Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц)

Дом у них оказался большой, куда больше дома Дюпле, при том, что количеством своих обитателей не напоминал общагу. И стол просто ломился от угощения – у меня, привыкшей к довольно скромным ужинам, разом потекли слюнки.

– Не стесняйся, – тихо сказала мне Люсиль, заметив, что я не знаю, к какой тарелке устремиться в первую очередь, и подмигнула. Сама она, уложив младенца, села между мной и Камилем, и устремила на расположившегося напротив Робеспьера почти что насмешливый взгляд. Он, впрочем, этого не заметил – был занят тем, что разбавлял водой вино.

– Чудесное вино, – сказал он, отпив из бокала.

– Мой отец недавно прислал, – ответила Люсиль. – Сказал, что в Париже приличного вина все равно не осталось.

Робеспьер ей ничего не ответил, но повисшая тишина стояла недолго.

– Скажите, Натали, – обратился ко мне Демулен, – вы ведь не француженка?

– Нет, – ветчина была просто потрясающая, но говорить с набитым ртом было сложно, и я проглотила огромный кусок, практически не жуя. – Я из Польши.

– Из Польши? Максим, – взгляд Демулена тут же обратился на моего соседа, – а ты не говорил мне, что у тебя есть родственники в Польше.

– Говорил, Камиль, – сказал тот, не моргнув глазом. – Просто ты, наверное, не придал этому значения.

– А давно это было?

– Не имею понятия. Очень давно.

– Ну, неудивительно, что я не запомнил, – Камиль развел руками, будто извиняясь, и снова повернулся ко мне. – Так что же вас заставило переехать в Париж?

– Ну, там, где я живу… – в который раз я жалела о том, что не уточнила у Максимилиана подробности легенды, которую он мне сочинил. – Там сейчас неспокойно.

– И поэтому вы решили перебраться в место, неспокойнее которого быть вообще не может? – добродушно усмехнулся Демулен. – Ценю такую тягу к приключениям. Сам таков.

– Любите приключения?

– Дело даже не в том, что я люблю приключения, – ответил Камиль, накладывая себе в тарелку овощей. – Дело в том, что я ненавижу скуку. Если где-то что-то происходит – я обязательно должен там быть.

– Другими словами, – вступил в нашу беседу Робеспьер, – он просто обожает наживать на свою голову неприятности.

Демулена эта сентенция вовсе не обидела – напротив, он заговорил с утроенным энтузиазмом:

– Неприятности? Пусть так. И что же с того? Тогда, в Пале-Рояле, я тоже стремился нажить неприятности.

– Ты же знаешь, – терпеливо возразил Робеспьер, – я все равно считаю тот твой поступок… не совсем обдуманным.

– А я сотню раз тебе говорил, что по-другому и быть не могло! – порывисто ответил Камиль, мимоходом едва не сбив на пол бокал с вином. Люсиль едва успела удержать прозрачную ножку.

– Простите, – решилась встрять я, подумав, что сейчас начнется перепалка, – вы вообще о чем?

Мигом остыв, Камиль повернулся на меня и захлопал ресницами – они у него были длинные, густые и загибались на концах, как у девушки. Ответил за него Робеспьер:

– Разве вы не знаете, Натали? Именно Камиль призвал народ Парижа штурмовать Бастилию.

– Действительно? – теперь я посмотрела на Демулена с уважением: оказывается, он местный Че Гевара, не меньше. – Как же это случилось?

На лице Камиля появилась мечтательная улыбка, и я поняла, что точь-в-точь такая же была у Антуана, когда он рассказывал мне про свою обвинительную речь против низложенного короля. Робеспьер на секунду закатил глаза – очевидно, он не в первый раз был свидетелем монолога, который предстояло выслушать мне.

– Знаешь, – начал Демулен, внезапно переходя на “ты”, но меня это совершенно не покоробило, даже наоборот, – у меня многие спрашивали, как это случилось. И я отвечал всем одно и то же: совершенно случайно.

Робеспьер пил вино с видом, как будто его происходящее вообще не касается, но я почти физически ощущала, как он не одобряет то, что мне сейчас скажут.

