Текст книги "Орлиное гнездо (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 84 страниц)

Они привыкли у себя и к валахам – но этот был, бесспорно, из числа самых диких, не имеющих ни манер, ни ведения головорезов князя. Вот он, сверкнув черными глазами, что-то сказал на своем языке жене… боярского рода, не такой неотесанной, но того же разбойничьего племени! - Я не стану ничего выбирать здесь – у меня все есть, - тихо проговорил Корнел. – Если тебе что-нибудь нужно, покупай! Но нам следует беречь деньги! Он взял ее за руки; ласково прижал их к ее животу. Иоана покраснела и ответила: - Нет, мне тоже ничего не нужно! И они ушли, оставив хозяев в недоумении - и с еще менее лестным понятием об их вежливости. А когда пришли домой, застали большое горе: занемогла госпожа Кришан. С ней было то же, что постигло недавно Тудора: такая же непонятная лихорадка, жар, потеря памяти… Как будто что-то преследовало их, чей-то дух, чье-то отмщение - или трупное зловоние разрушенного замка отравило бежавших. Или отлились им слезы и кровь простых людей… Кто в этом нечестивом мире мог назвать себя невинным? Не помогли ни немецкие лекари, ни молитвы: через два дня Катарина умерла. Ее похоронили здесь, внутри ограды православного храма, - и отслужили торжественную заупокойную службу и по ней, и по Тудору. Иоана стояла рядом с отцом, и они оба плакали; Иоана всхлипывала, кусая губы, а лицо боярина было неподвижно, и слезы беззвучно сбегали по нему, теряясь в бороде, в которой осталось совсем мало черных волос. Казалось, тот, кто дотронется до его мокрой щеки, немедленно умрет в страшных корчах – Раду Кришан выплакивал застарелый, сильнейший яд своего окаменелого сердца… А потом он оставил своих спутников в доме Поэнару – сам опять отправился говорить с семиградцами. Нужно было понять заранее, насколько возможно, - к кому теперь расположен молодой Корвин и его наставник, архиепископ*. Венгерские владыки были переменчивы… так же, как и валашские: но венгры были ненадежны куда более… Влад Дракула для короля – как лютый цепной пес для умного и хитрого человека… Они все для него – такие псы, пока отпугивают турок. Но что, если однажды пес покажет такой же человеческий разум, как светлейший венгерский король, покровитель искусств и мудрости, - разум, который в соединении с мощью, беспощадностью и бесстрашием Влада породит завоевателя и тирана, какого мир еще не видывал? Раду Кришан был привычен к крови – но не желал видеть, как мир будет в ней утоплен, чтобы напоить зверя в человеческом образе; да ведь такая жажда и неутолима, и с каждой одержанной победой распаляется все сильнее! А пока Раду Кришан вел свои тонкие переговоры, Корнел и Иоана сидели вместе в комнате дома Поэнару – и беседовали, держась за руки. Иоана сейчас смотрела на мужа с удивлением. Корнел казался ей простым человеком – она любила его не меньше, а даже больше за его простоту и прямоту, которые казались ей достоинствами, отличающими лучших мужей; но теперь он удивлял ее не меньше, чем отец. - Я прежде принадлежал к ордену Дракона, - сказал Корнел. – К тому самому, в честь которого был поименован отец князя… меня посвятили совсем юным. - Но ведь это венгерский, католический орден! – удивилась Иоана. – И разве он все еще существует? К тому же, к нему принадлежат только знатнейшие мужи: кто тебя… Она догадалась, кто посвятил его, и осеклась, глядя на мужа с изумлением и страхом. Корнел невесело рассмеялся. - Да, моя возлюбленная жена, это был князь, которого я предал. Он разглядел меня среди красивых и сильных отроков Тырговиште – у него очень зоркий глаз, как и превосходная память, - и подошел ко мне, и сказал, возложив руку на плечо: "Ты из тех, кто не ведает страха, юноша! Однажды я сделаю тебя хранителем знания, которого обыкновенные смертные недостойны даже коснуться. Идем со мной!" - Мой князь повелел мне, - с ожесточением продолжал Корнел, - и я пошел. Мне тогда было тринадцать лет, и я уже служил в городской страже. Увидев, на что я способен, господарь принял меня в свою дружину, а потом посвятил… да, я более знатный рыцарь, чем твой родовитый отец! – усмехнулся он вдруг. – То есть был им, пока не предал все, чему служил! Он уронил голову и схватил себя за волосы. Иоана