сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 84 страниц)
А сама знать не знала, чему муж противился, чего не хотел в этом бреду: может быть, не хотел ее любви, ее ложа и ее семьи? С ними боролся за свою честь?
Но что же еще ей оставалось делать?
Рану удалось как следует промыть и зашить только дома – Корнел сам не допускал до себя помощников, изо всех сил торопя отряд. А вот теперь это вышло боком. Или же нет? Или немочь его им выгодна – ведь тем позднее он снова явится пред очи князя?
- Только бы ты остался жив, - шептала Иоана.
Она поцеловала ему руку и бережно уложила на грудь, поверх покрывала. Потом закрыла глаза – она не спала почти целую ночь, ловя дыхание мужа, и у самой сил почти не осталось.
Иоана незаметно для себя задремала. Проснулась она оттого, что муж тянул ее за рукав – легонько, как это сделал бы ребенок. Он сейчас был не сильнее.
- Что, дорогой? – прошептала она.
Взгляд Корнела был устремлен на нее – ясный, полный сознания… почти всего, о чем они с сестрою шептались дома, вдали от его ушей.
- Вы хотите, чтобы я стал изменником? – прошептал он. – Ты хочешь?
У нее из глаз покатились слезы – так доверчиво, с безрассудством влюбленного Корнел мог бы спросить ее, спрыгнуть ли ему с башни во имя ее. Когда-то они стояли обнявшись на самой высокой башне ее замка, меж зубцов, и холодный ветер вечности развевал их волосы…
Иоана закусила губу; потом ответила сдавленным голосом:
- Ты знаешь, как я тебя люблю… И никогда, клянусь всеми святыми… не принудила бы тебя к бесчестью. Но пойми, чего жизнь и тени моих великих предков потребовали от меня самой!
Корнел закрыл глаза и слабо улыбнулся.
- Ты знаешь… что жизнь стоит на крови, - слабо проговорил он. – Я знаю это еще лучше тебя… Но есть черта, которую переступить невозможно, - или рыцарь умрет на месте, и еще долго будет бродить по земле живым мертвецом и смердеть…
- У какой черни ты наслушался такого вздора? – воскликнула Иоана.
Она опасалась, что у него помутилось в голове. Но Корнел был спокоен и здрав рассудком.
- Я упырей никогда не видел, - проговорил он. – Да и не о них речь, жена… Ведь ты меня понимаешь…
- Понимаю, - ответила Иоана.
Таким живым мертвецом для Корнела был ее отец, великий боярин, - и ее мать, и, едва ли не прежде их всех, Марина!
Но не думал ли он, что величайший из живых мертвецов может сейчас восседать на валашском престоле?..
- Ты знаешь, за что мы ненавидим его, - прошептала Иоана. – Нам и нельзя испытывать к нему ничего другого! Иначе заживо сгнием мы!
Губы Корнела дрогнули в улыбке, но он промолчал, точно насмехаясь над нею. Каким же разным он мог быть!
- Я знаю, что ты любил его; да и теперь, быть может…
- Я понял многое – и многому научился от моего князя, - оборвал ее Корнел. – Что для мужчины существуют вещи, которые важнее любви!
Иоана встала над ним, как гора.
- И что же это за вещи, Корнел Испиреску? Разве учит нас Спаситель наш проливать кровь своего ближнего? Или, быть может, насиловать чужих жен и девиц? Или отнимать чужие земли во имя своего прославления?..
Корнел посмотрел ей в глаза.
- Ты хочешь теперь сказать – что ты и твоя семья изменили князю во имя святой христианской любви?
Иоану сразили эти слова.
Потом она сказала:
- Но мы не можем действовать иначе!
- А если я отвечу – что я также не могу? – отпарировал раненый. – Я воин! Мне еще менее пристало смиряться, чем тебе!
Иоана глубоко вздохнула и сказала – румянец заалел на ее щеках:
- Если ты соберешься с сердцем – иди, выдай нас господарю, как только встанешь на ноги! Я никак не помешаю тебе! Буду пользовать тебя, пока ты не поправишься, - и яду тебе не подсыплю!
Корнел рассмеялся.
- В какую же западню меня заманил твой зело мудрый отец! Воистину – я был непростительно глуп и непростительно послушен!
- Мы оба были, - напомнила Иоана тихо. – Уверяю тебя, что я также не знала ничего, когда стала твоей женой.
Корнел посмотрел ей в глаза.
- Верю. Ты мне порою кажешься настоящей ангелицей среди этой гнуси.
- Ты говоришь о моей семье! – Иоана тут же сердито ударила ладонью по его постели, отчего он вздрогнул от боли.
