Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц)

– Очень приятно, – пискнула я, пытаясь дружелюбно улыбнуться, но Робеспьер заглушил мою несмелую попытку наладить контакт:

– Где мадам Дюпле? Мне надо с ней поговорить.

– В гостиной, – девушки синхронно кивнули на дверь, ведущую вглубь дома, и мой спутник, послав мне напоследок нечто, что долженствовало быть ободряющей улыбкой, а получилось какой-то издевательской гримасой, скрылся за ней. Я осталась одна и неожиданно ощутила себя брошенной посреди бескрайней пустыни.

Молчание было неуютным. Элизабет что-то шепотом сказала сестре на ухо, скорее всего, имея в виду мой странный вид. Элеонора кивнула и ответила, не сводя при этом с меня взгляда. Выражение его мне было хорошо знакомо: меня пытались оценить как потенциально опасную соперницу, и это мне не понравилось вовсе.

– Эм… – я хотела что-нибудь сказать, но не смогла придумать, что, и фраза заглохла, так и не начавшись. Элизабет хихикнула, но в усмешке ее не было насмешливости. Думаю, эта дурацкая ситуация просто-напросто стесняла ее так же, как и меня.

– Тебя зовут Натали? – вдруг спросила Элеонора. Интонации у нее были мягкие, как и весь ее облик, даже ревнивая желчь, исходившая от нее буквально волнами, не затрагивала ее голос. Я кивнула.

– Ну да.

– И откуда ты?

– Я из… из Польши, – ответила я, решив придерживаться той версии, что приписали мне в тюрьме. Господи, и всего несколько часов назад я была в тюрьме! Я ощутила, что голова у меня начинает идти кругом, и от девушек это не укрылось.

– Тебе нехорошо? – тут же спросила Элизабет, отставляя тарелки и приближаясь ко мне. Ничуть не смущаясь, она взяла меня за руку – даже в сравнении с моими ее ладони казались крохотными, – затем обеспокоенно заглянула мне в лицо. – Ты такая бледная! И руки холодные… присядь, хочешь воды?

– Хочу, – ноги не держали меня больше, я опустилась на ближайший стул и тут только ощутила, что в горле раскинулась тягостная сухость. – Спасибо…

Элизабет переглянулась с сестрой. Взгляд той постепенно оттаивал – теперь вместо подозрения там было скорее сочувствие. В итоге Элеонора и подала мне стакан с водой – я осушила его залпом, стараясь не думать о том, откуда эта вода взялась и что в это время о способах очистки, конечно же, ничего не слышали. Но вода была потрясающая, ледяная до того, что у меня зубы сводило, и я, наплевав на скромность, попросила еще.

– Сейчас принесу, – Элеонора взяла стакан, и тут из-за двери раздался резкий женский окрик:

– Нора, подойди на секунду!

– Да, мама! – ответила она и с извиняющейся улыбкой вышла. Мы с Элизабет остались вдвоем. Наверное, мне надо было завязать разговор, но я неожиданно почувствовала, что слова не могу выговорить. Меня колотило.

– Бедная, – пробормотала девушка, снова беря меня за руку. – С тобой что-то случилось? Ты попала в беду?

Стараясь не стучать зубами, я кивнула. Элизабет попыталась приободрить меня:

– Не волнуйся, Максим тебе поможет. Он самый добрый человек на свете, вот увидишь.

Пусть мне и было плохо, пусть из-за всех пережитых потрясений мозги работали со скрипом, но у меня создалось четкое впечатление, что я угодила куда-то в параллельную реальность. Робеспьер – самый добрый человек на свете? В таком случае, если следовать логике Элизабет, Гитлер в ее понимании был святым, либо должен был существовать какой-то другой Робеспьер.

Тем временем дверь, за которой исчезла Нора, приоткрылась, и я услышала тихий голос того, кто привез меня в этот дом:

– Я надеюсь на твою доброту… ей пришлось проделать долгий путь…

– Я это заметила по ее виду, – смиренно отозвалась Элеонора, – не волнуйся, она будет как дома.

