Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 84 страниц)

Это было через день после возвращения Марины – та, хотя и все еще была слаба и кашляла, уже поднялась с постели и не позволяла никому поддерживать себя. Старшая дочь Кришана угрюмою тенью передвигалась по замку… но была вовсе не так равнодушна к тому, что делалось вокруг нее, как могло показаться со стороны; она видела письмо в руках сестры. В тот же час, подождав, когда Иоана скроется, Марина вошла к отцу. Он был один – писал что-то, сидя за столом; отложил пышное перо, заслышав скрип двери, и повернулся к Марине с изумлением. Та присела в поклоне - с почтением и значением, опустив глаза. - Тебе следует быть в постели, - заметил Раду. – Зачем ты явилась? Марина улыбнулась, и глаза ее блеснули, точно в предвкушении жестокой потехи. - Ты всегда возлагал все надежды на Иоану, отец, - проговорила она. – Я пришла показать, что тоже могу быть полезна. Я знаю – тебе известно, каким путем я и мой муж спаслись от дьявола… - Да, - сказал боярин, изумленно глядя на дочь. – И что же с того? Марина усмехнулась. - Я знаю и то, что это письмо, которое дала тебе Иоана, ты не пошлешь – а очень хотел бы! Раду поперхнулся. - К чему ты ведешь, дочь? Марина приблизилась к нему и присела около него, глядя снизу вверх – но совсем не смиренно. - Я знаю, что Корнел Испиреску очень нужный тебе человек, - проговорила она, улыбаясь. – Он очень близок к господарю. Но у него такая же горячая голова, как у моей сестры, - а разумы властителей должны быть всегда холодны! Если тебе нужны любовные письма, чтобы использовать Корнела Испиреску, - ты можешь… - Довольно, - прервал ее боярин. Он поднялся с места и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Остановился перед дочерью – высокий, грозный и многомудрый патриарх. Потом склонился к ней и взял ее за подбородок – очень крепко; и властно впился взглядом в ее черные глаза. Марина продолжала улыбаться. - Ты понимаешь, как называется то, что ты предложила мне? - Да, - не дрогнув, ответила дочь. – Военная хитрость! Раду отпустил ее и отвернулся. - Я восхищен этим юношей, - угрюмо проговорил он. – Такую любовь трудно понять женщине… но для достижения моих целей я нуждаюсь в женщине, и здесь ты угадала, моя злоумная дщерь. Он опять замолчал – потом велел Марине подняться и сесть в кресло. Раду поместился в кресло напротив нее, чтобы они могли видеть глаза друг друга. - Я умею писать разными прехитрыми способами, - медленно произнес боярин, оглаживая бороду; в глазах его сейчас не было отеческой ласки, а была холодность властителя, испытывающего слугу. – Но я не умею говорить языком любящей женщины. Ты никогда не любила, Марина… Ты сумеешь это? Марина улыбнулась. - Да, отец, - ответила она. – Мне знаком этот язык – и я родственная душа этой любящей женщине… Я сумею сказать то, что нужно, - и так, как нужно! А ты, конечно, найдешь способ подделать почерк Иоаны. - Подделать руку дело нехитрое, - отозвался боярин. – Куда труднее подделать душу! - О, зачем же подделывать - когда душа у нас одна! – рассмеялась Марина. – Мы все – Кришан! Не правда ли, отец? - И ты Кришан куда более, чем мне всегда казалось, - произнес Раду. Он помрачнел. – Что ж… должен сказать, что и весьма огорчен твоей выходкой, и горд тобой. То, что ты делаешь, - измена, и ты должна понимать это… но многое прощается тому, кто служит великой цели. Ты и я спасаем наш род. Марина склонила голову. - Да. ========== Глава 18 ========== Влад Дракула объявил себя господарем всей Трансильвании – утвердил себя в этом звании и перед трансильванцами, и перед валахами, и никто, ни ближний, ни дальний, не смел оспорить этой власти. Десятки членов саксонских купеческих общин, владевших Семиградьем, были посажены на кол в один день – самая большая и жестокая казнь за время правления Дракулы; города были разорены и сожжены дотла; немногие защитники их порублены. Саксонцам, которые так хорошо посмеялись над господарем Мунтении издали, вблизи князь показал себя еще лучше. Однако князь Влад знал, что трудолюбивые немцы быстро наладят торговлю снова – иначе им и невозможно; но отныне будут крепко помнить, чья