Текст книги "Коронованный наемник (СИ)"

Автор книги: Serpent

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 61 страниц)

– Спасибо, – вполголоса повторила княжна.

… Они ждали около трех часов, то и дело заводя такие же сумбурные разговоры, и солнце уже давно перевалило за полдень, когда из леса показался варгер. Его лицо встревожило Йолафа. На нем застыла странная смесь выражений, которая могла равно означать как то, что в столице праздник, так и то, что Тон-Гарт лежит пепелищем.

Йолаф бросился навстречу лазутчику:

– Таргис, что за… – и остановился. От варгера слегка пахло вином. Что ж, это уже был добрый знак. Таргис же не стал дожидаться расспросов:

– Йолаф… Новостей в столице – хоть лопатой греби. Только не знаю, с чего начать. В общем, надо поспешать, нечего ночью в снегах куковать, когда тебя там заждались.

– Меня? – сардонически скривился Йолаф, – а виселица хоть справная? Не поскупились на гвозди?

– Какая там виселица, дурень, – Таргис отер со лба пот, – я не шутки шучу. Ты можешь ехать в Тон-Гарт, ничуть не скрываясь. Казнь тебе уже не грозит. А вот княжне лучше в город въехать с покрытым лицом.

Рыцарь нахмурился:

– Что за Моргот? Князь уже родную дочь в каких-то грехах успел заподозрить?

Таргис хмуро покусал губы.

– Беда, брат. Князь третьего дня упокоился. Аккурат в ту ночь, как ты из темницы бежал. Не знаю, как княжне сказать, уж ты сам помозгуй.

– Вот почему флаги спущены, – пробормотал Йолаф, – в столице траур…

– Траур трауром, – Таргис отвел глаза, – а тут еще одна загвоздка теперь появилась.

Йолаф выругался сквозь сжатые зубы:

– Теперь личность Эрсилии некому подтвердить. А Камрин нет в столице. Моргот…

– Чем провинился Моргот? – раздался прямо за его спиной голос Эрсилии. Она тихо подошла сзади, и до нее донеслись лишь последние слова.

Йолаф обернулся:

– Милая, в городе большие перемены. Тебе нужно выслушать кое-что… – он запнулся, но продолжил, делая знак Таргису, – обвинения с меня сняты. Мы можем войти в столицу свободно, но тебе пока нельзя называть себя. Это может вызвать беспорядки.

– Я понимаю, – спокойно кивнула Эрсилия, – я и не предполагала, что въеду в Тон-Гарт под грохот барабанов.

Она вернулась к коню с вскочила в седло, вновь натягивая капюшон.

– Ты не скажешь ей? – пробормотал Таргис, а Йолаф лишь коротко мотнул головой:

– Не сейчас. Это слишком.

… Час спустя трое всадников приблизились к воротам. Йолаф взглянул на Эрсилию и увидел, как она инстинктивно ссутулилась: ей было не по себе. Ренегат ободряюще провел ладонью по ее плечу и постучал в ворота, невольно ощущая, как быстро заколотилось сердце.

Приоткрылось оконце, затем послышался скрежет опускаемого моста, и ворота распахнулись. Мятежный рыцарь на миг задержал дыхание, а потом независимо выпрямил спину, сбрасывая с головы черное сукно, понукнул коня и вступил на мост. Он въехал во внутренние ворота, вслушиваясь в стук копыт двух коней за спиной. Спешился. У самых ворот тройной колонной стоял весь отряд эльфов во главе с Сарном. По обе стороны пестрели кафтаны придворных и блистали рыцарские кирасы.

Сарн выступил вперед и поклонился, протягивая Йолафу свиток с княжеской печатью.

– Приветствую вас, господин комендант.

====== Глава 46. Полный поднос чужих тайн ======

Комментарий к Глава 46. Полный поднос чужих тайн Мои дорогие читатели! Я знаю, как Вы устали от этой нескончаемой истории, от бесчисленных второстепенных героев и их проблем. Я искренне прошу у вас прощения, в этой главе снова “не о главном”. Но я не могу оборвать нити, не повредив вышивки. А потому еще немного, совсем немного терпения и понимания! Совсем скоро мы доберемся до судьбы принца, до его непростых семейных тайн и выйдем, наконец, на долгожданную финишную прямую. Я знаю, хорошая история должна своевременно закончиться, я не ожидала, что все так затянется, но мои герои пока не отпускают меня. Спасибо Вам всем за Ваше долготерпение и за то, что все равно остаетесь со мной! Я очень постараюсь Вас не разочаровать!

