Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 84 страниц)

А это было нельзя – то ли из каких-то черномагических помыслов, может, самого Абдулмунсифа, а может, его братьев-рыцарей; то ли по другим причинам, велению семьи или земных владык. И долга перед своими землями, который оба ощущали смутно, но которого держались твердо. Мало-помалу, сама не заметив того, Василика сделалась слишком ученой и изнеженной, чтобы когда-нибудь вернуться к прежнему положению, - даже если бы и представилась такая возможность; иногда ей казалось, что утонченная забота этого восточного владыки есть худшая казнь, какой ее могли подвергнуть. Тяжело выбиться из грязи в князи – а снова пасть в грязь, испытав власть, удовольствия, облагородив свой ум, в тысячу раз ужасней! Но, конечно, ей было невозможно жаловаться – как она смела роптать, памятуя о том, что сталось со столькими лучшими, чем она, со столькими невинными людьми? И все же Василика роптала. Видения ее больше не посещали, хотя иногда ей очень хотелось этого – хотелось поговорить с какими угодно духами, небесными или адовыми, чтобы причаститься чего-нибудь за глухими стенами тюрьмы, которая называлась жизнью. Но и небеса, и ад молчали. Василику все предоставили самой себе. После того, как учение языку закончилось, Штефан стал посещать ее гораздо реже – и это оказалась приятная жизнь: ее господин был драгоценен для нее в отсутствии, и дарил ей огромную радость, когда приходил. Василика с удивлением поняла, что радуется этому человеку и верит ему, даже несмотря на то, что он замышлял сделать с ней. Иногда сердце бывает глупее ума – или, может, мудрее? Василика читала, пела свои, валашские, и чужие песни, училась игре на лютне… а когда ее навещал Штефан, делала все это с ним, для него. Это было их маленькое счастье, как лампадка под образом. Василика радовала своего господина всем, кроме танцев, - потому что танец был слишком близок к любовному слиянию. И оба чувствовали в такие минуты, что если они соединят свои жизни, счастье вспыхнет всеочищающим огнем и будет невыносимо, как боль, - и быстротечно и бесконечно, как безвременье. Так ли жила княгиня Иоана со своим князем? Что это такое – истинное супружеское счастье, и не слишком ли дорого счастье владык обходится маленьким людям здесь, на земле? Господин баловал Василику подарками, которые она прежде и взять в руки бы не осмелилась, а теперь они примелькались. Драгоценности, духи, тонкие ткани – Василика продолжала шить и вышивать себе, и наловчилась в этом не хуже, чем Штефан, царедворец, владеющий ремеслом на черный день. В конце концов, когда Василика научилась сносно изъясняться по-турецки, она смогла показаться в восточном платье собственной работы, с собственными слугами, на улицах Эдирне. Знатные турчанки на самом деле довольно часто покидали свои дома, обладая немалой властью и свободой, – и хотя Василика не была ни турчанкой, ни даже свободной женщиной, на какие-то часы она приравнялась к ним. Должно быть, Штефан почувствовал, как нужен его женщине этот глоток воздуха. Он знал, что она все равно никуда от него не сбежит – ее положение чужестранной невольницы, как и честь ее, и благодарность, и привязанность к нему удержат ее как самые прочные цепи. Василика отправилась на базар – просто затем, чтобы посмотреть людей и показать этому враждебному городу себя: точно на битву. На ней была шапочка с пером, длинное бархатное платье с высоким воротом, отороченным мехом, на руках – вышитые перчатки. И совсем бы могло показаться, что она валашская боярыня, если бы не шаровары под платьем и не шелк, занавешивающий лицо по самые глаза. Одни эти искусно подведенные карие глаза были открыты миру и надменно взирали на мир; и выглядывали из-под шапки каштановые локоны, скрученные над ушами. И ей это нравилось – нравилось быть княжной Фатихой, как называл ее господин в часы ласк. Почему-то Василике казалось, что он так представляет ее и другим – тем, кто не посвящен в тайну ее побега. Штефану порою очень хотелось, чтобы она была благородной девицей, - она этого заслуживала! Ему порою очень хотелось, чтобы можно было жениться на ней по христианскому обычаю – завладеть ею свободно, забыв обо всем, что