десница ими правит и чей меч висит над ними. Никакой венгерский король, которым они так выхвалялись, не мог бы совершить подобных деяний – такой широты, жестокости и скорости. К зиме Дракула отступил из Трансильвании, оставив жителей зализывать раны. Вслед за Трансильванией содрогнулась и Валахия. В самые святые дни рождественского поста были казнены несколько великих бояр господаря – ураган опалил и Кришанов: сжег несколько друзей Раду Кришана, с которыми он давно знался. В числе их были его сообщники из Тырговиште. Был приглашен в Тырговиште и казнен Михай Василеску, обвиненный в предательстве. В самом ли деле он был виновен – мог сказать один боярин; но голова его, насаженная на кол перед княжеским дворцом, уже не могла ни обличиться, ни оправдаться. Михай Василеску предвидел свой конец – и, отправляясь на зов владыки, покаялся во всех грехах и распределил все свое имение между наследниками. Однако приглашение Дракулы было милостивым и не предвещало смерти; быть может, Василеску подвел собственный ужас, когда он оказался перед лицом повелителя. Точно претворяя в жизнь страшные россказни о себе, ходившие среди народа и всюду теперь опережавшие его появление, князь Влад казнил боярина во время обеда: Василеску оторвали от стола и посадили на кол после нескольких неудачных слов, вылетевших из его рта. Четыре часа столица Валахии слушала крики княжьего мужа, долго и верно служившего отцу теперешнего правителя; но Господь был милосерд, и старое сердце Василеску не выдержало прежде, чем были пронзены другие его важнейшие органы… Семьи Василеску - жены, детей и других младших родственников - Дракула не тронул; но полученного урока они не забудут. И если они не умышляли на князя при жизни своего господина и покровителя, после смерти его и подавно на это не отважатся. Корнел Испиреску из восторженного юноши превратился в сурового молодого воина – приняв боевое крещение, покарав неугодную князю Трансильванию, он не озверел, не утратил вида человеческого… но стал таков, каковы были все лучшие и славные молодые воители его времени. Осыпался цвет его отроческой нежности, и место ее заняло сознание долга, чести и мужества. А может, нежность эта сокрылась глубоко в сердце – чтобы сердце Корнела с честью выдержало испытания, уготованные ему жестоким веком. Сокрылась до поры до времени… И вся нежность его и восторженность вернулись, как пьянящие вешние ароматы, когда Корнелу доставили письмо от жены. Он схватил пергамент, как причастие. Когда он развернул тугой свиток, оттуда выпал блестящий черный локон, перевитый зеленой шелковой лентой; Корнел с восторгом прижал черную прядь к губам, потом к сердцу, и впился жадными молодыми глазами в строки, несомненно, сделанные рукою подруги. "Милый мой, сердечный друг! Не счесть, сколько раз я поминала тебя и молилась, повторяя твое имя, которое свято для меня, как имя Спасителя нашего. Нам заповедано небесами жить в неразлучье – но судьба лишила нас этого счастья; сам знаешь, как опасно ныне слабой женщине ехать через нашу землю. Дорогой отец мой, который трепещет за меня так же, как я за тебя, не пускает меня к тебе. Турки, по своей ли воле, по воле ли коварных приграничных беев, нападают на наши земли, и, что ни день, похищают валашских жен; когда я ехала на свадьбу сестры, меня едва не украли. Мы, с малыми силами отца моего, боярина Раду Кришана, едва отбились от проклятых. А я бы лучше умерла, чем досталась неверному: пусть и вся краса моя, и разум, и воля вечно принадлежат тебе одному, мой возлюбленный. Не только это страшит нас - отец мой убоялся, узнав о судьбе, постигшей Трансильванию и нескольких изменников, приближенных к трону, которых он знавал. Моя сестра Марина едва спаслась из Сигишоары, от князя, – Божией милостью и твоею доблестью. Я слышала, какую службу ты сослужил нашей семье, и не устану благодарить тебя в моем сердце, дорогой мой супруг. Ведь мы, Кришаны, невиновны, как немцы и иные подлые бояре, - а и мы столько претерпели! Велик и грозен господарь, и всем подданным должно жить в трепете перед ним, как в страхе Божием; и всем боярам должно быть под князем, как под Богом. Отец лучше всех