Всего одна секунда способна повернуть человеческую жизнь вспять и изменить до неузнаваемости. Государственный изменник, приговоренный к казни разбойник и мародер, а ныне второй человек в княжестве, облеченный огромной властью, Йолаф стоял перед собравшейся на привратной площади толпой, сжимая в онемевших пальцах княжеский приказ, так неожиданно вновь пустивший его судьбу по руслу, казалось, пересохшему навсегда.

Торжественность момента быстро сменилась бестолковой, но воодушевленной суетой. В толпе, недавно смотревшей на него с любопытством и особым сумрачным сочувствием к осужденному, сейчас грохотали приветственные крики. Сарн крепко и дружески сжал его ладонь, кто-то из его соратников по добровольному изгнанию уже пробился к нему, радостно хлопая по плечу и вопя что-то восторженное. И он тоже улыбался, пожимал чьи-то руки в перчатках и без, машинально отвечал на какие-то вопросы, отстраненно ловил чьи-то взгляды, одобрительные, оценивающие, а подчас и неприязненные. А в мозгу гвоздем сидела единственная мысль: он должен был сказать Эрсилии о смерти отца. Сейчас эта новость обрушится на нее тяжко и ошеломляюще, будто снег с кровли, ведь никто на площади не знает, что настоящая княжна стоит у него за спиной, инстинктивно стараясь стать незаметной и прижимаясь к боку коня…

Но Йолаф недооценил Сарна. Тот вскинул руку, и в шеренге рыцарей, выстроившейся полукругом у края площади, ударили барабаны, мгновенно установив на площади относительную тишину. Сам же эльф обратился к новоиспеченному коменданту:

– Мы счастливы вашему благополучному и своевременному возвращению, друг мой. В столице множество перемен, не все они отрадны, – тут лихолесец бросил быстрый и выразительный взгляд за плечо Йолафа, и тот понял, что Сарн разделяет его опасения, – а посему, хотя я знаю, как вам и вашим спутникам потребен хотя бы краткий отдых, вынужден просить вас о немедленной беседе. Я должен завтра же передать вам полномочия, а перед тем сообщить множество новостей, и сие не терпит отлагательств.

Йолаф поймал внимательный взгляд карих глаз и невозмутимо поклонился в ответ, нарочито повышая голос:

– Достойные мои соотечественники! Мои братья по оружию! Господа лихолесцы! Я не скрою, что потрясен этим назначением и бесконечно горд оказанной мне честью и доверием. Но мне еще предстоит доказать, что я заслуживаю их, ведь все вы помните, при каких обстоятельствах я предстал перед вами в прошлый раз.

Эта откровенность всколыхнула над площадью рокот голосов, и в нем Йолаф не услышал ни ноты враждебности. Подбодренный этим фактом, он добавил еще несколько подходящих случаю фраз, изнемогая от нетерпеливого желания немедленно увести Эрсилию с площади, пока чьи-то неосторожные слова не успели повернуть ситуацию в непредвиденном направлении. Но Сарн тоже не дремал, снова загрохотали барабаны, эльфийский отряд словно бы ненароком выстроился по обе стороны от Йолафа, заслоняя от глаз толпы княжну и Таргиса, и длинная колонна военных и штатских, дворян и простолюдинов потянулась к замку.

Когда тяжелые массивные створки парадных дверей отсекли толпу любопытных вместе с рыцарским эскортом, к Йолафу шагнул пожилой придворный, чьей военной выправки не скрывал ни бархатный плащ, ни щегольские кружева воротника:

– Мой комендант, – начал он, слегка понижая голос, и Йолаф насторожился, делая беглый знак Сарну, – вы, вероятно, пожелаете засвидетельствовать почтение княжне. Должен предупредить вас, что сенешаль Варден был казнен за измену престолу, подробности будут вам доложены в самом скорейшем времени. Я был назначен новым сенешалем, а посему возьму на себя смелость дать вам один совет. Княжна тяжко недужна, она не покидает своих покоев с самой ночи осады Тон-Гарта, к ней допущены лишь эльфийский лекарь и служанка. Прошу вас не отягчать ее светлость никакими прискорбными новостями, всему свое время.