– На тебя в таких делах можно положиться, я знаю, – удивительно, но голос Робеспьера будто зазвучал на пару градусов теплее. Когда Элеонора спустя секунду появилась на пороге комнаты, на щеках ее играл игривый румянец.

– Натали! – бодро позвала она. – Пойдем, я дам тебе, во что переодеться.

Давно я не ощущала себя такой разбитой: все, чего я хотела – залезть под душ, смыть с себя тюремную грязь и вонь, а затем юркнуть под теплое одеяло и не просыпаться по крайней мере дня два. Но пришлось все-таки превозмочь сковавшую тело усталость, подняться на ноги и двинуться за Норой следом к узкой, скрипящей лестнице.

– Ты так странно одета, – заметила моя провожатая, когда мы зашли в комнату, имеющую такой вид, какой имеют все девичьи спальни, где, вдобавок ко всему, обретается не одна, а сразу три жительницы. Пожалуй, не хватало только портретов звезд вроде Джастина Бибера над кроватью, а все остальное было в наличии: сваленные на прикроватных столиках книги и журналы, заставленное косметикой трюмо и, конечно, обширный шкаф, ломившийся от нарядов.

– Там, где я выросла, это нормально, – дипломатично откликнулась я. Элеонора удивилась:

– Неужели в Польше так одеваются?

– Да, – я совершенно не чувствовала угрызений совести по поводу того, что компрометирую целую страну. Нора, впрочем, приняла мой ответ как должное и принялась копаться в шкафу.

– Мои вещи тебе будут велики, – высказала она очевидный факт: пожалуй, ее габариты превосходили мои по крайней мере в полтора раза. Вместе с тем Нора не была толстушкой – скорее, просто обладала приятной и гармоничной пышностью форм, той самой, о которой я всю свою жизнь втайне мечтала. Я завистливо вздохнула, но Нора восприняла это по-своему:

– Сейчас, сейчас найду. О! Старое платье Бабетт подойдет?

– Наверное, – протянула я нерешительно, постепенно осмысливая масштабы надвигающейся на меня катастрофы. Мои худшие опасения сбывались: Нора вытащила из шкафа платье длиной до пола. Сколько помню себя, никогда не умела носить длинные юбки, всегда путалась в подоле, но и это было не самое худшее, что мне предстояло, ведь следом из шкафа появилось нечто, похожее на корсет, какого-то жуткого вида чулки и нечто, отдаленно напоминающее приснопамятные бабушкины трусы с начесом.

– Э-э-э, – я все-таки решила протестовать, – слушай, а нет чего-нибудь…

Элеонора с видом человека, выполнившего свой долг, закрыла шкаф и глянула на меня с искренним недоумением:

– Что?

– Ну, – я кивнула на одежду, разложенную ею на ближайшей кровати, – это ведь в одиночку не наденешь, да?

– Вообще можно, – засмеялась Элеонора, – но сложно. Я обычно прошу Бабетт меня зашнуровать…

Представив, как буду натягивать на себя всю эту сбрую, я ужаснулась. И почему только мне нельзя остаться в джинсах?

В этот момент в дверь комнаты постучали.

– Я могу войти? – донесся до нас голос Робеспьера.

– Заходи, конечно, – отозвалась Нора.

Он сделал от порога всего шаг, будто дальше идти стеснялся, и замер, глядя на меня. Мне от его взгляда показалось, что меня разложили на хирургическом столе и тщательно, вдумчиво препарируют.

– У вас все в порядке, Натали?

– Ну… вообще да, только… – я специально бросила еще один взгляд на корсет, чтобы решиться на следующую фразу, – я это не надену.

Нора вытаращилась на меня, изумленная до крайности:

– Не наденешь? Почему?

– Я не смогу это носить, – уперлась я, чуть наклоняя голову для лучшего эффекта. – Я не ношу длинные юбки, мне в них неудобно, и вообще…

– Но что же вы тогда предлагаете? – спросил Робеспьер немного растерянно. Мне достаточно было всего раз окинуть его взглядом, чтобы в голову мою пришла блестящая в своей гениальности идея.

– Думаю, что-нибудь из вашего придется мне как раз впору.

Элеонора издала такой звук, будто ей глоток воды пошел не в то горло. Макс смотрел на меня, как на сумасшедшую.