– Я еще до этого давно думал, что нам нужны перемены, – проговорил Камиль. – Что наша страна катится под откос, а те, у кого в руках власть, ничего не делают для того, чтобы ее спасти. Но я не знал, куда можно себя приложить, что сделать, чтобы как-то все изменить. А менять надо было именно все…

Я слушала, почти не дыша, потому что ощущала: мне сейчас рассказывают что-то очень важное, пусть я пока и не могу в полной мере понять, какое значение это имеет для меня. Как и та история, что рассказал мне Антуан за вином в захудалом кафе.

– И тут я услышал об отставке Неккера… ну, нашего министра финансов, на которого мы так надеялись… Что было дальше – я всегда затруднялся объяснить, даже для себя. Как будто что-то долго копилось и копилось внутри меня, а потом вспыхнуло. Все разом, от одной-единственной искры.

Как это было странно для меня – понимать, что два совершенно разных человека независимо друг от друга рассказали мне, по сути, одну и ту же историю. Я даже не удивилась, когда Демулен слово в слово повторил фразу, услышанную мной от Антуана:

– В тот момент я подумал: а кто, если не я? Как будто воочию увидел тирана и все его окружение и понял: вот мой враг, и я жизнь положу, если понадобится, но буду бороться с ним до конца.

– И что было потом? – спросила я.

– Я помчался в Пале-Рояль… сейчас это уже Пале-Эгалите, но гуляк там от этого меньше не стало. Там я запрыгнул на стол и начал во всю глотку вопить. Сказал, что был в Версале, что Неккера уволили, что выхода у нас больше нет и пора браться за оружие.

Робеспьер открыл-таки рот, но говорить передумал и вместо замечания глотнул еще вина. Я покосилась на свой бокал и вспомнила, что до сих пор к нему не притронулась, было не до того.

– Не знаю, как это получилось, – Демулен усмехнулся, – но меня послушали. Я опомниться не успел, как вокруг меня собралась целая толпа. Мне даже пистолет кто-то дал, и я выстрелил в небо, а потом поднялся такой гул, как от огромного потока воды, который прорвал плотину и теперь несется и сметает все на своем пути. Тогда мы и смели Бастилию. Как будто для нас не было вовсе никаких преград.

Он замолк многозначительно, давая мне возможность проникнуться. Я недолго сидела в легком трансе, как бужто видела все своими глазами: огромное бурлящее людское море вокруг одного-единственного человека, затем общий шум на секунду перекрывает звук выстрела, и кто-то истошно кричит: “На Бастилию!”. От этого последнего крика я содрогнулась всем телом, не понимая, что могло вызвать в моей душе такое волнение. Я-то никогда ни в чем подобном участия не принимала, откуда мне знать, каково это может быть?

Робеспьер тихо кашлянул.

– С этого и началась революция, Натали.

– Ну вот, – засмеялся Демулен, – а ты говоришь “неприятности наживать”.

– Давай называть вещи своими именами, – проговорил Робеспьер, – тебе просто повезло.

Я так и не поняла, чем он был недоволен. Демулен, пожав плечами, ответил ему:

– Я этого и не отрицаю.

После того, как с угощением было покончено, мы переместились в другую комнату, где мужчины занялись обсуждением каких-то политических вопросов, но имена, которые они то и дело произносили, не говорили мне ничего, и я почувствовала, что после сытного ужина начинаю задремывать. Наверное, я уснула бы, развалившись в просторном и мягком кресле в углу, но в этот момент Люсиль коротко тронула меня за локоть.

– Не хочешь пойти поговорить?

– Давай, – согласилась я и понялась. – Не могу это все слушать.

– Я тоже не могу, – откликнулась Люсиль, и мы с ней под шумок перебрались в соседнюю комнату, где между нами под аккомпанемент угуканья ползающего по полу младенца произошел разговор, после которого мое существование в этом мире, только-только начавшее было приходить хоть в какой-то порядок, в очередной раз полетело ко всем чертям.

– Ну, – Люсиль усадила меня за маленький резной столик и налила полный бокал вина – чудного вина, как верно заметил Робеспьер, ароматного, густого, отдающего пряным привкусом на языке, – рассказывай.

