Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 84 страниц)

Он отпустил всех, кроме Василики. Хозяева долго оставались вдвоем – и никто не смел слушать их разговоры, подсматривать за их любовью и их решениями: даже Николае. Через неделю город, и прежде неспокойный, напоминал не то бойню, не то кладбище. Абдулмунсиф все больше времени проводил в четырех стенах – и никто не мог сказать, то ли из-за тревоги за своих домашних, то ли из отчаяния. Его должность сейчас была почти бесполезна. Народные возмущения переросли в стадный страх и стадную ярость. Многие господа не смели показываться из своих дворцов: те из бедняков, кто не довольствовался безропотным умиранием, нападали на хозяев Стамбула, иные даже нарочно являлись в их сады и рощи больными или едва зараженными: и те, и другие знали, что обречены, и больше не трепетали перед угрожавшими им казнями. Однажды Абдулмунсиф сказал домочадцам, что погиб градоначальник, Челеби Ибрахим-паша – визирь и наместник султана… - Его выволокли из дома и растерзали, не дожидаясь, пока его убьет чума, - сказал Абдулмунсиф. Это означало, что Стамбул остался без высшей власти – и что принять власть над зачумленным городом мог кто угодно. Кто еще не сбежал. Но кто бы теперь пожелал сделаться таким царем над мертвыми! В дни безвластия до них дошел слух, что какие-то еретики, только теперь поднявшие голову, стали приносить в жертву дьяволу младенцев и девушек – то ли в своем безумии благодарили сатану за ниспосланное бедствие, то ли искали спасенья от него; но даже такое средство не помогло. Штефан горько смеялся. - Кто бы сомневался! – говорил он. Той ночью Василика впервые за многие дни крепко заснула. Ею овладело странное облегчение – а может, огромная усталость, граничащая с безразличием к своей судьбе. - Из вашего дома никто не взят, - произнесла княгиня. Иоана восседала на своем высоком престоле в своем турецко-валашском, полуженском-полумужском платье - и никто теперь не мог бы приказать ей спуститься, кроме самого Господа Бога. - Как ты думаешь, почему судьба вас щадит, Василика? – спросила государыня Валахии. - Наше время еще не пришло, - ответила Василика, стоявшая перед нею в таком же турецко-валашском платье. Иоана кивнула и улыбнулась. - Верно, - сказала она со спокойствием демона смерти. – А ты знаешь, кто наслал на вас чуму? - Господь, - дрогнув, отвечала Василика. – За наши грехи… Иоана смеялась. - Тогда Господь избрал удивительного ангела-карателя, - сказала княгиня. – Чуму на вас наслал Адриан, нагрузив больными рабами торговый корабль, отправлявшийся в Константинополь. Василика ахнула. - Но как же они доплыли? – едва выговорила полонянка. Иоана склонила голову набок. - Они доплыли потому, что очень хотели жить, - сказала государыня. – Что тебе удивительно? Те из людей, кто дает себе труд изучить других людей, обладают самой страшной властью, - прошептала Иоана. – Адриан мог бы просто перебить и сжечь чумных, но сделал лучше. Сделал так, как поступал в свое время господарь Влад - его учитель и Штефана. Василика смотрела в лицо Иоаны – прекрасное и одухотворенно-скорбное сквозь улыбку на рубиновых устах. "Лики святых всегда ужасны, - вдруг подумала невольница. – Это мало кто понимает, потому что они невообразимо ужасны…" Княгиня успокоительно кивнула, не сводя глаз со своей девушки. - А теперь вам пора бежать назад к Адриану, - произнесла Иоана. – Вы еще можете бежать: у вас пока не отняли корабля, но до этого недолго. Нам не нужны бесполезные смерти. - Так ты хочешь, чтобы мы заразили Адриана – и его приспешников? – прошептала Василика. - Мне не дано знать, что будет, - сурово ответила Иоана. – Но теперь ты знаешь, чего от тебя желает Господь. Ты не должна погибнуть здесь. Скажи Штефану, что его дело в Царьграде кончено, – и бегите, не медля ни минуты… Василика покорно склонила голову. На другой день она рассказала Штефану о своем видении. Тот тоже покорился слову Иоаны с готовностью христианского подвижника – даже скорее, чем Василика ожидала: может быть, Штефан ждал только повеления свыше, чтобы уступить своей человеческой слабости. Они взяли все ценности, которые могли унести; все книги, которые Штефан вынес из спаленного