Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 84 страниц)

Зарычав, Корнел рванулся наверх, но тут пылающая лестница дрогнула и подломилась под тяжестью людей, в попытке спастись тянувших друг друга в эту преисподнюю. Корнел стал падать навзничь; он падал на что-то живое, кричащее, мучающееся, и когда сверху обрушилась лестница, мученье поглотило его. Когда Корнел очнулся, он почувствовал, что лежит на чем-то мягком; потом все тело наполнилось болью, и, пошевельнувшись, Корнел ощутил, что перевязан во многих местах. Правая рука покоилась в лубках. Она была, несомненно, сломана. - Где я?.. – спросил Корнел; но тут его рот накрыла чья-то прохладная ладонь, а уши обжег знакомый голос. - Я и не думал, что ты такой живучий. Вот уж воистину – дьявол прибирает своих. - Верно, - прохрипел Корнел. Он застонал от боли и ненависти. Открыв глаза, витязь увидел холодную улыбку турецкого рыцаря, белые зубы которого до сих пор остались совершенно целы. - Куда ты меня затащил? Зачем? – спросил Корнел, косясь на глухую стену, видневшуюся за спиной своего целителя. В углу, на кошме, трепетал огонек светильника. - Тебе вредно говорить, Корнел-бей, - ответил турок. Он посмотрел в глаза витязю и усмехнулся. - Что, скажи по совести – не думал, что мы еще встретимся? Корнел глубоко вздохнул. - Христом-богом тебя прошу… убей меня или отпусти, - выговорил он с натугой. – У меня в Буде сын, который останется один. - Неужели? – спросил Абдулмунсиф. – Разве ты не привез в Буду женщину, которая о нем позаботится, если ты умрешь? Корнел покачал головой. - Я ни к чему не принуждал ее... От умелой, хлесткой пощечины его голова мотнулась так, что мир раздвоился. Два Абдулмунсифа нависли над ним, как будто мало было одного. А потом Корнел, рыча от ярости, вскинулся на постели; но схватить врага ему было нечем. Одна рука была спеленута, другая заблудилась в воздухе; в глазах потемнело от потери крови. Абдулмунсиф засмеялся. - Аллах велик и справедлив, - сказал он. – Теперь ты никуда не денешься, пока не расскажешь мне все, неверная собака. Корнел покачал головой. - Ты… Слушай… И тут его осенило. - Ты видел, что у меня на руке? Сердце его забилось. - Ты снял ее? - Что? Зеленую ленту? – спросил Штефан. Он посмотрел на Корнела. - Конечно, я видел ее и снял. Подарок возлюбленной христианскому рыцарю… воину величайшей христианской державы, - проговорил он. – Но теперь этот талисман тебя не спасет. Корнел закрыл глаза. - Это значит, что Василика тебе верна по-прежнему, - прошептал он. – Если ты не знал, паша… такой подарок делают чужие жены, и он значит, что рыцарь не добился благосклонности дамы. Эта лента - все, чем твоя жена удостоила меня. Штефан долго молчал – Корнел мог почти рукой пощупать это ошеломленное молчание. Потом турок сказал: - Так ты увез ее… и добивался? Долго? Корнел закрыл лицо здоровой рукой; застонал от боли в раненом боку. - Василика живет со мной, но мы не делали ничего непристойного. Она заменила мать моему Раду. Господи, если бы только ваши распутные умы были способны это понять! - Я не хуже тебя знаю христианские обычаи – и знаю, сколько в них целомудрия, - оборвал его спаситель. Голос Абдулмунсифа так и сочился ядом. - Странно, но тебе я даже начинаю верить! Только такой, как ты, и мог, пожалуй, увезти женщину, чтобы потом молиться на ее ленту или туфлю… Корнел закатил глаза. - Сам-то ты кто? - простонал он. – Пес смердящий… И ты еще можешь упрекать меня… Абдулмунсиф молчал, с ненавистной улыбкой рассматривая его лицо. Гордость снова всколыхнулась в Корнеле, и он попросил: - Убей меня! - Нет, - ответил турок. – Это не по-христиански. Он усмехнулся. - И ты многое должен мне рассказать, когда поправишься. Корнел покорно закрыл глаза. Через какое-то время – может, несколько часов, а может, целый день – Корнел узнал, что боснийская крепость была взята, а потом к ее защитникам подоспела свежая сила. А сам Штефан, Абдулмунсиф-паша, был здесь по поручению султана и давно знал о планах Матьяша… - Твои венгры отступили, оставив тебя лежать на поле под грудой трупов, - объяснил турок. – Кажется, погиб еще кто-то из витязей Влада. Такой здоровый, в светлых доспехах… - Ливиу, - сказал Корнел. Он стиснул зубы. - Господи! - Господь не слышит – надо забраться повыше, - совершенно серьезно ответил Штефан. Корнел нетерпеливо вздохнул. - Где мы сейчас? - Далеко от твоего дома, - сказал Штефан. – Нужны будут храбрые товарищи, чтобы добраться до Венгрии, - даже такому герою, как ты! - Мне нужно в Венгрию, - прошептал Корнел. – Там Раду и Василика. Они не смогут без меня. Он не видел, как полыхнули гневом глаза Штефана, - был поглощен страданием за родных людей. - Пожалуйста, - сказал Корнел, едва заставив себя это произнести. Турок удивленно улыбнулся. - А ты тоже можешь быть покорным, когда прижмет! Вы, христианские рыцари Валахии, как чирьи на лике Господа со своей гордостью! Корнел сжал в кулак здоровую руку. - Я тебя прошу! - Пока еще рано об этом говорить, - ответил Штефан. – Сядь, я тебя покормлю. Корнел уже смирился с таким обращением – хотя есть ему давали только однажды. Он глотал обжигающую похлебку, которую Штефан скармливал ему с ложки, как маленькому ребенку; потом турок вытер ему рот. Потом велел лечь и заснуть. Корнел лег и забылся сном, в котором увидел плачущего сына, плачущую Василику… они умоляли его о спасении среди языков огня, которые пожирали самого витязя. Через какое-то время Штефан вытащил раненого на воздух. - Посиди тут, тебе это полезно, - сказал он. Корнел, насколько успел оглядеться, понял, что заключен в какой-то крепостце. Оказаавшись снаружи, он удостоверился, что так и есть. Укрепление, возведенное или захваченное турками, было обнесено стеной, под которой расположились турецкие воины. Было тепло, и Корнел с удовольствием дышал воздухом свободы, сидя на пороге. Абдулмунсиф, сидевший напротив на траве, внимательно смотрел на него. - Как она там? – наконец спросил турок. - Она в Венгрии так же не на месте, как и у тебя в Турции, - ответил Корнел, не глядя на него. – Но она любит тебя и помнит, и будет любить до смерти. Это такая женщина. - Я знаю, - спокойно сказал Штефан. Корнел быстро взглянул на его красивое благородное лицо, дышавшее тонким превосходством; потом отвел глаза. - Как твой брат? – тихо спросил он. Корнел видел перед собой живого Штефана, отправленного с важной миссией, - это уже сказало ему немало; хотя на самом деле это знание было только начало догадок. Но, конечно, спрашивать напрямую он не мог. Штефан некоторое время не отвечал, расправляя рукава рубашки, – а потом сказал: - Плохо, дорогой. Корнел закусил губу и запустил руку в отросшую бороду, догадываясь, что скрывается под словами турка. Лицо Штефана осталось бесстрастным, но видно было, как он печалится. Потом Штефан прибавил: - Я теперь как моя княжна – воспитываю детей моего брата. Они снова надолго замолчали, слушая, как трещат сверчки. Наконец Корнел сказал: - Андраши сидит в темнице. Он долго нарывался, чтобы его убили… даже меня подначивал… но я не послушал. И король тоже оставил его в живых. Штефан улыбнулся, но ничего не ответил. А Корнел вдруг попросил: - Принеси мне мой меч. Он знал, что меч его уцелел с ним. Турок взглянул на него исподлобья – но не возразил. Поднявшись, он прошел мимо Корнела внутрь крепости; вскоре вернулся, неся меч витязя. Подал его, обратив острием к себе; Корнел принял меч в левую, здоровую, руку. И вдруг с такой силой всадил этот меч в землю, что тот ушел в нее до половины. Положив руку на серебряный с золотом эфес, Корнел сказал, глядя на Штефана: - Я никогда не смогу расплатиться с тобой за мое спасение. И это не благодарность. Он глубоко вздохнул. - Я клянусь на этом мече, которым я добыл себе славу и жизнь, что, если мне суждено вернуться в Венгрию… то я никогда не подвергну бесчестью твою жену, тебя и себя. Он тряхнул до сих пор гудящей от ушиба головой и посмотрел своему спасителю в лицо, обрамленное рыжими кудрями. Корнел все еще не мог взять в толк, как султан дозволяет приближенному мусульманину эти кудри. - Ты веришь мне? – спросил витязь. - Да, - ответил Штефан. – Но я никогда не прощу тебя, пока ты жив. Он быстро встал и ушел в дом, оставив Корнела одного на пороге с мечом в руках. Щурясь на красноватое вечернее солнце, витязь сидел и смотрел, как на стене и под стеной ходят стражи. ========== Глава 100 ========== Василика дожидалась Корнела долго – сколько воевал король Корвин; и когда увидела, как возвращаются