От ее взгляда – пытливого, похожего на взгляд естествоиспытателя, которому подвернулся удивительный образец для опытов, – мне стало на секунду неуютно.

– Что рассказывать? – растерянно спросила я. Люсиль фыркнула и нетерпеливо махнула рукой.

– Да ладно тебе стесняться. Я-то сразу все поняла.

– Что поняла? – я понимала, что выгляжу тупицей, но ничего не могла с этим поделать.

– Что ты Максиму такая же родственница, как я – королева Франции. Ни за что и никогда не поверю. Вы даже не похожи.

– Ну… – проблеяла я, чувствуя, что неумолимо куда-то проваливаюсь, – мы дальние родственники…

– Ну не надо этого, – поморщилась Люсиль. – У тебя совсем плохо получается врать.

Мне ничего не оставалось, кроме как капитулировать и спросить, глядя прямо в устремленные на меня пронзительные глаза жены Демулена:

– Ну хорошо, хорошо, мы не родственники. Мы вообще совсем недавно познакомились.

– Вот, уже лучше, – Люсиль тоже налила себе вина и отпила. – Как и когда?

– В тюрьме, – призналась я. – Меня схватили по ложному обвинению, а он… он меня вызволил.

У Люсиль загорелись глаза, и я поняла, что она думает что-то совсем кошмарное.

– Ничего себе, – сказала она, разве что руки не потирая. – Я и не думала, что он на такое способен. И он тебе сразу понравился?

– Понра… что?! – тут только до меня в полной мере дошло, за кого тут меня принимают. – Нет, это же такая мерзость!

Разговор в соседней комнате на секунду смолк. Кажется, последнее я воскликнула слишком громко, и меня было слышно даже через стену. Поэтому я понизила голос и продолжила – почти шепотом, но от того не менее яростно.

– Ты с ума сошла? Между нами ничего нет!

Люсиль посмотрела на меня с откровенным недоверием.

– Ничего нет?

– Вообще ничего! – подтвердила я, сопроводив для пущей убедительности свои слова энергичным мотанием головой. Люсиль чуть прищурилась.

– Он вытащил тебя из тюрьмы, ты живешь в его доме, за его счет, и между вами ничего нет?

– Нет, ничего, – я никогда не устала бы это повторять, только бы она мне поверила. И, похоже, мои усилия были небезуспешны: с разочарованным видом Люсиль откинулась на спинку стула и сделала большой глоток вина. Потом посмотрела на меня мрачно, как будто я была в чем-то виновата.

– А он предлагал?

Удивительно, но в первую секунду мне хотелось ответить “да”, как будто Робеспьер не один раз делал мне липкие намеки, но получал неизменный отказ. Только спустя несколько секунд, в деталях вспомнив все, что произошло со мной за последние пару недель, я поняла, что в его поведении по отношению ко мне не было вообще ничего, что можно было бы трактовать как-то двусмысленно. И от этого я растерялась даже больше, чем от всего остального.

– Нет…

– А если бы предложил, – с любопытством осведомилась Люсиль, – ты бы согласилась?

Я несколько секунд сидела, тупо таращась на нее. Дело было даже не в том, что я не знала, что ответить – просто от такого вопроса у меня все мысли из головы бесследно испарились. А потом там, где еще секунду назад была пустота, поднялась такая буря, что я в первый момент чуть не задохнулась.

– Да ты… да я никогда и ни за что! Он же отвратительный!

– Отвратительный? – пришел черед Люсиль удивляться. – Почему?

– Что значит “почему”? Он же бледный, какой-то высушенный… а его руки? Ты видела его руки? Просто паучьи лапы…

Я остановила свой монолог, потому что у меня от возмущения перехватило дыхание, но Люсиль не дала мне его продолжить – сказала такое, отчего из меня будто весь воздух выпустили:

– Нет, неправда. У него очень красивые руки.

– Ч… чего?.. – до меня начало что-то доходить.

– Ни за что не сказала бы, что он отвратительный, – продолжила Люсиль, чему-то непонятно улыбаясь. – Он красивый. Просто по-своему.