некоторое время молчала, в изумлении и жалости. Потом сказала: - Что же это было за посвящение? - Я не могу сказать, - глухо ответил Корнел. – Это строго-настрого запрещено говорить! Иоана вдруг заподозрила, что речь о чем-то столь ужасном, что у Корнела не поворачивается язык. Жалел ли он, что предал свой орден, - или был рад, что его к этому вынудили? - Так это орден католиков или нет? – спросила Иоана. Корнел глубоко вздохнул, глаза его заблестели. - Это орден христиан, борющихся против неверных… Но о нем нельзя говорить с тобой. Напрасно я сказал. Иоана поняла, что теперь Корнел будет или лгать, или уклоняться: и больше она ничего от него не добьется. Она с нежностью и состраданием взяла Корнела за руки. - И это то, - тихо проговорила Иоана, - что ты назвал более важным для мужчины, чем любовь? - Да, - резко сказал Корнел. Иоана покачала головой. - И ты мог бы пожертвовать мною, нашим ребенком… своим отцом и матерью ради ордена? Губы Корнела дрогнули, но он с усилием ответил: - Да… Иоана усмехнулась. - Тогда ты правильно сделал, что развязался с ними! – резко ответила она. – Что это за священный долг, который требует от мужчины лишиться человеческого сердца? Что останется у тебя, если ты лишишься любви? Корнел улыбнулся. - Я этого так и не узнал, - тихо ответил он. – Вы не дали мне времени… - Это Бог тебя спас! – сказала Иоана. И вдруг, увидев страдальческое лицо Корнела, бросилась ему на шею, и он крепко прижал ее к себе. О, какой сладкой мукой она для него была – и он для нее! - Бог тебя спас, - прошептала Иоана, поцеловав мужа. – Помни, что на все на свете воля Божья, и никакая иная! - Да, - тихо ответил Корнел, - конечно. Через два дня они выехали в Венгрию. * Янош Витез, священнослужитель и мыслитель-гуманист, в значительной степени определявший политику Матьяша Хуньяди в начале его правления. ========== Глава 30 ========== Корнел совсем немного понимал по-венгерски – Иоана говорила на этом языке тоже не слишком-то хорошо, но лучше его; к тому же, могла по-венгерски читать. Корнел, привыкший быть лучшим во всем, за что ни брался, совсем упал духом: он окончательно почувствовал себя болваном, дикарем, чьей силой, пересмеиваясь, распоряжаются умные, богатые и бесчестные. Иоана предложила мужу учить его иноземному языку, когда им выпадет свободная минутка, - и хотя Корнел был не слишком доволен таким положением ученика жены, он согласился. Глупец тот, кто отказывается овладевать оружием, которое может пригодиться в любой миг! Но теперь он мог отвлечься от того, чем был занят всю свою короткую и суровую жизнь, и посмотреть, что еще есть на свете, кроме воинского ремесла. А в Венгерском королевстве было на что посмотреть. Пусть в нем было ненамного спокойней, чем в Валахии, - опасностей Корнел не боялся: а богатство и блеск замков, церквей, одежд рыцарства и духовенства, путешественников разных родов заставляли глаза разбегаться. Теперь было начало лета – и путники застали Венгрию в самом цвету: огромные виноградники, сады, посреди которых высились светлые дворцы, не омраченные смертною тенью… Конечно, не все и здесь было благополучно: во множестве бродили по дорогам нищие и увечные попрошайки, которые в Венгрии попадались куда чаще, чем в Валахии, обчистить могли с еще большей легкостью, чем в Валахии, - но стоило вспомнить, что за рука и какими способами навела такой железный порядок в валашском княжестве, как пропадала всякая охота ему радоваться. В более пестрой и беспечной Венгрии и дышалось легче. Иоана слышала от отца, что молодого короля уже прозвали Справедливым. Как же было не поверить в это – когда за всю дорогу им не встретилось ни одного трупа, истлевающего на колу! Как ново это было – наслаждаться видом даров Божьих, не отмеченных перстом дьявола! Одного такого пугала, торчащего посреди полей, было достаточно, чтобы испоганить взращенный на них хлеб… Конечно, напасти не щадили и подданных Корвинов: помимо изъязвленных больных и калек, дважды путники увидели повешенных за что-то простолюдинов, но разве могла такая смерть сравниться с тою, которой Цепеш без разбора предавал всех и за любую провинность! - Вот это рай, в который я бы хотела попасть, - улыбаясь, шепнула Иоана мужу, когда они проезжали