Йолаф сжал зубы. Именно так, господин сенешаль, прошу вас не отягчать…

– Непременно, достопочтенный Ральф, благодарю вас за деликатность, – придворный услышал, как рыцарь торопливо и угловато собирает фразу, явно припоминая слова куртуазного обихода, и невольно скрыл улыбку. Он не ожидал, что этот мальчуган, так похожий лицом на Акселя, вспомнит его имя… О Эру, «мой комендант…»

Сарн же немедленно воспользовался этим кратким разговором, чтоб незаметно приблизиться к Эрсилии:

– Миледи, – вполголоса проговорил он, – вам лучше подняться в ваши покои. Я знаю, как вам тяжело входить под родной кров, пряча лицо, но клянусь, ваши мытарства близятся к концу.

С этими словами он увлек девушку вверх по лестнице, видя, что Таргис тоже успел раствориться среди общей суеты.

Они вошли в пустой коридор, и Сарн, едва оказавшись вне посторонних взглядов, мягко и настойчиво взял княжну под руку.

– Рыцарь, – прошелестело из-под капюшона, – прошу, ответьте мне на один вопрос.

– Сию минуту, – Сарн уже поворачивал в замке ключ, чувствуя, как дрожит в его руке хрупкий локоть. Он понимал, о чем пойдет речь… Сейчас княжна спросит, почему отец не вышел ей навстречу.

Эрсилия вошла в опочивальню, которую покинула больше полугода назад. Сбросила капюшон, оборачиваясь к эльфу. Тот стоял у закрытой двери. Его лицо было непроницаемо, лишь едва заметная черточка меж бровей, да искра сочувствия на дне лучистых карих глаз подсказывали княжне, что этот почти незнакомый воин уже знает, что именно она хочет спросить.

– Вас зовут Сарн… я не ошибаюсь? Мы встречались однажды… – это прозвучало неловко, и эльф вдруг понял, что Эрсилия сейчас невольно вспоминает их единственную встречу в лесу. Что ж, значит, он был прав тогда, думая, что несчастная княжна понимает каждое слово…

– Я счастлив вашему исцелению и весь к вашим услугам, леди Эрсилия, – мягко ответил он.

– Спасибо… Скажите, Сарн, – княжна запнулась, а потом произнесла быстро и четко, словно спеша минуть опасное место, – мой отец умер?

Эльф не ожидал такого прямого вопроса. Он на миг заколебался, а Эрсилия добавила позванивающим от напряжения, прерывистым голосом:

– Не надо молчать, рыцарь. Не ищите нужных слов. Вы боитесь… Йолаф тоже побоялся мне сказать, я знаю… Но не нужно. Я сразу… сразу поняла это… Батюшка лишь на смертном одре мог сам положить конец своей ненависти к Йолафу… Флаги спущены…

Она роняла клочья фраз, а рука в перчатке то металась по шее, будто нашаривая душащую петлю, то беспомощным жестом прижималась к губам. В глазах замер почти детский испуг, какой охватывает людей, пытающихся сохранить самообладание, но не знающих, как дать выход раздирающим изнутри чувствам. Сарн шагнул вперед, ощущая тяжкое стеснение в груди, спешно и отчаянно ища какие-то нужные слова или другую инстинктивную подсказку, как помочь этой незнакомой девушке удержаться на тонкой струне, натянутой над руинами ее прежнего мира. Но в этот миг дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошел Йолаф. Он с полувзгляда понял происходящее, захлопнул дверь и крепко прижал Эрсилию к себе. Она ткнулась лбом ему в грудь, и с минуту Сарн видел лишь мелко трясущиеся руки, комкающие грубое сукно плаща на плечах Йолафа. А потом Эрсилия резко и рвано вдохнула и разразилась судорожными рыданиями.

Йолаф поднял глаза и встретился взглядом с Сарном. Тот молча кивнул и бесшумно покинул комнату.