войска, исполнилась радости и страха. Страха было больше. Василика знала, какой храбрец Корнел, - и разве не самые смелые гибнут в бою первыми? Она, держа за руку Раду, вместе с толпою других жителей Буды вышла на улицу – встречать короля. Тот возвращался не с победой. Василика уже знала это: слухи, как это всегда бывало, опередили его величество, и именно нелестные слухи разбегались всего быстрее. Король, который ехал на белом коне бледный и измученный, держался со своим обычным приветливым величием; но подданные, шумно приветствовавшие его возвращение, уже знали, что он не воин. Что же с того? Матьяш Корвин – наместник Господа на земле; а это значит все. Он может отправлять за себя сражаться других; и тем и будет стоять Венгрия, пока это угодно Богу. Корвин салютовал подданным поднятой рукой, и женщины ахали при виде белой перевязи на монаршей деснице. Молодого короля благословляли, плакали. А Василика стояла ни жива ни мертва. Она знала, что вернись Корнел домой, он ехал бы в первых рядах, подле короля, - он многократно заслужил это право! Погиб! Пленен! Что из этого ужасней?.. - Где отец? – спросил ее и Раду: нетерпеливо, удивленно. - Я… узнаю, дитя мое, - ответила Василика, немного укрепившись. – Потерпи! Мы подождем! Она сжала руку Раду и быстро увела его в дом; и там, не в силах больше сдерживаться, убежала в свою комнату и расплакалась. Василика плакала, пока не потеряла голос; слезы, так долго сдерживаемые, разбередили ей душу – и уверенность в том, что с Корнелом стряслось несчастье. Но, быть может, она рано убивается? Может, она просто не разглядела своего воина в рядах венгров? Стемнело; дома Буды, должно быть, наполнились – которые ликованием, а которые и плачем. Над одним домом Корнела висела неразрешимая тревога. Василика сидела без сна и ломала руки. Раду пришел к своей названой матери снова и долго не уходил от нее спать – чуял беду; пока Василика не отправила его в постель почти насильно. Она не могла сейчас думать ни о ком, кроме Корнела. Она долго сидела не смыкая глаз, размышляла, сердце стеснялось все больше – и наконец Василика решила, что сделает. Она переждет немного – а потом пойдет к самому королю. Василика еще не говорила с Корвином с глазу на глаз; даже вообще еще не говорила с ним – но сейчас не боялась этого. Король очень нуждался в Корнеле; и он был слабее Корнела, слабее валахов… Василика стала на колени и долго молилась – не заученными, а своими словами, идущими от сердца. Она положила несколько земных поклонов и надолго осталась так, припав головой к полу. - Мне все же страшно, - прошептала валашка. Она перекрестилась и встала. Нет: ей не должно быть страшно. Как всегда в такие минуты, Василика ощутила, точно какая-то могучая сила толкает ее вперед. Могучие невидимые союзники держали ее под руки. Под руки ее и отвели в постель, и уложили; Василика даже засмеялась от этого странного чувства, чувства чужой воли над своим духом и телом. Потом она уснула; и горела огнем, и всхлипывала во сне, и металась – как будто далеко от нее сейчас убивали что-то, без чего она не могла жить. Еще два дня Василика провела в таком ожидании – она осунулась, почти не ела, почти не спала. Страшные образы грезились ей не только во сне, но уже и наяву. Раду притих и сидел в детской, не поднимая головы; когда Василика, повинуясь долгу, приходила к нему, Раду не откликался на ее объятия, на ласковые слова. Василика плакала уже и при нем – а мальчик глядел на нее большими неподвижными глазами и словно бы накалялся против всего мира. Потом Василика, сжав сердце в кулак, решилась пойти к королю. Она приготовилась принять страшное известие; хотя для нее и Раду это означало смерть. Король содержал их лишь постольку, поскольку они жили с Корнелом; куда же им податься теперь? Разве станет Корвин и дальше урезать расходы своего обедневшего двора, своей голодающей армии ради валашской семьи, которая ему отныне бесполезна? Василика уже знала характер короля – и не питала ложных надежд. Она как раз собиралась выйти из дому, как услышала топот внизу и громкий стук; и громкие голоса. Василика застыла столбом. Кажется, Корвин опередил ее! Василика стала быстро спускаться по лестнице, придерживая юбки; она во все глаза смотрела на