сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 84 страниц)
Василика сильно вздрогнула и поклонилась ему в ноги, коснувшись лбом пола. Потом поднялась с колен и, еще раз поклонившись, попятившись, смешалась с тенями.
Князь и княгиня посмотрели друг на друга. Оба невесело улыбались, читая на лицах друг друга одну и ту же мысль.
- Мне кажется, князь, что мы с тобою во тьме, - вздохнув, сказала Иоана. – Окажемся во тьме тотчас, как ступим за дверь… ты один для меня светишься, как я для тебя.
Андраши подсел к ней ближе – так, чтобы ласкать ее волосы. Он стал перебирать черные пряди; а выражение было отвлеченным.
- Паша уехал, - сказал князь. – Турок увез труп: за этим проследили. Но не знаю, каким будет послание, которое он передаст.
Иоана закусила губу.
- Может быть и так, что он бросит труп по дороге, а сам сбежит, - сказала она.
Княгиня несколько мгновений смотрела на поднесенный кубок, сдвинув брови, - потом усмехнулась и сделала глоток. – Я не знаю, что пересилит у этого посла: страх перед тобой или страх перед Мехмедом. Султан ведь тоже неласков с горевестниками, - закончила Иоана. – Нужно знать каждого человека, чтобы действовать наверное! А мы не знаем никого: ни врагов, ни друзей - и всегда действуем наугад!..
Они посмотрели друг на друга долгим взглядом.
"Может, лучше всего было бы тебе склониться перед требованиями Мехмеда, - подумала Иоана. – Лучше всего было бы вернуть трон Раду чел Фрумошу! Ты и сам уцелел бы, князь, и спас тех, кто верен тебе; а может, спас бы и Валахию… Но ты не мог склониться, потому что на тебя смотрели твои люди, - потому что я смотрела на тебя в оконце, а через меня вся моя страна!"
- Спаси, Господи, раба твоего Влада, - сказал Андраши. Иоана поняла, что он прочел все ее мысли.
Они еще долгое время молчали, держась за руки. Иоана допила свое вино и отбросила кубок; он стукнул об пол.
- Корвин, - прошептала она. – Ах, Бела, он ведь тебе не поверил – не поверил, что ты остался католиком, хотя ты лгал так же убедительно, как наш король! Ты не мог остаться католиком, уже потому только, что воссел на валашский престол! Корвин, конечно, успел оценить, каковы наши люди и какова их сила…
Венгр рассмеялся.
- Корвин себе не принадлежит, как и все мы, - сказал он. – А теперь еще испытал силу Дракулы. Это значит, что король теперь его: иное было бы и невозможно, Дракуле отдаются все, кто сходится с ним, если только человек не необычайной крепости духа, какой Корвин не отличается!
Князь покачал головой.
- И я бы не устоял перед этим валахом, если бы судьба не развела нас. Теперь, бесспорно, Дракула заговорит с Корвином об ордене Дракона, тайнами коего владеет, о крестовом походе, о своем наследственном праве… И он будет во всем прав… Дьявол!
Иоана пожала его пальцы.
- Ты ничего не можешь знать, - прошептала она. – Ты должен знать человека, чтобы утверждать, как он поступит и о чем заговорит со своим тюремщиком… Ты же не скажешь, что успел узнать Дракулу?
Андраши покачал головой.
- Нет, и слава богу.
Он помолчал и серьезно сказал:
- Я навещал Красавчика, пока ты спала. Он стал совсем нехорош.
Иоана мягко улыбнулась.
- Ну, мы же его не обижаем.
Муж погладил ее пальцы.
- Не в том дело, дорогая… Подозреваю, что безумие, которое временами одолевает князя, как ты сама видела, - признак болезни. Любовной болезни*, - объяснил он, когда Иоана вскинула брови. – Может быть, это султан даровал Раду ее вместе со своим покровительством. А может, какой-нибудь фаворит самого князя. Люди, пораженные этим недугом, умирают долго и мучительно; он, к тому же, необыкновенно уродует.
- Несчастный, - Иоана покачала головой, ощущая сразу и брезгливость, и жалость. – Так ты думаешь, что выкупить им трон Валахии не получится?
- Выкупить трон вообще не получится, - резко сказал господарь. Он встал и широким шагом прошелся по комнате. – Получится только держаться, сколько даст Господь! Но не думаю, что султан охладеет к Раду за глаза, - он-то ведь помнит его таким же красивым, каким он и был. Разве что устанет от него и найдет себе новую забаву.
Иоана вздохнула.
- Даже если страсть утихнет, останется привычка, и расчет, и самолюбие, - заметила она.
Князь засмеялся.