Эрсилия не знала, сколько времени Йолаф провел в ее покоях. Она плакала навзрыд, изливая кипящими слезами скорбь по отцу, который так и не узнал о ее исцелении, печаль по матери, не успевшую отболеть и застывшую на все эти месяцы где-то в недрах ее истязаемой недугом души, а также всю бездну страха и отчаяния, пережитых ею, тоже еще не нашедших выхода и сейчас вдруг запоздало настигших ее. Она бормотала что-то бессвязное, всхлипывала, пытаясь взять себя в руки, и снова заливалась плачем. Йолаф не пытался утешать любимую. Он знал, что сейчас ей не нужны слова. Эти очистительные слезы должны были пролиться, унеся с собою перестоявшие в душе чувства и освободив ее. А потому он молча сидел на низкой оттоманке, сжимая Эрсилию в объятиях, тихо поглаживая сотрясающиеся от рыданий плечи.

Но вот колотившая Эрсилию дрожь начала униматься, и девушка подняла к рыцарю лицо с припухшими глазами:

– Ты уже знаешь, что случилось с батюшкой? – чуть гнусаво пробормотала она.

– Сердечный удар, – ответил Йолаф, хмурясь, – Эрсилия, прости меня, я…

– Не извиняйся, – перебила княжна, прижимаясь к нему и неловко вытирая слезы рукавом, – я понимаю. Это непросто сказать… Йолаф, тебе нужно идти. Тебя уже наверняка обыскались... Только… я хочу увидеть тело отца. Погребения ведь еще не было?

Рыцарь отвел с лица Эрсилии прилипшие к щекам пряди:

– Погребение назначено на послезавтра. Ты непременно простишься с отцом. Эрсилия, я не могу оставить тебя в таком состоянии.

– Нет, правда, иди, – княжна снова рвано вздохнула, с машинальной хлопотливостью перебирая в пальцах ремешок на его камзоле, – мне нужно успокоиться. С тобой так легко быть слабой… Просто реветь тебе в плечо и ни о чем не думать. А подумать надо о многом. Только запри дверь… Наверное, мне нельзя пока появляться на людях. Я сама еще не знаю, кто я теперь, когда батюшки нет…

Она невольно озвучила его собственные тревоги. И Йолаф поднялся, все еще обнимая Эрсилию за плечи:

– Мне действительно нужно идти, – хмуро сказал он, встревоженно оглядывая ее лицо, – я должен поговорить с Сарном и придворными, понять, что делать дальше и как восстановить тебя в правах. Не беспокойся ни о чем, все это лишь временные затруднения. Сейчас разберусь, кто из прислуги…

Княжна устало покачала головой:

– Не тревожься обо мне, я ведь все равно дома, – вдруг улыбнулась она, и Йолаф ощутил, как колкая заноза вышла из души. Похоже, самые черные минуты для Эрсилии остались позади, и она готова была взглянуть в будущее без прежнего иссушающего страха.

Рыцарь ушел. Эрсилия еще несколько минут сидела неподвижно, а потом медленно поднялась и оглядела свою комнату, словно видела ее в первый раз. Там почти ничего не изменилось. Заботливо протопленный очаг словно ждал ее возвращения, сохраняя в комнате тепло. Кровать была застелена тем же слегка потертым, старым, но любимым ею пледом. Арфа, заботливо накрытая сафьяновым чехлом, стояла на прежнем месте у окна. Эрсилия подошла к гардеробу мореного дуба, распахнула дверцы. Ее платья, рачительно вычищенные, висели плотным рядком, чуть в стороне теснились другие. Княжна с улыбкой провела ладонью по мягкому зеленому блио. Конечно, это наряды Камрин. На туалетном столике, над которым висело тяжелое зеркало гномьей работы в резной раме – щедрый подарок отца к двенадцатому дню рождения – лежали щетки для волос, ленты и какие-то еще девичьи пустяки. Ее собственная шкатулка с драгоценностями, запертая на ключ и покрытая лоскутом бархата, стояла поодаль. Камрин, конечно, ничего не надевала… Она была до смешного упряма в этих вопросах.

Скользнув пальцами по светлому дереву столешницы, Эрсилия подошла к противоположной стене и замерла, чувствуя, как снова защипало в глазах. С большого полотна ей улыбались ее родители. Это не был парадный портрет, Хельга специально заказала его придворному художнику для комнаты дочери. Юная княгиня в простом светлом платье держала на коленях крохотную девочку с голубыми лентами в непослушных кудрях и куклой в пухлых ручках. За плечи Хельгу обнимал князь Иниваэль. Он был без камзола, молодое лицо сияло счастьем, а в темных волосах еще не было седины.