Потом бессильно заплакала, глядя, как изранены его молодое тело и молодая душа. Всхлипывая, Иоана проговорила:
- Жить и следовать своей судьбе – порою и значит убивать душу… Я до сих пор не понимала этого, Корнел… А ты думаешь – не жестко ли нашим владыкам сидеть на своих высоких тронах, не горько ли им есть со своих золотых блюд? Для того, чтобы простые люди оставались невинными, господа их должны превращаться в дьяволов!
- И чем один дьявол лучше другого? – усмехнулся Корнел.
- Может, и ничем, - серьезно ответила Иоана, поразмыслив несколько мгновений. – Но мой дьявол приходится мне отцом!
Корнел закрыл глаза и отвернулся от нее.
- Дай мне поспать, Иоана, - я до смерти устал…
Он будет мучить ее неизвестностью! Впрочем, таковы все мужчины, которые не способны понять – какие душевные муки испытывает женщина, не получившая ответа!
Корнел уже спал; и Иоане осталось только стеречь его сон. Немного посидев над неподвижным мужем, она встала, размяв усталые члены, - чтобы приготовить еду ему и себе. Она вдруг вспомнила, что ужасно голодна; и Корнел, конечно, скоро запросит есть… Хотя бы горячего куриного бульона – это прекрасное средство для раненых…
Через два часа Корнел проснулся и в самом деле попросил есть. Проглотил чашку бульона, не открывая глаз, и снова заснул.
У него опять началась лихорадка, и опять прорвалась бредом – Иоана чувствовала себя последней предательницей, пытаясь найти смысл в этих бессвязных словах. Но не смогла больше вычленить из них ничего полезного. Это только жаловалась на жизнь прекрасная, храбрая душа Корнела, которая лишь в такие бессознательные минуты могла признаваться в своей слабости…
Еще день он пролежал прикованным к постели – потом попытался встать. Это удалось ему с трудом; но, обнаружив, что может обходиться без сиделки, Корнел попросил Иоану оставить его… предоставить самому себе.
Иоана без единого слова возражения покинула больного. Он сейчас не мог гулять по трансильванским лесам в одиночестве – но то, чего не осознал для себя во время своего гостеванья у Кришанов, осознает теперь.
Она ни с кем больше не могла разделить того, что угнетало ее сейчас, - добрейший Тудор, который обходился с нею, как отец и мать сразу, ничего не знал: и слава богу!
Но Тудор нашел ее сам – Иоана сидела в гостиной у очага и, подперев щеки руками, глядела в огонь; она была неспособна сейчас приняться за какое-нибудь дело. Свекор неслышно подошел к ней и сел рядом, обняв ее за плечи.
- Нужно известить князя о нашем положении, Оана…
- О каком?..
Иоана содрогнулась, услышав в словах Испиреску отзвук собственных мыслей. Уставилась в его черные понимающие глаза – и оторопела.
- О вашем приезде и о болезни Корнела, - слабо улыбаясь, пояснил Тудор: как будто они еще не поняли друг друга совершенно. – Ведь господарь может разгневаться!
- Да, непременно, отец… - прошептала Иоана. Она медленно перекрестилась, глядя в его морщинистое темное, как земля, лицо, пытаясь понять – так ли она услышала?
Да! В полку изменников прибыло!
Впрочем, Тудор всегда будет на той стороне, на которой его сын-герой.
Они так и сделали – послали с поручением во дворец слугу, который, казалось, не чаял вернуться. Но он вернулся скоро, с ответом – принес от господаря слова сожаления, похвалу доблести Корнела, которую он проявил, защищая жену… а также желание, чтобы Иоана появилась при дворе. Княгиня Елизавета хотела посмотреть на нее – а также сам князь.
Конечно, Иоана повиновалась незамедлительно. Она подобрала для себя небольшую свиту, которую нарядила согласно своему положению; сама нарядилась – и отправилась ко дворцу пешком, как паломница. Ей было очень страшно – и, в то же время, Иоана ощущала почти безразличие, как воин, готовый к смерти. О нет, она была не цветок, взращенный на женской половине! Она назвала себя дочерью волков!
Иоана с царственным безразличием прошла мимо устрашающих украшений перед воротами дворца; у дверей ее разлучили с ее свитой, что она также приняла без всякого выражения. А потом повели куда-то в благоуханный имперский полумрак – в покои княгини, как она догадалась.
