удара в спину уже не приходилось опасаться. Ведь она уже получила по заслугам за свое предательство.

Как хорошо было просто лежать в ледяном оцепенении, ни о чем не жалея, ничего не боясь. Тело словно уже не существовало, мысли текли ясно и безмятежно, наполняя душу воспоминаниями, сейчас походившими на яркие картинки в книге, знакомые во всех подробностях, милые сердцу, но не принадлежащие ей.

Откуда-то издалека выступало почти забытое лицо матери, ушедшей так давно, что Камрин помнила ее больше по рассказам брата. Отец в неизменной кольчуге седлает коня, и солнце играет на серебряном шитье его сюрко…

Йолаф, юный, ослепительно красивый в парадном мундире, опускается на колено, и старый комендант касается его плеча мечом. А Камрин переполняет детская гордость, что теперь ее брат – настоящий рыцарь, и все подружки обзавидуются, и даже хрупкая недотрога-Эрсилия, стоящая около нарядной, словно кукла, княгини Хельги на украшенном флагами балконе, похоже, глупо зарделась, неотрывно глядя на коленопреклоненного гвардейца…

А вот снова Эрсилия, уже немного повзрослевшая, отводит глаза, комкая рукав блио, и протягивает ей письмо, а Камрин ухмыляется: «для братца моего, что ли?», этой фальшивой насмешкой пряча растерянность и странный трепетный восторг…

И снова княжна, мчащаяся на тонконогой буланой кобыле рядом с Камрин. Сзади волной налетают визгливые орочьи кличи, а она пришпоривает лошадь. Покрывало сорвалось, и кудрявая каштановая грива полощется по ветру, а в глазах ни тени страха…

Потом было больно и очень страшно. Были жесткие жилистые руки, сдергивающие Камрин с коня, побои, мускулистая спина варга, через которую ее перекинули, словно тушу после охоты. А потом появился он…

Он был огромен, необъятен в плечах. Изуродованное шрамом лицо, кривые клыки и проницательные глаза странного серо-лилового цвета. Он смотрел на нее с досадливым выражением охотника, вместо матерой чернобурки обнаружившего в норе тщедушного лисенка, с которым нечего делать, но рука не поднимается убить. Она дрожала, натягивая на колени грязный подол истерзанного платья, пытаясь не показать своего смятения и все же понимая, каким жалким и неприглядным подранком выглядит перед этим страшным, могучим существом. А он сорвал с ее головы разорванное кисейное покрывало, брезгливо поморщился, что-то пророкотал, и ей принесли плащ…

Странно, тот плащ показался ей каменно-тяжелым и жестким, как древесная кора. Но вскоре не было ничего удобней и легче, чем ее косматый орочий камзол и грубые сапоги. Смешно... А ее смышленый и верный Стриж? Когда Таргис впервые подвел его к ней, варг злобно оскалил влажные клыки и прижал уши к голове, сузив красноватые глаза. Как она испугалась, Эру помилуй… Лишь насмешливо-жалостливый взгляд варгера заставил ее упрямо стиснуть зубы и шагнуть к зверю… Она не успела даже перекинуть ногу через его могучий хребет, как варг с глухим рыком отшвырнул ее на усыпанную прелой хвоей землю. Умирая от унижения, она медленно поднималась на ноги, сдерживая слезы от режущей боли в лодыжке, когда когтистые руки вздернули ее с земли и усадили на поваленный ствол, и Сармагат остервенело рявкнул:

– Безголовая девица!!!

Она отчаянным усилием подавила желание втянуть голову в плечи, а он с размаху ударил кулаком в бревно… и вдруг добавил тише, с грубоватой неловкостью:

– И не совестно так меня пугать! Тебе больно, Тугхаш?

