Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 84 страниц)

- Ты пленница только своей чести, - отвечал венгр. – Мне так хотелось бы удержать тебя… Иоана подняла брови. - Но я никогда этого не сделаю против твоей воли, - сказал Андраши. – Клянусь! Он взял ее под руку; Иоана же не двигалась с места, точно пораженная новой мыслью. - Ты говорил – приглашения, - прошептала она. – Кого еще ты подразумевал? - Надеюсь, ты не забыла, какой подарок я сделал тебе еще раньше? – спросил он в ответ. – Приедут работники из замка Кришан – отчитаться мне и тебе; а с ними некоторые мои валашские родичи… да, те, кто сможет подтвердить мое право еще лучше матери, - шепотом закончил граф. Глаза его вспыхнули алчным блеском. – Сила Данешти! – воскликнул он. Иоана до сих пор не могла поверить, что Андраши настоящий – и что обещания его не фальшивы, несмотря на подтверждения отца. Ведь боярин Кришан уже так стар – он мог попросту выжить из ума… или жажда мести и власти могла лишить его ума! Но теперь Иоана в первый раз по-настоящему ощутила, что может вступить в храм Бисерика-Домняскэ* вместе с этим венгром – и выйти оттуда под приветственные клики толпы законной княгиней Валахии! Иоана точно рукой пощупала это будущее. Валашка улыбнулась хозяину. - Ну, идем, - сказала она. Андраши повел ее наверх – в дальнее крыло замка, казавшееся давно заброшенным. Иоане было не привыкать к высоким сводам и коридорам, на которые не хватает никакого света, где светильники лишь заставляют сняться с места летучих мышей, - но и то у нее замирало сердце. А может, это было оттого, что граф вел ее за руку – чтобы гостья не потерялась… - Уже то, что ты можешь видеть меня здесь единовластным хозяином, означает, что это мое имя – настоящее, - сказал он Иоане по дороге. – У Габора не было собственных детей, а он остался последним в роду, кроме сестры, Валерии Андраши… моей матери. - Значит, род твой почти вымер? – спросила Иоана. Спутник сжал ее руку. - Почти… нет, совсем, - глухо ответил он. – Я – не считаюсь, хотя земли эти мои… Однако я уповаю, что обрету новое право совсем скоро! Граф привел ее в комнату, в углу которой что-то было занавешено большой холстиной. Андраши сдернул тряпку, и Иоана увидела старый выцветший гобелен… - Работа моей матери, - прошептал венгр, приобняв свою подругу за плечи. – Фамильное древо… Валерия Андраши была искусница не хуже тебя! Иоана вздрогнула. - Что еще ты обо мне знаешь? Он печально улыбнулся. - Думаю, что почти ничего, любовь моя. Звезды слишком далеки – и они слепят тех, кто дерзновенно смотрит на них. Иоана опустила голову и покраснела. Но укрепилась и никак не ответила на эти слова. Потом они еще долго бродили по замку, и Андраши рассказывал ей его историю: он знал наизусть, казалось, повесть каждой башенки, каждой каморки, каждой ниши. Затем они расстались – граф извинился делами; он на прощанье поцеловал Иоану и сказал, что обед ей подадут в ее покои. Если она пожелает, может спуститься в библиотеку или потребовать себе тканей и ниток для рукоделия. Вечером они поужинают вдвоем. А завтрашний день будет принадлежать уже не только им, а и баронессе. Вечером Андраши и его гостья поужинали в главном зале, под музыку флейт – Андраши приказал играть трансильванские напевы. Он был нежен и предупредителен еще более обыкновенного; и Иоана ощутила сильнейший, чем прежде, укол вины. Граф, как и вчера, проводил ее наверх – и оставил еще в начале коридора, который стерегли ее преданные люди; он с поклоном удалился. Иоана отошла ко сну как королева – но ей долго не спалось, она все поворачивалась с боку на бок, точно искала что-то подле себя и не могла найти… Утром Иоана поднялась с головной болью и бледная, как вчера предстал Бела Андраши; однако он, когда Иоана сошлась с графом, оказался свеж и бодр. В прекрасном настроении. - Матушка уже здесь, - сказал он ей с торжеством, точно ему в подкрепление прибыло непобедимое войско. – Она приехала самым ранним утром, но я не пожелал разбудить тебя! - Как ее ноги? – невольно спросила Иоана. Андраши рассмеялся. - В полном покое и довольстве, закутаны в меха и нежатся у огня, как и их госпожа, - ответил венгр. – Моя