– Вы понимаете, сколько внимания будете привлекать подобным видом?

– Не буду, – парировала я. – Стяну грудь, сойду за парня.

Судя по виду Норы, такой аргумент вовсе не являлся для нее резонным, но я не видела уже смысла отступать. Робеспьер предпринял последнюю попытку:

– Но это же глупо.

– Нет, не глупо. Вам же не жалко?

– Мне? – переспросил он с видом, словно я чем-то его оскорбила. – Конечно, нет. Подождите минутку.

Когда он покинул комнату, Нора обратилась ко мне, кажется, еле сдерживая желание покрутить пальцем у виска:

– Зачем это? Над тобой смеяться будут!

– Мне все равно, – откликнулась я. – Зато мне будет удобно.

Элеонора только фыркнула и принялась убирать в шкаф так и не пригодившееся платье. Именно с того момента она, конечно же, утвердилась во мнении, что я странная, и сдвинуть ее с него не было возможно даже бульдозером. Но мне было все равно, что подумает обо мне Элеонора – я была на все сто уверена, что в корсете и платье я буду выглядеть еще более неуклюже и глупо, чем в мужском одеянии. Так у меня был хотя бы шанс не упасть на ровном месте, заплетя себе ноги собственной юбкой.

Помыться мне тоже соорудили удивительно быстро – о водопроводе, конечно, нельзя было и мечтать, но не время было привередничать, поэтому я обрадовалась и наполненной водой деревянной лохани, исполнявшей роль ванны. Тут меня все оставили в покое и я, неожиданно обрадовавшись своему одиночеству, разделась и погрузилась в воду.

Было самое время для того, чтобы попытаться хоть как-то осмыслить происходящее. Но все это было настолько фантастическим и невероятным, что мозг напрочь отказывался выдавать хоть какую-то логическую цепочку. Одно я знала точно – открыв дверь в квартире, которую сдал мне милый, улыбчивый старикашка, я отперла клетку, откуда на меня вырвались какие-то темные, уже полтора года поджидающие своего часа призраки. И теперь я полностью в их власти, остается лишь плыть по течению, надеясь, что удастся за что-нибудь уцепиться.

Или за кого-нибудь.

От пришедшей мне в голову мысли я вздрогнула, словно меня ударили. Может, Робеспьер и есть тот незнакомец с красными нарциссами? Тот, кто выхватил меня из воды на дороге Жоржа Помпиду?

Несколько секунд эта удивительная, дикая в своей абсурдности мысль даже казалась мне здравой. Но я резко остудила себя, вспомнив, как выглядят руки Максимилиана: белые, тонкие, явно никогда не поднимавшие ничего тяжелее чайной чашки. В восемь лет я, конечно, весила меньше, чем сейчас, но вздумай он вытащить меня из реки, думаю, скорее составил бы мне компанию в воде, чем спас. Нет, это точно невозможно.

Сопроводив последнюю мысль тяжелым вздохом, я решила отвлечься от невеселых размышлений и приступить к проблемам насущным. Так, вот это, кажется, мыло. А в этом флакончике что – лавандовое масло?..

В общем, я не смогла удержаться от искушения перепробовать все, и из воды вылезла благоухающая смесью разнообразных цветочных ароматов. Одеться было, конечно, сложнее, чем попросту влезть в джинсы, но моя собственная одежда за время пребывания в тюрьме потеряла всякий вид, и даже думать нельзя было о том, чтобы спуститься в ней к столу. Впрочем, то, что принес мне Робеспьер, хоть немного походило на привычный моему глазу мужской костюм, если не брать в расчет белые, украшенные подвязками чулки, вид которых вызвал у меня несколько минут здорового хихиканья. Кажется, последний раз я носила цветные колготки классе в пятом, не позже… ну, сейчас был самый подходящий момент для того, чтобы окунуться в прошлое.

Ощущая себя посвежевшей и даже немного взбодрившейся, я влезла в балетки – единственную вещь, оставшуюся от моего прошлого туалета, – посмотрела на себя в зеркало, осталась в принципе довольна и, чувствуя подступающий голод, направилась к лестнице вниз.