Она не знала тогда, что означает это имя…

…Горячий сгусток боли забился где-то внутри, протапливая в спасительном холодном панцире брешь, и Камрин беззвучно застонала. В эти воспоминания нельзя погружаться. Они всегда сводили на нет ее неколебимое самообладание, выдержку и умение не сожалеть о принятых решениях. Поначалу она так отчаянно пыталась поступать правильно… Правильно чувствовать, правильно рассуждать. А потом в замешательстве поняла, что есть какие-то разные, совершенно взаимоисключающие «правильно». Они обступали ее, загоняя в угол, требуя решений, сиюминутных и окончательных. И она решила. Решила, раз и навсегда запретив себе всякое самопожирание и дав себе клятву, что никогда и ни перед кем не станет оправдываться, полностью принимая ответственность за любые свои грехи. Это был долгий и ухабистый путь… Но он привел ее к тому долгожданному и страшному дню…

…Она с самого начала была уверена, что Валар на ее стороне. Слишком легко она сумела незамеченной проникнуть в штаб. Ее порядком напугал труп Манрока, зияющий разорванным горлом. Но она без труда догадалась, чья это работа и, превозмогая отвращение, оттащила тело подальше в темноту неиспользуемой части лабиринта, где за ненадобностью не было даже подфакельников. Оставалось надеяться, что его обнаружат не раньше, чем при полном обходе, а производить его ежедневно в отсутствие командира часовые едва ли будут с особым усердием.

Йолаф уже ждал ее, и Камрин потряс его вид. Изодранный камзол, следы жестоких побоев и глаза, неистовым блеском горящие на изнуренном лице. В этот миг что-то пошатнулось в ней. Она отперла камеру дрожащими руками и рухнула в объятия брата, закусив край его воротника и зайдясь сухими рыданиями. Несколько секунд он обнимал ее дрожащие плечи, шептал ей что-то ласковое, как в детстве, когда она ждала его из дозоров, боясь ночной темноты и стука плохо затворенного ставня и бегом бросаясь на надсадный скрип ключа в замке. Но Камрин умела быстро брать себя в руки. Все еще глухо всхлипывая, она отстранилась от Йолафа. Провела рукой по его сухой горячей щеке:

– У тебя жар, – прошептала она.

– Пустяки, – отмахнулся брат, – лучше погляди, что у меня есть, – и пошарил за подкладкой лохмотьев камзола, вынимая узкий кожаный сверток, – все получилось, Кэмми, разве это не стоит какой-то жалкой лихорадки?

Камрин стиснула зубы, сдерживая в горле последние судороги плача.

– Я не сомневалась, что все получится. Я знала, что ты сможешь, – она бормотала эти бессмысленные банальности, унимая дрожь, а внутри билось неверие, что все это реально, что их идиотский самоубийственный план все же претворен в жизнь так неожиданно блестяще. Она снова подалась вперед, прижимаясь на миг щекой к груди Йолафа, а потом отпрянула назад и проговорила твердо и деловито:

– Я оставила варга у западного лаза. Это не мой Стриж, я боялась, что его кто-то узнает ненароком. Но зверь неплох – резвый, выносливый и к тому же покладистый. Тебе надо уходить. Скоро начнется снегопад, следы припорошит.

Йолаф усмехнулся уголком губ:

– Полно, малышка. Все давно решено. Сейчас не время перекраивать план к балрогам.

Но Камрин сдвинула брови:

– Не шути этим, Лэф. Тебе и так досталось по первое число. На меня даже не подумают, а вот тебя Сармагат убьет, не разбираясь, просто душу отвести. Не качай головой, я не дура, знаю, что западный лаз тебе узок. Я уж и сама в него еле протискиваюсь. Сейчас снова уложим плащ, как надобно, потом выйдем отсюда, ты схоронись, я же пойду к трупу Манрока и визг подниму. Часовые сбегутся, а я стану орать, что они смертоубийство учинили, командира порешили, бунтом, мол, это пахнет. Потом потребую наружных часовых сюда, совсем разойдусь, дескать, я сама сюда вошла, не таясь, а они не приметили, так немудрено, что и потасовки не слышали, пьянь поганая. Сармагатом грозить буду, ногами топать, браниться. Ты под шум и уходи. Вигге ждет, где условлено, ты к вечеру уже в убежище…

Но Йолаф крепко сжал плечо сестры, и Камрин осеклась, увидев в его глазах то непреклонное суровое выражение, которое всегда означало, что разговор окончен. Эру, как ненавидела она этот взгляд в ранние годы своего юного непокорства…

– Кэмми, а теперь не перебивай, – сухо произнес он, – я тяжелее тебя на добрых сорок фунтов, а варг, как бы вынослив он ни был, уже порядком устал. И еще… сестренка, меня несколько дней трепала горячка. Я дважды терял сознание и не знаю, не случится ли это снова. Плох гонец, который в любой миг может упасть со скакуна вместе со свитком.

