Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 84 страниц)

Через несколько мгновений оттуда вместе с ним появилось трое воинов с растерянным и негодующим видом: не просто воинов – военачальников, с перьями на шапках, в дорогих бронях поверх кафтанов на дорогом меху. Они в гневе и изумлении воззрились на Штефана и его спутницу. Посланник князя резко показал своим господам в сторону – прочь, уходить прочь. Они быстро ушли, размахивая руками и ругаясь. Потом проводник что-то объяснил Штефану на чужом языке, но не на турецком: Василике показалось, что это был венгерский. А следом за этим турок повернулся к девушке, которая вся оцепенела, наблюдая такие события. - Этот шатер освободили для тебя, - сказал он так спокойно, точно иначе никак не могло быть. А потом турок засмеялся, обнажив белые зубы, - голубые глаза горели блеском безумца или человека, пристрастившегося к дурману. - Будешь жить как княжна! Василике в этот миг захотелось умереть – или проснуться; но она не могла ни того, ни другого. Девица только опустила голову и вошла в шатер. Спустя несколько мгновений Абдулмунсиф вошел следом; сердце у нее так и подпрыгнуло, и Василика судорожно оглядела шатер в поисках оружия. Она видела, что далеко, на войлоках, блестит брошенный нож; но понимала, что не успеет и не решится схватиться за него. Она быстро повернулась к своему покровителю, сжав кулаки и сверкая глазами. - Не тронь меня! – пронзительно крикнула она. Потом отскочила, думая о ноже; ее охватил безрассудный жар, и Василика бы даже кинулась к оружию… но тут она поняла, что буянит одна. Штефану не составило бы никакого труда усмирить свою пленницу; однако он стоял, не двигаясь с места, у входа в шатер, и бесстрастно глядел на нее. В глазах у девицы прояснело, и она увидела, что руки у турка сложены на груди, а глаза насмешливо блестят. - Может, выслушаешь меня, прежде чем драться? – спросил он. - Ну говори! – крикнула Василика. Так, точно она ему приказывала. Штефан кивнул: его губы под золотисто-рыжими усами раздвинула улыбка. - Ты будешь жить здесь в шатре, на своей половине, как госпожа, - сказал он. – На второй буду жить я. Василика ахнула. - Считай, что я твой болук-баши*… начальник охраны, - сказал турок: теперь уже совершенно серьезно. – Мы отгородимся друг от друга, и ничего не будем видеть. - Но зачем? – спросила девушка. – Зачем я здесь? Штефан пристально посмотрел на нее. - Предпочитаешь спать среди солдат? Василика залилась краской. Изверг! Турецкий дьявол! - Ты вся грязная, и смердишь, - помолчав, продолжил мучитель. – Сейчас тебе принесут горячую воду и мыло. Ты умеешь шить? Василика, раскрасневшаяся и сердитая, кивнула. - Хорошо. Тогда убавишь мужскую одежду, которую тебе дадут, чтобы ты не выделялась, - сказал турок. Он повернулся и вышел, не удостоив ее более ни словом. Василика села на войлоки, схватившись за голову. Она почти ничего не понимала - но понимала, что попала в большую беду: такую беду, что впору позавидовать мертвой княгине! Чтобы ее, дворовую девушку – пусть даже и прислужницу государыни, - держали на положении, приличествующем княжне, просто так, из жалости и милости! Василика не видала ничего за пределами своего дворца и города, а и то понимала, что такого не бывает. Что думал Штефан, когда говорил это, - неужто решил, что она поверит? Должно быть, он и вовсе не думал о ней: что ему дворовая девчонка! Но что же замыслил этот турок – и человек, которого Василика всю осень и половину зимы называла своим князем? Кто на самом деле Бела Андраши, большой господин – "эфенди"? Все думали, что венгр; все думали, что православный христианин; но он, скорее всего, не тот и не другой. Эти господа, должно быть, турки оба: и оба дьяволопоклонники… Больше простая девушка домыслить не могла. Ей осталось только молиться. Но княгине ее молитвы не помогли – и Валахии тоже. Потом раздвинулись полотнища шатра, и вошли слуги, которые несли чан горячей воды. Его поставили на ковер, рядом положили простыню, мыло и свернутую одежду. Ее тело обрадовалось прежде разума. Еще бы к этому гребень! Но о гребне никто не вспомнил. Василика решила, что попросит его позже; подождав с минуту после ухода слуг, оглянувшись на дверь, она быстро и неуклюже разоблачилась. В шатре было тепло – его и освещали, и