Княгиня удивила ее своей обыкновенностью: чем-то напомнив Иоане ее мать – такой могла быть молодая богатая и любезная боярыня, от которой ничего особенного не требуется, кроме как знать свое место. Елизавета несколько времени расспрашивала гостью о муже, об их путешествии, о ней самой… вернее говоря, не столько расспрашивала, сколько слушала, задавая по одному вопросу и выжидая.
И вскоре Иоана почувствовала, что эти вопросы княгиня закидывает как удочки: и только от нее зависит, каким будет улов…
А потом к ним вторгся князь. Вторгся и в покои, и в беседу – так что обе женщины испугались. Да и мудрено было не убояться такого чудовища!
Иоана помнила, что господарь не отличается красотой; а после всего, что она испытала по его милости, он показался ей редкостным уродом. Ступив в комнату своей княгини, Дракула окинул ее взглядом, от которого, казалось, могли вспыхнуть пламенем шелковые занавеси и шелковые платья жен. Елизавета встала с места и склонилась перед мужем; однако тот, казалось, не обращал на нее внимания, углядев свою главную жертву.
Быстро подойдя к заложнице, господарь схватил ее за подбородок, запрокинув ей голову, и впился взглядом в лицо. Потом оттолкнул Иоану и расхохотался.
- Так вот каковы дочери моего врага! Одна безобразная чертовка, а другая – прелестный сосуд греха!
Иоана втянула голову в плечи, чувствуя, что у нее вот-вот пресечется дыхание от ужаса. Этот человек мог быть многомудрым, спокойным, задумчивым со своими подданными – но с чужими женщинами не бывал иным, нежели зверем!
А потом князь неожиданно успокоился – и, улыбаясь, посмотрел сверху вниз на Иоану. Оказалось, что и с чужими женщинами он бывал всяким!
- А твой старший брат оказался куда хуже для меня, чем твой муж! Что значит бабье воспитание! – заявил Дракула.
Иоана не посмела попросить разрешения увидеться с Петру – хотя от слов князя у нее сердце ушло в пятки.
- Не болтай с ней долго, Вета, - приказал господарь жене; и так же стремительно, как вошел, удалился.
Когда двери хлопнули, женщины перевели дух.
- Мой брат все еще служит князю? – шепотом спросила Иоана у Елизаветы. Та – так же шепотом, как союзница, - ответила:
- Да… Он плохо пригоден к тому, чтобы стать дружинником, - но князь держит его при себе. Может быть, потом причислит к большому войску.
"Это значит – что Петру заложник, который сейчас все время на глазах у Дракулы, - размышляла Иоана. – Но в бою брат подобраться к нему не сможет, хотя, наверное, падет, поскольку неумел!"
Они еще некоторое время побеседовали – уже без тайной взаимной враждебности – потом Елизавета приказала принести угощение. После же отпустила Иоану.
Та вдруг испугалась, что ее не отпускают насовсем, что сейчас заведут куда-нибудь… но обошлось. Конечно же. Князь был слишком умен.
Ей вернули всех ее людей – и Иоана отправилась домой с облегчением… и омерзением, которое осталось в душе после разговора с князем и знакомства с его палатами.
Дома ее почти сразу потребовал к себе раненый муж – как только узнал, что Иоана пришла.
- О чем тебя спрашивали? С кем ты говорила?
Иоана отвернулась.
- С обоими – с княгиней… и с князем.
Корнел так и затрепетал.
- И что же? Что князь тебе сказал?
И тут вдруг Иоана догадалась, что гложет Корнела.
И поняла, как может воспользоваться этим. Да, она и в самом деле была – прелестный сосуд греха!
- Я никогда больше не хочу его видеть, бывать во дворце, - всхлипнула она, не глядя на мужа.
Он силой развернул ее к себе, схватив за плечи, - хотя казался еще таким слабым! Корнел впился в ее лицо взглядом, как недавно господарь, и увидел краску стыда и слезы.
Руки его разжались.
- Господи, - прошептал любимый княжий отрок.
Иоана помотала головой, всхлипывая от позора.
- Не думай, что я… Никакого греха не было, клянусь крестом святым, и в мыслях моих не было!
Корнел сжал губы, и черные глаза его стали глазами убийцы.
- Я тебе верю, Иоана.
========== Глава 25 ==========
Корнел был слаб еще три недели – но уже через десять дней возобновил воинские упражнения; пока что один, хотя обыкновенно рыцари господаря упражнялись друг с другом, младшие – со старшими и более опытными. Впрочем, Корнела уже мало кто из княжьих дружинников мог превзойти искусством. Он был прирожденный воин – самородок в длинном ряду пахарей и садовников...
А может, в нем проснулась кровь далеких предков, память о которых была погребена под многолетними наносами переворотов, страхов и насилий.