Тут, конечно, не могла не сыграть свою роль моя природная неуклюжесть. Ступеньки были довольно крутые, а я, ощутив божественный запах чего-то тушеного, донесшийся с первого этажа, заторопилась… в общем, я споткнулась и непременно прокатилась бы носом по полу, если б меня не подхватила появившаяся непонятно откуда, словно выросшая из стены фигура.

– Осторожнее!

С трудом осознавая, что падения удалось избежать, и усмиряя бешено заколотившееся сердце, я подняла глаза и тут же встретилась с чьим-то взглядом – обеспокоенным и, как мне показалось, слегка помутившимся. Обладателем этого взгляда был миловидный чувак, для парня выглядевший слишком солидно, а для мужчины – слишком молодо. Лицо у него было округлое и самое добродушное, и этом лишь усилило мое изумление, когда я заметила в нем почти зеркальное сходство с Робеспьером. Но этот парень ужаса отнюдь не внушал – напротив, у меня не вызвал никакого отторжения тот факт, что он сжал меня в своих руках и отнюдь не торопится отпускать.

– Эм, – все-таки решилась я, когда пауза стала совсем уж неприличной, – выпустите меня, пожалуйста.

– А? Да, конечно, – протянул он, как мне показалось, несколько разочарованно. – Вы… вы – Натали?

– Да. А вас как зовут? – я всеми силами пыталась сгладить повисшую между нами неловкость.

– Огюстен, – представился он, все гипнотизируя меня взглядом, – но близкие друзья называют меня Конфетой.

От такого поворота я даже подавилась, и все очарование момента пропало окончательно. Будь проклят буквальный перевод, жертвой которого я стала, и пусть никто никогда не узнает, каких усилий мне стоило подавить рвущийся из груди ржач.

– Конфетой?

– Да, – он не удивился ничуть. – Вы идете к ужину? Вас ждут.

Я кивнула:

– Только давайте на ты, а то мне неудобно.

– С удовольствием, – с оживлением отозвался он, и вместе мы проследовали в столовую.

На меня, конечно же, тут же обратились все взгляды, и я на секунду стушевалась. Похоже, по числу обитателей этот дом не уступил бы какой-нибудь московской коммуналке. Я попыталась сходу посчитать, сколько народу сидит за уставленным тарелками столом: сам Робеспьер, рядом с ним сурового вида дама и еще один мужчина, следом знакомые уже мне Элеонора и Элизабет, рядом еще одна девушка и следом мальчишка лет двенадцати, подкармливающий под столом Браунта… у меня даже в глазах зарябило от такого пестрого общества, поэтому я бросила подсчет и просто опустилась на свободный стул. Огюстен, к сожалению, сел не рядом, а через какую-то строгую девицу, смерившую меня насмешливым взглядом:

– Рада тебя видеть, Натали. От тебя столько времени вестей не было…

– М-м-м… – я, нацелившись на супницу, не смогла сходу придумать, что ответить.

– Как поживает тетушка Пше-пше? – не отставала девица. Краем глаза я увидела, что Робеспьер метнул на нее испепеляющий взгляд.

– М-м-м… – протянула я с многозначительным видом, понимая, что все собравшиеся с интересом прислушиваются к нашей беседе. – Неплохо, скажем так…

– Очень славно, – ответила девица и, отворачиваясь от меня, громко сообщила будто бы сразу всем, – а то так годами не получаешь ни единого письма, даже забываешь, что у тебя родственники в Польше есть…

– Прекрати, – оборвал ее Робеспьер. – Думаю, Натали не слишком приятно все это слушать.

В этом он ошибся: я бы не сказала, что мне приятно или неприятно слушать девицу, по одной простой причине – я ни черта не понимала, что происходит. Впрочем, за прошедшие сутки это ощущение стало для меня до того привычным, что совсем перестало хоть как-то меня волновать. А супница оказалась наполнена почти доверху, и меня это увлекло больше, чем все окружавшие меня непонятки.

– Моя сестра Шарлотта, – тем временем Робеспьер представил мне девицу, – и мой младший брат Огюстен.