– Но Лэф…

– Я сказал, не перебивай, – в голосе рыцаря громыхнул гнев, – я слишком много вынес, чтоб пустить все прахом, Камрин. Сейчас речь не о моей жизни. Мы должны вывезти отсюда свиток, и эта цена вполне приемлема. Мы с тобой достаточно наворотили, сестра, волей или неволей. И мы не вправе сейчас идти на поводу у чувств.

Он говорил отрывисто и спокойно, и с каждым его словом камень, лежащий на сердце Камрин, словно проваливался куда-то ниже, разрывая на своем пути нутро. Но она уже знала, что не переспорит брата. К тому же… что говорить, Йолаф во многом был прав.

Она взяла свиток и недрогнувшей рукой спрятала его глубоко под кольчугу. Секунду помолчала, ища какие-то важные, совершенно необходимые слова. Не нашла и снова стиснула брата в коротком отчаянном объятии.

– Я люблю тебя, Лэф, – пробормотала она, разжимая руки.

– Я тоже тебя люблю, Кэмми, – прошептал ренегат, целуя сестру в лоб, – поторопись, и вечером ты будешь в Тон-Гарте. Благослови тебя Эру.

– Да к балрогам Эру, ему наплевать на нас… – хрипло выдохнула Камрин, и в ее голосе звякнула нота злого, горького отчаяния, – уцелей, Лэф, слышишь? Уцелей, умоляю!!!

– Тише, – Йолаф мягко подтолкнул сестру к решетке и протянул ей связку ключей, отпоротых от камзола, – не время ссориться с Единым. Вот, выбрось ключи по дороге. А я постараюсь не сплоховать, мне есть, зачем жить.

Негнущимися пальцами она открыла дверь, заперла замок, сунула ключи в карман. Застыла, не в силах отойти, глядя брату в глаза и чувствуя, как в горле снова вскипают слезы.

– Кэмми, – прошептал он. Запнулся, но Камрин знала, о чем речь.

– Не тревожься, Лэф, – она кивнула и поднесла сжатый кулак к самым губам, – если ты… если ты не успеешь, то я исцелю Эрсилию. Клянусь тебе.

Он еле заметно кивнул в ответ:

– Спасибо, сестренка.

Самозванка попятилась, в последний раз вбирая взглядом каждую черту дорогого лица, а потом развернулась и стремглав побежала по темному коридору назад, туда, к узкой норе западного лаза. Бесценный трофей жег кожу сквозь тонкий лен камизы, а внутри зияла холодная черная бездна…

…Она задышала часто и поверхностно, чувствуя, как оттаивает ледяная броня. Против ожидания тело молчало, не отзываясь болью, и от этого еще бездонней казался гулкий провал в душе. Быстро и плавно накатили звуки и ощущения. Щека вжималась в знакомую подушку, слегка пахнущую лавандой. Поясницу щекотал длинный ворс мехового пледа. Она что же, в собственных покоях в Тон-Гарте? Почему она здесь? Как попала сюда с заснеженной равнины, где ее настигло стрекозье жужжание летящего болта? Было тихо, только потрескивали горящие поленья, и чей-то тихий голос напевал что-то на смутно понятном синдарине. Слегка ныла спина под лопаткой, и отчаянно хотелось пить.

Камрин разомкнула пересохшие губы и машинально провела по ним языком. Чьи-то бережные сильные руки ловко приподняли ее и перевернули на спину. Она медленно разомкнула веки, сфокусировала взгляд. Комната казалась мутно-сизой, словно едва занимался рассвет. Над ней склонялись двое. Эльфийский целитель с внимательным взглядом темно-зеленых глаз – кажется, Тавор – и хмурый взволнованный Сарн.

Холод вернулся, но на сей раз безжалостно впился куда-то под дых ледяной иглой. Камрин резко подалась навстречу коменданту, неловко опираясь на оскальзывающиеся локти и задыхаясь от вдруг настигшей боли в спине:

– Комендант… Свиток… Вы получили его?

Сарн мягко удержал девушку за плечи, снова опуская на постель:

– Успокойтесь, княжна. Вы несколько часов боролись за жизнь, не время для волнений.

– Сарн, не терзайте меня… – ее голос сорвался, и Камрин хрипло и мучительно закашлялась, беспомощно цепляясь непослушными руками за лихолесский камзол, – только скажите… вы получили свиток?