двух гвардейцев в обшитых кольчужной чешуей кафтанах, при мечах, топтавшихся грязными сапогами в ее прихожей. При виде хозяйки, однако, один из венгров прижал руку к груди и поклонился. - Сударыня, я имею приказ препроводить вас к королю. Именем его величества приказываю вам следовать за нами. Василика стиснула руки, глядя на мощные тела, грубые лица вошедших. Она не сомневалась, что если она замешкается, они схватят ее и поволокут за собой, как мешок. - Хорошо, - сказала она. Офицер кивнул и отступил, пропуская ее вперед. Василика печально улыбнулась и толкнула дверь; конвой последовал за нею. Ее повели быстро, но без грубости, без оскорблений. Гвардейцы короля шагали справа и слева от нее. Василика обоняла тяжелый запах мужских тел под форменной одеждой и думала, что никогда не замечала его у Корнела. Свое всегда сладко. Господи! Неужели же он мертв! Она зашаталась и почувствовала, как сильная рука офицера поддержала ее под локоть. - Крепитесь, сударыня! – сказал венгр. Она всхлипнула и закусила губу. Эти люди сочувствовали ей – и почему-то Василике казалось грешным, преступным принимать их соболезнования: как будто она вместе с ними сейчас хоронила своего дорогого друга и покровителя. Они остановились перед входом во дворец. Обменялись несколькими словами с алебардщиками, стоявшими у дверей, - а потом прошли внутрь. Василика никогда еще не бывала во дворце; и сейчас не ощутила его великолепия. Ее сердце затрепетало, как птица, когда над нею вознеслись высокие мраморные своды, а в глазах зарябило от богатых гобеленов и богатых одежд придворных. За этими гобеленами гнездились клопы, под одеждами царедворцев от нечистоты гноились язвы и кишели блохи. Католичество было прекрасно только с виду. Ее вели коридорами, в которых ей встречались группки гвардейцев и знати, кидавшие на Василику мрачные подозрительные взгляды. Она радовалась, что не слышит их разговоров. Наконец она и ее стража остановились перед дверями, у которых ей опять было приказано подождать. И вот двери распахнулись, приглашая ее внутрь. Василика осенила себя широким крестом и ступила в королевские покои. Сразу у порога она, повинуясь какому-то внутреннему велению, низко присела и склонила голову. Оставалась так, пока не услышала приказ подняться. Корвин сидел в кресле - как когда-то принимал кузину, жаловавшуюся на невнимание Влада Цепеша. И так же, как на Илону, молодой король взглянул на Василику; и улыбнулся ей одними уголками губ. - Не бойтесь, госпожа. Подойдите и сядьте. Василика увидела пустое деревянное кресло по правую руку от его величества; король был так любезен, что позволял ей сесть в своем присутствии! А может, готовился сообщить ей такое, что ее ноги не удержат? Глаза Корвина были глубоки и печальны. - Что угодно вашему величеству? – дрожащим голосом спросила Василика по-венгерски, хотя Корвин обратился к ней по-валашски. Король взглянул на гостью. Лицо его было почти прозрачным от пережитых испытаний; правая рука все еще оставалась перебинтована. - Можете говорить на своем языке. Он глубоко вздохнул и склонил голову. Потом произнес, не глядя на валашку: - Сударыня, я должен сообщить вам ужасное известие. Василика утонула в кресле, как в пучине. Она беспомощно смотрела на Корвина – и видела на лице его вселенскую скорбь. - Корнел Испиреску пал смертью храбрых при взятии крепости Яйце. Василика шевельнула онемевшими губами. Потом выговорила: - Как… Это известно наверное? - Я своими глазами видел, как он был сражен, - глухим невыразительным голосом ответил Корвин; он потер переносье и опять поник головой. – Его тело не было найдено – как и тела многих других наших доблестных воинов. На войне теряется счет человеческим жизням, сударыня… Василика сжала руки и закусила губу. Она заплакала: не видела нужды и не могла больше сдерживаться. Скорее ощутила, чем увидела, как Корвин поднялся из кресла – золотым вихрем, облаком духов. Ее затрясло от этого впечатления могущества, торжествующего над ее горем. Корвин остановился перед нею. - Госпожа, я любил этого прекрасного рыцаря и дорожил им не меньше, чем дорожу его… и вашим государем, - мягко произнес король. – Мое сердце скорбит вместе с вами. Василика подняла заплаканные глаза. Она ничего не ответила.