– Погоди, – у меня это все не укладывалось в голове, – так ты…

Ей хватило одного взгляда, чтобы догадаться, о чем я думаю. Она рассмеялась переливчатым смехом, запрокинув голову, и смеялась, пока я сидела молча, вертя между ладонями ножку опустевшего бокала.

– Нет, – наконец сказала Люсиль. – Я очень люблю Камиля и никогда даже не подумаю о том, чтобы посмотреть на кого-то еще. Просто… мне всегда было интересно, понимаешь? Каково это.

– Интересно? – меня не покидало ощущение, что я нахожусь в сумасшедшем доме.

– Да, интересно. Не знаю, почему. Но я всегда думала, кто бы мне рассказал, каково быть с ним…

Я не хотела себе это представлять, но воображение все равно подкинуло пару картин – настолько живых и ярких, что меня едва не прошиб холодный пот. Решив наплевать на церемонии, я налила себе еще вина – сил продолжать разговор без него у меня просто-напросто не было.

– И что? Никто не рассказывает? – еще глоток, и я достаточно осмелела, чтобы спросить.

– Дело не в этом. Просто рядом с ним никогда никого нет.

– Совсем никогда? – я почувствовала, что посетившая меня сегодня мысль начинает обретать под собой твердую почву. Люсиль кивнула:

– Я сначала думала на эту девицу, Элеонору Дюпле. Про них разные слухи ходят… разговорила ее – ничего. На стороне у него тоже никого нет. Признаюсь честно, я думала на этого парня, который рядом с ним крутится, на Сен-Жюста.

– Я тоже думала, – сказала я шепотом и заработала понимающую улыбку.

– Тогда ты меня понимаешь. Этот Сен-Жюст красивый, как Антиной…

– Он не в ту степь, – я поняла, что успела порядком отвыкнуть по-настоящему сплетничать. – Он любит девушек.

– Да знаю я, – Люсиль махнула рукой. – Я даже Камиля подозревала, представляешь? Ну, они же друзья детства, мало ли…

Хорошо, что в тот момент я не пила, иначе вино точно оказалось бы на столе. Глядя на мое лицо, Люсиль снова засмеялась.

– Да, правда думала, представляешь? Наверное, совсем с ума сошла…

– Наверное, – сказала я и на всякий случай отодвинулась на стуле подальше от нее. Весь этот разговор неожиданно показался мне настолько ненормальным и дурацким, что я бы непременно встала и ушла, если бы вовремя не вспомнила, как это будет выглядеть. Пришлось остаться – с зудящим чувством, что этим я точно наживу на себя какие-то неприятности. Как оказалось, “неприятности” – это было еще слабо сказано.

– Вот я и подумала, – тем временем продолжала рассуждать Люсиль, – может, он вообще не может? С мужчинами такое случается…

– Веришь, нет, – уйти я не решилась, так что оставалось только сходить с ума следом, – мне сегодня та же идея в голову пришла.

Люсиль мрачно посмотрела на меня и звонко щелкнула ногтем по опустевшей бутылке.

– Это вполне вероятно. Только кто бы проверил…

Вино было потрясающее. Особенно послевкусие, которое я в полной мере прочувствовала, лишь сделав последний глоток. А еще оно удивительно мягко давало в голову, давая мне полное ощущение, что я куда-то плыву, подхваченная гигантской волной, и от одной лишь прихоти течения зависит, куда вынесет меня этот бушующий поток. Поток, который когда-то подстегнул своей внезапной речью Демулен, поток, в который я угодила благодаря какой-то случайности и из которого никто не вытащит меня, поэтому остается грести самостоятельно.

В общем, замечательное было вино.

– Я проверю.

Люсиль, успевшая уже с мрачным видом о чем-то задуматься, вскинула на меня взгляд, неверящий и восхищенный одновременно.

– Ты?

– Ну да, – сказала я, стараясь не думать о последствиях собственных слов. – Поставь мне пару бутылок этого замечательного вина, и я докажу тебе, что он, – я коротко кивнула на стену, отделявшую нас от комнаты, где засели Робеспьер с Демуленом, – ни хрена не может ни с кем переспать.