Лихолесец опустился на колени у кровати, сжимая холодные пальцы самозванки:

– Да, княжна. Я получил его.

Камрин забылась тревожным сном, и Сарн тихо вышел из ее опочивальни вслед за Тавором. Закрыв за собою дверь, он хлопнул целителя по плечу:

– Храни тебя Валар, дружище. Не надрывайся сегодня, тебе отдых нужен.

Произнеся это, он уже готов был устремиться куда-то по коридору, но целитель вдруг удержал его за локоть:

– Погоди, брат. Разговор есть.

Эльфы вышли на открытую галерею, где уже привычно велись все беседы, нежелательные для посторонних ушей, и Сарн обернулся к соратнику:

– Ты хочешь узнать, как княжна в руки Сармагату попала, да с какого душевного благородства он ее живой вернул?

Тавор, вероятно, был совсем не против узнать все эти подробности, но в голосе коменданта столь отчетливо звякнула холодная сталь, что целитель устало поднял ладонь, поеживаясь на пронизывающем рассветном ветру:

– Остынь. Не по чинам мне с расспросами лезть. Я о другом.

Сарн поморщился – ему уже было неловко за резкость.

– Прости, – сухо, но искренне проговорил он, – выкладывай, что неладно?

Тавор, желтовато-бледный после нескольких часов изнурительного врачевания, тяжело оперся о парапет и задумчиво начал:

– Не чтоб неладно что-то, командир. Да есть странность одна, что мне покоя не дает. Сарн… – тут целитель запнулся и нахмурился, – ты веришь, что я в ремесле своем кое-чего смыслю?

Комендант нетерпеливо встряхнул головой:

– Давай без девичьих загадок, брат. Будто мало ты мою шкуру латал, чтоб чушь городить.

– Так вот, – отрезал Тавор уже без колебаний, – когда ты меня к княжне кликнул, я в первую минуту решил, что опоздали мы, отошла леди Эрсилия. Бледна была, губы лиловые, тени вкруг глаз… Да что я рассказываю, ты сам все видел. А когда наконечник вынимал – вот тут чудеса пошли. Болт аккурат в легкое вошел. Тем более что кольчуга у княжны, хоть ковки справной, но простая, человеческая. Такие против булатной стали не подмога. А ты, брат, сам не хуже меня знаешь, на что способен арбалетный болт в легком… Кровь изо рта хлещет, пенится, разом захлебнешься, и с земли поднять не успеют. Когда же я разрезал камизу, рана не кровоточила, а после изъятия острия скупо эдак несколько капель уронила. Но Сарн, наш приятель Сармагат волок княжну Моргот знает, откуда, да еще на варге вскачь. И довез живой, хотя по всем законам врачевания леди Эрсилия должна была истечь кровью еще до темноты – рана успела воспалиться, ей было не меньше трех часов. Так почему кровь остановилась? Почему не лила горлом?

– Почему же? – переспросил Сарн, хотя чувствовал, что уже знает ответ.

– А потому, брат, что кто-то ее остановил. По-нашему остановил, заговором. Только неумело, будто напев позабыл, али запала не хватило. Так вот, Сарн, попомни мои слова. Не иначе, у Сармагата есть пленный эльф. И, похоже, сам раненый, врачевать только в четверть силы и может.

– Вот как, – пробормотал Сарн, но тут же спокойно добавил, – я учту твои слова, Тавор, спасибо. Попробую расспросить княжну. Быть может, она была в сознании хоть недолго. А сейчас ступай, отдохни, на тебя самого взглянуть солоно.

– Зови, брат, ежели что, – Тавор стянул на груди плащ и двинулся к входу в башню.

А комендант остался стоять у заснеженного парапета, задумчиво глядя на разгорающуюся над лесом чахлую зарю.

Кто-то робко кашлянул за спиной, и Сарн обернулся, словно случайно разбуженный ото сна. Позади него зябко переминался с ноги на ногу лакей:

– Мой комендант, – зачастил он, торопливо поклонившись, – все исполнено. Визитера завтраком накормили и сопроводили в ваши покои. Ожидает.

– Спасибо, – слегка рассеянно отозвался Сарн, – ступай, друг.

Слуга, успевший порядком замерзнуть, снова поклонился и ретировался почти бегом, а лихолесец провел ладонью по лбу, словно смахивая несвоевременные мысли, и тоже зашагал к темному провалу широких дверей.