- Почти уверен, что султан уже знает, каков сейчас Раду, - не сомневаюсь, что во дворце есть его соглядатаи!
Иоана попыталась встать с постели; муж удержал ее почти силой.
- Лежи, отдыхай!
- Трудно… - прошептала она, морщась. – А если придется бежать? Как мы молимся, князь, скажи - где берем помощь, удачу? Где бесконечная благодать?
- Благодать Господа бесконечна, Иоана, - серьезно сказал муж.
Иоана перебила его резким смехом.
- Я не видела никакой бесконечной божьей благодати – только человеческое добро, которое отнимается у одних, чтобы отдать другим! Ты думаешь, я глупа?
- Это то, что идет из мира, а не от Бога, - ответил господарь. – У Бога добра хватит всем.
Иоана вздохнула.
- Это тебя научили думать так – или ты сам дошел? Только не лукавь - только не со мной!
- Я не дошел, - отвечал князь. - Я иду! – серьезно и страстно закончил он, сдвинув брови.
Иоана положила ему руку на плечо, и они долго молчали.
- Идешь к благодати, ты говоришь, - пробормотала княгиня наконец. – Как там прежде звали нашего турецкого брата во Христе, крещенного Штефаном? Мунсиф, "справедливый"?
- Абдулмунсиф, - поправил господарь, щуря глаза. – "Слуга справедливости".
* Предположительно, Раду Дракула страдал сифилисом.
========== Глава 65 ==========
Иоана пролежала в постели еще два дня – только ненадолго вставая, чтобы помолиться, или принять у себя гостей, чьи посещения не терпели отлагательства, или почитать. На второй день ее девушки проводили госпожу в баню и долго занимались ею, купая в разных водах, поколачивая и растирая тело, как научились, прислуживая Елизавете, умащивая благовониями. Еще стоял пост, но Иоана довольно равнодушно думала об этом – она была княгиня, и она была больна.
Из бани Иоана вышла, ощущая, точно в нее влилась сила всех этих крепких, любящих рук. Ее искренне любили. Уж не потому ли, что она не успела еще вполне уподобиться Елизавете – и знала не только изворотливые и изменчивые женские, а и мужские способы правления, имела прямоту и крепость духа?
Или, может, таковы были свойства лучших жен, как и лучших мужей? "Верно, таковы были русы, о которых столько толковал Бела, говоря о временах дружества Византии и северной страны, откуда родом его бабка, - думала Иоана. – Жаль, что эти славные люди теперь уже тоже не чета прежним!"
Василика завернула ее в нагретую простыню, и княгиня с удовольствием запустила служанке в волосы руку с выкрашенными хной ногтями. Потрепала Василику по кудрявой голове.
- Умница! Так и старайся!
Обсохнув, остыв и выпив вина, княгиня закуталась потеплее и прошла в свои покои. Там она села, а девушки принесли ей нижнее платье, из шелка, и верхнее, широкое и длинное, из бархата, отделанное куницей. Меха были выделаны так искусно, что кунья мордочка сохранилась как живая: точно живой – или мертвый хищный зверек прильнул к плечу княгини Валахии. На ней застегнули драгоценный пояс, на руки нанизали запястья и перстни; шею же государыня оставила без украшений, не считая нательного креста, золотого с изумрудами: того самого, который ей подарил отец - и который она сберегла до самого своего вокняжения.
Крест этот Иоана выпустила на грудь, так что он сверкал в глаза любому, кто осмеливался посмотреть на нее.
Волосы ей уложили кольцом вокруг головы, скрепив заколками; насурьмили глаза, брови, нарумянили уста, покрыли волосы. Она еще раз с удовольствием погляделась в зеркало: как хороша, как грозна!
Потом хлопнула в ладоши и приказала позвать Штефана, толмача и просто прислужника князя: молодого красивого турка, привезенного с собою Владом Дракулой и крещенного им же.
"Посмотрим, каков ты христианин", - подумала государыня.
Штефан, прежде звавшийся Абдулмунсифом, вошел осторожно, мягко ступая войлочными туфлями, как, должно быть, ходили евнухи. Но это был не евнух: стоило только посмотреть, как засверкали его голубые глаза при взгляде на прекрасную княгиню, – пока турок не опустился на колени, чтобы поцеловать туфлю Иоаны, как когда-то преклонялся перед султаном.
- Султан-баши*, - прошептал Штефан, выпрямляясь и с улыбкой устремляя пылкий взор на ее лицо. – Государыня…
Иоана засмеялась, и протянула турку и руку. Он подхватил ее с ловкостью галанта и коснулся губами смуглых пальцев, оканчивающихся рыжими заостренными ногтями.
- Зачем моей княгине было угодно позвать меня? – по-валашски, почти совершенно правильно спросил он.
