сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 84 страниц)
- Тебе – отыскать платье, в котором по вашим законам можно похоронить женщину - и большую госпожу! – отвечал Абдулмунсиф. – А мне - придумать, как вытащить вас из дворца! Беги и не болтай!
Василика кивнула, онемев от ужаса и горя, и убежала. У нее не было никакого понятия, почему вдруг этот турок так рискует ради мертвой православной княгини и отчего пожалел ее служанку; она заставила себя думать только о том, что ей приказано.
Валашка вернулась быстро, неся несколько драгоценных одежд, одна другой лучше, а также шелковые чулки. О том, что она наденет сама в зимний холод, девушка не подумала.
- Господин, - робко окликнула прислужница своего спасителя – или нового хозяина; но тут увидела, чем Абдулмунсиф занят, и собранная одежда чуть не посыпалась у нее из рук.
- Принесла? Хорошо, стой здесь! – бросил Абдулмунсиф сквозь зубы, заканчивая заворачивать тело и голову Иоаны в ее простыни и шелковые покрывала. На самом верхнем даже не видно было следов крови. Турок удовлетворенно кивнул.
- Теперь идем, - велел он, поднимая тело на руки.
Василика хотела воскликнуть: как они выйдут, как это можно? Но не посмела ничего сказать и только молча пошла за османом, который мог завлечь ее куда угодно. Хотя остаться во дворце еще худшая смерть!
Они быстро миновали несколько коридоров, которые были пусты – если не считать мертвых тел; потом вышли к дверям, перед которыми стояли два стража-турка. Василика закусила губу и стиснула кулачки, удерживаясь от крика; но Абдулмунсиф что-то спокойно сказал своим сородичам на их языке, и те спокойно кивнули и посторонились. Он вынес тело государыни на плече, точно это был ковер. Василика шла за ним как привязанная – к чему, сама не ведала!
На улице было темно и морозно; но Василика едва почувствовала холод. Турок завел ее в какой-то проулок и приказал:
- Сиди здесь. Я скоро вернусь.
Василика послушно села на мерзлую землю около трупа какой-то женщины в разорванной до пояса юбке. Девушка не могла даже думать о том, что станется с нею, если чудной спаситель не сдержит слова.
Но Абдулмунсиф скоро вернулся – и уже с пустыми руками; схватив девицу за руку, он поднял ее с земли и потащил за собой. Перед нею замаячила телега, прикрытая большой холстиной.
- Лезь, - велел турок валашке, показывая на телегу. Девушка схватилась за борта подводы и, перебирая закоченевшими ногами, с трудом забралась внутрь.
- Там внутри попоны, завернись, если холодно! – донесся до нее голос Абдулмунсифа. У нее даже не нашлось сил, чтобы благодарить; у Василики зуб на зуб не попадал.
Василика догадывалась, во что это она упирается ногами. Бедная госпожа! Куда этот сумасшедший неверный повез их обеих?
Василика ощупью завернулась в шерстяную попону, застарело пахнувшую лошадьми; потом еще одну. Потом девица закрыла глаза и принялась молиться – за себя и за душу мертвой княгини, лежавшей в возке около нее. Василика почувствовала, как телега качнулась; возница прикрикнул на коней, и они тронулись.
Василика умолкла, чтобы снаружи никто не услышал, и только надвинула попону на лицо по самый нос.
Они остановились перед городскими воротами, и Василика опять услышала громкий турецкий говор. Она зажмурилась, едва удерживаясь, чтобы не молиться вслух. Но беда миновала; Бог охранил их, должно быть, и они продолжили путь.
Василика даже не знала, сколько человек едет с ними, кто они по крови; а куда направляются, не смела и думать. Она задремала; и проснулась от толчка. Беглецы встали, должно быть, в чистом поле.
Отдернулась холстина, и мужская рука протянула ей черствую лепешку.
- Ешь!
- Спасибо, господин! Благослови Бог! – откликнулась Василика; тут же спохватилась, что с турком это, должно быть, неуместно. Но тот никак не ответил на ее слова.
Они поехали дальше, и Василика опять заснула; и была разбужена так же жестоко, толчком и окриком. Абдулмунсиф приказал ей вылезать.
У нее болело от холода все тело, и Василика почувствовала это, как только попыталась разогнуться. Турок подхватил ее, когда девушка вывалилась из телеги, поднял на ноги и встряхнул. Кругом царила кромешная тьма, только снег под ногами отсвечивал белизной.