– А мы уже познакомились, – радостно заявила я, про себя восхищаясь собственной наблюдательностью. Огюстен подтвердил мои слова теплой улыбкой и посмотрел на меня, будто чего-то ожидая, но я была не настроена играть в переглядки и, в полной мере ощущая зверский голод, накинулась на еду. За столом тем временем потек непринужденный разговор, но я не особенно вслушивалась и не стремилась вставлять свои ремарки, будучи занятой тем, чтобы ухитриться забить свой желудок сразу всем, что было на столе. Одного сыра бри – настоящего, не фабричного, – в меня уместилось куска три, не меньше, а я бы и больше съела, если б это не было невежливо.

Одного я все-таки не могла понять. Неужели Робеспьер и впрямь здесь живет? Судя по тому, что мне удалось уловить, дом ему даже не принадлежал, он просто снимал здесь комнату. Все это настолько не вязалось с моим представлением о диктаторах, что я невольно задумалась: а не могли ли учебники истории мне наврать? Тут же на ум пришли воспоминания об еще одном человеке, которого мне в школе выставили психически неуравновешенным сумасшедшим, а при личном знакомстве выяснилось, что все это – не более, чем какие-то дурацкие стереотипы. Да и сам Робеспьер не производил на меня впечатления того, кто способен вести за собой толпы и подчинять своей железной воле целую страну. Голос у него был тихий, харизмы ни к черту, да кто станет такого слушать? В общем, весь ужин я провела в подобных размышлениях, пытаясь понять, как мне лучше относиться к этому, как ни крути, странному человеку. Держать дистанцию или попытаться сблизиться? Но в первую очередь все равно следовало понять, какие цели он преследовал, забирая меня из тюрьмы и привозя сюда…

Наелась я до отвала и тут же почувствовала, что начинаю засыпать. От цепкого взгляда Робеспьера это не укрылось.

– Хотелось бы расспросить вас обо всем, – негромко сказал он мне, когда все вышли из-за стола, – но милосерднее будет отправить вас в постель.

Последнее в его устах звучало как-то двусмысленно, и я чуть было не спросила “в чью?”.

– Поговорим завтра вечером, – резюмировал он с некоторым разочарованием и вновь передал с рук на руки улыбающейся Элеоноре.

– На тебе лица нет, – ворковала она, показывая отведенную мне комнату на втором этаже, – ложись и спи. Тебя надо будить?

– Ни в коем случае, – при одном виде разложенной постели я ощутила, как у меня начинают подгибаться колени. Вместо пижамы мне выдали нечто, похожее на ночнушку, и я, решив все-таки не падать спать, не раздеваясь, принялась стягивать с себя одежду. Тяжело все-таки жилось людям без застежек-молний: в этих бесконечных пуговицах и завязках недолго было и заблудиться.

И тут мне в дверь коротко, тихонько постучали.

– Натали?

Я ощутила, как сердце падает куда-то в пятки. Все-таки не зря он сказал про постель…

– Д-да? – дрогнувшим голосом сказала я, запахиваясь в полурасстегнутый жилет. За дверью раздалось покашливание.

– Я хотел спросить, вы себя нормально чувствуете?

– Абсолютно, – пробормотала я, стараясь избавиться от ощущения, что по мне ползет скользкая, холодная змея. Кашель повторился, значительно усилившись.

– Тогда приятных снов.

– Вам того же, – слабо произнесла я, не желая верить в то, что слышу звуки удаляющихся шагов. Зато мои сомнения тут же разрешились: только держать дистанцию, и баста. Стараясь не думать о том, что будет, если этот жуткий человек решит все-таки добраться до моего тела, я зарылась в пуховое одеяло и сразу же, едва коснувшись подушки, провалилась в глубокий, как омут, сон, больше похожий на обморок.

========== Глава 5. Экскурсия в прошлое ==========

Я проснулась от того, что мне стало трудно дышать: на грудь мне навалилось что-то тяжелое и горячее, недовольно зашипевшее и выпустившее острые когти при моей попытке перевернуться на бок. Еще пребывая в полусне и не осознавая толком, что происходит, я в испуге спихнула с себя неведомое существо. Оно улетело на пол, сопроводив падение громогласным мяуканьем, и тут же кинулось прочь, да с такой скоростью, что я, открыв глаза, увидела лишь, как исчезает в окне хвост и пушистый рыжий зад.