В его покоях было упоительно тепло. Надо было отдать должное истопнику, свое дело он делал на совесть, невзирая ни на какие потрясения в столице. У камина, неловко примостившись на краю кресла и опершись локтями о колени, сидел человек в основательно потертом камзоле из грубо выделанного меха. Он обернулся на звук отворившейся двери, и Сарн встретил внимательный взгляд болотисто-зеленых глаз.

– Отогрелся, приятель? – спросил эльф, понимающе улыбаясь одними уголками губ, и человек блаженно потер ладони, лукаво прищуриваясь:

– Благодать. А ты, дивный, с чего меня к себе в горницу пригласил? С меня и кухни бы хватило. Не боишься, что я чего стащу на память?

Сарн пристально посмотрел собеседнику в глаза: они, наперекор шутливому ерничанью визитера, поблескивали колючей тревогой.

– Не боюсь, – спокойно ответил он, садясь напротив, – едва ли ты польстишься на эльфийские обноски, а больше ничего моего тут нет.

Визитер замолк, только предательски дернулись губы. А потом поднял на эльфа взгляд и спросил подчеркнуто ровно:

– Она жива?

– Да, Таргис, княжна пришла в себя, – Сарн привычно назвал этот титул, но варгер мягко покачал головой:

– Тугхаш не княжна, дивный, она… она – Тугхаш. Тебе не понять…

– Возможно, – кивнул Сарн и подался вперед, опираясь рукой на разделявший их низкий стол, – но я хотел бы понять другое. Я никак не пойму тебя, как ни пытаюсь. Слишком уж все это чудесно… и подозрительно. А я куда боле приучен верить подозрениям, чем чудесам.

Таргис приподнял брови:

– Чудные вы, остроухие. В самом простом мудреное ищете. Спрашивай, коли не понятно, только я все тебе начистоту уже рассказал и без расспросов.

Несколько секунд эльф пытливо смотрел на собеседника, словно что-то ища в его лице, но тот не отводил глаз. Потом Сарн вздохнул и откинулся на спинку кресла:

– Если бы ты сплел длинный и сложный рассказ о том, как годами служил Сармагату, втайне ненавидя его и ожидая своего часа, я бы, вероятно, не до конца поверил в него, но зато поверил бы тебе, потому что это было бы логично. Если бы ты потребовал от меня ответных услуг или выкупа – я тоже понял бы тебя. Но ты настолько неправдоподобно честен, что приводишь меня в замешательство. Как ты проник в столицу?

Таргис пожал плечами, словно эльф спросил, отчего песок несъедобен:

– В Бервировы пещеры есть доступ снаружи.

– Вот оно что. Но Кам… Тугхаш говорила, что о нем знают лишь… весьма немногие.

– Верно. Но я редко жду, что мне что-то расскажут. Я обычно узнаю сам все, что меня интересует, а часто и то, что мне лучше было бы не знать.

Сарн помолчал:

– Недурно сказано. Итак, ты вассал Сармагата…

– Да.

– И ты предан ему.

– Да.

– Почему?

– Потому что он тот сеньор, служить которому – честь, и умереть за которого – честь вдвойне.

– И ночью ты, как ни в чем ни бывало, вошел в осажденный город, нашел меня и протянул мне самую ценную тайну своего господина, словно пустячное приглашение на партию в кости.

– Да.

– Почему?

– Потому что это правильно.

Сарн еще секунду помолчал, а потом вдруг горько и саркастично рассмеялся.

– Балрог меня подери. Я никогда не чувствовал себя таким болваном, даже когда меня распекал учитель фехтования. Ты словно протягиваешь мне камень, а я подозрительно рассматриваю его, чувствую его тяжесть и холодные бока, но пытаюсь допросом вынудить тебя проговориться, что на самом деле это хлеб. Ты прав, парень. Это чертовски правильно. Только во имя всех Валар… зачем тебе это, верный вассал Сармагата?

Таргис тоже несколько мгновений хранил молчание, словно решая, отвечать ли на этот вопрос, а потом неторопливо проговорил:

– Я объясню. Но если ты не поймешь, дивный, не обессудь. Уж больно мы разные.

– Справедливо, – кивнул Сарн.

А варгер снова, уже скорее машинально, потер ладони.