Корнел вернулся к прерванным занятиям с таким жаром, что у него чуть не открылась плохо зажившая рана; Иоана едва уговорила мужа не губить себя, поберечь силы… как будто он наказывал себя за что-то или, вдруг обезумев, рвался к смерти прежде срока. Но ласки и речи супруги успокоили Корнела Испиреску, и в глазах Иоаны он опять обрел опору.
Только такая женщина, дочь воинов и властителей, могла дать ему сейчас опору.
Иоану больше не призывали ко двору – но она вспоминала представшее ей ужасное лицо Дракулы, ликование зверя, которое почти без прикрас изображали клеветники. Она была дочь врага, женщина врага, - а ей ли было не знать, как во все времена поступали с женщинами врагов?
Мужчины были жестоки, как разящие мечи, как… безжалостные колья; женщинам же приходилось вооружаться змеиною низостью. Кто мог знать – отчего так ласкова была с ней Елизавета: уж не оттого ли, что ждала, пока Кришаны первыми нанесут удар или оступятся… чтобы угодить в змеиную яму, которую уже давно подготовил для них ее супруг и повелитель, обладавший вполне и мужскою жестокостью валахов, и женским коварством турок и греков?
Иоана почти не сомневалась, что разгадала душу княгини. Женщины разгадывали и друг друга, и своих мужчин куда быстрее их самих.
Однажды Иоана заговорила об этом с Корнелом – а тот мрачно сказал, поразмыслив:
- Допускаю, что ты права… Женщина и может так поступать! Я же так никогда не сделаю!
Жена нахмурилась:
- О чем ты говоришь? Уж не задумал ли ты…
Корнел рассмеялся резким смехом:
- Ну нет, я не отступлю – куда теперь отступать! Но я предам его как мужчина, а не как женщина: если будет нужно, я помогу вам пленить господаря или скрыться от его гнева. В спину же ему никогда не ударю!
Иоану удивили такие рассуждения – но она признала, что и сама на его месте не ударила бы князю в спину, каков бы тот ни был, и на собственном месте к этому не призвала бы. Нет, они еще помнили, что такое честь и долг!
Через две недели после приезда в Тырговиште Корнел и Иоана опять разделили ложе – о, это подлинно оказались и радость, и страдание. Наслаждение обладанием смешалось с болью поранения – как наслаждение сожитием с женою для Корнела смешалось с болью предательства, чем это сожитие и было.
Иоана не получила полного удовлетворения, точно разделяя боль мужа или оставаясь настороже, даже когда соединялась с ним: и особенно в такие мгновения полной близости! Но Корнел, заметивший это, снова повалил жену на ложе и ласкал до тех пор, пока она не обезумела, не забыла себя, и весь свет не сошелся для нее в этом воине и любовнике.
Когда Иоана очнулась, ее супруг и повелитель возлежал рядом с нею, и глаза его горели яростной любовью. На устах была улыбка победителя.
- Зачем ты так поступаешь? – прошептала она.
- Разве я не люблю тебя? – отозвался Корнел, все так же улыбаясь; он погладил ее по щеке. – И разве я не хочу…
Он придвинулся к ней и, дыша в лицо огнем, прошептал:
- Я хочу показать тебе, что ты делаешь со мною, Иоана… Сделать это с тобой… Я не пощадил тебя, как ты меня…
Ей стало на миг жутко. Что она делала с ним? Как могла она знать? Но потом Иоана уткнулась головой в грудь мужу, и он обнял ее, как самый сердечный друг.
- Ты моя навеки, - прошептал Корнел, сжав ее тонкие пальцы. – Что бы ни решил твой отец…
А Иоана подумала, похолодев в его жарких объятиях, - как же неожиданно умен и изворотлив оказался этот простой юноша, даже не нюхавший всей той науки, что прошел Раду Кришан… Достаточно изворотлив, чтобы послужить Кришанам в их замыслах, - и чтобы не сделаться игрушкой в их руках!
Корнел заснул, а Иоана подумала, что напрочь забыла о своем снадобье, которое должно было помешать зачатию… что, если в этот самый миг в ней уже распускается новая жизнь, которую самовластно заронил в ее лоно этот мужчина, прижимающий ее к своей груди?
Отдав ее семье всего себя, он забирал у них всю ее… жизнь сама решала, кому какую назначить цену!
- О моя бедная любовь…
Иоана покрыла поцелуями беззащитную грудь мужа и прижалась к нему, обняв его, - принимая его, как отдалась ему, навеки. Что бы ни решил ее отец.