– Тьфу, блин, – я выдохнула и натянула на себя одеяло, – всего лишь кот…

На автомате я потянулась к лежащему рядом с кроватью телефону. Сколько у меня осталось времени, прежде чем придется просыпаться на лекции? Может, удастся покемарить еще хотя бы часик? Хотя, судя по тому, что в щель между занавесками проникали уже лучи солнца, шансы на это были невелики.

Стоп. В моей квартире нет занавесок.

Проснувшись в одно мгновение, я рывком села на постели и обвела взглядом комнату. Нет, даже отдаленно она не походила на мансарду, которую я снимала в Латинском квартале. Для нее в помещении было слишком светло и чисто, да и не уместилось бы в мою конуру такое количество допотопной мебели. Секунду я пребывала в полнейшей растерянности, не в силах понять, как тут оказалась, а потом все произошедшее вчера обрушилось на меня одним махом и оглушило, как удар кирпичом по затылку.

Я попала в прошлое. Я в другом времени. Быть не может. Не может быть.

Одежда моя, кем-то заботливо выстиранная, висела на спинке стула. Рядом лежал, аккуратно сложенный, костюм, в который я облачилась вчера, чтобы спуститься к ужину. Избегая даже дотрагиваться до него, я с какой-то странной поспешностью влезла в джинсы и маечку, набросила на плечи кардиган. Наверное, вчера на меня нашло какое-то помрачнение: представить только, что я могла спокойно нацепить на себя чужие шмотки…

Перед тем, как выйти из комнаты, я отдернула одну из занавесок в сторону и посмотрела в окно. На улице ярко светило солнце, от вчерашнего дождя не осталось и следа, и это вселяло надежду на то, что я смогу добраться до своего дома в Латинском квартале, не успев продрогнуть. Тщательно уложив в карманах айфон и сигареты, я пошла к лестнице.

Дом, к моему удивлению, был почти пуст. Все обитатели куда-то разошлись, внизу обнаружилась лишь напевающая Элеонора, занятая смахиванием пыли со стола.

– О, привет, – пожалуй, со вчерашнего дня дружелюбия в ней еще прибавилось, – выспалась?

– Угу, – ответила я, думая, как бы с наименьшими потерями проскользнуть к двери.

– Будешь завтракать? Правда, сейчас уже к обеду ближе, – усмехнулась Элеонора, откладывая щетку. – Пойдем, я сделаю кофе…

– Э, нет, спасибо, – есть мне спросонья не особенно хотелось, да и желание убраться из дома как можно скорее было сильнее. – Знаешь, я пойду.

– Уже? В таком виде? – удивилась она. – Там же холодно, возьми хоть пальто…

– Не-не-не, – замахала руками я, мелкими шажками пробираясь к выходу. – Спасибо вам всем, конечно, но я сама…

Нора с удивлением приподняла темные, красиво очерченные брови.

– Так торопишься?

– Очень, – до двери оставалось всего-то пара шагов, я уже приготовилась ретироваться, но тут мое внимание привлек развалившийся на одном из стульев толстый рыжий кот, и я на секунду отвлеклась на него. Это дало Норе время, чтобы задать еще один вопрос:

– А ты скоро придешь? Максим, когда вернется, хотел с тобой поговорить…

Сказать правду было немыслимо – лучше дать себе фору и не сообщать о том, что возвращаться я, собственно, не собираюсь. Поэтому я с самым честным видом соврала:

– Пять минут. Туда и обратно.

– Ладно, – кивнула Нора и вернулась к прерванной уборке. Больше мне никто не встретился, и я беспрепятственно пересекла внутренний двор и вышла за ворота.

Единственное, чего я опасалась – что мой внешний вид будет привлекать ненужное внимание, но улочка, во-первых, была почти пуста, а во-вторых, никто из встреченных мною прохожих отнюдь не стремился орать на всю ивановскую о том, что я ведьма, пресловутая шпионка или что-то в этом духе. Кто-то скользил по мне удивленным взглядом, но и только. Один парень даже подмигнул, и я, пряча улыбку, поспешно отвернулась.

