Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 84 страниц)

========== Глава 1 ========== Замок Кришан был гордостью всей Трансильвании – цветущей, гордой, вольной земли; в "стране, что по ту сторону лесов" собиралось все лучшее, что могло родиться только в мире и благоденствии, - ремесло, художество, торговля. Этой земли, единственной в округе, не попирали турки. И господа замка Кришан были счастливые люди: сам Бог хранил их от несчастий, что ни год, потрясавших владения валашских соседей. Старый, но сильный боярин Раду Кришан, имевший пожилую, но еще статную и красивую жену Катарину, в благословенные годы отдохновения родил четверых сыновей и двух дочерей, из которых в живых осталось четверо: два сына и обе дочери. Все свое семейство, и своего брата с бездетной женой, живших с ними в замке, Раду нарядил в шелка – Великий Шелковый путь*, как и многие другие изобильные пути, пролегал через их землю. Все, что душа пожелает, имел старый Раду; но много больше горького, чем сладкого он имел в своем сердце – боярин молчал, крепился и только небу молился о своих тревогах. И даже домочадцы боярина немного знали о переменах на свете, грозивших смести с лица земли их маленький рай… В Валахии к власти недавно пришел бешеный князь Влад, и громы его княжения докатились даже до их владений. Но покамест Раду передавал себя на волю Божью, а крепко думал о своих дочерях: обе девы-погодки, Марина и Иоана, вошли в возраст, и боярских дочерей следовало выдать замуж. Раду желал породниться только с такими, как он сам, людьми – богатыми, сильными; и такими, союз с которыми мог бы принести им выгоду, стать им опорою… в нынешние неспокойные годы. Хотя бы одну дочь следовало выдать в Валахию. Раду слишком хорошо понимал, что только Валахия, княжество Влада Дракулы, которого бояре уже шепотом называли Дьяволом – каково было и имя его, – стоит между Трансильванией и империей беспощадного турецкого султана, из плена у которого десять лет назад едва спасся правивший третий год господарь Влад; и именно у турок, поговаривали, он научился своим дьявольским жестокостям. - Господи, сохрани, - вздохнув, пробормотал боярин и осенил себя крестным знамением. Его свита, шедшая вокруг него с факелами, увидела жест господина и повторила его. - Славная охота, господин? – спросил его любимый ловчий, увидевший грустные думы Раду. - Да, добрая охота! – ответил Раду. Он улыбнулся в черную с проседью бороду и подумал о том, как сейчас вернется в замок и прикажет зажарить дичь, которую несут за ним слуги; как навстречу ему выбежит его любимая младшая дочь Иоана, бросится на шею и поцелует, как дитя… Хоть ей уже четырнадцать лет! "Вот кого бы выдать в Валахию", - подумал Раду. Иоана красавица, Иоана искусница – такую не стыдно и самому господарю показать… "Господи, сохрани, Господи, сохрани", - опять передернул широкими плечами боярин в вечерней темноте, как от холода; и опять перекрестился. В стороне завыли волки. Зашумел ветер в ветвях, и Раду со всею его большою свитой показалось - что это чей-то неупокоенный дух, нечистый дух гуляет в окрестностях, разыскивая в ночи жертвы. - Припозднились мы, - заметил хозяин, прищурив черные глаза на свой приближающийся замок, казавшийся сейчас огромной вороньей тенью на скале. – В недоброе время ходим! - Ничего, не страшно, господин! С нами Бог, и нас много, - с улыбкой ответил ему смелый ловчий. Усмехаясь, Раду похлопал любимого слугу тяжелой иссеченной шрамами ладонью по плечу. - Молодец! Впереди уже засветились огни – замок встречал господина. Заскрипели отворяемые тяжелые ворота, послышался смех и громкий говор: люди поняли, что боярин поохотился удачно и вернулся целый и невредимый. Хоть и счастливый был их край – а никогда не знаешь, когда беда настигнет человека; особенно в такую пору… Раду прошел через двор, слушая смех и приветствия слуг, любивших его; а сам вдруг ощутил, как навалилась на его широкие плечи усталость за этот день. Навалилась старость. Смолоду он не только охотился, а и воевал – бился еще за отца теперешнего валашского князя; да разве этот, нынешний молодой дьявол, вспомнит! Слышно, Дракула старым боярам враг – а друг только тем, на ком держится его трон, своим