сообщить о нарушении
Текущая страница: 73 (всего у книги 84 страниц)
- Я понимаю причины этого предательства, - говорил ее покровитель, обняв ее за плечи – точно она одна могла заменить ему всех потерянных близких. – Моя мать Фериде, наговорившая Абдулкариму против тебя… мой брат ненавидит женщин, однако покорен матери, - вдруг усмехнулся Штефан. – Это часто встречается среди нас.
Василика серьезно кивнула.
- И то, что ты выше его по положению, – он только ага.
- Я всегда был способнее моего брата… а может, удачливее, - сказал Штефан, не глядя на нее. – Может быть, Адриан думает, что я еду к своей славе на его спине.
"А ведь так и есть, - вдруг подумала Василика. – Адриан выгораживал тебя перед султаном, Адриан взял на себя заботы о твоем доме… а ты, хотя и моложе его, поднялся выше его и в ордене, и перед лицом Мехмеда!"
Но, конечно, она промолчала. Штефан поцеловал ее, а потом обнял.
- Как же мне жаль, что я не могу жениться на тебе, - прошептал он. – Здесь я и подавно не могу жениться на тебе как христианин, как ты того заслуживаешь… а по нашему обычаю…
- По вашему обычаю я тебе и так все равно что жена, - усмехнулась Василика.
Она знала, как легко мусульманину взять себе жену – и разойтись с нею, порою без всякой причины.
- Ты мне жена, и это никогда не изменится – таково мое слово, - сурово откликнулся Штефан.
Он крепко прижал ее к себе.
- Может быть, после… когда кончится это безумие… мы с тобой сочетаемся, и у нас будут дети. У Адриана уже трое сыновей, - шептал турок, укачивая ее, словно своих нерожденных детей. – Как бы я хотел иметь сына от тебя.
Он с мольбой посмотрел ей в глаза - и Василика почувствовала, что вот-вот потеряет голову.
Она с силой оттолкнула его.
- Иди! Иди, пока мы ничего не натворили!..
Штефан несколько мгновений смотрел на свою подругу, тяжело дыша, – а потом, подхватив свою одежду, стремительно вышел; он уронил что-то по дороге и грохнул дверью. А Василика зарыдала, бросившись ничком на постель. Она колотила по ней кулаками и бранилась.
Но через несколько мгновений валашка успокоилась и подняла голову, мрачно уставившись вслед Штефану. Она не будет выть так долго и непристойно, как эти турецкие рабыни, которые ничего о себе не понимают.
Через два дня разведчики вернулись и доложили, что чума свирепствует на западе, но сам султан не покидал Эдирне.
В тот же день отряд, не мешкая, тронулся дальше на север.
========== Глава 92 ==========
До конца пути Штефан безмолвствовал – но его красивое лицо дышало мыслью, решимостью: какими идеями, благотворными или разрушительными, он наслаждался в тайниках своей души? Но не может быть такой благотворной идеи, которая не разрушала бы что-нибудь из уже воплощенного.
Когда Василике предстали - новой, самой страшной угрозой ее свободе - белые своды дворца, Штефан наконец вспомнил о своей невольнице. Хотя Василика знала, что о чем бы ее господин ни думал, она одна из самых могущественных идей, которые цветут в его душе – совокупной душе столь многих даровитых предков…
- Тебе сейчас придется пойти на женскую половину, - сказал паша мягко, точно предвидя, что ее потребуется уговаривать. Но зачем? Разве она дитя и ничего не понимает?
Но когда Василика представила себе десятки таких женщин, как принцесса Фериде, - безжалостных, сладострастных и могущественных счастливиц, решающих судьбы тысяч безвестных рабынь, - у нее задрожали губы и веки. Штефан обхватил ее руками, позволив уткнуться себе в грудь, прежде, чем это увидели все вокруг.
- Тебе никто не посмеет причинить вред, - успокаивал ее турок: Василика плакала, и его голос тоже дрожал. Боль за нее потом может тысячекратно отлиться другим людям – но Василика этого не увидит.
- Все узнают, что ты моя княжна, - сказал Штефан, лаская ее мокрую щеку. – Что ты неприкосновенна.
Он обещал навещать ее в гареме так часто, как это возможно; и рассказывать, как идут дела.
Василика всхлипнула и кивнула. Она попросила дать ей в услужение одну из ее гречанок, и Штефан обещал устроить это тоже; больше он ничего не мог для нее сделать.