мимо одного местечка, которое вскружило им голову ароматом цветущих вишен и слив. Корнел бросил мрачный взгляд на белые башни в розовом цвету – владения какого-то барона - и сказал: - Что же, ты думаешь, всем здесь хорошо? Что за рай, который только для богатых? - Ты уж и сам давно не нищий! – заметила Иоана с усмешкой. - Не нищий; да только я всегда держу это в сердце – все Бог человеку дает, и как дает, так и отнять может, - отозвался Корнел. – А католики так легко Бога забывают! Не наше все это! Иоана подумала, что Корнел мало учился… что он сможет понять, куда ступить, когда окажется при королевском дворе? - Ты забыл, что тебя и самого едва к католикам не сманили – князь твой, - прошептала она, наклонившись к нему, так, чтобы никто больше не услышал. – Или забыл, мой любый муж? Корнел еще раз тяжело посмотрел на нее. - Я Бога в сердце имею, - мрачно ответил он и отворотился совсем; и больше не глядел на Иоану. Как будто был намного более чужим всему, что окружало их, во что они вступали, чем его жена. Что ж, верно – разве не родилась она, не выросла на католическом пограничье? Двор же в столице Венгрии Буде, прозванной "жемчужиной Дуная", затмил все виденное ими прежде. Первым докладывать о них и добиваться аудиенции отправился глава семейства – оставив детей и людей своих дожидаться исхода на постоялом дворе; но и то, что они видели, прохаживаясь по городу, и то, что переслышали о богатстве и учености короля, было предивно. Палаты господаря в Тырговиште и сравниться не могли с огромным замком в Буде, в котором затерялся Раду Кришан. Когда Корнел с Иоаной, утомившись волнением и любованием, остановились отдохнуть под тенистым деревом, глядя на дворец издали, Иоана рассказала мужу, что в одном из королевских замков – выше по Дунаю, в Вышеграде, - когда-то был заключен сам германский император Сигизмунд Люксембургский… - Тот, который основал орден Дракона полвека назад, - улыбаясь, рассказывала Иоана, радуясь, что может удивлять своего храбрейшего, но неученого мужа такими историями. – Когда император получил свободу, он приказал перестроить башню, в которой жил… Ее называют "башней Соломона", и там содержатся самые знатные пленники. Но и прежде императора замок называли раем земным. Там есть висячие сады, фонтаны с прудами, поля для рыцарских турниров… - Это тебе все отец рассказал? – перебил ее Корнел. Иоана нахмурилась, не понимая его мрачности. - Отец, - подтвердила она. Корнел пошевелился, оперевшись на ствол плечом. Доспех его блеснул как зеркало: в Венгрии он не снимал лат, куда бы они ни выходили. - Так он бывал здесь? Иоана пожала плечами. - Бывал, что ж в этом удивительного? - ответила она. – Может, в Вышеграде и не он бывал, а кто-нибудь из его товарищей: этот город славится турнирами! Слышно, даже господарь на них бился! И ты, муж мой, когда-нибудь покажешь там себя… - Ну уж нет! – ответил Корнел, весь покраснев. Иоана не понимала, что рассердило его: то ли напоминание о князе, то ли тесное дружество отца с католиками – то ли мысль, невыносимая для простого Христова воина: что приходится заключать союзы с врагами и перенимать вражеские обычаи… мысль, что венграм кланялся сам валашский господарь… Что ж делать? Корнел был очень еще молод – в самой силе для рыцаря, но молод для властителя! Иоана, улыбаясь, взяла мужа за руку и повела его за собой, назад в их комнаты. Она знала, как утешить его. Несмотря на свое положение, она желала его не меньше, чем когда не носила дитя: Иоана заметила, что любовное желание увеличивается от верховых прогулок, в которых она сейчас поневоле проводила целые дни – и которым в девицах предавалась прежде. Как это было бы прекрасно – свободно наслаждаться верховой ездой, как многие знатные жены, которых она видела здесь, в Венгрии! Когда они остались под защитой стен, только вдвоем, Иоана сняла с мужа раскаленные солнцем латы, стала расстегивать кожаную куртку… но тут он перехватил ее руки и сам стал нетерпеливо раздевать ее, целуя и лаская. Корнел мог теперь хмуриться на жену, отмалчиваться по многим часам – но в любви оставался и щедр, и нежен, как прежде. Они утешали друг друга, как никто больше в целом свете не мог их утешить. Потом Иоана, улыбаясь, сказала, устроив голову на