Эрсилия долго смотрела в дорогие лица.

– Прощайте, – прошептала она, стискивая пальцы. Она осталась одна. Последняя из их семьи. И она не вправе была предаваться унынию. Ее мать была подчас до ребячливости веселой и романтичной, а иногда вдруг невероятно мудрой и рассудительной. Она была большой любительницей балов и сентиментальных романов, она дивно плела кружева… И она погибла, пытаясь защитить ее, Эрсилию. Ей никогда не забыть той страшной секунды, когда Хельга стояла между ней и огромным варгом, неумело сжимая в руке длинный меч одного из погибших солдат… Ее отца же сгубило горе потерь.

Она должна научиться жить дальше. Доказать, что все было не зря. Что она сумеет сохранить их династию, не подведет их немногочисленный народ, так много переживший за свою историю, и их маленькое княжество, таящее в своих скупых недрах такую грозную силу…

Княжна резко разжала кулаки, чувствуя в ладонях саднящую боль, оставленную неровно обломанными ногтями. Последний раз долгим взглядом посмотрела на портрет, а потом решительно отошла от стены и зажгла шандал.

Где сейчас Камрин? Что угрожает ей в логове Сармагата? Эрсилия никогда доподлинно не знала, что за странные отношения связывают ее отчаянную подругу с орочьим вождем. Тот, кстати, отчего-то никогда не внушал ей того страха и отвращения, которые она испытывала к прочим оркам. Йолаф сказал, что с Сармагатом установлено подобие мира. Что это за подобие и чем оно чревато?

А что будет дальше в столице? Сейчас, согласно закону, до воцарения нового правителя власть принадлежит коменданту гарнизона и Городскому совету. По «Указу о наследовании», писаному еще самим Бервиром, право на престол сейчас переходит к ней… то есть, по сути, к Камрин. Но Камрин нет в столице. Как это объяснили подданным? Идя по холлу замка, она увидела неожиданно мало знакомых лиц. Где старые слуги, знавшие ее ребенком?

Эрсилия встряхнула головой, будто пытаясь унять рой мельтешащей мошкары. Слишком многое она пропустила, слишком много вопросов и бессмысленных догадок, нужно просто дождаться Йолафа. Он наверняка уже многое успел разузнать.

Предаваясь размышлениям, княжна вдруг услышала, как в замке лязгнул ключ. Йолаф вернулся? Она спешно бросилась к двери, и та распахнулась прямо перед ней. На пороге стояла кухарка Марджи с широким серебряным подносом…

Эрсилия застыла на месте. Она была готова увидеть, как кухарка сию же секунду уронит поднос и заголосит, что в спальне княжны прячется всклокоченная девица в мужском платье.

А Марджи меж тем поставила свою ношу на сундук, тщательно заперла дверь и воззрилась на Эрсилию сияющими и отчего-то полными слез глазами.

– Хозяйка, – прошептала она, – вернулись… Радость-то какая… – и вдруг бросилась к княжне и стиснула в неожиданно крепких объятиях. Эрсилия, порядком ошеломленная этой странной сценой, машинально обняла кухарку в ответ. А та отпрянула, вытирая передником глаза:

– Ох, срамота… Вы уж простите меня, дуреху, что обниматься к вам полезла. Только я уж не чаяла вас вновь живой увидеть, леди Эрсилия… Я-то раньше прибегала, да услышала, как вы по папеньке убиваетесь. Сердце кровью облилось, я тревожить вас не стала, не до меня вам было… – Марджи частила, всплескивая руками, а по румяным щекам снова текли слезы, – да что ж я! Я тут вам покушать принесла! Все, как вы любите! И вина горячего, лица-то на вас нет, голубушка!

Эрсилия шагнула к кухарке и сжала ее маленькие мозолистые руки, прерывая сумбурный поток слов.