выкормышам… И он еще разохотит, натравит на Трансильванию неверных своею лютостью, то-то сладко тогда всем придется! - Отец! Раду очнулся от горестных дум – и заулыбался, расставил короткопалые сильные руки; в них влетела любимая дочка. Иоана расцеловала его в обе щеки, и Раду прижал ее к груди, потрепал по черной голове. - Здорова ли ты, дочка? - Здорова, отец! А ты здоров ли? Не ранен? - И царапины нет, - улыбаясь, ответил боярин, глядя в ее зеленые, как весна, глаза. Редкий цвет – такие глаза, слышно, были у молодого господаря: самому Раду еще не случалось в них смотреть. Бог миловал. Иоана ахнула, увидев на отцовском кафтане кровь. - То кровь звериная, не моя, - успокоил ее Раду, погладив по щеке. – А ты подай мне чистое платье! - Сейчас подам, отец! Иоана умчалась, взметнув черные волосы и зеленые шелковые юбки. Раду с улыбкой проводил ее взглядом: уста боярина улыбались, а окруженные морщинами черные глаза грустили. Долго ли еще осталось так радоваться? Умывшись и переодевшись в новый бархатный кафтан, шитый золотом и жемчугом – руками Иоаны! – Раду сел со своей семьей за стол. Трапеза была добрая, отрадная; на устах были улыбки и смех, а в сердцах всех домашних, как у Раду, затаились горечь и тревоги. Боярин посматривал на молодых сыновей, тоже – юношей в поре; они сегодня с ним и охотиться не ходили, хоть любили эти забавы, весь день провели в воинских упражнениях. Такое сейчас время, что из рук меча выпустить нельзя; а и кто не хочет, кто не привычен – должен меч в руки взять. Даже в их мирной Трансильвании. Иоана и Марина, старшая и не такая пригожая дочь, притихли и только перешептывались, сидя рядом, - о чем-то своем, девичьем; уж не о том ли, о чем сейчас думал и Раду, глядя на дочек? Окончив ужин и залив жаркое прекрасным вином, Раду благословил дочерей и проследил, как они отправились в свои комнаты наверху, спать; а сам остался в большом зале вдвоем с женой. Катарина чуяла сердцем, что сейчас тревожит мужа. - Нужно, жена, Иоане мужа найти, - сказал ей Раду. – Иоане первой! - Почему не Марине? – спросила Катарина. – Она старшая! - Теперь настало такое время, Катарина, - ответил невеселый боярин. – Иоана первая красавица в семье – а нам нужно заручиться силой там, в Валахии… - Господи! В Валахии! – ахнула, крестясь, боярыня; рассердившись, боярин стукнул кулаком по столу. - Будет причитать, жена! Сам поеду в Валахию – найду Иоане мужа, - проговорил Раду, хмурясь и щипая свою бороду. – Без Бога не останемся! - Кабы дьявол вместо Бога не пришел, - пробормотала Катарина. Раду топнул ногою, гневаясь на жену – что она стращает его тем, чего он сам боится. - Иди и помолись покрепче, Катарина! – приказал он. – А мне нужно одному подумать! Жена посмотрела на него в тревоге – а потом, несмотря на страх, обвила широкую мужнину шею руками и поцеловала его; и Раду улыбнулся. - Иди, иди, Катарина! Жена удалилась, успокоенная тем, что господин все разрешит – как всегда разрешал; Раду же помрачнел еще больше. Он сел обратно за пустой длинный стол и задумался, подперев щеки руками. Нужно, нужно ехать в Валахию – и не мешкая, пусть и навстречу беде; а не то беда может сама к ним прийти. "Завтра соберусь", - подумал боярин. * Великий Шелковый путь - в древности и Средние века караванная дорога, связывающая Восточную Азию со Средиземноморьем. В основном по этому пути транспортировался шёлк из Китая, с чем и связано его название. Одна из ветвей этого торгового пути проходила через Трансильванию. ========== Глава 2 ========== Иоана и Марина еще долго не спали – покои у каждой из боярских дочерей были собственные, но ночами одна сестра частенько прокрадывалась к другой, запинаясь о спящую на полу челядь: потолковать вполголоса в темноте, вдвоем, о том, о чем нельзя было говорить громко – и при старших. Сегодня в темноте бродила Иоана: хотя вообще почти всегда именно младшая сестра предпринимала такие вылазки. В одной длинной белой льняной сорочке, стянутой шнурком у горла, девица кралась по коридору, сторожась теней… и собственной тени: лунный свет падал на стены из огромных окон замка через приотворенные двери господских комнат, и Иоане казалось, что бок о бок с нею, след в след, к сестре