- Смерть как холодно! – пожаловалась несчастная.
- Сейчас мы войдем в монастырь и обогреемся, - ответил Абдулмунсиф, избегая глядеть на нее, точно думал о своем. – Бери платья княгини!
В монастырь? Что они будут делать? Стуча зубами, Василика вытащила одежды государыни и прижала их к себе, точно чтобы защититься от холода. Попоны, которую она прихватила с собой, не хватало.
Она догадалась, что ее спаситель хочет попросить убежища у монахов; и может это сделать, потому что он христианской веры. Но что они сделают с телом государыни?
Они пошли по снегу вперед; другие их спутники, люди Абдулмунсифа, которых Василика наконец увидела, светили им факелами. Это были не то валахи, не то тоже турки; но Василика слишком устала, чтобы разбирать, кто с ней, и ум ее путался от страха.
Монастырь был женский; монахини открыли им не сразу - но наконец маленькая дверь в толстой белой стене отворилась, и суровый бородатый человек подозрительно уставился на путников, светя себе лампой.
Абдулмунсиф прежде всех слов убеждения распахнул ворот своей одежды и показал крест. После этого лицо привратника смягчилось. Турок обещал заплатить за помощь, и тогда их впустили.
Телега со священным и страшным грузом въехала последней; и открывшиеся им ворота монастыря затворились.
Василику первой отвели в какую-то келейку, которая сразу полюбилась девушке уже потому, что там было тепло: печь за стеной обогревала сразу две комнаты. Василика робко разложила великолепные платья госпожи на топчане, который нашелся там, а сама легла на пол, притулившись к горячей стене.
Вскоре раздались шаги, и дверь кельи распахнулась. Василика вскочила на ноги, осенив себя крестом: она уже успела немного укрепиться духом, оказавшись в святом месте.
- Господин! Скажи мне: куда ты везешь мою госпожу и меня? – воскликнула она.
В темных глазах валашки горел испуганный огонек, который легко мог бы разгореться в ярость. Абдулмунсиф поглядел на спасенную девицу и улыбнулся, точно немного утешился.
- Твою госпожу похоронят здесь, - мягко сказал турок. – Я пришел за ее одеждами. Ее зароют в землю внутри ограды, как это велит православная церковь.
- А кто же ее обрядит? – спросила Василика.
- Ты? – спросил в ответ Абдулмунсиф. Девица побледнела, снова вообразив себе то, что увидела на постели княгини; но потом кивнула.
- Хорошо. Тогда бери одежду и идем, - приказал турок.
Василика так и не спросила его, что он сделает с ней самой; но почему-то думала, что не бросит и не подвергнет никакому бесчестью. Горько утешенная, она взяла то платье, которое ей показалось красивейшим из всех, к нему – сорочку и чулки; и, склонив голову, последовала за турком.
Монахини согрели для омовения знатной покойницы большой чан воды – а саму ее положили рядом, на стол. Тело уже развернули, и Василика пошатнулась, опять узрев, что осталось от княгини.
Глубоко вздохнув, она разрезала платье на госпоже ножом, который приготовили тут же, на столе, и сдернула его.
Взяв тряпицу, девушка окунула ее в воду и стала с трепетом обмывать нагое тело, которое почти закоченело; Василика думала не о своей работе, а о том, что Штефан сказал настоятельнице. Кем он представил госпожу?
Вскоре тело заблестело чистотой и стало почти таким же красивым, каким было при жизни государыни. Василике было страшно приняться за мертвую голову, и она смывала кровь с лица и шеи, то и дело закрывая глаза и борясь с дурнотой.
Но потом служанка поняла, что не сможет одеть госпожу сама – тело казалось гораздо тяжелее, чем было при жизни. Замирая от робости, она вышла и позвала монахинь. Про себя Василика думала, что сослужила княгине хотя бы одну святую службу.
Княгиню облачили и зашили в саван; а потом сильные девушки-послушницы вынесли ее во двор. Мужчины - конечно, свои - стали копать для нее могилу.
Василика вдруг заметила, что турок внимательно оглядывает место, где роют яму: как будто хочет запомнить его получше. Но зачем? Мертвую навсегда примет земля, а ее душу – Господь…
После этого Абдулмунсиф велел Василике вернуться в келью и лечь спать. Она опять хотела есть, но ничего не сказала об этом: сейчас голодать приходилось даже слугам во дворце, и до того, как попала во дворец, Василика знавала голод.