их разделяло, обо всех своих явных и тайных клятвах. Ее понесли в открытых носилках, а с нею шли две ее помощницы, две служанки гарема постарше, которые должны были помогать госпоже с покупками. Василика надменно покачивалась в своем паланкине, посматривая по сторонам, - и думала, как прихотлива судьба и как она коварна. Вот раздались впереди крики стражников, расчищавших дорогу какому-то большому господину, - Василика, встрепенувшись, всмотрелась и узнала, кого несут ей навстречу в таких же открытых носилках. Это оказалась женщина, стражники называли ее принцессой - и Василика только на миг встретилась глазами со столь знатной госпожой. Зеленые кошачьи глаза невозможно было забыть – то была Фериде, мать Штефана! Так она родственница султана! Штефан почти ничего не рассказывал Василике о своей семье, как они ни сделались близки… И тут Василике стало ясно, что мать ее господина ненавидит ее всей душой, - как это было понятно! Ей показалось, что Фериде узнала ее, как сама Василика узнала большую госпожу, - узнала и послала ей свою ненависть, от которой валашка содрогнулась. Вот отчего Штефан больше не водил ее к своим родителям! Хотя Феофан Комнин, благородный грек, был еще ужаснее своей жены – если верить тому сну. Но для маленьких людей господа всегда страшны. Даже свои, хотя они и заступники. - Никогда нельзя забывать свое место, - прошептала Василика, закрыв глаза. Она подняла руку и перекрестилась, забыв, что ее несут высоко над толпой посреди турецкой столицы. Услышала, как негодующе ахнули обе ее служанки. Василика приподнялась и прикрикнула на них по-турецки, отчего женщины потупились и отвернулись, продолжив покорно шагать рядом с носилками. Прислуге помыкать собой она ни за что не даст – если уж не давала этого самому господину своей судьбы! Василика проехала до самого базара, где ее опустили, а женщины почтительно высадили под руки. Она пошла вдоль рядов, рассеянно скользя глазами по товарам, - увидела проткнутые крючьями мясные туши, над которыми вились мухи, и ее одолели воспоминания о базаре в Тырговиште, о трупном запахе, пропитывавшем все самое лучшее… Василика покачнулась, ощутив, что жизнь душит ее, и тамошняя, и здешняя. Как мучительно бывает прозреть, подняться над собою! Она чуть не сорвала с лица покрывало, едва удержалась. Резко приказала своей свите двигаться вперед. О благоустройстве дома полностью заботился сам Абдулмунсиф и его прислуга, и Василике осталось только купить какую-нибудь мелочь, чтобы самой себе сказать, что этот выход был не зря - и что она тоже может тратить деньги, как госпожа. Василика выбрала пару ножных браслетов с подвесками, перезвон которых начал ей нравиться, когда она танцевала наедине с собой, но которые она никогда не надевала при Штефане. Слишком напоминали оковы – и ту первую его насмешку. Еще она купила духи, запах которых был ей незнаком. Василика даже не поняла объяснений смуглого беззубого парфюмера, расхваливавшего товар; но посчитала недостойным это показать. Василика поехала назад, домой; она улыбалась, подставив лицо весеннему ветру. Она подумала о Штефане – и сделалось хорошо, сладостно на душе, как было всегда при мысли о нем… когда Василика не позволяла себе заглянуть за ту завесу, за которой он мог заниматься богопротивными делами. Разве сама она ангел – и разве не нужно любить людей и верить им, каковы бы те ни были, чтобы жить? Один только Господь всеблаг! Вернувшись домой, Василика подумала, что наконец совершилось что-то очень важное – она получила достаточно веры, чтобы вырваться из клетки. У Штефана был большой сад. Василике хотелось бы ухаживать за ним. Пусть Штефан велит своим слугам уходить оттуда хотя бы на пару часов в день, чтобы она могла гулять с открытым лицом! Вечером Штефан пришел к ней – она не ждала его; но Василика нечасто знала, когда ждать своего хозяина. Однако оба очень обрадовались. Господин долго обнимал ее, как любимого друга, который никогда не предаст, - а Василике вдруг подумалось: способен ли Штефан сейчас на свое черное дело, или уже нет? Они посмотрели друг другу в глаза. Штефан улыбался ясно, радостно. - Что ты себе купила? – спросил он. Василика повернула голову, зазвенев тяжелыми