– Марджи, милая, охолони, – зашептала она, чувствуя, как в груди ширится теплое чувство, словно там разом растаял какой-то застрявший ледяной осколок, – объясни толком. Я думала, что обо мне в столице не знает никто, кроме Сарна, бывшего коменданта. Как ты узнала меня и откуда вообще… все знаешь? – скомкано закончила она. А Марджи улыбнулась, качая головой:

– Все-то вы, господа, слуг за олухов слепых почитаете, – промолвила она с ласковым укором, – я всегда знала, что не вы у нас в хозяйках ходите, а миледи Камрин. Только помалкивала, аки сундук на запоре. Негоже о таких секретах языком шуровать – живо под белы руки, да в каземат, чай, не дитя, понимаю. А тут засуетились господа эльфы, миледи княжна, дескать, недужна. А где ж она недужна, коли ни бульону не просят, ни отваров? Да еще часового у опочивальни поставили. Я сразу смекнула, что леди Камрин куда-то унеслась, она часто уезжала. А потом господин Элемир – такой обходительный кавалер, – Марджи потупилась и смущенно откашлялась, – заподозрил, что я обо всем догадываюсь, и шепнул мне, чтоб я, мол, всем говорила, что лично больной княжне прислуживаю. А сама княжна в отъезде по зело важному делу, и о том никому знать не велено. А тут сам Йолаф возвращается, вчера к казни приговорен был, а сегодня уж в чинах больших. За какие такие заслуги князь наш, мир его душе, мятежника в коменданты возвел? Ясное дело, сумел рыцарь дочь единственную от беды спасти.

Эрсилия усмехнулась – эта наивная проницательность впечатляла:

– Но откуда ты знала о подмене? И о моей… беде?

Марджи посерьезнела, и ее хорошенькое круглое лицо подернулось тенью печали:

– О беде-то вашей немудрено прознать, миледи. У меня самой в селе брат родной от этой хвори ума лишился, а потом и погиб… А я что… Я кухарка, леди Эрсилия, меня не проведешь. Люди лица-то менять умеют, а привычки в карман не спрячешь. Я в замке, почитайте, сызмальства. Еще матушка на кухне заправляла, а я уж, кроха, на скамеечке сидела, вилки серебряные чистить училась. Два года – не шутка, сильно девица измениться может. Но вы всегда до сладкого охочи были. Вам пироги, ягоды по душе. Мяса почти не кушали, так, иногда в охотку да попросите. А леди Камрин – та мясо уважает, да еще острое – аж слезы из глаз. За столом общим держится, овощи, сыр там, а потом на кухне уж душу отводит. Это как вы бы так за два года в Итилиэне переменились? Да еда – оно пустяк. Были и понадежней признаки. Ваша маменька, княгиня Хельга, понести не сразу смогла. Помню, как моя мать ей все огородной зелени в еду побольше клала. А в деревне всякая молодуха знает, что укроп да сельдерей хороши для женской плодовитости. А уж, как вы народились, очень вас родители берегли. Вам на кухню дорога была строго-настрого заказана.

– Помню, – прошептала Эрсилия. Мать действительно панически боялась пускать ее в жаркий, пышущий паром, пропитанный запахами стряпни, суетливый кухонный мирок.

– Вот. А я раз лихорадкой захворала. Господский ужин еще так да сяк, а еще челядь кормить. Поначалу хорохорилась, ковыляла по кухне, а тут княжна нагрянула. Брови сдвинула, я уж думала, сейчас за нерасторопность схлопочу, а она строго эдак: «ты, Марджи, горишь вся. Живо марш в постель, негоже тебе у печи хлопотать, почивай себе.» Я только глазами похлопала. А княжна, что ж вы думаете, передник прямо поверх блио своего барского повязала, поварят кликнула, да такой дым коромыслом учинила – любо дорого. Сама ужин охране и слугам состряпала, все только похваливали. Где б вы при маменькиных порядках этому выучились, миледи? Тогда-то мне сразу понятно стало, что девица она кровей не придворных, но в достатке воспитывалась и строгости. Ну а уж там я пригляделась, покумекала и признала подруженьку вашу. А после и о болезни вашей сообразила. Князь-то прямо сох с горя. А разве с простой хворью вас бы из дому отослали от всех глаз подальше? Нет, только с Волчьей напастью.