других бояр понимает это – иначе не отдал бы меня за тебя, мой любый Корнел, за самого верного государева слугу и самого лучшего его рыцаря. Великий боярин Раду Кришан теперь мал и смирен, как простой человек, и ничего так не желает, как послужить князю. У меня есть два сильных и храбрых брата, и отец мой также зело мудр и силен; но перед нашим владыкой они – как орлы перед огненным ураганом, который заломит крылья любому орлу. Но сейчас и наши малые силы могут пригодиться – в такие дни, когда ворогов у Валахии не счесть. Молю тебя, мой возлюбленный супруг: попроси господаря за нас. Князь любит тебя, и он тебя послушает. Отец желает вернуться к нему на службу, и людей своих привести; но сам явиться не смеет. В Тырговиште меня тоже привезти не смеет: здесь сейчас душно, страшно, и отец боится, что этот город задушит меня. Вся Мунтения теперь трепещет за свои жизни. Попроси за Раду Кришана! Быть может, тогда князь и тебе позволит приехать к нам в замок: верность укрепляется любовью, и любовь – верностью. Быть может, мы увидимся в Рождество – и я снова обниму тебя, Корнел. Я мечтаю поцеловать твои черные очи, и волосы твои причесать частым гребешком, как, помнишь, любила делать; и по брачному ложу нашему истосковалась. Я так желала бы родить тебе сына, такого же прекрасного, сильного, как ты, властелин души моей! Целую очи твои, и уста, и белые руки. Кланяюсь тебе, мой возлюбленный супруг и господин. Твоя верная Иоана". Письмо это произвело то самое действие, на которое было рассчитано: и горячую любовь всколыхнуло в воине, и польстило ему, и напомнило смрадный страх, в котором жила вся страна. Корнел словно увидел князя чужими глазами – и возмутился им, как возмутился бы чужой… Но, вместе с тем, письмо напомнило ему и о долге. Конечно, он сделает то, чего желает Иоана, попросит за Раду Кришана! Корнел был умен и уже сам довольно ловок; и понимал, как хитры могут быть старые изменчивые приближенные. Но разве стал бы изменник сам класть голову в львиную пасть, проситься к господарю на службу, да еще и в такое время? Он сделает все, чтобы он и Иоана снова были вместе, снова любили друг друга, не боясь ни князя, ни своих, ни чужих ворогов. Разве он не мужчина? Марина была горда своею ловкостью – она знала, что угадала душу сестры, высказала ее сердце лучше, чем сделала бы сама Иоана. Да: ее сестре, которая сама была еще такое же дитя, как Корнел, и в голову бы не пришло просить о милости так тонко и умно, как это сделали они с отцом. Марина мало знала Корнела Испиреску – но знала, какой дар может тронуть такое юное и горячее сердце: и с нежною насмешкой над положением государева отрока, лишенного жены, состригла у себя черный локон, как две капли воды похожий на сестрины волосы. Да: у них двоих, у красавицы и у дурнушки, было куда больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Раду Кришан и в самом деле жил в страхе – Марина едва ли преувеличила; но чувствовал, что поклонился Дракуле вовремя. Если бы он прятался от него, как делал несчастный Михай, дьявол в конце концов пришел бы к нему сам – и тогда пощады не жди… И в середине декабря Кришаны получили ответ, как гром с ясного неба. Никто не знал, счесть это благословением или карой господней: господарь Влад приглашал их на Рождество в Тырговиште, всю семью, - и боярина, и жену его, и обоих сыновей, и обеих дочерей, и зятя, и брата боярина с женою. Раду ужаснуло не столько приглашение – сколько дотошность Влада, который откуда-то уже узнал, кто из семьи сейчас живет с ним, и узнал расположение его замка… Однако отказываться и думать было нечего – нельзя было не прогневить, ни насторожить господаря. Раду приглашали как верного слугу, как он сам назвал себя в письме Корнелу: так посланные князя и сказали. Оставалось ехать. И тут Иоана, которую известили о воле князя, утешила отца. Он не ждал сейчас ободрения от меньшой дочери – но она вдруг сказала: - Не бойся Дракулы, отец! Он не тронет нас. - Откуда ты знаешь? – спросил боярин. - Иначе Дракула пригласил бы тебя одного – если бы желал казнить, - ответила Иоана. – И он горазд стращать куда более, чем убивать! Князь казнит только