согревали жаровни. Потом девушка шагнула в чан, в котором плавали кусочки обугленного дерева: воду натопили из снега… Василика села в эту походную ванну и некоторое время сидела, зажмурившись от блаженства. Потом стала намыливаться, то и дело бросая сторожкие взгляды на дверь из-под мокрых волос. Она вымыла голову, отжала свои кудри и выбралась наружу, пытаясь сразу и вытереться, и закутаться в простыню. Потом, стуча зубами, быстро оделась во все принесенное: набедренная повязка, вязаные чулки, шерстяные шаровары, рубаха, шерстяная безрукавка. Все великоватое, некрашеное - не такое яркое, красивое, какое Василика привыкла носить во дворце: но мужское платье очень бодрило. Мокрые волосы она заплела в косу. Потом девушка, засучив рукава, постирала свою старую одежду в той же воде, в какой купалась: вода стала совсем черная, но выйти набрать снегу Василика не посмела бы – не смела злить своих господ. Она должна выпрашивать милости понемногу, если хочет жить. Василика как раз заканчивала выкручивать платье, когда к ней опять вошел человек – не Штефан, другой: и, должно быть, валах. Василика оживилась и хотела окликнуть его, но слуга, поставив поднос с едой, быстро наклонил голову и исчез. Все в лагере, должно быть, сбиты с толку ее появлением – уж не сочли ли ее и вправду какой-нибудь княжной? Но, учуяв запах жареного мяса, Василика забыла обо всем и набросилась на еду, разрывая жаркое обеими руками и запихивая в рот. А пока Василика насыщалась, ее покровитель тихо беседовал со своим князем в шатре военачальников. - Крепость теперь твоя, князь, - но все равно, что султанская. Ты знаешь, - сказал Слуга Справедливости. Они оба сидели скрестив ноги на коврах, греясь у жаровни, куда добавили ароматного масла. - Да, султанская, - тихо и очень устало сказал Андраши. Он неотрывно глядел в огонь, и огонь танцевал в его голубых глазах. Турок же смотрел на князя – с необыкновенным вниманием. - Ваша вера обещает телесное воскресение, эфенди, - тихо произнес Абдулмунсиф. – И вознесение к Богу через страдание. Что для вас рай – пребывание с Богом, служение Богу во славу Его? Лицо Андраши дрогнуло. - Да, - сказал он. – Пребывание в Боге. Турок потянулся к нему, но рука его остановилась на полпути. - Верно ли я понимаю, князь, что вы отвергли рай пророка потому, что тот телесен и бездеятелен, и заключился в одних радостях плоти и праздности? Но как быть воскрешенному человеку целую веч… Андраши быстро повернулся к своему собеседнику. - Мы отвергли, Штефан, - сказал он сурово. – Ты христианин, как я! И ты знаешь, что мы, рыцари-братья, разошлись с церковью в том, что есть небо! Воскрешенная плоть не может быть бездеятельна и безрадостна, как и лишена пола! Турок слабо улыбнулся. - "Брат-дракон", - проговорил он. - "Брат-дракон", - повторил венгр, склонив голову. Он закрыл глаза – Абдулмунсиф смотрел на него с состраданием… и завистью. - Ты высокий посвященный, князь, - проговорил он. – Выше тебя только Дракула. - Дракула разошелся с нами давно, - резко ответил господарь. – И я далеко не так высок, как ты меня полагаешь… - Но все же именно Дракула был тот, кто сказал мне, что суть христианской веры – преображение человека в Господе с сохранением человека, единение с Господом с сохранением человека - а не полное благорастворение в возлюбленном Творце с самозабвением. Так думают те из нас, которые допускают единение с Творцом в любви, а не единственно преклонение перед Ним в раю, как рабов перед господином*, - проговорил турок: сейчас его валашская речь была гладка, точно катились волны. – В этом согласны и Дракула, и ты. Андраши надолго замолчал. Потом резко сказал: - Оставь меня сейчас, брат! Турок бесшумно поднялся. Он поклонился своему повелителю со всем почтением; и пятясь неслышно удалился. Андраши остался сидеть как сидел – спиной ко входу в шатер; и это было хорошо, потому что никто не мог видеть, как по его лицу одна за другой сбегают слезы. - Ах, моя Иоана, святая Иоана, - шептал князь. – Могу ли я когда-нибудь пожелать видеть тебя ангелом, а не женой? Как возможно этого пожелать? Как мне узнать тебя? Он быстро осмотрелся, точно вдруг потревоженный прикосновением ангела – или демона. Всколыхнулось пламя в жаровне, и холодный ветер овеял его лицо. Андраши шевельнул