Эрсилия несколько секунд молчала, глядя в добродушное лицо под белоснежным чепцом. Эта говорливая деревенская хлопотунья едва двадцати пяти лет от роду почти год хранила тайну, которую князь, Йолаф, Сармагат и Камрин оберегали пуще глаза…

– Марджи, кто-то еще знает? – прямо спросила она. Кухарка же, против ожидания, не стала рассыпаться в клятвах.

– Я молчала, как плита могильная, – промолвила она, – только миледи, я что ль в замке самая умная? Я догадалась – значит, и еще кто-то мог. Правда, опосля бунта охрана-то вся новая, вас и в лицо не знали прежде. Из прежних слуг восьмерых нет, двоих небеса прибрали, а шестеро, как эпидемия началась, к семьям в деревни поуезжали. У старой Берты дочь овдовела, с детворой осталась, у Ханса брат погиб, мать-старуха одна теперь… Но вы, миледи, не тревожьтесь. Ежели кто и знал, да молчали – значит, все вашей светлости верность блюли, беды вам не хотели. А сейчас гнали бы вы дурные мысли, хозяйка. Пироги, поди, простыли совсем. Садитесь, кушайте, а я мигом вам воды для умывания принесу. Вам отдохнуть надобно, а уж Йолаф и господин Сарн найдут, как дело уладить.

Эрсилия, все еще в глубокой задумчивости, послушно села к круглому столу, глядя, как огоньки шандала пляшут по полированному серебру подноса. Марджи, все так же что-то заботливо приговаривая, налила ей вина, сняла крышки с блюд и унеслась в шелесте полотняных юбок.

Принимаясь за пироги, княжна невольно улыбнулась. Она все же вернулась домой.

Пока Эрсилия размышляла о своих неожиданных открытиях, многим другим в замке тоже было, о чем потолковать.

В силу царящего в столице траура, традиционное торжество по случаю вступления в должность нового коменданта было отложено. Сарн публично оповестил Йолафа, что завтра официально передаст ему все дела и подробно введет в курс событий в столице в присутствии придворных и членов Городского совета.

Но завтрашний день еще не наступил, лишние уши были ни к чему, а время ждать не могло. А посему в покоях Сарна тем вечером было весьма многолюдно. Все пять эльфийских десятников, Йолаф и Таргис расселись на чем попало вокруг заставленного всевозможной снедью стола. Когда Марджи умостила на левой руке пустой поднос, чинно поклонилась и скрылась за дверью, напоследок метнув на Элемира смущенно-томный взгляд, Сарн поднял кубок:

– Господа, не все наши беды позади, но все же пора отчаяния миновала. Будьте здравы.

Серебро звякнуло под гул одобрительных голосов, но, ставя кубок на стол и берясь за вилку, Эртуил тут же деловито вопросил:

– А не пора ли и секреты твои вечные отправить вслед за отчаянием? Брат, я устал ходить в слепых олухах. Прежде нас Йолафом – прости, приятель – словно Морготом пугали, а теперь мы с ним за одним столом сидим. И где, позволь узнать, княжна? И что тебе старый князь перед смертью поведал? Ты от него вышел – на тебе лица не было.

Сарн покачал головой, излишне сосредоточенно разворачивая салфетку, будто собираясь с мыслями:

– Справедливо. Только история длинная будет, братья. И не всем вам она придется по душе, – добавил он, искоса глядя на Элемира. Тот перехватил взгляд и привычно нахмурился…

…Уже спустилась ночь, когда Сарн и Йолаф, поочередно живописавшие извилистую тропу недавних событий, умолкли. С минуту царила тишина: эльфы осмысливали услышанное. Первым пришел в себя Элемир, неожиданно лучезарно улыбаясь Йолафу:

– Мне твоя сестра всегда по душе была. Гром-девица, такая отвага и эльфийку не посрамит, – в устах гордеца-десятника это была высшая похвала.

Эртуил вскинул на Йолафа горящие глаза:

– Так значит, этот паренек, который с тобой и Таргисом приехал…

– Да, – кивнул рыцарь, – это и есть настоящая княжна.

– Баллада, да и только, – молчаливый Силвин сдвинул брови, – когда ее светлость собирается заявить права на престол?

– Нельзя тянуть, – отсек Элемир, – княжна не на чужой титул претендует, сейчас ее права некому оспаривать. Только трон – не то место, что долго стоит пустым. Мигом найдутся шустрые да быстрые, иди потом, разгоняй.