– Только условие, – у Люсиль был вид человека, который, уже ни на что не надеясь, выиграл в лотерею миллион долларов, – расскажешь все мне в подробностях. Уговор?

– Уговор. И бутылку авансом.

– Договорились.

В конце концов, подумалось мне, я уже устала его бояться. Может, если я пойму, насколько он на самом деле жалок, то сама над собой посмеюсь, как вообще могла испытывать перед ним хоть какой-то страх. Поэтому проводить свой эксперимент я решила сегодня же вечером, сразу по возвращении в дом семейства Дюпле. Да и вино хотелось получить побыстрее, Антуан наверняка оценит.

Наверное, в тот момент я действительно, без шуток сошла с ума.

Робеспьер был необычайно весел, пока мы шли до более-менее оживленной улицы, где можно было поймать экипаж. Он что-то говорил мне, и я, вроде бы, даже отвечала, хотя вообще не осознавала, что говорю, но он этого не замечал. Уже стемнело. Я смотрела, как на лицо моего спутника падает мягкий свет редких фонарей, и в какой-то момент, к ужасу своему, была даже готова согласиться с Люсиль, что Робеспьер действительно красив. Но лучше было думать так, если учесть, что мне сегодня предстояло.

– Весна в этом году рано, – говорил мне Максимилиан, пока я внимательно, с ног до головы, его рассматривала. – Совсем скоро все зацветет, и…

Я взяла его за руку, и он осекся. Пальцы у него оказались прохладные, но неожиданно приятные на ощупь – гладкие, как будто он день-деньской мажет их какими-то кремами, и мне неожиданно захотелось прижать их к своим губам. Ладно, не сейчас. Вечером.

– Что вы на меня так смотрите? – я постаралась улыбнуться игриво, но вышло совсем не так. – Я внимательно слушаю.

Он покосился на наши сцепленные ладони, но говорить продолжил о погоде и о том, что он с нетерпением ждет, когда зацветут его любимые розы. Я слушала вполуха. Мне было не до него. Я вспоминала незнакомца с красными нарциссами и его руки – сильные, крепкие, не имеющие ничего общего с руками Робеспьера. А Максимилиан все говорил и говорил, даже не подозревая, что в голове моей постепенно вызревает коварный план.

Перед тем, как идти к нему, я для храбрости опрокинула в себя бокал вина, и начавшая было утихать волна сумасшествия поднялась в моей душе с новой силой, подхватила меня, и я ощутила, что полностью готова осуществить задуманное. Безумно хотелось выпить еще, но я решила не рисковать, памятуя, как болезненно реагирует Робеспьер на хоть бы чье нетрезвое состояние. Впрочем, мне и доза для храбрости была не особо нужна – сила, которая влекла меня, безжалостно сминала любые отголоски страха, и имя этой силе было любопытство. Казалось бы, оно никогда не доводило меня до добра, но я просто не могла упустить шанс еще разок наступить на грабли. Поэтому, дождавшись, когда все обитатели дома разойдутся по комнатам, поднялась воровато на второй этаж, прислушиваясь к напряженной тишине после каждого скрипа ступеньки.

– Все чудесатее и чудесатее… – пробормотала я себе под нос, удостоверившись, что все либо спят, либо не слышат меня. Перед дверью кабинета я медлила лишь секунду, справляясь с неожиданно просочившейся в душу нерешительностью. Но за нее я тут же себя отругала: было бы чего бояться! Установила про себя планку в десять минут – этого времени, по моему мнению, было вполне достаточно, чтобы удостовериться, что спор мною выигран. Для чистоты эксперимента попыталась придать себе наиболее соблазнительный вид – чуть приспустила бретельку с плеча, покусала губы и немного растрепала волосы. Жаль, Люсиль этого не видит, но я точно буду знать – все было по-честному.

Когда я толкнула дверь и, стараясь ступать как можно тише, скользнула внутрь кабинета, Максим, с увлечением что-то писавший, не сразу поднял голову от бумаг. Мне пришлось деликатно покашлять.

– А, это вы, – отложив в сторону перо, он обернулся и доброжелательно уставился на меня. – Что-то случилось?