тогда, когда его выведут из последнего терпения. Я видела Дракулу и могу судить о нем – я видела его справедливость! - Ты из Сигишоары не бежала! Уж там он учинил всем справедливостям справедливость! – зло заметила Марина. Иоана вдруг посмотрела на нее прямо и спокойно. - А тебе, любезная сестра, я бы посоветовала придержать свой нрав, - проговорила она. – Князь сквозь стены видит! Она взглянула на отца – и вдруг боярину показалось, что из зеленых глаз дочери на него глядит князь Влад: зелеными, всевидящими глазами. Иоана посмотрела на сестру - и вдруг той вспомнилось, что это дитя уже попробовало крови, казнив троих врагов… - Когда мы поедем? – резко спросила Марина отца, неожиданно ощутив желание защититься от Иоаны. Раду сощурил глаза. - Завтра, как только закончим сборы. А Иоана с нами не поедет, - очень спокойно проговорил он, посмотрев на младшую дочь. – Она серьезно больна! Иоана побледнела, открыла уста – взглянула на отца, потом на сестру. Марина открыто усмехнулась. - Да, Иоана с нами не поедет! Ей нужно лечиться – голову свою дурную подлечить! – заявила она. – А то ей уже в Тырговиште сладко дышится, как я погляжу! Иоана медленно покачала головой, глядя на них обоих. - Боже мой… Кто же вы такие – самые родные мне люди… - прошептала она. Она поняла уже давно, что отец заговорщик, изменщик, - и понимала даже, что боярин может быть и прав. Князь был слишком жесток, с этим спорить не приходилось. Но отец сейчас действовал не лучше Дракулы! - Как же ты сам-то делаешь, - прошептала Иоана, уже не таясь. - Ты должна знать, милое дитя мое, что врага нужно бить его оружием. Ты ведь дочь рыцаря, - ответил Раду Кришан. Ее отец, которого она так любила, шагнул к ней и ласково возложил руку на голову. Погладил по волосам. - Полно, Оана, - ты сама должна понимать, что так будет лучше! Будь наша воля, мы бы все сказались больными: да нельзя. Можно уберечь тебя одну. С тобою останется твоя тетка Елизавета – а мужа твоего я к тебе привезу, как мы воротимся; или же попозже приглашу… Иоана опустила голову. - Я покорюсь вам, мне ничего другого не остается… - Это правда! – жестоко заметила Марина. – Ты одна, а нас много! А Иоана вдруг подумала, что Раду Кришан не позволит ей соединиться с мужем – он замыслил разбить их брак. Если же Раду Кришан такое замыслил, противостоять ему будет очень трудно. И он не хочет, чтобы Иоана снова отдавалась Корнелу на брачном ложе; тем паче не хочет, чтобы она от него зачала… Кришан и его семья отбыли на другой день. Иоана, неулыбчивая и словно в самом деле больная, простилась с ними во дворе замка. Господин наказал слугам и воинам, которых оставлял с дочерью и ее теткой, беречь боярышню пуще глаза - и прибавил, что они отвечают за нее жизнью. Без всяких шуток – он казнил бы своею рукою тех, кто позволил бы Иоане погибнуть или сбежать по собственной воле… Раду на прощанье благословил и поцеловал дочь, и Иоана ударилась в слезы. Она совсем потерялась, не понимала, кого больше любит, кого более желает спасти – семью свою или супруга; а то, что кто-то из них в скором времени падет, было несомненно. ========== Глава 19 ========== На пути в смертный город Кришаны не могли более останавливаться там, куда Раду стучался прежде, - много меньше дверей открылось бы им теперь; путникам едва не пришлось заночевать в поле, как Иоане, - они едва, почти униженно упросили хозяев одного из замков принять их. А ведь сейчас спать снаружи было не только очень опасно, а еще и холодно. Если так пойдет и дальше, придется отныне сворачивать в монастыри, намного увеличивая путь; еще и неизвестно, примут ли их там… Ведь столько валашских монастырей находится теперь под властью господаря, а для иных он и вовсе является ктитором*… Катарине Кришан тяжело далась эта дорога – а от непрестанных сердечных волнений она едва не расхворалась; Марина, хотя после трансильванских приключений и была еще бледна и худа, хранила угрюмое молчание и стоически переносила все невзгоды. Муж ее, слишком заботливый и покладистый для такой женщины, словно бы потерялся и отошел в сторону в эти дни – как будто перестал в чем-то быть Марине мужем или никогда не был им вполне.