– Завтра же, – негромко, но твердо произнес Йолаф, – завтра я сам изложу Совету всю эту историю. Прошло всего три года с тех пор, что Эрсилия жила в этом замке. Она изменилась, но не стала другим человеком. Князь называл Камрин дочерью, если и были сомневающиеся – они молчали, но сейчас все эти сомнения снова вспомнятся. Нужно будет собрать всех старых слуг, что знали Эрсилию до болезни.

Никогда не унывающий Рингар хлопнул Йолафа по плечу:

– Самое страшное вы с ее светлостью уже преодолели. Прорветесь и тут, не вовсе же слепые твои земляки.

– Но Сармагат… какой, все же, ублюдок, – пробормотал Силвин. В отличие от порывистого Рингара и упрямого Элемира, он всегда отличался благоразумием и умением не отвлекаться от сути, из-за чего слыл занудой, но втайне пользовался уважением даже самых отчаянных сорвиголов отряда.

– Козни Сармагата не от банальной орочьей жажды эльфийской крови, – Йолаф замялся, подбирая слова, – я успел узнать его довольно близко. Он не питает к эльфам пустой расовой ненависти. Камрин часто слушала его рассказы об эльфах, и он говорит о них скорее с горечью, чем с неприязнью. Но Сармагат не раз упоминал, что его странная интрига в этом княжестве зиждется на мести. Стало быть, у него есть с вашим государем какие-то личные счеты.

– Ну, это не диво, – Элемир многозначительно погрозил в пространство вилкой, – у многих орков есть причины ненавидеть нашего короля, только большая часть тех мстителей уже в земле гниет.

Брови Йолафа дрогнули, а в глазах на миг появилось странное выражение. Но вслух он сказал другое:

– Не знаю, как сложится мое комендантство после моих подвигов, но одно мне нужно непременно успеть: я велю накрыть проклятую Хельгу каменным куполом. Не будет солнца – и от кристаллов вреда не будет. Вопрос, один ли такой источник в Ирин-Тауре… Но это после выяснится, – он встряхнул головой и обернулся к Сарну, – что ты собираешься делать дальше?

Десятник пожал плечами, словно его спросили о чем-то само собой разумеющемся:

– Завтра я передам тебе дела и отправлюсь к логову Сармагата. А уже там по обстоятельствам.

– Резонно, – Йолаф нахмурился и покусал губы, – я хорошо знаю его штаб, да и с ним знаком весьма… коротко. Мне надо бы поехать с тобой. Но и Тон-Гарт не оставишь… Хоть разорвись.

– Добро пожаловать в мою шкуру, господин комендант, – ухмыльнулся Сарн и тут же посерьезнел, – спасибо, друг. Но я не один.

– И все же я могу помочь тебе парой безделиц, – Йолаф встал и шагнул к стоящему в углу столику с письменным прибором, – у тебя есть подробная карта княжества?

– Да, я нашел ее в бывших покоях Леголаса, – кивнул Сарн, тоже поднимаясь.

Через несколько минут Йолаф развернул широкое полотнище карты прямо на полу:

– Вот убежище Сармагата, – кончик гусиного пера указал на нагромождение скал среди леса, – его ты уже видел. Не вздумайте подходить к нему отрядом, оно великолепно охраняется, незамеченными вы приблизиться не сможете.

– Верхом – да, – Эртуил с сомнением покачал головой, – но пеших эльфов в лесу оркам заметить очень трудно, поверь мне на слово.

– Нет, дивный, Йолаф прав, – подал голос Таргис, доселе неприметно сидевший на сундуке, – охрана у господина особая. Даже вашему брату не прошмыгнуть. Я сам тех сторожей дрессировал. Одиночек они пропускают, от таких больше пользы, чем опасности. Знак подадут – а там не их забота. Но больше пяти душ – то для них уже враги.

Эртуил нахмурился:

– Это меняет дело. Что ты посоветуешь?

Йолаф указал пером на другую группку скал:

– Здесь есть отличный овраг. Глубокий, с нависающими краями, вход в него всего один и узкий, как бутылочное горлышко. Варги недолюбливают это место, еще в пору моего отрочества там нередко устраивали засады на этих хищников, а у варгов долгая память. Там можно укрыть коней.