губами, точно поцеловал этот ветер. - Нет, - прошептал он. – Это я не могу любить… Абдулмунсиф вошел в свой шатер, когда было уже темно: он постарался не шуметь, думая, что пленница спит. Но она услышала. Василика не спала – попросту не могла уснуть здесь, не переговорив со своим покровителем хотя бы немного! - Господин! – приглушенно позвала она через полотняную перегородку, разделявшую их: вход для Абдулмунсифа находился с другой стороны. Девушка думала, что турок может и не ответить. Но он отозвался – опустившись на колени, как и она, и приблизив губы к перегородке. - Что тебе? - Ты христианин, как и я, - а значит, мой брат, - тихо проговорила валашка, набравшись храбрости, волнуясь. – И поэтому я хочу сказать тебе, что мое христианское имя – Василика… Ты мой спаситель, господин, и я хочу сказать: да пребудет с тобой Господь… Турок долго молчал. Но валашка знала, что Штефан здесь, что он не ушел, что он дышит через эту перегородку, как и она. - Да пребудет и с тобой Господь, Василика, - наконец ответил ее спаситель. Она не могла понять его тон, не видя лица: Штефан говорил не то насмешливо, не то очень серьезно. Потом он бесшумно поднялся и отступил назад, на свою половину. Василика перекрестила своего покровителя через полотно, потом встала сама. Она подошла к постели и легла; но долго еще не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Ей было тревожно, ужасно тревожно: и никакая чужая забота, никакая благодарность или молитвы не могли развеять этого чувства. * "Болук-баши" – военный чин в Османской империи, офицер: "болук" – отряд. * Представление суфиев – ветви ислама, появившейся уже в VII веке: приверженцы суфизма веруют в возможность единения с Господом не с сохранением человеческой личности-творца (как считается у христиан), а с полным растворением в Творце. Известно противопоставление мусульманского рая-сада и христианского, града: то есть христианский знаменует соучастие человека в спасении. ========== Глава 69 ========== Когда Василика проснулась, она поняла, что проспала очень долго. Как будто выпила макового зелья, которым сама когда-то поила княгиню по ее приказанию – для спокойного сна… Голова была тяжелой, а перед глазами все отливало красным. Валашка поднялась и подошла к выходу, раздернула полотнища – и ее тут же всю пробрал холод. Хотелось есть; жаровни были потушены, и шатер давно простыл, а ее покровитель, конечно, ушел… Но когда Василика вернулась назад, ее точно в спину поразил громкий голос. - Куда ты направилась? - Я никуда! Я только осмотреться! – торопливо откликнулась она, изумляясь, как это Штефан так быстро понял, что она куда-то пошла. Потом Василика увидела, что перегородка отодвинута - немного, но достаточно, чтобы следить за всеми движениями на женской половине. Василика опустилась на колени и с великой осторожностью заглянула на хозяйскую половину. - Я голодна, - робко сказала она. Ей хотелось выйти еще и по другой нужде – но пока ее хозяин тут, лучше об этом забыть. - Сейчас принесут еду, - ответил турок, который был занят какой-то работой и даже не поднял головы, разговаривая с ней. – И нечего тебе осматриваться, я буду сам говорить все, что нужно! И тут Василика с изумлением поняла, что Абдулмунсиф шьет – игла так и мелькала перед лицом. На коленях турка блестели дорогая кожа и мех. - Ты сам занимаешься шитьем? – спросила она, не в силах удержаться от вопроса. Штефан отложил работу и поднял голову. Яркие голубые, северные глаза изумили ее на этом восточном лице. Василика даже не могла сказать, чем лицо Штефана восточное, - эти неверные порою так походили на них самих! И все же отличались от них, как небо от земли! - Что тебя удивило? – спросил турок после долгого молчания. - Я думала, господин… что ты состоял при султане, - сказала Василика, понизив голос до шепота. - Так и есть, - невозмутимо ответил Абдулмунсиф. – Каждый мужчина в нашей стране должен владеть ремеслом… для черного дня! Никто не может знать, как повернется к нему судьба! Василика изумилась снова, еще больше. Их боярам, господам Валахии, было далеко до такого смирения. - Что еще? – спросил турок, видя, что пленница продолжает смотреть на него. Василика покачала головой, и тогда он опять склонился над работой. Девица прошлась по своей половине, потом