серьгами-полумесяцами, чтобы он мог наклониться к ее надушенной шее. – Вот, - с улыбкой сказала она. – Сладко ли я пахну? - Слаще розы, - вздохнул турок, целуя ее в шею. Они снова обнялись. - А я видела твою мать, - вдруг сказала валашка. Штефан вздрогнул и высвободился. – Как? - Ее пронесли мимо в носилках. Фериде посмотрела на меня… ненавистно, - сказала Василика, отворотившись от него. Штефан долго молчал. - Да, мать невзлюбила тебя, - наконец сказал он, не скрываясь. – Поэтому я и не хотел, чтобы ты еще раз виделась с ней… Василика поджала губы. - Как же твоя мать думает о том, что я живу в твоем доме? Штефан побледнел. - Я не хочу об этом говорить. Я мужчина, и решу сам, кому жить со мной, - резко сказал он. Потом посмотрел ей в глаза. - Я тебя никогда не брошу. "До самой до смерти", - подумала Василика, и холодно улыбнулась. - Я бы хотела чаще гулять в саду, - сказала она. – Хотела бы… чаще открывать лицо на воздухе. Теперь ведь уже тепло. Можно ли мне ухаживать за твоим садом? - На это у меня есть садовник, - рассмеялся он. – И руки ты испортишь… Василика нетерпеливо вздохнула, и Штефан понял, что наложница гневается. - Хорошо, - ласково сказал он. – Только надевай перчатки. Я тебе пришлю. Василика благодарно поцеловала его. В этот миг она чуть не сказала, что любит его и давно полюбила, - но что-то удержало ее от такого признания. Штефан вдруг засмеялся. Он поднес ее руку к губам и поцеловал, потом сжал в обеих своих. - Даже сам султан Мехмед любит копаться в земле, - сказал турок. – Однажды, когда из его любимого сада пропали огурцы, султан велел вспороть животы нескольким садовникам, одному за другим, пока не нашел, кто съел их…* Василика ахнула и выдернула руку. Такие-то минуты и удерживали ее от признаний в любви. Штефан, поняв, что напугал Василику, смеясь, обнял ее и расцеловал, извиняясь. - Прости, моя нежная роза… Прости, моя княжна! - Я не испугалась… Ничего, - холодно сказала Василика. Штефан восхищенно поцеловал ее. - Я люблю тебя, - вдруг сказал он. – Давно люблю. Василике стало и необыкновенно прекрасно, и страшно сразу. Она опустила глаза и подумала, что для турка эти слова значат совсем не то, что для валаха, православного христианина. Но разве сама она может назвать себя православной христианкой? Давно уже нет! - Я тебе благодарна, господин, - сказала она. - Зови меня Штефаном. Ведь я твой брат во Христе, - сказал он. Василика покачала головой, улыбаясь. Что за люди эти турки! - Хорошо, Штефан. Они поужинали вместе, а потом господин ушел. Василика не ждала его на другой день – ранее, чем к вечеру: но он, к ее изумлению, явился к завтраку, когда она только закончила одеваться. - Мне так хорошо с тобой, что я пришел с утра, - заявил он. Василика засмеялась. - Будь моим желанным гостем. Штефан шутливо поклонился. - Как угодно моей Фатихе. Они вместе сели завтракать, и Штефан кормил ее с рук, как любимого ястреба сырым мясом, а сам не ел. Когда Василика кончила есть, господин поцеловал ее в губы. Потом запил завтрак вином, к которому она не прикоснулась. - Мы с тобой христиане, нам можно пить! Даже правоверные этим грешат, - турок засмеялся так, точно насмехался в эту минуту и над исламом, и над христианством сразу. Над тем, как понимали эти учения обыкновенные люди… Штефан ушел, наговорив ей ласковых, но почему-то чуждых сердцу слов, а Василика села за шитье. Но долго работать ей не пришлось. Вдруг у нее схватило живот: боль была сильной и жестокой. Василика вскрикнула от страха, выронив работу; к ней подлетела испуганная Айгюль. - Госпожа?.. - Мне дурно! – крикнула Василика. И тут она все поняла. - Господи, это яд! Я отравлена! Айгюль закричала, вцепившись пальцами в щеки. Юная турчанка побежала прочь, оглашая криками дом, а Василика согнулась пополам, тяжело дыша. Резь в животе становилась нестерпимой, и она громко застонала; в глазах потемнело. Она умрет! Василика, поддавшись какому-то наитию, засунула немеющие пальцы в рот, и ее обильно вырвало. Она почувствовала, как ее окружили служанки, почувствовала, как они тормошат ее, снимают с нее испорченную одежду. Турчанки вопили не переставая, призывая Аллаха; и вдруг Василике стало противно. И тут ее снова