– Сармагат спас меня от участи, которую я не в силах тебе описать. Вы, дивные, даже нахлебавшись из проклятой Хельги, все одно остаетесь разумными существами. Я же помню, как из меня уходил человек. То, что пришло ему на замену… Оно рождалось с болью, от которой хрустели кости, со страхом, о котором я не мог прежде и подумать… Оно умело лишь ненавидеть. Оно ненавидело себя, оно ненавидело весь мир, не испытывающий этой боли и страха. Оно задыхалось от жажды крови, оно изнемогало от неутолимого бешенства и могло ясно осознавать только то, что весь мир против него. Подумай, дивный… Что бы ты чувствовал к тому, кто избавил тебя от этой муки?

Сарн молчал. Он знал, что сейчас варгера перебивать не стоит. А тот отстраненно смотрел в пляшущее пламя камина:

– Я никогда бы не предал господина. Никогда не сделал бы ничего, что нанесло бы ему вред или грозило бы ему опасностью. Но это… это другое. Я не лучше, чем я есть, и оправдываться перед тобой не стану, но Сармагат вновь дал мне быть человеком. Человеком, понимаешь, дивный? Я прошел страшный путь. И у меня вдруг появился нежданный шанс помочь другим, идущим этим же путем. Я должен был использовать этот шанс. Иначе я не стоил того, чтоб меня исцелять. Дешева человечья шкура, если душонка под ней волчья. И если Сармагат велит мне встать в строй и идти сражаться против Тон-Гарта – я пойду, потому что я выбрал сторону и плевать мне, как меня назовут. Но это война, и мне ваши стрелы так же опасны, как вам – мои. Волчье же безумие… Тут нет никакой стороны. Тут есть только несчастье, слишком бездонное, слишком ужасное, чтоб класть на весы такую безделицу, как мои жалкие предпочтения. И тут не действуют никакие присяги, и никаких господ здесь быть не может.

Варгер умолк, и лихолесец, поневоле поддавшись сдержанной силе этого простого рассказа, спросил:

– Выходит, что ты хранишь верность Сармагату и нарушаешь его планы по одной и той же причине?

И Таргис спокойно кивнул:

– Выходит, что так.

Сарн задумчиво покачал головой:

– Чудно, но отчего-то очень складно. Как тебе удалась эта затея?

Таргис усмехнулся:

– Тугхаш. Это она с братом скроила весь этот план. Конечно, меня никто не собирался посвящать, но я уже сказал – я многое узнаю случайно. Тугхаш не стоило ходить в деревенскому ключнику в крестьянском платье… Будь она в княжеском блио или в доспехах – я бы и внимания не обратил, а тут заинтересовался. Но это долгая история. Словом, я узнал о заговоре и решил в него вступить. Мне немалых трудов стоило хоть немного убедить Тугхаш в своей надежности. Йолаф же никогда не доверял мне, я не участвовал ни в одном важном этапе подготовки… Но я жив, а значит, все же он не считал меня врагом. Когда Йолаф попал в плен к Сармагату, мне было велено позаботиться, чтоб он не умер прежде времени. Моя мать сельская знахарка… Но это тоже неважно. Я принес Йолафу в корзине с едой снадобье. Добавленное в вино, оно вызывает внешние признаки сильной лихорадки, на самом же деле притупляя боль и снимая усталость. Эта дрянь во все времена была в большой чести у дезертиров. Ее недостаток в том, что после недолгого всплеска энергии она полностью отнимает силы. Но все получилось, Йолаф на совесть сыграл умирающего, добыл свиток и передал сестре. Правда мы не ожидали, что господин так скоро заподозрит неладное. Я пытался затруднить погоню, но Сармагата очень трудно провести. Он настиг Тугхаш… В те минуты я проклинал себя, что не сознался в своем участии еще по пути. Господин отвлекся бы на меня, да и некому было бы командовать моим варгом. Но Тугхаш успела передать свиток соратнику Йолафа, не зная, что он предатель, подкупленный Сармагатом. Он очень старался сбить погоню со своего следа, даже убил оленя, но он был на коне. От меня такие следы не скрыть, я заметил их еще на поляне с выпотрошенной тушей. Я тоже прежде не знал о его предательстве. Господин обмолвился, когда допрашивал Йолафа, ну а я… я никогда не гнушался подслушиванием. Я погнался за мерзавцем, но опоздал, его успел убить… другой. Мне же осталось лишь забрать свиток и привезти в столицу. Вот и вся история, дивный.