хранилища, а лучшую одежду увязали в узлы. - Когда поднимемся на борт, то платье, что на нас, нужно будет уничтожить, - предупреждал Штефан. Потом они оседлали коней и посадили на них всех, кто жил в доме. Служанку Анастасию взял к себе на седло Корнел. Выехали со двора и помчались без оглядки по улицам, на которых руки смерти, протянутые из-под рубищ, хватали их за плащи… В порту Ускюдар, где стоял корабль Штефана, "Магнавра", тоже пахло смертью: там шел бой. Обомлевший Штефан увидел, как его команда, его люди дерутся с какими-то чужаками. - Господин! Они хотят отбить корабль! – крикнул ему капитан, обливавшийся потом и кровью; его уже ранили, он слабел. Штефан спрыгнул с коня; тогда и Корнел, не колеблясь ни мгновения, спрыгнул с коня, выхватывая меч. - А ну!.. Всех положу здесь! – рявкнул он, наступая на разбойников. Главарь, бившийся с капитаном, на миг оторопел при виде грозного рыцаря. Но потом с ревом ринулся на Корнела; свистнул клинок, и голова злодея слетела с плеч. К Корнелу, кроме самого паши и его людей, примкнули два других витязя, Михня и Ливиу. Тогда нападавшие бросились бежать. Их не преследовали. Корнел вытер меч о плащ и, кивнув Штефану, первым направился в сторону корабля. За ним потянулись остальные, едва верившие в свое спасенье. Когда "Магнавра" - истинно велико-златая – тяжело отвалила от берега, Корнел снял и вышвырнул за борт свой темный плащ, испачканный в греческой крови. Все прочие, даже женщины, тоже расстались со своими плащами. Василика сидела на палубе, держа за руки свою служанку Анастасию, а над ними возвышался Корнел – он все смотрел на удаляющийся Царьград. Вдруг валашка рассмеялась и обернулась к витязю. - Эй, Корнел-бей… не боишься стать соляным столпом? – спросила она, теребя свою пышную косу, перевитую золотой цепочкой. Корнел засмеялся. - Нет, сестра, - ответил он. – Господь не любит трусов. Василика отвернулась. - А мне вот страшно, - тихо сказала она через несколько мгновений, тоже не отрывая взгляда от зачумленного города - который представлялся тем прекрасней и заманчивей, чем дальше уплывал. Василика видела, как радужные волны, омывающие Стамбул, качают мертвецов. - Господь не любит, когда боятся те, кому нельзя, - неожиданно подала голос гречанка Анастасия, на своем языке. Ветер шевелил черную прядь на ее узком уже прорезанном морщинами лбу, под темным покрывалом. – А если все вдруг станут храбрецы да воины – брат брата бояться совсем перестанет, и всем конец придет… Корнел кивнул. - Да, - тихо сказал он. – Брат брата бояться совсем перестанет… Ты мудрая женщина, Анастасия. Он повернулся и ушел туда, где расположился боярский сын. Через день после начала плавания случилось несчастье. Николае Кришан утонул. Он был на палубе наедине с Корнелом – но вдруг выпал за борт: и ушел под воду, в своих дорогих доспехах, почти сразу. Как Корнел допустил это – и почему не спас своего товарища? Конечно, он тоже был в доспехах; и едва ли смог бы вытащить их обоих и догнать корабль… Витязь, не скрываясь, явился к Штефану и признался в убийстве. - Почему ты это сделал? – спокойно спросил паша. Турок уже догадывался, почему; и ужас подбирался к его сердцу, когтил его. Корнел улыбнулся. - Николае был зачумлен, - ответил он. – Я понял это – и избавил моего брата от страданий… и от бед душевных… а всех нас от верной гибели. Турок долго смотрел на него. - Ты страшный человек, - наконец сказал он. – Но ведь ты понимаешь, что… - Да, - ответил Корнел, склонив голову: полуседые волосы застлали лицо. – Если я захвораю, выбросьте и меня за борт, как Николае. Штефан подошел к нему и крепко схватил за плечи. - Нет, - прошептал он. – Тебя смерть не коснется: ты страшный и великий человек. Аллах хранит таких людей, как ты, от всех смертей! Корнел кивнул и ушел. Он до самого конца плавания не показывался на глаза товарищам – только Штефан, разведав, где укрылся витязь, навещал его и носил ему хлеб и воду. Больше на судне никто не заболел. - А теперь нам нужно ехать к Андраши? – спросила Василика, взбираясь на свою драгоценную кобылку. Она бесшабашно улыбнулась в лицо испуганной Анастасии. Та уже за своим морем успела переслышать, кто такой белый