матушка ожидает нас к завтраку. Идем, любовь моя! Он взял ее под руку, и они сошли вниз, точно супруги, знающие друг друга целый век. Иоана уже давно с тревогой воображала себе Валерию, баронессу Берчени, - и та невольно представлялась ей во все менее любезных взору видах. Однако действительность удовлетворила ее лучшие чаяния! Баронесса оказалась высокой стройной женщиной – не менее, чем сорока пяти лет, как и следовало ожидать; но сходство ее с сыном было несомненным, как и то, от кого он унаследовал свою красоту. Благородная венгерка с легкостью встала навстречу Иоане из своего глубокого кресла, сбросив меха, окутывавшие ее с головы до пят, - и Иоана присела, склонив голову. Когда она поднялась, Валерия Берчени склонила голову в ответ. Ее тяжелое белое покрывало было уложено почти по-монашески, окутывая голову и шею, так что под ним едва проблескивали гладким серебром совершенно седые волосы; но в серых глазах не было той мягкости, пылкости и переменчивости, что в голубых глазах сына. Напротив, у госпожи Берчени был взгляд женщины, которая с юности твердо знает, чего она желает от жизни. "Как подобную женщину мог кто-то соблазнить – хоть и такого княжеского рода, как Данешти?" - удивилась Иоана. - Рада встрече с вами, госпожа, - сказала ей баронесса по-венгерски надтреснутым, но сильным голосом. – И рада видеть, что мой сын нисколько не преувеличивал, вохваляя вас. - Вы знаете, кто я? – спросила Иоана. Баронесса негромко рассмеялась. - Да, милое дитя мое, - ответила она. – Я знаю все! * "Alb" по-румынски - "белый". * "Господская церковь" в Тырговиште. ========== Глава 47 ========== Скромно позавтракав – свежим хлебом и пряным козьим сыром, который намазывался на хлеб, - троица расположилась у камина в большом зале. Баронесса протягивала к огню свои маленькие ноги, которые у нее все время зябли, - а Иоана глядела на это и вспоминала, как грелся у их семейного очага Бела Андраши, приглашенный в дом простодушным Корнелом… Некоторое время они молчали – взаимная неловкость, которую вначале затмило удивление от встречи и взаимочувствие союзников в важнейшем деле, снова дала знать о себе. Иоана гадала, что сын насказал матери о ней – и что сама Валерия Берчени думает о его невесте-валашке. Наверняка сочла ее дикаркой, ступенькой к трону Валахии для незаконного сына! Уж не сама ли она в молодые годы метила на этот трон, со своими католическими отцами-церковниками?.. Потом баронесса заговорила первой: - Легка ли была ваша дорога до замка? Иоана не сразу поняла, что эта улыбающаяся инокиня обращается к ней. Валашка выпрямилась в кресле и ответила, тоже с любезной улыбкой: - Я превосходно доехала, невзирая на распутицу. Граф скрасил мне это путешествие – он поистине неиссякаемый источник поучительных и забавных историй… Тут Иоана поняла, что говорит так, точно ехала сюда с радостью и легким сердцем: точно не было за спиною обманутого мужа и брошенного сына… Но Иоану, кроме супруга, поддерживало в ее предприятии все семейство! Как же должна была себя чувствовать юная графиня, покинутая в тягости князем-прельстителем? Что ей пришлось вынести, пока она выносила свое дитя, которого назвала в честь великих венгерских королей древности, - уповая, что однажды Бела Андраши унаследует их славу? Женщина, низведенная с графини до баронессы, точно читая мысли Иоаны, положила ей на локоть морщинистую желтую руку, тонкую, какие бывают у пылких и тонких натур. Когда-то эти длинные пальцы были хороши. Целовал ли их кто-нибудь, отдавал ли им дань любви? - Да, мой Бела – моя гордость, - задумчиво и твердо, голосом женщины, уверенной в своем праве и привыкшей повелевать чужою волей, проговорила Валерия Берчени. – У меня от моего мужа есть еще две дочери, которые теперь замужем и сами матери, слава Господу… и был один сын, которого Бог прибрал во время мора. Но этот сын, от моего покойного мужа, не был и вполовину так красив, силен и умен, как Бела. Вы должны видеть это, госпожа, - и радоваться, что выбор моего старшего сына пал на вас… Баронесса говорила так, точно Иоана была свободна. А может, ее попросту не слишком беспокоили браки православных и их нерушимость. Как бы то