Иоана показала турку на подушки на полу.
Он грациозно сел, развернув сильные плечи и скрестив ноги. На нем были надеты турецкие шаровары и турецкий тесный вышитый жилет, но под этот жилет Штефан-Абдулмунсиф надел белую рубашку, стянутую на горле шнуром, по трансильванской моде, а длинные рыжие волосы, которые теперь открывал, завивал на греческий манер.
Турок слегка улыбался, показывая прекрасные зубы: улыбался искательно и искусительно. Иоана несколько мгновений разглядывала его, сидевшего в покорной позе, потом произнесла:
- Штефан, ты считаешь себя мужчиной?
Турок встрепенулся, точно неукрощенный молодой сокол, потом принял прежнюю позу: только руки сжались в кулаки.
- Я рожден мужчиной и воспитан как воин, - сказал он.
Иоана кивнула.
- Мне это известно. Тогда скажи мне, Штефан, отчего ты принял Христа вместо своего пророка? Ведь для мужчины важнее всего то, что он имеет в своем сердце, - чистота сердца, не так ли?
Штефан-Абдулмунсиф поклонился.
- Султан-баши права.
Он смотрел на нее теперь серьезно и без тени искательности.
- Я принял веру вашего князя, которому поклялся в верности, - сказал турок. – Влад Дракула стал моим князем, а значит, мое сердце также должно было обратиться! Аллах… Бог указал мне мой путь!
Иоана опустила глаза.
- Я немного знакома с учением вашего пророка, - задумчиво проговорила она, играя запястьем на своей тонкой руке. – И мне известно, что он отличался снисходительностью к слабостям человеческой природы… более, чем наша церковь! Ваш Мухаммед был снисходителен к тем, кто обращался в другую веру под угрозой пыток и смерти, - и дозволял им переходить в ислам обратно!
Она устремила на него мрачный горящий взгляд. Турок выдержал его не дрогнув.
- Что ты скажешь об этом, Абдулмунсиф? Я сейчас называю тебя именем, которое дала тебе мать.
- Госпожа очень мудра, - похвалил Абдулмунсиф, выслушавший ее очень серьезно и внимательно. – Пророк, да благословит его Ал… Пророк и в самом деле говорил такие слова! Но я принял христианскую веру по доброй воле, и не изменю ей!
Иоана слегка улыбнулась накрашенными губами.
- Ты по-прежнему признаешь своего пророка?
- Да, как пророк Мухаммед признавал Иисуса, - немедленно ответил Абдулмунсиф.
Иоана рассмеялась.
- Ты умный и находчивый человек, Штефан! Хвалю!
Абдулмунсиф поклонился, прижав руку к сердцу. Теперь он тоже улыбался: учтивой улыбкой царедворца.
- Что ж, признаюсь тебе, пока мы говорим с тобою с глазу на глаз, что и сама теперь прозреваю в вашей вере немало справедливости и мудрости, - проговорила княгиня, откинувшись на спинку кресла. Она сурово усмехнулась. – Но также скажу, что у нас нельзя, единожды приняв Христа, отдать его назад – будь ты мужчина или женщина!
- Я знаю, что моя госпожа твердостью духа и доблестью не уступит мужчине, - сказал турок.
Иоана взглянула молодому царедворцу в глаза, и взор его вспыхнул; да, турок загорелся страстью к ней, к необыкновенной женщине в необыкновенном положении. Она знала, как горячи бывают молодые мужчины с Востока, - и как порою безрассудны в своей страсти; но только пока она не пройдет…
- Ты ловок, - переведя дух, с трудом освобождаясь из-под власти его чар, проговорила княгиня. Она улыбнулась. – Ты мне нравишься!
Абдулмунсиф смотрел на нее, приоткрыв губы, словно одурманенный.
Иоана сцепила руки на своем дорогом поясе и, выпрямившись, приняла холодный вид. Довольно!
- Штефан, - сурово произнесла она. – Теперь я желаю знать, почему ты поднялся против своего султана. Я твоя государыня, и ты должен сказать мне! Ведь ты понимаешь, что, присягнув князю, должен будешь идти на султана?
- Да, понимаю, - помедлив, сбивчиво, словно не сразу услышав ее, сказал турок. – Я пойду, если будет нужда! Если Бог прикажет мне!
Иоана развернулась к нему так, что перед глазами Абдулмунсифа оказался крест.
- А если я прикажу?
- Я твой раб, - сказал турок с такой покорностью и жаром, что Иоана смешалась и почти испугалась. Она поняла, что, должно быть, ошиблась, приняв его наедине, - ведь эти сыны Востока совсем иначе смотрят на женщин! Уединение для них – уже приглашение к страсти, пусть Абдулмунсиф и познакомился с христианским обычаем!