Потом он поцеловал ее и попросил мужаться. Это было нужно. Василика впервые увидела евнухов – заплывшие жиром лица, безразличные глаза. Именно евнухам поручали казнить провинившихся женщин: неспособные больше наслаждаться с ними, служители гарема вымещали на недоступных соблазнах боль и ярость своего унижения…
Однако Василика ни за что не покажет этим существам своей слабости.
Она гордо стояла, сложив на животе руки в перчатках, пока лишенные пола служители с безразлично-высокомерным видом, поджав вялые губы, слушали ее покровителя. Он рассказывал им о высоком происхождении своей спутницы - о том, что с ней подобает обращаться, как с княжной. Однако здесь, должно быть, видывали и княжон. Властная речь Абдулмунсифа и гроза в его взоре не устрашили скопцов, которые были царями в этой женской тюрьме.
Два евнуха подступили к Василике, готовясь взять ее под локти; Василика гневно двинула этими локтями и угодила одному из служителей в живот, как в рыхлое тесто. На миг она обмерла от страха; но потом сжала губы и взглянула на второго скопца поверх своего покрывала.
Без всякого выражения он направился вперед, и Василика – следом; ударенный ею евнух замыкал шествие. Валашка опустила голову, словно преступница, и попыталась заставить себя думать о том, что наконец хорошенько отдохнет и позаботится о своем теле. Очень жаль, что здесь нельзя будет так же пестовать и душу, – Василика уже прикипела сердцем к своим ученым занятиям, и хуже смерти ей было бы отупеть, подобно всем женщинам, существующим только для услады своих повелителей...
Василику проводили в небольшую лишенную окон комнату, в которой стоял один только диван, – но собственную комнату: уже это немало ее обрадовало. Она села прямо на пол, запустив ногти в ковер, точно в шерсть неведомого зверя, который сделался ее единственным товарищем на эти дни.
Потом к ней пришла Анастасия, которую грубо втолкнули в комнату к мнимой княжне. Василика улыбнулась гречанке и заключила ее в объятия; обещала, что не позволит никуда отослать ее от себя. Анастасия благодарно поклонилась, хотя ничуть не хуже Василики понимала, что хозяйка говорит пустые слова.
Василика сбросила сапоги, сняла верхнее платье и легла на диван, лицом к стене. Подумала, потирая одну горящую усталостью ногу о другую, что потребует туфли, если ей не дадут. Да, именно так: княжны требуют, а не просят, даже если попали во дворец к султану.
Однако Василике не пришлось требовать – ей доставили все и так: и собственные вещи, дорогие одежды и туфли, и женщин для услуг. Несомненно, эти турчанки были более искусными служанками, чем Анастасия, но когда Василику позвали в хамам, она схватила свою наперсницу за руку и заявила, что пойдет мыться только с ней.
Турчанки поклонились, не возразив ни словом, - и пошли с Василикой, как более нежная, заботливая охрана, чем евнухи. А Василика сожалела, что не было возможности как следует рассмотреть свои вещи: есть ли среди них книги, бумага, перья? Едва ли. Она попала в тюрьму во вражеской стране: и Абдулмунсиф, конечно, этого не забывал!
А ученая и искусная женщина врага, как и ученая женщина вообще, всегда возбуждает куда большую ненависть, чем простая.
В бане, однако, Василика доверилась рукам турчанок, приказав, чтобы Анастасия вымылась вместе с ней. Ей опять не возразили ни словом. Здесь чем больше требуешь, тем больше раболепствуют, подумала Василика; но нужно уметь почувствовать, когда остановиться, - и особенно женщине с женщинами.
Когда они с Анастасией, освеженные и воспрянувшие духом, вернулись назад, Василика принялась за свои вещи. В кожаной сумке – седельной сумке, крепко пахнущей ее любимицей Годже, – Василика нащупала твердый обрез книги, и сердце ее радостно взыграло. Этим утешителем оказался старинный персидский поэт, мудрец и жизнелюбец, – Василика немного, но достаточно выучилась по-персидски, чтобы понимать его.
Между страниц был вложен ее валашский нож. Василика с улыбкой извлекла оружие и, зажав его в кулаке, села и склонилась над стихами, которыми ее возлюбленный говорил с нею.
Абдулмунсиф долго был один – сидя на коврике, склонившись к ладоням, обращенным к лицу, он долго молился, как молился всякий благочестивый мусульманин в этот час. Но если бы какой-нибудь благочестивый мусульманин разобрал слова, которые шептали губы паши, едва ли он узнал бы их. И даже – объятый ужасом, благочестивец зажал бы уши и отпрянул подальше.
Но Штефану эти слова придавали сил. Он кончил молиться, глубоко вздохнул и поднял глаза.