ее ползет по отвесному камню черное исчадие мрака. Она перекрестилась, и черная дева на стене бестрепетно повторила ее жест. Охнул и пробормотал что-то слуга, спавший под стеной; Иоана, нахмурясь, посмотрела в его лицо – и перекрестила его тоже. - Господь с тобой, - прошептала она. Сейчас светлое, веселое лицо ее было таким же, какое Иоана увидела вечером у отца, целуя его после славной охоты. Подобрав юбку, девица отворила дверь покоев Марины и перешагнула через порог: у Марины все было тихо – полог над кроватью не колыхался, сестра, казалось, спала. Но стоило Иоане приблизиться, как полог отодвинулся, и зеленые глаза уставились в черные, блестящие и тревожные. - Иди сюда, - шепнула Марина, похлопав ладонью по покрывалу. Иоана вскарабкалась на высокую кровать, и полог упал снова: сестры остались вдвоем в темноте, точно турецкие военачальники в шатре, тайно совещающиеся о грядущей битве. - Отец завтра едет в Валахию, - прошептала Иоана. – И я знаю, зачем, сестрица. Марина вздрогнула; потом отвела с глаз спутавшиеся черные волосы и сурово поглядела на сестру. - Ты слушала под дверью? - Слушала, ловила речи слуг… Да это ветер носит, что завтра будет, - без малейшего раскаяния прошептала Иоана. – Дело обо мне, Марина: отец меня поедет сватать. Туда! Бледность покрыла лицо Марины; но потом она так же твердо ответила шепотом: - И давно пора. Мы с тобой уж давно не дети – а не то так и останемся обе без мужей! А теперь пришло такое время, что никак нельзя. Иоана несколько мгновений серьезно смотрела ей в лицо – а потом спросила тихо: - А сама ты хочешь замуж? Марина пожала плечами; лицо ее не изменило своего выражения равнодушия. - Хочу, не хочу! Мне пятнадцать лет в прошлом месяце исполнилось, - ответила она. – Мать с отцом обвенчали еще в тринадцать. А я не как она, и не как ты: не красавица. Тебе бы еще можно было повременить… - Ты сердишься, что я любимица отца, - заметила Иоана. - Нет, не сержусь, - ответила Марина, не глядя сестре в глаза. Иоана примирительно улыбнулась и поцеловала ее. - Однакож отец отказал тем шесбургским* сватам, что приезжали о тебе говорить еще с полгода тому… хоть тот и знатный человек, и у отца с ним дела, - ответила она. – Отец нас обеих любит, лелеет… - Отец разбирает – как бы нас повыгоднее пристроить, - хмуро ответила Марина. – И хорошо делает. Тут Иоана тоже погрустнела, и испуг выразился на ее смуглом лице. - Ах, сестра! Я боюсь за себя. Тебя наверняка отдадут сюда, за кого-нибудь из соседей, в нашем краю, - а мною отец защитить всех нас хочет… Кто только его надоумил! - Святой Георгий надоумил, - бегло улыбнувшись, ответила суровая и непригожая старшая. – А ты помолись нашему великому заступнику! Бог даст, ты станешь нам надежным валашским щитом! - И откуда в тебе столько храбрости, Марина, - проговорила Иоана сумрачно, потягивая длинные льняные рукава, целиком скрывавшие руки. – Ты оттого так смела, должно быть, что не тебе, а мне ехать в Валахию… - Не смей дерзить! Марина довольно крепко шлепнула младшую сестру. Иоана вздрогнула и враждебно взглянула на нее; но потом смирилась и опустила голову. - И то правда: святой Георгий, не иначе, надоумил, - проговорила она. Поглядела на раскинутое на столе богатое покрывало, которое они с Мариной вдвоем вышивали; и сурово, как старшая, улыбнулась. Потом вдруг подхватилась и спрыгнула с сестриной кровати, босыми ногами на холодный камень. - Доброй ночи, сестра! Добрых снов! Она поцеловала Марине руку, и та с удовольствием приняла это изъявление почтительности. - Доброй ночи! И не забудь утром пораньше встать, провожать отца! – шепнула ей Марина с кровати. - Крепче тебя помню! Иоана прошлепала к двери, внимательно глядя, как переступают, мелькая под белой сорочкой, ее смуглые ножки; потом выскользнула в коридор и тенью, никем не замеченная, добралась до своей спальни. На цыпочках пройдя мимо крепко спящей служанки, Иоана подошла к своей кровати… но вместо того, чтобы лечь и тут же уснуть сладким сном молодости, опустилась на колени у окна и сложила руки. В кровать она забралась, только прочитав молитву святому Георгию. В первом сне боярской дочери привиделся святой Георгий, поражающий дракона, - устрашающий, нарисованный