И все-таки Нора была права: солнце грело едва-едва, и спустя минуту я поняла, что кардиган меня от холода не спасает. На миг я подумала, что можно вернуться в дом и взять-таки оттуда пальто, но тут же одернулась, поняв, что это будет форменное воровство. Конечно, неплохой сувенир выйдет, но грабить приютивших меня людей я была совершенно не намерена. Так что передо мной вырисовывался только один выход: поскорее добраться до нужного дома и вернуться обратно, там меня ждет целый шкаф свитеров и кофточек и оставленный мною у входа пуховик. Цель моя была совершенно ясна, но на пути к ней вырисовывалось существенное препятствие: я понятия не имела, в какой части города нахожусь.

“Улица Сент-Оноре” – гласила покосившаяся табличка на одном из домов, но название не сказало мне ровным счетом ничего. Кажется, была такая улица где-то в районе Риволи, или я ошибаюсь?.. Впрочем, я не была настроена пасовать и остановила первого попавшегося прохожего:

– Простите, месь… гражданин, – поправилась я, вспомнив, что мне вчера говорил Робеспьер, – как мне пройти на Риволи?

Мужчина окинул меня диковатым взглядом и отступил на полшага. Очевидно, мой внешний вид доверия ему не внушил.

– Куда?

– На улицу Риволи, – терпеливо повторила я с самой милой из своих улыбок.

– Понятия не имею, где это, – буркнул прохожий в ответ и торопливо удалился. Я осталась стоять на месте, как оглашенная. Парижанин, не знающий, где находится Риволи – это же нонсенс, это все равно что коренной питерец, не имеющий понятия о том, где Невский. Хотя, может, этот чувак не местный?..

Но еще одна попытка спросить дорогу, на сей раз у степенного вида женщины, тоже окончилась полным провалом. Сказать, что я была озадачена – значит, не сказать ничего. Выходило, что в Париже этого времени такой улицы просто-напросто не было. И это еще больше усложняло вставшую передо мной задачу.

Я потопталась на месте в нерешительности и уже думала плюнуть и пойти в первую попавшуюся сторону, но тут на меня налетел внезапный порыв ледяного ветра, и мозги включились сами собой. Впору было ругать себя за беспросветную тупость: может, в этом Париже нет Риволи или Эйфелевой башни, но один ориентир точно должен пребывать в целости и сохранности.

– Гражданин, – воодушевившись, я пристала к третьему прохожему, – подскажите, как пройти к Сене?

Расчет был верен: выйдя к реке, я сориентируюсь мигом, дома тут совсем низкие, я наверняка смогу разглядеть колокольню Нотр-Дам, а маршрут от собора до моего дома мне более-менее известен. Казалось бы, задача решена с блеском, но меня не хватило даже на то, чтобы дойти до набережной. А все из-за того, что, пройдя буквально две улицы, я стала свидетелем зрелища, от которого у меня кровь застыла в жилах.

Толпа людей, человек, наверное, в двадцать-тридцать, сгрудилась вокруг наглухо запертой двери какой-то лавчонки и усиленно старалась высадить ее, сопровождая каждый удар оглушительными воплями:

– Открывай, сволочь!

– Дай нам хлеба!

Дверь затрещала, но выдержала. Я хотела быстро пройти мимо, но замерла на месте, поняв, что видом своим могу привлечь внимание обезумевших людей, и последствия этого могут быть самыми печальными. Тем временем какая-то бабища, исступленно колотя чем-то увесистым в окно лавки, завизжала, как свинья:

– Этот ублюдок говорит, что хлеба нет, а сам продает его из-под прилавка! Я сама видела, как у него покупают хлеб какие-то аристократы!

Все это звучало так бредово, что впору было рассмеяться, но уже спустя секунду мне стало не до смеха, ибо дверь все-таки слетела с петель. Краем глаза я увидела, что на тротуаре остановилось еще несколько прохожих, но никто не торопился звать на помощь или бежать за ментами. Даже напротив, кто-то закричал толпе нечто одобрительное.