Сейчас к нему придет брат, как младший по положению – к старшему. Штефан еще в пути уведомил его, куда направляется; где бы ни был Адриан во время чумы, теперь он вернулся в Эдирне, тоже ища защиты у султана. Что ж, пусть Господь даст им обоим такую защиту, какой они заслуживают.
Штефан закрыл глаза, посидел несколько мгновений – а потом хлопнул в ладоши. Этого короткого резкого звука оказалось достаточно, чтобы явился слуга. Он распростерся ниц.
Византийский принц неприятно улыбнулся. Приказал, чтобы принесли шербет, жареного мяса и хлебцев – и побольше: он не знал, ужинал ли уже Адриан. Голодный желудок будит врага даже в друге.
Абдулкарим появился на пороге: Абдулмунсиф встал брату навстречу. Они безмолвно склонили головы и раскинули руки, как для объятия, - но не обнялись. Постояв так несколько мгновений, Штефан поднял голову и внимательно посмотрел на старшего брата.
Адриан немного располнел, стал шире в плечах, но в уголках голубых глаз обозначились морщины. Однако рыжие кудри, усы и бородка оставались яркими, как прежде, без единого седого волоса: и даже стали еще ярче. Штефан едва заметно поморщился.
Он указал брату на подушки, и тот прошел вглубь комнаты и сел, около низкого столика, на котором было расставлено угощение.
- Поешь, ты, должно быть, голоден, - пригласил Штефан.
- Если ты не возражаешь, брат, - сказал Адриан. Он улыбнулся, очень похоже на младшего, словно бы извиняясь, - и набросился на еду. Ага ел с почти пугающей жадностью, пока не опустошил стол; потом спохватился и указал Штефану на остатки.
- Пусть принесут еще!
Штефан качнул головой.
- Я не голоден, - улыбаясь, ответил он.
Братья долго смотрели друг на друга: красивые, статные, очень похожие - и далекие друг от друга, как обитатель неба от обитателя ада. Но кто из них был кто?
- Я очень рад видеть тебя живым и здоровым, - наконец сказал Адриан.
- Милостью Господа, - ответил Штефан. Он склонил голову. – Признаться, я до сих пор дивлюсь нашему спасению. Мы плыли подобно аргонавтам, между погибельными чудовищами…
- И колдунья с вами, - усмехнулся Адриан.
Что-то изменилось, словно бы остыло между братьями после этих слов.
- А как у меня дома? – спросил Штефан после долгого молчания.
- Все хорошо. Женщины здоровы и довольны, - сказал Адриан, улыбаясь и пристально глядя на младшего. – Я ведь знал, что ты прежде всего спросишь, как поживают женщины твоего дома.
- А твои? – спросил Штефан.
Адриан пожал плечами; он сделался холодным.
- Полагаю, ты позвал меня не затем, чтобы болтать о моих женах?
Штефан взглянул налево, потом направо – а потом выразительно сложил руки на груди. Адриан кивнул.
- Хорошо, - сказал он. – Пойдем в сад.
Они безмолвно поднялись и покинули комнату. У дверей и дверок, выходивших в коридоры, братья замечали стражников, но те только лениво поворачивали головы им вслед. Какие бы придворные бездельники ни бродили по дворцу, никакая опасность не проникнет к священной особе султана!
В саду, однако, было пусто. Когда Штефан и Адриан миновали стражников, стерегущих вход во дворец, они оказались вдвоем: погода стояла холодная, неприветливая. И можно было не опасаться шпионов – они вышли на открытое место.
Штефан заговорил по-валашски.
- Я знаю, что нашему повелителю уже давно известно, какое бедствие постигло Стамбул.
Он пристально взглянул на брата.
- Но теперь я оказался не у дел. Я приехал, дабы получить новое назначение.
- А великий султан, конечно, найдет применение твоим бесчисленным дарованиям, - улыбаясь, проговорил Адриан. – В этом и сомнения быть не может!
Глаза Штефана сверкнули; но он сдержался.
- Да, так и будет, брат.
Адриан положил ему руку на плечо.
- А почему бы тебе не вернуться в Стамбул градоначальником? Султан охотно сделает тебя визирем и главою великого города, дорогой брат, после участи, постигшей его прежнего наместника!
Штефан сбросил его руку.
- Как низко ты ведешь себя!
Он говорил с отвращением только к теперешней минуте.
Адриан, однако, не смеялся.