Она легла, сотворила короткую молитву и заснула, завернувшись в овчину, которую нашла в келейке.
Разбудила Василику старая монахиня, которая принесла ей хлеб и воду. Девица поблагодарила и робко спросила – нет ли у святых сестер какого-нибудь теплого платья. Ей сказали, что она может взять ту овчину, на которой спала: это оказалась длинная безрукавка. Василика горячо благодарила, гадая, откуда ее покровитель взял деньги, чтобы заплатить за гостеприимство. Может, ограбил господарскую казну?
И куда, в самом деле, он повезет ее?
Вдруг Василике стало так страшно, как не было даже при виде разгромленной спальни государыни. Это был турок, какого она не могла понять: что это за турок, который вдруг бежит от своих победительных сородичей и хоронит христианскую княгиню по чужому обычаю? Что он высматривал во время погребения? Безумец, не иначе – если не приспешник дьявола!
Прежде, чем выпить воду, Василика окунула в нее ладони и умылась. Потом напилась, съела свой хлеб и расчесала пальцами кудрявые каштановые волосы.
Она обулась, надела овчину, подпоясалась своим собственным поясом и почувствовала, что готова.
И тут как раз в келью заглянул Штефан. Странный этот турок и сейчас не покрывал головы, хотя даже православные в холод – и по обычаю - носили меховые шапки; его рыжие волосы кольцами ниспадали на заячью куртку.
- Ну, готова? Идем, - велел он.
Василика не тронулась с места.
- Я не могу пойти с тобой, господин, пока ты не скажешь, куда ведешь меня, - заявила девушка. Она была в святой обители, и самая мысль об этом придавала сил. Штефан усмехнулся.
- Станешь монахиней?
Василика не хотела подаваться в монахини, даже если бы ее и взяли - она была слишком молода; но и не знала, куда ей теперь деваться. Женщина почти никогда этого не знает. Увидев смятение на ее лице, турок шагнул в келью и протянул руку.
- Идем со мной! Я о тебе позабочусь - ты хорошо позаботилась о своей княгине! Аллах… Бог учил, что доброе дело никогда не должно оставаться без награды!
- Ты христианин? – спросила Василика, нахмурив брови и не двигаясь с места.
- Дерзкая девчонка! Да, я христианин, как ты могла сама видеть, - усмехнулся восточный царедворец. – Идем, и не заставляй меня терять терпение! Будешь служить, как служила прежде, руки везде нужны, - прибавил он.
Штефан сегодня совсем не казался сокрушенным смертью княгини, хотя вчера исцарапал себе все лицо в скорби о ней: сегодня глаза его ярко блестели, и порою представлялось, что он не слишком хорошо понимает, кто с ним - и куда он сам идет.
Но Василике некуда было деваться. Она тяжко вздохнула и, шагнув вперед, приняла руку нового хозяина.
Он вывел ее во двор, теперь озаренный солнцем, где ждала та же телега.
- Не высовывайся, если не хочешь себе худа, - посоветовал турок. Василика кивнула. Это и она сама очень хорошо понимала.
- Куда мы едем? – спросила она. Девушка едва ли ждала ответа; но, к ее удивлению, Абдулмунсиф ответил.
- На юг. Встретиться с одним большим господином, - сказал он. – А теперь залезай в телегу, и чтобы тебя было не видно и не слышно!
Василика покорно залезла в возок, хотя от слов покровителя у нее занемели ноги и руки. Теперь она почти уверилась, что Абдулмунсиф поехал навстречу князю, вдовцу Иоаны. Уцелеет ли ничтожная служанка, если сойдутся два таких господина?
Василика опять натянула на себя смердящие лошадьми попоны и, обхватив колени руками, закрыла глаза. Господи, избави! Господи, вразуми!
Они продвигались на юг несколько дней; к счастью, никакой враг им не встретился. Василика не казала носа из возка: монахини снабдили их пищей и водой, а все дела решались мужчинами, которые ее сопровождали. Может, их не трогали потому, что Штефан и его спутники были турки…
И через три дня пути они остановились, как обычно, на привал – но Василика поняла, что случилась какая-то беда, по тому, что к ней никто не заглядывал и не тревожил слишком долго. Тогда она выглянула сама.
Откинув холстину, девушка услышала снаружи голоса. Разговаривали мужчины: и она сразу узнала оба голоса и их обладателей.