рыцарь. - Да, - ответил Штефан, не глядя на подругу. – Едем к Андраши. И едем к моему дорогому брату. Корнел, услышавший этот разговор, засмеялся. Он исхудал за время своего затворничества – и только резче обозначились мышцы и жилы этого тела, созданного для борения. - Ах, как весело стало жить, братие! – сказал он. – Ни отцы наши, ни деды никогда не знавали такого веселья! Василика посмотрела в его черные непроглядные глаза под темными нерасходящимися бровями – и вдруг засмеялась тоже: громко, искренне. ========== Глава 91 ========== Василика вскоре занавесилась покрывалом, хотя три другие женщины из дома ее покровителя – домашние служанки-гречанки – ехали с открытыми лицами. Ее покров словно бы обозначал ее особое положение. Она видела, что Корнел омрачился при виде такой перемены, - хотя знала, сколько горестей у этого человека. Впрочем, теперь было не до терзаний – никому; и Корнел едва ли не более них всех готов был оборонять себя и товарищей в любую минуту. Штефан, казалось, немного отвлекся от сиюминутной опасности, имея такую защиту: он просчитывал будущие и большие опасности. Василика почему-то не ждала, что он заговорит с ней сейчас, - хотя в Стамбуле они много советовались. Однако в дороге господин тронул ее за руку и обратился к ней, совершенно как тогда, когда их спутниками были одни турки. - Василика, мы сейчас поедем к султану. Василика чуть не стала посреди дороги от неожиданности; Годже фыркнула, прядая ушами, чувствуя волнение хозяйки. - Как так? – спросила валашка. – Разве Мехмед не… - Нет, - сосредоточенно ответил Штефан. – В том, что случилось с Стамбулом, рука Аллаха, а не кого-нибудь из нас... и домой нам вернуться нельзя. Нам нужна заступа. - Против ордена? – тихо спросила Василика. - Против ордена, - подтвердил ее господин. – И против моего брата. Орден сейчас может сделаться… нет, уже сделался страшнее султана, - прошептал Штефан. – Орден - союз высоких людей, лишенных страха Божия… я знаю, что это такое. "Ты сам таков, - подумала Василика. – Ты помолился дьяволу, и он сделал тебя свободным – а следом и я уподобилась тебе. Такова воля Господа. Но другая Его воля – не дать таким, как вы, братья-драконы, овладеть христианским миром: потому что от вас придет смерть всем простым людям, которым еще не пришло время освободиться". Штефан внимательно смотрел на нее – и, казалось, слышал, что она думает, не хуже княгини Иоаны. - Ты замечательно умна, - сказал турок. – Счастлив мужчина, имеющий в своей жене такого друга, - потому что другой мужчина всегда ему соперник… Василика отчего-то ощутила укол вины. Она замолчала и не проронила больше ни слова, пока они не добрались до постоялого двора. Василика чувствовала, что Штефан временами подолгу смотрит на нее – просто жжет взглядом; иногда она взглядывала на него в ответ, но и только. Там, где они ночевали, им нельзя было оставаться вместе в комнате – и Василика отчего-то испытала облегчение от такого сознания. Женщине очень трудно было, почти невозможно освободиться при жизни. А уж ей, пленной христианке и валашке, – больше, чем невозможно, как бы ни любил ее Штефан. Ее в этой чужой стране, стране лжи, мужского сладострастия и женского рабства не просто никогда не признают – не увидят то, что она есть. Утром Василика проснулась совсем рано, до света – и вышла во двор. Конечно, она закрыла лицо; но единственный бывший там человек, которому тоже не спалось в такой ранний час, ее узнал. Корнел поднял голову и кивнул ей. Василике понравилось, что он не улыбнулся. - Как ты попала к нему? – спросил валах, не поздоровавшись. Василика улыбнулась под своим покрывалом. - Штефан благороднейший из всех турок, которых я видела, - горячо сказала она. Ей вдруг захотелось излить душу этому витязю, своему сородичу, поскорее – чтобы он все о ней понял. – Мой господин спас меня из княжеских палат в Тырговиште, где я служила княгине… когда… - Когда другие турки захватили наш стольный город, - усмехнулся Корнел. Василика разгневалась. - Ты его совсем не знаешь! Корнел сейчас вел себя как обыкновенный мужчина, он ревновал – вдруг Василика почувствовала, точно лишилась единственного чудесно обретенного друга. Однако такой мужчина никогда