- Я серьезен, - сказал он. – Если всемогущий Господь охранил тебя от смерти, быть может, это новый знак твоей избранности? Быть может, Аллах желает, чтобы ты принял власть над Константинополем… и творил там нашу правду и наш закон? – понизив голос, прибавил он, склонившись к младшему брату. – Подумай сам: Стамбул не так велик… все, кому было предназначено умереть, уже унесены чумой. А ты всегда мечтал о такой власти.
Штефан долго смотрел на брата: лицо его не менялось.
- У тебя два сердца, Адриан, - наконец проговорил он. – Одно для султана, другое для меня и моих братьев… и оба твои сердца служат только тебе самому.
Адриан брезгливо взглянул на пашу.
- А разве ты сам не такой же лицемер? - спросил он. – Если ты теперь возьмешься это отрицать, ты станешь еще худшим лицемером, чем был!
Штефан придвинулся к старшему брату и схватил его за плечи; тот даже откинул голову от неожиданности. Штефан впился в Адриана взглядом.
- Я такой – но я не такой! – страшным шепотом произнес младший. – И ты это понимаешь очень хорошо!..
Адриан усмехнулся.
- Я знаю, что тебя изменило, - сказал он; небрежно поведя плечами, сбросил руки Штефана, и тот больше не коснулся его. – И я тоже знаю это очень хорошо, брат мой, жизнь моя! Лучше бы твоя валашская девчонка издохла еще тогда! Она тебя опозорит перед всем светом, разденет до последней нитки, изваляет в грязи наше имя – а ты будешь только радоваться, как всякий, одержимый женщиной!
Адриан рассмеялся.
- Я полагал тебя гораздо умнее.
Штефан побледнел; руки сжались в кулаки. Адриан был крупнее, крепче брата – но, взглянув в неподвижные голубые глаза, дрогнул и отступил, зная, что не выстоит перед этой яростью.
- Если так, то я готов быть глупцом, - тихо проговорил Штефан. – Я готов быть последним глупцом, я готов унизиться как угодно, если моя любовь и моя истина потребуют этого. Мне бесконечно жаль, что ты меня не понимаешь.
- Как здоровый человек безнадежного больного, – ответил Адриан.
Он опустил глаза, обрамленные длинными рыжими ресницами.
- Вспомни, до чего эта одержимость довела Андраши.
Штефан горько рассмеялся.
- Тебе придется гораздо хуже, чем мне и Андраши, - если ты не переродишься, брат, - сказал он. – Если не соединишь два свои сердца в истинное. Но боюсь, что ты к этому уже не способен.
Он покачал головой.
- Это невеликая разница… почти незаметная, - скорбно сказал младший. – Для Бога ты живешь - или для себя. Разница, которой не только не видно твоему ближнему, - которой и тебе самому становится уже не видно, если ты слишком далеко уйдешь путем греха…
- Путем греха? Для Бога? – быстро и тихо повторил Адриан.
Он вдруг схватил брата за руки и подался к нему, так что их лбы соприкоснулись. Казалось, Штефан неожиданно для себя воспламенил его своими словами; умы братьев наконец загорелись общим огнем.
- Разве мы не поняли… что это все едино? – лихорадочно прошептал Адриан. – Для Бога? Для себя?.. Разве это не все равно?
Штефан долго смотрел на него – а потом кивнул.
- Все равно – но только для самых достойных, - наконец сказал он. – Эта правда только для самых достойных.
- И себя ты, конечно, причислил к избранникам, - зло засмеялся Адриан.
- Пусть меня судят другие, - ответил Штефан.
Он отвернулся от брата.
- Нам нельзя ссориться, - тихо сказал он. – А мы только это и делаем! Мы воины Господа, затеявшие ссору в разгар боя!
- Ну, так всегда было, - улыбаясь, заметил Адриан.
Потом он тоже посерьезнел. Тяжело вздохнул.
- Ты прав, Штефан. Нам сейчас нужно прежде всего рассудить, что делать с Андраши. Что бы ни решилось между нами, этот безумец опасен для любого нашего замысла.
- Не забывай, что этот безумец – твой бывший вождь и великий человек, - сказал младший.
Адриан поджал губы. Ему тыкали в нос еще одним великим человеком. Штефан понял свою ошибку и мысленно обругал себя.
Адриан прошелся перед ним, склонив голову и шевеля носком сапога блеклую траву. Потом повернулся к брату и сказал:
- Боюсь, ты слишком долго прожил отрезанным от нас – и теперь не понимаешь, что значит устранить белого рыцаря!
- Я понимаю, - взволнованно перебил Штефан. – Ведь я знаю, за что султан отличил его!