озарило. - Дайте мне молока! – крикнула она. – Побольше! Слышите? Ее завернули в покрывало и уложили. Василику бил озноб, хотя в комнате было жарко. Она покрылась холодным потом и вдруг почувствовала, что непременно умрет… "Штефан, - подумала валашка из последних сил. – Он не ел со мной, слава Христу!" Резь в животе немного утихла; и тогда Василика приподнялась и опять вызвала рвоту. Усмехнулась. Ничего, уберут… Прибежала Айгюль с кувшином горячего молока. Налила в чашку и трясущимися руками подала госпоже. Василика залпом выпила и потребовала еще. Она пила, пока не опустошила кувшин наполовину. Потом приказала всем выйти. Испуганные служанки убежали только после повторного окрика, унеся еще одно оскверненное покрывало. Василика облегчилась, а потом легла на подушки, чувствуя слабость и ломоту во всем теле. Ей было плохо, но она поняла, что смерть прошла стороной. В который раз! "Где Штефан?" – подумала валашка. Потом сил думать не стало, и она потеряла счет времени. А потом ее вырвали из забытья гневные крики, крики боли и ужаса. Штефан ворвался к ней как шторм, и схватил ее за плечи. - Жива?.. Слава богу! Он отбросил ее назад на подушки, как куклу, и заметался по комнате. - Проклятье моему дому! Дьявол! Я сам накормил ее этим завтраком! Он стенал и рвал на себе волосы; потом вдруг сел рядом и припал к ней, схватив ее за руку. - Как ты? - Буду жить, - слабо улыбнувшись, ответила невольница. Штефан страстно поцеловал ее в лоб; потом крепко обнял. - Господи, я думал, что лишился тебя… - А как ты? Ты ведь меня целовал, - прошептала Василика. - Я здоров… Только голова заболела - а я удивлялся… Но теперь эти псы ответят мне за тебя! – яростно воскликнул турок. – Никто не смеет тронуть то, что принадлежит мне! Василика поморщилась, но ничего не ответила. Господин опять уложил ее и, погладив по волосам, сказал: - Отдыхай, тебе нужно поправляться! Он вышел, крупно и гневно шагая. А Василика подумала, кто и как ответит Штефану за нее, - но она ничего не могла с этим поделать. "А ведь повинна его мать", - вдруг пришло ей в голову; и сразу же стало ясно, что так и есть. Василика закрыла глаза и, повернувшись на бок, застыла, как мертвая. Ей иногда хотелось исчезнуть из этого мира, где из-за нее большие господа делали такие вещи. А на другой день Штефан пришел к ней с видом палача, упивающегося своим искусством. Поставив ногу в сапоге на табурет, он подбоченился и сказал: - Преступник найден и казнен, Василика! Василика лежала; но при этих словах быстро села. - Кто он? - Это мой кухонный работник. Из него вынули все потроха на главной площади! – сказал Штефан. Василика упала обратно на постель, глядя на Штефана во все глаза; а тот засмеялся. - Да, моя несравненная роза, теперь тебя никто больше не тронет! Все знают, как ты для меня драгоценна! Он сел рядом и схватил ее руки, прижимая к губам. Василика не отвечала на его ласки, лежа в оцепенении. Она выросла в жестоком краю, во времена самой лютой жестокости – но даже великие бояре, даже свирепый Влад Дракула никогда не казались ей такими нелюдями, как сейчас этот нежный любовник. И ведь он знал, что во всем повинна его мать! А может, Василика просто не привыкла к тому, что она госпожа и что из-за нее делаются такие вещи: ведь для господ это обыкновенное дело! Штефан гладил ее руки, и против воли она стала опять покоряться его чарам. Турок лихорадочно шептал: - Нам нужно уехать отсюда… Мы скоро уедем туда, где никто не посмеет тебя обидеть. - Куда? – спросила Василика. Она знала. - В Стамбул, - ответил Штефан. – В Царьград. В великий город. * Подлинный исторический анекдот. ========== Глава 76 ========== Василика поправлялась дольше, чем ей представлялось вначале: верно, Фериде не пожалела отравы на ненавистную ведьму-валашку. Персидский врач, которого приглашали к ней, сказал, что это, должно быть, мышьяк, не имеющий вкуса и запаха, и потому один из самых коварных ядов. Невольница вышла в сад, как обещал ей ее покровитель. Вначале она не могла работать, но Штефан все равно очищал сад от слуг ради нее, ее уединения. Где еще она могла бы найти такого заботливого хозяина - возлюбленного? Но его любовь была другой стороной его дикости, его ненависти.