- Хорошо, - сказала наконец Иоана, негодуя и на этого турка, и на себя. Нет, ему нельзя было верить, никому из них нельзя было верить!
- Ступай, - с тяжким вздохом велела княгиня. Турок поднялся, глядя на нее все такими же молящими, горящими глазами; он поклонился, прижав руку к сердцу, и попятился к двери.
- Погоди, - сказала Иоана, когда Абдулмунсиф был уже на самом пороге. Он замер, как истукан. – Вы верите в судьбу, не так ли? Кисмет – так это называется?
Абдулмунсиф широко улыбнулся, и лицо его преобразилось почти детским счастьем, точно он неожиданно услышал родные слова из чужих уст.
- Кисмет, судьба, - повторил турок. – Султан-баши говорит правильно.
- Ты можешь объяснить мне, что это значит? – сурово спросила Иоана, не разделяя его восторгов.
- Кисмет, - сказал Абдулмунсиф; он помешкал, потом опять сел, прямо на пороге, скрестив ноги. – В Коране сказано: человек несет свою судьбу привязанной к шее. Это значит, что с человеком случится только то, что предначертано ему Аллахом! Изменить кисмет невозможно!
Иоана хмыкнула.
- Стало быть, если человеку предписано грешить, он будет грешить, - сказала она. – А если предписано быть праведником, он будет праведником! И грешник все равно попадет в ад, а праведник в рай – так?
- Так, - подтвердил Абдулмунсиф.
Иоана склонила голову.
Оба, валашка и турок, долго молчали; Абдулмунсиф неотрывно наблюдал за государыней. Наконец она подняла голову; лицо сделалось вдохновенным, точно Иоана вдруг поняла то, что трудно понять христианке, – или услышала из чужих уст то, до чего нечаянно дошла сама.
- Что ж, это и в самом деле высшая справедливость, - проговорила княгиня. – Судьба предначертана человеку Богом, и все равно он выбирает ее по себе и должен отвечать за себя – верно?
- Верно, - тихо сказал турок. – Это высшая справедливость.
Низко поклонившись, он удалился.
Иоана поняла, что Абдулмунсиф и в самом деле высоко почитает ее и ее ум в эти минуты: но никак не могла решить, можно ли ему верить. И не могла ему верить.
"Пожалуй, я подчинилась бы воле князя и прогнала с глаз долой всех этих турок, называющих себя христианами и мужчинами, - мрачно подумала княгиня. – Но этого тоже нельзя! Таких, как Абдулмунсиф, как раз нужно держать на виду – если мы не пожелаем их уничтожить; но нельзя бесконечно убивать!"
- Господи, вразуми меня, - прошептала Иоана, стискивая пальцы. – Что мне делать? Куда я иду, куда веду мой народ?..
Потом она посмотрела вслед турку, и губы ее тронула горькая и покорная улыбка.
- Кисмет, - сказала государыня Валахии и перекрестилась.
Вечером князь пришел к ней – как она и надеялась, и боялась: конечно, ему уже доложили о посещении Абдулмунсифа. Но, конечно же, муж верил ей, должен был верить!
Андраши и в самом деле не сказал ни слова упрека. Только посмотрел жене в глаза и спросил:
- Ну, что?
Он со всею серьезностью ждал ее суда, суда вещего сердца женщины.
Иоана посмотрела на мужа, хотела что-то сказать – потом отвернулась; поморщилась, покрутила головой, подняла руки… и опять не нашла слов.
Господарь усмехнулся.
- Вот так и они все, - сказал он. – Я говорил тебе, что надо было выгнать всех турок из дворца, хоть некрещеных, хоть крещеных!
- Этого турка привез с собой Дракула, - резко отвечала Иоана. – А какой он христианин, нам известно!
- Но зачем это сделал Дракула, нам неизвестно! - так же резко возразил Андраши. – Мы не можем делать, как он, пока не поймем причины! Я же причины не вижу!
Иоана схватила его за руку.
- Не выгоняй их, государь, прошу тебя, - с жаром сказала она. – Это будет большая ошибка!
Она сама еще не знала, почему.
- Хорошо, - удивленно сказал Андраши. – Если ты просишь.
Наступило Рождество. Князь и княгиня со своим двором стояли все положенные службы; и всякий раз Иоана видела рядом Абдулмунсифа, стоявшего подле нее и повторявшего те же молитвы, что и государыня. Но Иоана знала, что в сердце у турка при этом не Христос, а она.
А что было в сердце у нее самой?
Когда прошли праздники, князь и княгиня опять разделили ложе: и это было большим счастьем и большой тревогой. Казалось, они крадут ночи любви у судьбы.