– Я… – тут только я вспомнила, что совершенно забыла продумать, что буду говорить. Конечно, в таком деле слова играют лишь вторые роли, но хоть что-то для приличия сказать надо было. – Я пришла… э…

– Ну же, говорите, – подбодрил он меня. Черт возьми, и не деться было никуда от его приветливого взгляда, как будто он меня двумя гвоздями к полу прибил, да так, что не пошевелишься. Странный человек.

– Я пришла поблагодарить вас, – у меня, наконец-то, снова заработал язык. Робеспьер удивленно приподнял брови.

– Поблагодарить? За что?

– Ну как за что, – ощущая себя все смелее, я сделала три (даже считала про себя, только бы отвлечься на что-нибудь) шага вперед, оказавшись к нему совсем близко, на грани минимально допустимого расстояния. – Вы спасли мне жизнь…

В его глазах за стеклами очков мелькнуло мимолетное смятение, и он усмехнулся нервно, явно ощутив стесененность от моего приближения:

– Ну что вы, это вовсе того не стоит…

– Это вам так кажется, – я таинственно понизила голос и зашла ему за спину, незаметно разминая пальцы.

Он тут же тревожно повернул голову в мою сторону, на что я, ощущая себя загоняющим жертву охотником, с улыбкой спросила:

– Вы чего-то опасаетесь?

– Вы… странно себя ведете, – пробормотал он, сглотнув. Я могла поклясться, что сквозь пропитавший кабинет плотный запах бумажной пыли ощущаю божественный аромат классического бордо. Это только подстегнуло меня – подавив слабые отголоски трепета, я решительно положила руки Максимилиану на плечи и наклонилась.

– Вы чт… – его голос неловко сорвался, когда я коротко мазнула губами по его скуле. На языке тут же ощутился привкус пудры – гадость редкостная, но потерпеть можно было. Зато Максимилиан весь задрожал, судорожно ухватил меня за запястья и замер, будто хотел с силой отвести мои руки, но в последний момент передумал.

– Вы что, боитесь? – выдохнула я ему в ухо перед тем, как оставить на бледной щеке еще один поцелуй.

– Прекратите немедленно, – пробормотал он слабым голосом, тщетно стараясь сделать свой тон безаппеляционным. Я только усмехнулась. Ну уж нет, ты не у себя в Конвенте речь толкаешь, сейчас игра идет на моем поле, и самое время сделать счет разгромным.

– Неужели вам не нравится? – нахально осведомилась я и, с трудом высвободив одну руку из цепкой хватки чужих пальцев, опустилась Максимилиану на колени. Он только сдавленно охнул, но не ответил ничего. Я только улыбнулась, всеми силами стараясь скрыть, как у меня в приступе странного волнения бешено заколотилось сердце. К щекам прилил жар, но более я не чувствовала ничего, только щемящий азарт игрока, готового сорвать куш.

– Вы не должны… – глупо было надеяться, что он просто так заткнется, конечно. Но слушать очередную нотацию я не хотела – заставила Робеспьера умолкнуть, прижав кончики пальцев к его бледным губам.

– Я знаю, – прошептала почти заговорщицки, медленно распутывая белоснежный галстук. – Но ведь вам… хочется иногда расслабляться, верно?

Наверное, стоило его поцеловать тогда, но я так и не смогла заставить себя сделать это – стоило только мне подумать о том, чтобы прижаться к этому тонкому, бескровному рту, меня отчего-то начинало отчетливо мутить. Поэтому я, удивительно быстро справившись с узлом галстука, с поспешностью прильнула к бледной шее, и тут до меня донесся какой-то непонятный звук, более всего похожий на… тихий вздох удовольствия.

Я рывком подняла голову. Не может быть. Показалось. Робеспьер не шевелился, а взгляд его оставался задумчиво-отрешенным. Кажется, Максимилиан даже не моргал.