горячей груди мужа: - По турецкой вере, мужей на том свете тоже жены ласкают – райские девы, черноглазые, большеокие… Корнел рассмеялся. - Сказки турецкие, - отозвался он. – Да и на что это нам? - А ты бы не хотел дев райских? – шутливо и ревниво спросила Иоана, заглянув ему в глаза. Он перестал улыбаться. - Не понимаю, как можно ложиться с женой, которую сердцем не любишь, - сумрачно ответил витязь. – Поганая вера и есть! - Вот так, значит, - заметила Иоана, тоже нахмурившись. Суровость и твердость его в христианстве порою казались ей даже чрезмерными. - Так по-нашему, - ответил Корнел, - по православной вере! Иоана приподнялась над мужем и притронулась пальцем к сжатым губам. - А меня хотел бы? – спросила она, лукаво улыбаясь. Он еще несколько мгновений хмурился – потом тоже улыбнулся. - Тебя хотел бы, - сказал он, поцеловав ее. Иоана легла ему на грудь, и они переплели пальцы, нежно пожимая друг другу руки. - Но ведь ты меня не любил еще, когда лег со мной после свадьбы, - прошептала она. – Как же так? - Я тебя сразу полюбил, - ответил Корнел без колебаний. Из всех слов, услышанных от мужа, эти показались ей самыми чудными и самыми сладкими. Им сейчас некуда было идти, нечего делать – и они блаженно заснули, как в турецком раю. А потом Иоане привиделась Марина. Сестра сидела около них, на супружеском ложе, - над мирно спящим Корнелом, как демоница, лаская рукою его молодые кудри. Иоана так и вспряла, готовая кинуться между ними: - Не тронь его! Марина посмотрела ей в глаза и улыбнулась – выставились между алых губ белые острые зубы. - Почему бы и не тронуть? Ведь он теперь такой же мой, как и твой, милая сестра! Иоана, объятая ужасом, хотела разбудить Корнела, который не чуял, не слышал беды, но Марина наставила руку ей в грудь и рассмеялась. - Не буди, не пугай его! Храбрый, добрый воин – пусть отдыхает от своих трудов! А я пришла его поцеловать, на красу рыцарскую полюбоваться… милый мой брат… И она склонилась над Корнелом и поцеловала, в самые уста. Иоана дрожала от страха и молилась Богу. А потом Марина выпрямилась и опять посмотрела на нее – такая же, какой Иоана знала ее при жизни: суровая, непригожая, злоумная. - Он меня и не увидит, и даже не почует, пока я не пожелаю, - сказала Марина. – Не бойся! - Ты неупокойница – нежить? – спросила Иоана, глядя на нее во все глаза. – Нам откупиться от тебя? Чем же?.. Отпеть тебя в церкви? Марина рассмеялась: черные глаза блеснули алым огнем, хотя теперь зубы в оскале показались человечьи. - Ты не хуже моего знаешь, чем расплачиваются с нежитью, - что же спрашиваешь? - отозвалась она. – И какая церковь станет отпевать самоубийцу? Впрочем, это и не поможет… Она склонила голову, оправила золотое платье невесты, испятнанное на плечах бурым – там, где схватился за нее Корнел, восставший на своего вождя. - Но я не затем пришла, чтобы взять у вас что-нибудь. Повидаться с вами, моими милыми, хотела, совет добрый дать… - Какой же совет ты можешь нам дать? – спросила Иоана, пытаясь заслонить собою мужа. - Как ты неласково меня встречаешь, - заметила Марина, поглядев на нее. – Или уже забыла, кто вам всем жизнь спас? Вот людская благодарность! Иоана, охваченная раскаянием, чуть не подала сестре руку - но застыла, увидев длинные когти. Марина задумчиво посмотрела на свои пальцы, и когти втянулись в них, рука стала совсем человеческая. Этой рукой она погладила сестру по плечу, и та вздрогнула от ледяного холода. - Король примет вас, - проговорила старшая дочь Кришанов, выпрямившись и откинув за спину черные волосы. – Он чудный молодой рыцарь, его сердцу любезна мужеская и женская красота и ненавистно насилие… Расскажите ему, какие муки мы приняли от зверя. Матвей, король венгерский, и сам урожденный трансильванец – ему будет это близко и больно. Расскажите, каково пришлось от нашего князя Семиградью: и то же, что Колосажатель сделал с нашими землями, он сделает и со всем христианским миром, дайте срок! - Неужели же тебя тревожит участь христианского мира? – недоверчиво рассмеялась Иоана. - Мы все твари Божьи, - сказала Марина, хмурясь: как знакомо это было! – Я рождена с такою же душою, как и ты, моя добрая Иоана! И ты, придет время, будешь со мной – все вы будете! Иоана перекрестилась.