села на шкуры и подушки, служившие постелью. Потом опять встала и окликнула его. - Что? – отозвался Абдулмунсиф; и, даже не видя его теперь, Василика поняла, что глаза ее господина сверкнули нетерпением. - Мне тоже нужно будет шить! – чуть не плача от смущения, сказала девица. – Мне нужна игла, нитки, а еще гребень для волос! - Хорошо, - ответил турок. – Ты все получишь. Василика принялась расплетать, а вернее – раздирать косу: она давно высохла, но свалялась как шерсть. Василике страшно было подумать, как вдруг придется говорить с этим человеком… или с другими мужчинами здесь… о том, что настигает женщин каждый месяц и что неизменно приходило к ней, несмотря на все тяготы войны. Нет - чем сказать ему, лучше умереть. Придется просить о помощи кого-нибудь из слуг, здесь ведь есть валахи! Но если Абдулмунсиф заметит, что она говорила с чужими мужчинами, он ее попросту убьет! "Все под богом ходим", - подумала валашка. Абдулмунсиф и без того безумец, а смерть в такие страшные дни может забрать любого из них, когда угодно! Василика решила, что сойдется с кем-нибудь из сородичей, которого пришлют ей прислуживать: быть не может, чтобы здесь не нашлось добрых валахов, христиан! И среди простых людей таких встретить куда верней, чем среди господ, - сколькими бы ремеслами те ни владели! Вскоре Штефан ушел. Василика угадала это по движению теней на полотне: вот, значит, как он следил за ней! Через некоторое время к ней пришел слуга, который принес белых лепешек и вина. Василика нечасто ела так сладко, хотя и была княжьей отроковицей! - Погоди, - она остановила слугу, у которого, как ей показалось, было простое, доброе лицо; но когда Василика заговорила с ним, по этому лицу прошла тень страха. - Что угодно госпоже? Это был валах – он выговаривал слова на ее родном языке так же чисто, как она сама. Но это был и чужак. Валахи никогда не смотрели так робко, никогда не чурались своих! - Я не госпожа, - жарким шепотом сказала Василика. – Я такая же, как ты! Мне нужны нитки, игла и гребень для волос! Слуга опустил голову, избегая ее взгляда. - Я передам господину, и если он разрешит, принесу. - Он уже разрешил! – тихо гневаясь – и отчаиваясь, отозвалась Василика. Она замолчала, потом потребовала: - Назови мне хотя бы свое имя, ведь ты тоже валах! - Александру, - ответил прислужник. Он не поднимал глаз. Потом вдруг быстро прибавил: - Мне запрещено говорить с тобой, госпожа! Прости! Василика увидела, что на бледных щеках слуги выступил румянец. Она усмехнулась. - Добро, - пробормотала девушка, - значит, нельзя… - Разожги жаровни, мне холодно, - потребовала Василика. Александру в этот раз не стал спорить, а, зачерпнув в каком-то горшке углей, проворно наполнил две металлические жаровни и зажег огонь. Потом откланялся и ушел. Абдулмунсиф, хитрый змей, конечно, приставил к ней одного этого безъязыкого слугу – конечно, и этому валаху, да и всем остальным мужчинам здесь запрещено говорить с ней; наверное, даже смотреть! Абдулмунсиф тоже большой господин в этом месте – или завладел княжеским сердцем настолько, что князь дозволяет ему творить все, что тот захочет! Или оба эти господина согласны в том, что творят. Или же Абдулмунсиф делает все тайком, как это принято у турок… Василика стала есть, едва ощущая вкус превосходной господской пищи. Она думала – откуда же взялась такая добрая еда здесь, когда вся Валахия давно голодает, а у князя такое большое войско? Может быть, он взял какую-нибудь турецкую крепость и завладел припасами: складами и скотом? Но ведь сам князь на стороне турок – разве нет? Этого было слишком много для ее бедной головы, и Василика заплакала, уткнувшись лицом в колени. Потом она утерла глаза и заставила себя доесть. Неизвестно, когда дадут еще – что может случиться через час! Валашский прислужник Александру, теперь державший себя с ней так, точно он и вправду был немой, вскоре вернулся за посудой и принес ей иглу, нитки и костяной гребень. Красивый гребень - хоть боярской дочке! Но Василика не могла ничему радоваться – ей сделалось только страшнее. Абдулмунсиф сказал, что она будет при нем служанкой. Но как турок допустит женщину прислуживать себе – они ведь так отгораживаются от женщин, и Абдулмунсиф, хоть и крестился, не мог себя переменить? Да он и не переменял…