ни было, главным оставался выбор возлюбленного детища, этого короля без королевства. - Я… рада выбору графа, - ответила Иоана после небольшого колебания, под пристальным, не допускающим возражений взглядом серых глаз. Она немного потерялась: ведь с этой женщиной нельзя было повести себя так, как с мужчиной-оскорбителем! Валерии Берчени не пригрозишь кинжалом или военной силой родичей! Баронесса склонила голову. - Я вижу, что вы любите друг друга. А еще больше вижу вашу преданность христианскому долгу. "Ее муж умер, - подумала Иоана с каким-то сочувствием. – Хотелось бы знать: скорбела ли Валерия Берчени хоть сколько-нибудь – или от души радовалась, что избавилась от такого бремени?" - Давно ли скончался ваш супруг, баронесса? – спросила Иоана. Баронесса печально улыбнулась. - Семь с лишним лет тому назад, - сказала она, взглянув на Иоану – и надолго задержав на будущей невестке свой взгляд. – Мой муж погиб на охоте – загоняли оленя, и в барона случайно угодила стрела, предназначавшаяся зверю. Это была скоропостижная и неожиданная для всех смерть, хотя еще прежде того врачи предостерегали моего мужа против излишеств в еде и пьянства… Иоана почувствовала, что с другой стороны на нее так же холодно и значительно, как баронесса, смотрит граф, – и вдруг ощутила себя в обществе существ без совести и жалости. Но не слишком ли она поторопилась обвинить баронессу, ничего о ней не зная? Иоана перекрестилась, и следом за нею перекрестились и мать, и сын. - Мир его праху, - прошептала Валерия Берчени, и в серых глазах ее сверкнули слезы. – Господин барон был грубый человек, и я не любила его – да простит мне Бог. Но я стойко несла свой крест до самого конца. Взволнованный Бела Андраши хлопнул в ладоши. - Вина госпоже баронессе! – приказал он явившемуся на зов слуге. – А тебе, дорогая? – спросил он, склонившись к невесте. Иоана, засмотревшаяся на побледневшую, ослабевшую Валерию Берчени, с опозданием кивнула. Теперь, что бы эта женщина ни совершила – и что бы ни замыслила, Иоана сочувствовала ей. Когда принесли горячее пряное вино, Иоана с удовольствием взяла в ладони кубок и отхлебнула. А Валерия Берчени вдруг повернулась к сыну – и негромко, как полная хозяйка в этом месте, попросила: - Оставь нас с госпожой Иоаной вдвоем, дитя мое… И удали отсюда всех слуг. Граф сразу же все понял. Он поднялся с места, поклонился обеим женщинам и растворился в полумраке, который царил в этом зале неизменно. Когда венгерка и валашка остались наедине, баронесса взяла Иоану за руку – и заговорила, делясь с нею теплою силой своего прикосновения и своего голоса. - На нас, женщинах, первородный грех, и мы несем на себе эту тяжкую вину до Судного дня – но именно мы, женщины, порою служим самым действенным орудием Господа, когда он переменяет судьбы мира… Я вижу, что вы понимаете меня, милая Иоана. Бог судил вам оказаться ныне в этом месте, подле моего сына – чтобы два наших славных рода, подав друг другу руки, больше никогда не разняли их! Мы поможем побрататься и нашим великим государствам, дабы те объединенной мощью наконец сокрушили Турцию! Она теперь вовсе не так сильна, как это может показаться! Баронесса сделала несколько больших глотков вина и замолчала, оглаживая узоры на серебре и каменья, вделанные в сосуд по ободу. Иоана тоже молчала, стискивая свой кубок, обуреваемая сильнейшим волнением. Чего могла она потребовать, каких доказательств княжеской крови – и нужно ли это? - Госпожа, - наконец с робостью произнесла валашка. – Я не знаю, вправе ли я просить вас… Валерия Берчени рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, отчего покрывало отлетело назад, приоткрыв седые волосы. В этих волосах, как оказалось, кое-где еще остались темные пряди. - Вы вправе – и только вы! – тихо воскликнула баронесса. – Я расскажу вам все, потому что такой женщине нужен прямой и ясный ответ, твердое руководство к действию – в этом вы похожи на меня... Она помолчала, склонив голову на сложенные поверх кубка руки, точно собираясь с духом перед лицом исповедника. Иоана молчала тоже, призвав все свое терпение. - Это случилось в июне в Вышеграде, двадцать девять лет назад, - начала баронесса, глядя