черною тушью на желтом пергаменте: как чудовище и его победитель представали в одной из драгоценных отцовских книг, в которые Иоане иногда позволялось заглянуть. Наутро Иоана пробудилась рано, едва начало светать, еще прежде своей служанки. Хмурясь, растолкала старую женщину и приказала подать себе умыться и одеться. Нарядившись, как на праздник, откинув за спину черные и длинные, до колен, волосы, в алом бархатном платье, Иоана покинула комнату. По пути заглянула к сестре – и застала ту еще склоненную над умывальным тазом, в одной сорочке. - Поскорее можешь? Отца так упустишь! – сердито сказала Иоана. Марина сердито выпрямилась. - Ты мне приказываешь? Иоана топнула ножкой, став руки в боки. - И нашла время чваниться! - Отцу еще долго собираться, - заметила Марина. – Это ведь не на охоту ехать. Она вернулась к умыванию; а Иоана осталась нетерпеливо ждать в дверях, скрестив руки на груди. Наконец сестра приготовилась – заплетя в косы и скрутив над ушами черные волосы и надев то же платье, что было на ней вчера. - Ну, идем, - велела Марина: как будто это она проснулась и нарядилась первая и могла теперь понукать нерасторопную сестру. Иоана надулась и направилась вперед; но вскоре в коридоре Марина обогнала сестру и заняла приличествующее ей место, во главе. Боярские дочери чинно прошествовали по коридору и спустились по лестнице; мимо уже сновали слуги, по-видимому, с поручениями от отца и матери. Отец был на ногах, одет в дорожное платье – коричневый шерстяной кафтан и меховой плащ – и ждал их в большом зале. Он обнял сначала Иоану, а потом и Марину; и Иоана подумала, видя, как сестра принимает поцелуи Раду, что Марина даже и не тревожится – ведь отец может не вернуться… Или, может, сестра просто скрытнее и тверже ее сердцем. - Я еду в Валахию, - проговорил хозяин, поглядывая то на одну, то на вторую. – Вам уже сказали? - Да, отец, сказали! – быстро и звонко ответила Иоана. Раду проницательно посмотрел на нее. - Что ж, хорошо. Возможно, меня не будет долго… Раду улыбался, и ничто не выдавало его тревог перед лицом дочерей. Да это было бы и недостойно мужчины. Семья села за стол, за скромный завтрак - горячий суп с зеленью и вчерашнее жаркое, которого оставалось много. Петру и Николае, один – самый старший из детей, другой – самый младший оба держались как мужчины, не выдавая своих чувств. А Катарина, сидевшая рядом с молчаливым мужем, измочила слезами весь платок; впрочем, она тоже крепилась и не говорила ничего. Как будто между боярином и боярыней ночью произошел такой же страшный разговор, как между их детьми. После трапезы Раду поднялся и, не говоря ни слова, направился во двор. Все домашние последовали за ним; Иоана и Марина взялись за руки. Там, в просторном дворе замка, уже были оседланы кони, на которых слуги навьючивали последнюю поклажу. - Я еду в Валахию, - проговорил Раду Кришан, взяв под уздцы своего великолепного вороного скакуна и прямо посмотрев на свое семейство; все молчали. Раду поглядел на младшую дочь. - Надеюсь, что найду тебе жениха, Иоана. Он не улыбался. Иоана улыбнулась за отца, дрожащими губами, и в последний раз его поцеловала. - Да хранят тебя святые угодники, - проговорила она. - Да пребудет их милость с вами, - отозвался Раду. Посмотрел на сыновей. - Береги сестер и мать, Петру. Раду Кришан сказал это неокрепшему сыну, хотя рядом был его брат. - Да, отец, - ответил старший юноша, стоявший с высоко поднятой головой. - Ждите меня через неделю… если будет на то Божья воля, - проговорил боярин. – Если же нет… Катарина ахнула. - Если задержусь, я подам о себе весточку, - заключил Раду. – Молитесь за меня! - Непременно, отец! – сказала Иоана. Он наконец улыбнулся любимице на прощанье – потом легко, как юноша, вскочил в седло. Горячий конь заходил под ним, точно рвался навстречу подвигам; и Раду – уже довольный, уже воин, вспомнивший былое! - похлопал его по шее. - Прощайте! Боярин дал шпоры и первым вынесся вперед; его маленький отряд тотчас последовал за господином, будто верная охотничья свора – за вожаком. Только их и видели. Топот копыт скоро стих - лишь птицы щебетали в залитом солнцем дворе, как за минуту перед тем, точно и не было этого прощания.