Тут мне, откровенно сказать, стало немного страшновато. А кого бы не напугало полное отстутвие любой реакции вкупе с остановившимся, немигающим взглядом? Я быстро скользнула руками под ткань камзола, и у меня немного отлегло – исступленно колотящееся сердце все-таки доказывало, что передо мной живой человек, а не застывшая восковая кукла. Но взгляд его выносить я решительно не могла – сдается мне, в роду Робеспьеров водились василиски, не иначе. И я почти бережно, не отводя взгляда, подчиняясь какому-то странному стремлению не напугать (скорее уж не спугнуть, если на то пошло) сняла с него очки, осторожно положила их на столешницу.

– Не надо, – он близоруко заморгал, тщетно пытаясь сфокусировать на мне взгляд, – я ничего не вижу…

Конечно, потеряв даже иллюзию контроля над ситуацией, он тут же запаниковал. Я погладила его по щеке, чувствуя, как медленно расползается по всему телу удушливое, томное тепло, скрутившееся горячей пружиной где-то в животе при одной мысли о том, насколько Максимилиан, оказывается, беспомощен. Почти что хрупок. Если сильно надавить – рассыпется на кусочки…

– Натали, не надо, – повторил он почти жалостно и потянулся к столу, но я успела перехватить тонкое запястье и почти без усилий прижала его к подлокотнику кресла, сдавила – даже не вздумай вырваться. Максим хотел что-то протестовать, но из его груди вырвалось лишь тихое “ах”, когда я снова прижалась губами к его шее – в том месте, где билась под полупрозрачной кожей тонкая голубая жилка.

Я уже сама плохо отдавала себе отчет в том, что делаю. Продолжался ли эксперимент, или меня влекло к чему-то другому, томительно-сладкому и еле уловимо опасному? Аромата бордо я уже не чувствовала, лишь исходящий от Максимилиана легкий запах пудры, одеколона и чего-то еще, чему я затруднялась дать определение, но что очень, очень захотела попробовать на вкус.

Медленно, разве что не смакуя, я провела кончиком языка от мелкой впадинки у основания шеи до острой, чуть зарозовевшей скулы. Максимилиан не двигался, не издавал ни звука, но я чувствовала, как он, почти распятый подо мной, дрожит. Тяжелые, рваные вздохи срывались с его судорожно кривящихся губ. Тоже мученик нашелся…

– Да прекратите уж, – сказала я, отстраняясь; он зажмурился и слегка откинул голову, с каким-то смирением подставляя мне покрывшуюся испариной шею. Я замерла, не зная, что делать дальше. Прошло уже десять минут или нет? Но и тормозить резону не было, и я все-таки потянулась к чужим губам, старательно не обращая внимания на то, что в груди все жарко пульсировало при одной только мысли, что мы можем поцеловаться. Хотя, черт его знает, умеет Максимилиан целоваться или нет… в любом случае, мне не суждено было это проверить.

Я застыла, охваченная ужасом, когда нам до того, чтобы соприкоснуться, оставалось не более пары сантиметров. Мозг как будто переклинило, ничего не осталось ни от мыслей, ни от чувств, словно во мне повернули какой-то рубильник и напрочь выключили из этого мира. Пришел мой черед обратиться в изваяние – я замерла, не в силах переварить то, что только что осознала. А все из-за того, что я ощутила, как мне под майку проникают тонкие, ловкие пальцы, и в тех местах, где они коснулись разгоряченной кожи, по ребрам и спине веером пробегают мурашки.

Все еще не желая поверить в то, что происходит, я поспешно опустила руку и, почти впадая в панику, нащупала… нормальную физиологическую реакцию на столь откровенные домогательства.

“Упс”, – метнулось у меня в голове. Осознание того, в какую идиотскую, кошмарную ситуацию я поставила сама себя, обрушилось на меня так внезапно и явно, что я даже закашлялась.

– Что с вами? – Робеспьер на секунду выпустил меня, и я поняла, что это мой последний шанс. Иначе… черт возьми, я не хотела с ним спать. Вообще. Я бы даже к Антуану с большим энтузиазмом прыгнула в койку, чем к этому отмороженному.

– Я… – не тратя более времени, я поспешно слезла с его коленей и отступила к двери. – Мне надо идти.

Он, кажется, тоже с трудом переваривал происходящее.