не поступит в любви неблагородно. Корнел не смотрел на нее – однако Василика знала, что он с полным вниманием ждет ее слов. - Я его люблю и всегда любить буду, - сказала невольница. Подумала: сейчас витязь взъярится и прикажет ей уйти. Как ужасно непристойно она себя ведет! - Я просто хотела сказать тебе… Корнел наконец взглянул на нее - и вдруг ясно улыбнулся, сразу помолодев и похорошев. - Я понимаю, что ты хотела сказать. Он взял ее за руку, глядя ей в глаза. Не поцеловал эту руку – а только сжал, так крепко, что Василика прослезилась. Потом Корнел поклонился, серьезно и почтительно, - и пошел со двора. Василика несколько мгновений слушала, как хрустят его сапоги, - а потом подалась вперед и окликнула: - Постой! Корнел тут же замер – а потом быстро вернулся к ней. Подошел и остановился, когда между ними оставалось шага два, и посмотрел в глаза. Василика задыхалась под своим покрывалом. - Корнел, - произнесла она: у нее сдавливало горло. – Я порою так хотела бы вернуться назад… Корнел улыбнулся. - Вернуть невинность, - тихо сказал он, не отрывая от нее взгляда. – Опять не ведать, что ты творишь. А уже нельзя… Так, жено? - Так, - сказала Василика. Корнел шагнул ближе и взял ее за руку. - А ведь ты не хочешь, жено, - сказал он через несколько мгновений. – Не хочешь вернуться. Василика сжала губы и мотнула головой. - Это все мое, - сказала она. Корнел кивнул. Как он был на нее похож, как понимал ее – а здесь все люди были не те, хоть порою и казалось, что те! Несколько мгновений валах и валашка молчали, не поднимая глаз друг на друга, - а потом Василика ощутила, как товарищ опять крепко жмет ей руку. - Я сейчас уйду, - сказал он. – От беды. Василика кивнула – и услышала, как удалились его шаги, теперь уже насовсем. Она еще долго стояла там, где Корнел оставил ее, - подняв занавешенное лицо к смутному небу, закрыв глаза и улыбаясь. Если когда-то она бывала истинно счастлива и покойна, если когда-то ей было тепло жить – то только в такие минуты, как с этим сильным, верным человеком. Они задержались на постоялом дворе, по приказу паши. Их предводитель нечасто рассказывал своим людям больше, чем следовало, - но теперь причину задержки следовало узнать всем. - Я выслал вперед разведчиков, - сказал Штефан. – Узнать, где чума и где еще нет чумы. Мой брат с тех пор, как изменил мне, совсем запутал свои следы… Он улыбнулся. Взглянул на Василику – бледную, серьезную, единственную женщину в этом собрании. - А ты не думаешь, господин, что твои разведчики могут принести чуму нам? – громко спросил витязь, которого звали Ливиу. Паша склонил голову. - Если они схватят болезнь, то не успеют ее донести, - с жестокой простотой восточного человека объяснил он валаху, слегка улыбаясь. – Разве ты не видел, как быстро эта чума пожирает людей? Ливиу оставалось только поклониться. - Кроме того, нам нужно узнать наверное, где теперь султан, не оставил ли Эдирне – если чума свирепствует уже и в нашей столице, - прибавил Штефан, скользя белыми пальцами по рыжим усам. Витязи, сидевшие поодаль, загудели, ворочаясь на своих местах. Потом Ливиу снова громко спросил за всех: - Так ты поедешь с докладом к султану? Им до сих пор не верилось в это – как и в то, что сидящий перед ними хитрый, скользкий человек, человек ненавистного им племени теперь единственный, кто может заслонить их от своего султана. - Да, именно так – это мой долг, - сказал Штефан. Потом он распустил всех. Василике, которой так и не удалось заговорить, пришлось пойти к другим женщинам – испуганным служанкам, которым самим нужна была защита. Но вскоре Штефан наведался к ней собственной особой – служанки разбежались, они всегда боялись его; да и сама Василика оробела. - Как ты вошел? Тебе же нельзя сюда, - сказала она. - Большому человеку можно, - ответил он, садясь рядом с нею и обнимая. Василика хотела что-то спросить, но Абдулмунсиф не дал, заглушив все слова и мысли жарким поцелуем. И они снова претворились в два счастливейших существа – всемогущее и всепокорное, всепокорное и всемогущее, - которыми бывали только друг с другом. Потом Абдулмунсиф заговорил, накинув на плечи халат; Василика слушала, обернувшись покрывалом и подобрав ноги.