Княгиня до сих пор не понимала, как похожи эти два мужа: должно быть, потому, что редко видела их вместе, и ей и в голову не приходило их сравнивать.
- С чем ты приехал, Слуга Справедливости? – спросил холодный и усталый голос Белы Андраши, низложенного господаря Валахии.
- С неотложными вестями, князь, - дурными вестями! Но есть и добрые, - отвечал Штефан-Абдулмунсиф. – Твоя княгиня погибла, но славной смертью - и я вывез ее тело невредимым и похоронил по христианскому обряду!
Последовало долгое морозное молчание. Василика вся сжалась в своем возке и дрожала.
- Добрые вести, Слуга Справедливости! Добрые, - проговорил наконец холодный и безмерно усталый голос господаря.
========== Глава 68 ==========
Василика, не дыша, переводила взгляд с одного благородного мужа на другого – они казались братьями, если не по крови, то по вере. Оба были бледны и измучены так, как не сушат человека ни труд, ни телесные лишения: только сухотка души. И тут Василика поняла то, до чего женщины доходят куда быстрее мужчин: оба эти человека любили государыню.
Только один был ее мужем, а второй, турок, лишь добивался… Сейчас, когда княгиня умерла…
- Господи, помилуй, - прошептала валашка. Занесла руку для крестного знамения, но замерла, не желая привлекать внимание; она продолжила наблюдать за своими повелителями во все глаза. Знал ли князь о Штефане то, что вмиг успела понять о нем простая прислужница княгини?
- Ты, должно быть, устал, голоден, - наконец сказал Андраши турку, никак больше не показывая, что у него на сердце. – Пойдем, тебе дадут поесть и умыться!
- Со мной женщина, князь, - отвечал Абдулмунсиф. Василике захотелось провалиться обратно в телегу или вовсе сквозь землю; но она не успела исчезнуть, оба мужчины повернулись к ней и вперили в нее взгляды, как голодные волки. Ей показалось, что они принюхиваются к ней издали, как волки!
Потом Андраши едва заметно улыбнулся. – Позаботься о своей женщине! – велел он турку; и тот поклонился собеседнику с подобострастием, точно султану, и направился выполнять приказ.
Василику опять сволокли с телеги прежде, чем она сделала хоть одно движение. Девица надеялась, что она и Абдулмунсиф так и уйдут, минуют князя: оба эти мужчины казались валашке сумасшедшими, но турок ее пугал менее господаря, лишившегося враз и короны, и любимой жены. Однако Абдулмунсиф подвел свою подопечную к Андраши - словно затем, чтобы тот оценил ее, как товар на базаре.
Венгр оглядел девицу внимательно и очень холодно. Потом сказал, воззрившись на ее покровителя:
- Тебя проводят туда, где можно согреть воды для купанья и подобрать для нее одежду на смену. Пусть оденется мужчиной, будет меньше заметно! И тебе придется следить за ней неотлучно, здесь одни мужчины!
- Я понимаю, эфенди, - с низким поклоном ответил турок. Потом, сжав губы, взглянул на Василику. Он схватил ее за плечо.
- Идем!
Василика ощутила себя рабыней, стократ хуже, чем была во дворце, – там за ней присматривали, там были знакомые дворовые, другие девушки и женщины! Там была княгиня, ласковая к ней! А здесь никто не смилостивится, даже если Василика изойдет слезами!
Но слезы рабы – что вода. Пора бы ей это запомнить. Один Бог милосерд!
Вспоминая Бога, покойную мать, княгиню, Василика, сдерживая слезы, пошла за своим покровителем и проводником, которого князь придал к ним: показать устройство лагеря. Штефан следовал за человеком князя легким широким шагом, не оглядываясь; Василика, несмело покрутив головой, поняла, что они в большом военном лагере. Солдаты занимались своими делами. Кое-кто, замечая новоприбывших, смотрел на них с жадным любопытством и показывал на них товарищам; Василика вся сжималась под таким вниманием.
Проводник никак не одергивал солдат. Но Штефан однажды, когда двое венгров высмотрели и стали ощупывать взглядами девушку и смеяться, свирепо прикрикнул на них:
- Не глазеть и заткнуть пасть!
И, точно в этом турке было что-то особенное, солдаты тут же отвернулись от Василики и замолчали.
Остановились они перед высоким шатром, покрытым войлоками и шкурами, для тепла. Проводник попросил Штефана подождать и зашел внутрь один.