– Идти? Но, позвольте…

– Не-не-не-не, – поспешно забормотала я, маленькими шажками продвигаясь к выходу. – Не буду вас отвлекать, все дела…

Я была в шаге от спасительной двери, когда Робеспьер, поняв, что его только что продинамили, поднялся из кресла и шагнул ко мне.

– Натали, послушайте…

Тут я уже не удержалась – тихо и позорно вскрикнула и метнулась вон из комнаты. Теперь, пожалуй, я знала, как будет выглядеть мой самый страшный ночной кошмар.

========== Глава 9. Человек с красными нарциссами ==========

Спала я отвратительно – мне все время казалось, что меня трогают чьи-то холодные, липкие пальцы. От ощущения леденящих прикосновений к своей спине я вздрагивала и просыпалась, а потом ворочалась, бесполезно кутаясь в одеяло и не открывая глаз в страхе увидеть возле своей кровати белую, как призрак, фигуру. Поэтому, разочаровавшись в попытках хоть как-то призвать к себе сон, я вскочила с кровати, едва заслышав внизу какой-то шум. Пожалуй, с начала своего пребывания здесь я ни разу не просыпалась так рано, но все было лучше, чем лежать в постели, каждую секунду ожидая неизвестно чего. Поспешно одевшись, я сбежала вниз.

В столовой сидел Огюстен, беспрестанно зевал и помешивал в чашке кофе. Рядом, не подавая никаких признаков сонливости, суетилась Шарлотта. Увидев меня, она поджала губы:

– А где Максимилиан?

– Понятия не имею, – отозвалась я, чувствуя, как от одного звука этого имени меня одолевает желание сжаться в комок, забиться в угол и никогда больше оттуда не вылезать.

– Опять работал до трех ночи, – молвила Шарлотта с неприязнью. – Когда-нибудь он себя в гроб сведет. Пойду его разбужу…

– Не стоит.

Остатки выдержки сделали мне “до свидания” и вскачь побежали в неизвестном направлении. Сердце, судя по тому, в каком темпе заколотилось, очень хотело последовать за ними, но в последний момент решило меня не бросать. Буквально заставляя себя шевелиться, я обернулась и с трудом подавила рвущийся из груди испуганный вскрик.

Ни разу я еще не видела Робеспьера в таком состоянии. Без парика, без пудры он еще больше напоминал восставший из могилы труп. Кожа его, как оказалось, была прозрачной, почти стеклянной, и сквозь нее просвечивала синеватая дымка капилляров, под глазами темнели, как чернильные пятна, синяки, губы были бледны и почти не видны на этом жутком лице, казавшимся сейчас еще более мертвым, чем обыкновенно. Жили только глаза – покрасневшие, ярко свидетельствующие о проведенной без сна ночи и лихорадочно горящие каким-то непонятным огнем, при одном столкновении с которым я почувствовала, будто с меня в мгновение ока пропадает вся одежда, и я стою посреди комнаты обнаженная, беспомощная и совершенно беззащитная.

– Максим! – Шарлотта была ошарашена не меньше моего. – Ты заболел?

– Нет, – сказал он таким голосом, будто кто-то положил ему на горло гигантский камень, мешающий говорить.

– Выглядишь отвратительно, – честно сказал Огюстен, рассмотрев брата с ног до головы. – Может, не пойдешь на заседание?

– Пойду, – глухо отозвался Робеспьер тоном, не терпящим пререканий. – Шарлотта, сделай еще кофе, пожалуйста.

Мое присутствие он будто вовсе не замечал, и я не знала, радоваться мне этому или пугаться. Шарлотта исчезла в кухне, а я осталась мяться возле порога, думая, сесть ли мне тоже за стол или лучше убраться подобру-поздорову.

– Натали, – в тот самый момент, когда я решила все-таки уйти и начала тихонько пробираться к выходу, меня заметил Огюстен, черт бы его побрал, – а ты почему так рано?

Я панически посмотрела на Максимилиана, но он даже не пошевелился – сидел, опустив голову и изучая взглядом столешницу.

– Приснился плохой сон, – брякнула я первое, что пришло в голову. Огюстен снова подавил зевок.