в огонь. – Мне было четырнадцать лет, и меня недавно представили ко двору… где я блистала! – негромко воскликнула она. – Тогда гремели турниры не чета нынешним, при молодом Корвине, для которого ристалище – такая же забава, как танцы или состязания поэтов! И немало рыцарей, можете мне поверить, сломали копья во славу Валерии Андраши! Двое даже расстались с жизнью, сражаясь за мою улыбку. Иоана содрогнулась и подумала, что никогда вполне не поймет обычаи западного рыцарства… как и себялюбивую кровожадность благочестивых знатных дам католических стран. - Это был дикий человек, пламень на коне, - продолжила баронесса после небольшого удовлетворенного молчания: теперь, несомненно, подразумевая своего прельстителя. – Дан не имел никаких манер, что так пленяют женщин – и которые так пленительны в моем сыне… Но он побил всех своих противников, и сделал это словно играючи. Я была восхищена, и хотя валашский князь сражался не ради меня, а ради своего прославления, я подошла к нему после турнира и пригласила его, от имени отца и брата, оказать нам честь и посетить наш замок. Мы всегда приветствуем доблесть и высоко ценим православных союзников, защищающих нас от стольких бедствий… А род Данешти еще старше и благороднее рода Дракулешти, как вы, конечно, должны знать. Иоана сокрушенно покачала головой, догадываясь об окончании этой истории. Но как она может знать, что слова баронессы правдивы? - Мы устроили великое пиршество в честь столь знатного гостя, - продолжила Валерия Берчени, слегка улыбаясь: серые глаза поблескивали, как доспехи крестоносца. – Наше вино так понравилось валашскому князю, что, когда его проводили в постель, он едва держался на ногах. Я сама проследила, хорошо ли его устроили... Венгерка залпом допила свое вино. Потом кубок скатился с ее колен и, со стуком упав на пол, остался лежать, тускло поблескивая в каминном пламени. - Рыцарям иногда согревают постели служанки, - спокойно продолжила баронесса: только вздрагивали высохшие руки, сжавшиеся в кулаки. – Должно быть, Дан с пьяных глаз принял меня за служанку! Впрочем, я не могу судить, что он замышлял и что виделось ему, когда он схватил меня и подмял под себя, точно медведь… Я не успела закричать – и не сумела воспротивиться, ведь я была девственна, а он силен как трое наших лучших поединщиков сразу! Не знаю, как он не задушил, как не сломал меня… Валерия Берчени всхлипнула, но тут же овладела собой. - Потом он сразу же заснул – а я осталась лежать подле него, растерзанная, опозоренная навек. Однако, вознеся молитву Иисусу, я собралась с силами и поднялась с княжеского ложа, на котором осталась моя кровь. Глубоко страдая от боли и стыда, я убежала в свою комнату и там плакала, пока не охрипла; моя камеристка, к счастью, ничего не поняла, только приписала все грубости валаха, к которой мы не привыкли у себя, а нежная душа девицы Андраши – тем паче... - Боже мой, - сказала Иоана. – Неужели все и в самом деле было так! Баронесса взглянула на нее так гневно, точно была священник, которому солгали на исповеди. - Вы сомневаетесь в моих словах? - Да, - напрямик ответила Иоана. Баронесса поджала губы, потом отвернулась от собеседницы – венгерка высоко подняла голову и засмеялась ледяным смехом. - Послушайте же, что было дальше, наутро! Когда ваш князь проспался, я опять, тайком, пробралась к нему в комнату, чтобы наедине потребовать от него удовлетворения, какое он только мог мне дать. Я никому ничего не сказала, ведь я могла навлечь неизбывный позор на весь дом Андраши! Но святые помогли мне, когда я вновь проскользнула к Дану: я застала его одного, еще беспомощного, в постели! Я предъявила ему доказательства его преступления! Баронесса рассмеялась коротким смешком. - Поняв, что он сотворил, этот дикий вепрь плакал передо мною и бил себя в грудь! – с неистощимым изумлением и удовольствием произнесла она. - Вообразите себе, дитя! Дан говорил, что готов ответить за свой грех головой… но на что мне была его голова! Иоана вообразила себе все это – и подумала, что если только слова баронессы были правдивы хотя бы наполовину, она с юности обладала железной волей, умом и расчетливостью монарха.