– Теперь ты нам ответишь! – заорала та баба, что колотила в стекло, и первая ринулась в освободившийся проход. Не веря своим глазам, я наблюдала, как из лавки выволакивают – за ноги, за руки и даже за волосы, – ее хозяина: бледного, истошно орущего, умоляющего отпустить его мужчину. Следом выбежала какая-то женщина, с криком попыталась отбить его у толпы, но ее отшвырнули в сторону.

– Вздернуть его! – завопил кто-то, и остальные поддержали его дружным гулом. Откуда-то разом появилась веревка, и кто-то самый ловкий принялся взбираться на фонарный столб. Петлю тем временем накинули несчастному лавочнику на шею, он захрипел что-то невнятное, пытаясь отбиться из последних сил, и все это было до того кошмарно, до того напомнило увиденную мною когда-то похожую сцену, что я не выдержала – развернулась и, не помня себя от страха, бросилась обратно на улицу Сент-Оноре. Бежала я со всех ног, хотя никто и не думал гнаться за мной, а от воспоминаний, липких и холодных, все равно было не скрыться нипочем.

Нора заулыбалась, увидев меня на пороге.

– О, ты и правда быстро. Ну что, будешь кофе?

– Б-б-буду, – у меня зуб на зуб не попадал. Элеонора глянула на меня с беспокойством:

– С тобой все в порядке?

Я хотела ответить “да”, но вместо этого из горла вырвались судорожные рыдания. Обхватив себя за локти, будто пытаясь отгородиться от чего-то, я осела на подвернувшийся стул и дала волю слезам.

– Натали, – как сквозь пелену я чувствовала, что Нора оказывается возле меня, осторожно берет за руки, – что случилось? Ну, скажи?

– Я хочу домой, – прошептала я, глотая слезы. Наверное, никогда до этого я представить не могла, как это страшно – оказаться безжалостно отрезанной от своего дома, от близких, от целого мира, который был мне родным и привычным. Хоть я и старалась не пускать в свой разум мысль о том, что никогда больше, наверное, не увижу ни Андрея, ни маму, ни подруг, но она все равно умудрилась просочиться каким-то образом, и теперь надувалась в груди, как огромный шар, мешая дышать.

– Бедная, – Элеонора бережно обняла меня за плечи, но я, оказавшись тесно прижатой к чужой груди, только заревела еще пуще, – ладно уж, плачь, легче станет…

Это было похоже на какое-то помешательство. Я, кажется, даже вырваться пыталась, но Нора держала меня неожиданно крепко и только тихо, размеренно поглаживала по волосам. Не знаю, сколько это продолжалось, но истерика моя кончилась так же внезапно, как и началась. Просто в один момент я ощутила, что слез у меня больше не осталось, а рыдания стали какими-то натужными и спустя минуту затихли вовсе сами собой. Чувствуя, что лицо будто какая-то пленка стянула, я подняла глаза на Нору: все слегка расплывалось, но я видела, что она улыбается.

– Лучше стало?

– Угу, – пробормотала я, отстраняясь. Напоследок ласково коснувшись моего лица, Элеонора выпрямилась.

– Тебе сейчас лучше воды попить. Я принесу…

– Я с тобой, – я тут же поднялась со стула. Оставаться в одиночестве мне не хотелось совсем.

В общем, до вечера я от Норы не отходила, но ее, кажется, это вовсе не напрягало. Она оказалась чрезвычайно словоохотливой и, не делая на пустом месте секретов, рассказала мне все, что знала об обитателях дома.

– Шарлотту я не люблю, – призналась она, тщательно протирая чайные чашки из сервиза. Я стояла тут же, моим полем деятельности были блюдца. – Она такая язва, ужас просто.

– Я заметила, – бросила я, вспомнив вчерашний диалог про тетушку Пше-пше.

– И вечно нас в чем-то подозревает, – пожаловалась Нора. – Как будто Максиму у нас плохо, или мы его тут силком держим… а это не так, он остался, потому что сам захотел. И он знает, что здесь его все любят…

– Особенно ты, – не удержалась я. Щеки Элеоноры тут же вспыхнули алым.

– Это так заметно? – тихо спросила она, опуская взгляд. Я попыталась перевести все в шутку, но вышло как-то не очень: