Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц)

Марат наблюдал за моими мучениями, прищурившись, попивая маленькими глотками чай и рассеянно водя кончиком пера по очередному исписанному листу. Я на него старалась не смотреть, делала вид, что меня чрезвычайно увлек вид грязного и узкого двора за окном. Молчание длилось недолго, прежде чем я услышала резкий скрип пера за своей спиной, а затем Марат легко толкнул меня в бок.

– Ладно уж, забирай.

Он протягивал мне мои листы, испещренные его пометками. С трудом разобрав первую, я ощутила, что краснею – это было исправление грамматической ошибки.

– В учителя я не нанимался, – буркнул Марат, – но видеть это выше моих сил. Впрочем, твоя манера писать не так плоха, как я ожидал. Исправишь и принесешь через пару дней. Тогда поговорим.

Это было уже что-то; по крайней мере, больше, чем ничего. Радостно принеся заверения в том, что справлюсь даже быстрее и уже послезавтра буду стоять тут на пороге, как штык, я выбежала из ванной, торопливо попрощалась с Симоной и побежала вниз, не чувствуя под собой ног. Остановилась я, только оказавшись во дворе, и против собственной воли оглянулась на ставшие знакомыми окна. Ничего, конечно, мне не удалось в них разглядеть, но я чему-то по-девчачьи хихикнула себе под нос и отправилась на улицу – искать фиакр.

Я не хотела первая заговаривать с Робеспьером, но он первый обратился ко мне – как раз в тот момент, когда я сидела в гостиной, пила чай и с каждой секундой все больше раздражалась от невозможности продраться через чужой почерк, косой и больше напоминавший линию кардиограммы.

– Натали, как вы съездили?

Я сердито глянула на него из-под бровей:

– Все бы хорошо, но лучше бы вы меня предупредили о том, что он принимает посетителей нагишом.

Робеспьер подавился чаем.

– Как? – спросил он, прокашлявшись. Я бросила еще один взгляд на чужие пометки, поняла, что ни черта не разбираю их – даже у моего районного терапевта почерк был понятнее, – и повторила, подняв глаза к потолку:

– Нагишом. В ванной, если вас интересуют подробности.

– Я не знал, – признался Робеспьер, быстро-быстро помешивая чай. – Я никогда к нему не заходил, и… но я слышал, он болен.

– Об этом тоже неплохо было бы предупредить, – недовольно протянула я. – Я чуть коньки не отбросила, когда увидела. Знаете, как жутко смотрится?

– Верю, верю, – Максимилиан поспешно кивнул. – Но я действительно не мог этого знать.

Все-таки я не была всерьез зла на него, ибо меня занимало другое, поэтому и не стала продолжать разговор. Я открыла рот, чтобы сказать что-то примирительное, но тут в гостиную ворвалась сияющая, переводящая дыхание Элеонора.

– Максим! – воскликнула она с каким-то неизъяснимым восторгом. – Розы зацвели!

Робеспьер отставил чашку на блюдце и порывисто поднялся. Глаза его загорелись почти что счастливо, а на бледном лице проступил яркий, совершенно живой румянец. Эта метаморфоза до того меня поразила, что я, как раз в этот момент думавшая погрызть кончик ручки, пронесла ее мимо рта и пребольно ткнула себе в щеку.

– Иди, посмотри! – позвала его Элеонора и выбежала из дома первая, мгновенно растаяв в заливавшем двор свете свежего апрельского солнца. Максимилиан вышел следом – я, хитроумно изогнувшись, увидела, как Нора берет его за руку и, не прекращая что-то звонко щебетать, ведет вглубь сада.

– Двинутые, – буркнула я себе под нос и, оттолкнув от себя бумаги, подлила в свою чашку еще заварки.

Перед очи Марата я явилась в тот же день, решив не откладывать, и плохую новость озвучила с порога:

– Я ничего не исправила.

– Тогда почему пришла? – ровно осведомился он. Встретил он меня в том же положении, в каком и в первый раз – сидя в ванне, и у меня создалось впечатление, что за все прошедшее с нашего свидания время он вовсе из нее не вылезал.

– Потому что не могу разобрать ваш почерк, – отрапортовала я, кладя бумаги на столешницу перед ним. – Для меня это просто каракули. Вы можете писать разборчивее?

Он посмотрел на листы, затем на меня и тяжело вздохнул, как вздыхает врач, имеющий дело с безнадежным умственно отсталым.

– Специально для тебя, конечно же, буду писать печатными буквами, – сарказм в его голосе услышал бы даже глухой.

– Или озвучивайте свои претензии вслух, а я буду записывать, – миролюбиво предложила я, не желая лишний раз конфликтовать. Марат еще раз бегло проглядел содержание первого листа, барабаня пальцами по столешнице, потом еще раз посмотрел на меня с каким-то непонятным оценивающим выражением, и вдруг рубанул ни с того ни с сего:

– Сядь.

Я опустилась на ставший мне почти родным соломенный стул. Что-то подсказывало мне, что сейчас я услышу нечто очень важное.

– У меня нет времени чесать языком, – решительно заговорил Марат, откладывая мою писанину в сторону: судя по всему, она его больше не интересовала вовсе. – Враги повсюду, и болтовней их не победишь. Хочешь помогать мне – отлично. Я сейчас, как видишь, из дома выйти не могу, а лишние глаза и уши мне не помешают. Поэтому слушай внимательно…

Дверь ванной открылась, и к нам присоединилась Симона. В руке у нее было дымящееся блюдо, доверху наполненное ноздреватыми и неказистыми на вид, но источавшими поистине божественный запах булочками. Я шумно сглотнула слюну, наблюдая, как блюдо опускается перед Маратом, и постаралась сдержать завистливый вздох, но тут Симона с милой улыбкой обернулась ко мне:

– Вы тоже угощайтесь, гражданин. Не стесняйтесь.

– Спасибо, – бормотнула я, хватая верхнюю булочку и впиваясь в нее зубами. Это оказалась даже не обычная сдоба, а пирожок с потрясающе сочной яблочной начинкой, и мне на секунду показалось, что я нахожусь в раю. Марат, недолго думая, последовал моему примеру, прожевал первый кусок и заговорил снова:

– Ты, конечно, слышала про Дюмурье.

– Угу, – больше ничего произнести я не могла, рот был набит.

– Я предупреждал о том, что он нас предаст, но меня, как всегда, не послушали… но это дело прошлое. Главное – в Париже у него остались сообщники.

– А-ха? – я постаралась изобразить искреннее изумление, но со щеками а-ля хомяк, наверное, вышло не очень убедительно. Марат усмехнулся:

– Конечно. Не стал бы он действовать один. И все они получают деньги из одного и того же источника.

– М-м-м… – с трудом, но я все-таки проглотила гигантский кусок пирожка. – Англия?

– Например, – согласился редактор (теперь-то я могла его так про себя называть?). – Или Австрия. Это не так важно. Нам нужны доказательства.

– А-а-а-а, – я начала понимать, к чему он клонит, и заставила себя не надкусывать пирожок опять, а сначала выразить свою мысль. – Какой-то компромат? Вы об этом?

– Не знаю, что такое “компромат”, – он пренебрежительно махнул рукой, – но у меня будет для тебя поручение. Ты часто бываешь в Конвенте?

– Ну… вообще не очень, но если надо…

– Надо, – отрубил он. – Тебе нужен Шарль Барбару.

– Барбару? – переспросила я, пытаясь вспомнить, где уже слышала эту фамилию. – Кто это?

Вместо ответа он протянул мне несколько сложенных вдвое листов: судя по всему, они у него были заготовлены с самого утра. Я тут же развернула их, но Марат меня остановил:

– Потом почитаешь. Это не я писал, если что, так что проблем не будет. Здесь все, что мне о нем известно. Но этого, как ты понимаешь, недостаточно.

На лицо так и просилась многозначительная улыбка, но я сумела сохранить внимательно-задумчивый вид. Как ни крути, а законы прессы со временем не поменялись, и сейчас я в кои-то веки ощутила себя, как рыба в воде. Не в первый и, как мне хотелось думать, не в последний раз я получала подобное задание от редакции: найти, раскопать, выведать, а потом вытащить обнаруженное на всеобщее обозрение. Любуйся, народ, на своих представителей!..

– Сделаю, – пообещала я, убирая полученные бумаги в карман.

– Замечательно, – удовлетворенно протянул Марат и потянулся за вторым пирожком. – Заодно проверю тебя. Срок – неделя. Просто прилипни к Барбару, как будто тебя приклеили смолой.

========== Глава 11. Проклятые федералисты ==========

В книжной лавке я купила небольшой блокнот, написала на обложке “Moleskine” и, ощущая себя почти дома, со всем возможным рвением начала его заполнять. Совсем скоро я почувствовала себя депутатом – почти каждый мой день начинался с утреннего заседания, где я сидела на привычном месте на галерке и наблюдала, не отводя глаз, за намеченной жертвой. Жертва, к слову сказать, оказалась исключительно хороша собой и по части собираемых при своем появлении на трибуне женских вздохов могла составить достойную конкуренцию Антуану. Один раз я даже видела, как сцепились между собой фанатки Барбару и Сен-Жюста: обошлось без кровопролития, но ругань стояла такая, что впору было уши затыкать. Я на всякий случай старалась не приближаться ни к тем, ни к другим – мало ли, примут за представительницу враждебного лагеря, и тогда мне точно не сносить головы, причем в зверском убийстве примут участие сразу все…

В остальном все протекало как по маслу, меня волновало одно – неделя подходила к концу, а ничего мало-мальски примечательного нарыть мне так и не удалось. То есть, с одной стороны, я стала обладательницей многих сведений, за которые любой нормальный редактор расцеловал бы меня в обе щеки, но на Марата они не произвели никакого впечатления.

– Значит так, – с гордым видом докладывала я уже на третий день, – по вторникам Барбару имеет обыкновение напиваться в компании своих друзей… дело один раз кончилось погромом, хозяин кафе может подтвердить…

– Это я знаю, – отмахнулся Марат. – Дальше?

Немного обескураженная, но решившая не терять присутствия духа, я решила приступить сразу к горячему:

– Отдыхая от своих трудов, он часто навещает публичный дом…

– Тоже не новость. Еще?

– …и, если верить хозяйке, пользуется услугами не только девушек, – я посмотрела на Марата многозначительно, – но и молодых мужчин.

Довольная собой, я раскинулась на стуле и закинула ногу на ногу. Для пущего эффекта не хватало только закурить, но я так и не нашла, чем в этом мире можно заменить сигареты, поэтому усмирять никотиновый голод приходилось чудовищным напряжением силы воли. Зато сейчас я забыла даже об этом зудящем под ложечкой чувстве: я была дествительно окрылена осознанием того, что за каких-то два с половиной дня узнала о Барбару все, чтобы уничтожить его репутацию на корню. Все-таки революционная Франция – страна непуганых идиотов, кажется, они даже не думают о том, чтобы хоть как-то скрываться…

– Это тоже никого не удивит, – вдруг сказал Марат, и я ощутила, что сдуваюсь, как воздушный шарик. Уверенность разом слетела с меня, и голос мой прозвучал беспомощно и даже жалко:

– Не удивит?

– Ни единого раза, – вздохнул он. – Это не то. Ищи дальше.

– Да… да вы… – я поверить не могла, что результат моих трудов так просто и небрежно отправили в мусорный бак. – У вас тут вообще возможно скомпрометировать политика? Или как?

Марат посмотрел на меня, как на дурочку. Но я достаточно успела привыкнуть к этому его взгляду, чтобы не обратить на него внимания.

– Если бы эти подробности касались кого-нибудь вроде… ну, я не знаю… того же Сен-Жюста, например, он же у нас неколебимый архангел смерти?.. тогда да, это был бы интересный звонок. А Барбару… он, в отличие от многих, своих слабостей особенно и не скрывает. Поэтому они никого и не шокируют.

– Охренеть, – выдала я. – То есть, все спокойно относятся к тому, что в парламенте сидит такой… такой…

Марат закатил глаза.

– Да всем наплевать, уж поверь.

В общем, из его дома я вышла понурая, как собачонка, которую облили из помойного ведра, но вопреки ожиданиям мой энтузиазм от этого лишь увеличился в несколько раз, и на следующий день я завалилась в Конвент, чувствуя небывалый душевный подъем. Я, правда, слабо представляла, откуда берется это чрезмерное выполнить порученное мне дело на пять с плюсом. Это могло быть просто желание желание выслужиться, а могло быть что-то другое, что я сама не осознавала еще в полной мере. Но, как бы то ни было, я твердо решила довести дело до конца и тем же вечером, когда депутаты начали расходиться с заседания, решила пойти на новую авантюру.

Спустя пару часов я стояла, притаившись возле забора солидного особняка, принадлежащего, как мне было известно, депутату по фамилии Ролан, а накормленный ассигнатами парень из обслуги шепотом комментировал мне, кто вылезает из подъезжающих экипажей. Судя по количеству народа, тусовка обещалась знатная.

– Гражданин Бюзо, – сказал парниша, и я мигом вспомнила не раз виденного мною рядом с Барбару тощего невротика, бледный и изможденный вид которого вызвал у меня легкую тень сочувствия. Должно быть, Бюзо был чем-то тяжело болен, ибо мне все время казалось, что он сделает еще один шаг и упадет в обморок.

– А это, кажется, гражданин Верньо, – задумчиво пробормотал слуга, всматриваясь пристальнее. – Не вижу отсюда… да, это он.

Верньо мне тоже был известен – невзрачный внешне, на трибуне он зажигал так, что весь Конвент затаивал дыхание. Пару раз мне доводилось слышать его выступления, и это действительно было потрясающе: никто лучше Верньо не мог удерживать внимание зала, произнося речи с такой искренней горячностью, что против воли хотелось верить каждому слову.

– Гражданин Бриссо, – прошелестел парень, указывая на еще одного прибывшего. – Он всегда немного опаздывает. А уезжает, как по часам, без двадцати полночь.

Бриссо я тоже видела не один раз, но его ораторские способности не имела возможности оценить. Среди своей партии этот человек, впрочем, вел себя, как король – сидел, вальяжно раскинувшись и напряженно шныряя взглядом из стороны в сторону, но сам в дебатах участия не принимал, лишь наблюдая за тем, как ломают копья на трибуне его соратники. В общем, он не производил отталкивающего впечатления, но было в нем что-то неуловимо подозрительное, будто у него есть какой-то секрет, который он всеми силами пытается скрыть.

– А вот этого я не знаю, – вдруг сказал мой информатор, и я разом приняла охотничью стойку. По ступеням крыльца торопливо взбегал какой-то припозднившийся гость, воровато обернувшийся перед тем, как шмыгнуть внутрь дома. Я успела увидеть, что в руке у него зажата ручка солидной по размерам сумки, формой напоминавшей чемодан, а затем дверь за незнакомцем закрылась. Мы с парнишей переглянулись.

– Вот что, – я пошарила в карманах и поняла, что деньги у меня почти кончились. Надо было либо идти домой пешком, либо оставаться без информации, и я, скрепя сердце, выбрала первое, – держи вот это и пойди узнай, кто этот чувак… то есть, последний, который только что зашел.

– Сделаю, – кивнул парниша и, пряча в рукав мои последние десять ливров, бросился обратно в дом. Я устало привалилась к забору, в который раз жалея об отсутствии возможности покурить. Эта проблема требовала срочного решения, а то я не на шутку рисковала сойти с ума.

Сколько я так простояла, я не имела понятия – утром уходя из дома, я забыла на полке часы. По моим расчетам, прошло около двух часов, но парень, забравший мои деньги, так и не появлялся, а я продолжала упрямо ждать его, несмотря на все увещевания разума в том, что меня просто-напросто кинули. В итоге, прождав еще с полчаса, я раздраженно решила послать к черту все это и идти домой, благо успела немного продрогнуть, но тут дверь дома отворилась, и на крыльце показался Бриссо.

“Значит, уже без двадцати полночь”, – подумала я и приуныла, представив, сколько потеряла времени зря. Впрочем, это чувство испарилось уже через секунду: всякая мысль о том, что я стояла тут без всякой пользы, исчезла, когда я увидела, что спешащий к экипажу Бриссо держит в руках знакомую мне сумку.

“Так-так-так, – азартно мелькнуло у меня в голове, – что-то намечается”. Больше ничего мне, впрочем, увидеть не удалось – захлопнулась дверь фиакра, и тот покатил прочь по улице, а у меня не было даже денег, чтобы проследить за ним. Испустив разочарованный стон, я развернулась и побрела домой. Одно только соображение могло меня немного расшевелить: что увиденное мною сегодня вызовет у Марата хотя бы немного интереса.

Я не прогадала.

– Сумка? – оживленно переспросил редактор, приподнимаясь в ванне. – Что внутри?

– Понятия не имею, – отрапортовала я и цапнула из блюда еще один пирожок, на этот раз начиненный яйцом и луком, – я же только издалека видела…

– Хм-хм-хм… – приобретя задумчивый вид, Марат уставился в окно. – Узнать бы о содержимом этой сумки.

– Но как? – спросила я. – Я даже не знаю, куда он ее отвез…

– Домой, – буднично сообщил редактор. – В тот вечер он никуда не заезжал и, как обычно, к полуночи приехал домой.

– А… а вы-то откуда знаете? – я едва не подавилась куском пирожка. Взгляд Марата стрельнул насмешливой искрой.

– Народ, как правило, ничего не утаивает от своих друзей. Кучер, который его подвозил, почитает мою газету.

– Да у вас везде свои люди, – протянула я восхищенно, на что Марат усмехнулся:

– А ты как думала? Многие называют меня прорицателем, дескать, я могу предугадывать события, которые должны скоро произойти. Но на деле все мои так называемые предсказания – всего лишь плод тщательного сбора информации, из которой, как правило, достаточно сделать простейший вывод. Например, тот случай с неудавшимся побегом Капета.

– Это когда… э… – я перерыла в своей памяти все, что когда-то рассказывал мне Огюстен, – когда их на границе тормознули?

– Тогда, – согласно кивнул Марат. – Побег они готовили заранее, разве могли они в этом деле обойтись без прислуги? Кто-то готовил им карету, лошадей, собирал все необходимое… а затем обо всем этом узнавал я. Конечно же, я сразу опубликовал предостережение, что Капет собирается сбежать, и что дальше, как ты думаешь?

– Вас не послушали, – предположила я.

– Более того, надо мной посмеялись! “Одержимый паранойей сумасшедший” – пожалуй, самое лестное определение, которое я тогда выслушал, – разойдясь, Марат ударил ладонью по столешнице, отчего блюдо с пирожками чуть не полетело на пол, но тут же остыл и продолжил спокойным тоном. – Впрочем, это дело давнее. Вернемся к Бриссо.

Все время, что продолжался его монолог, я сидела, лихорадочно соображая, что можно провернуть, чтобы проникнуть к Бриссо домой. В голове у меня возникали самые невероятные планы, достойные пера какого-нибудь автора авантюрных романов, но все они были невыполнимы по тем или иным причинам. Наверное, я бы так и не смогла ничего придумать, если бы не вспомнила об Анжеле. Когда-то в одиннадцатом классе она использовала беспроигрышный способ попасть домой к смазливому практиканту, заменявшему у нас уроки истории, и не один раз потом по ролям пересказывала, как ей это удалось и чем это все закончилось. Результат, как у нее, мне не был нужен ни разу, а вот хитрый план был достоин того, чтобы им воспользоваться, особенно если речь шла об интересах революции.

– Есть идея, – высказалась я. Марат, в это время прикидывающий что-то на листке бумаги, глянул на меня пытливо:

– Какая?

– Не скажу, – лукаво улыбнулась я, отводя взгляд. – Только есть одна нестыковка… можете мне помочь?

– Ну, это смотря в чем.

– Дайте адрес хорошего аптекаря, – попросила я. – Мне нужно обзавестись снотворным.

Секунду Марат молча смотрел на меня, а потом протянул, будто сам не веря тому, что понял:

– Ты собираешься попасть к Бриссо домой, напоить его снотворным, а потом найти эту сумку и проверить, что в ней?

– Ну да, – немного смущенно ответила я. Марат издал короткий смешок.

– Да ты шутишь.

– Нет, не шучу, – тут же обиделась я, поняв, что меня опять не принимают всерьез. – А что, по-вашему, это глупо?

– По-моему, это требует изрядной наглости, смелости и авантюризма. В первом я насчет тебя не сомневаюсь, что до второго и третьего… как ты собираешься познакомиться с ним, кстати?

Я ощутила, что у меня начинают пылать уши. Ну уж нет, что бы там ни говорил Марат про наглость, ее явно было недостаточно, чтобы посвятить его в подробности моего плана.

– Секрет, – отрезала я. – Если получится, тогда расскажу.

– Как интригующе, – хмыкнул он и, подвинув к себе чистый бумажный лист, принялся что-то быстро писать. Перо летало по бумаге с такой скоростью, что я не успевала следить за его кончиком. Спустя пару минут мне вручили лист, весь в невероятных каракулях. Я попыталась разобрать хоть слово, но не смогла – вдобавок ко всему, написано было даже не по-французски, а на каком-то другом, незнакомом мне языке.

– Сходишь и отдашь в аптеку, она через улицу за углом, – приказал Марат и потянулся. – Что получишь, принеси обратно. Остальное я сам сделаю.

– У меня денег нет, – пискнула я, подумав мимоходом, что милому парнише из дома Ролана хорошо бы набить как следует морду. Марат махнул рукой:

– Скажи, что от меня. Дадут в долг.

– А что потом? – уходить я не торопилась. Марат, судя по его виду, подавил искушение с силой прижать ладонь к лицу и ответил даже ровно:

– Тебе же нужно снотворное? Сильное, чтобы его быстро свалило?

– Ну да…

– Я его тебе сделаю, – снисходительно сказал он. – И вообще, ты все еще здесь?

– А вы умеете? – я попятилась к двери. Он глубоко вздохнул, явно думая, откуда еще можно черпануть терпения.

– Да, умею.

– А еще что вы умеете? – не удержалась я.

– Ты все еще здесь?!

Решив не дожидаться, когда мне в голову прилетит чернильница, я бросилась в коридор, едва не споткнувшись о собственные ноги.

Антуан чертыхнулся и в очередной раз поправил красный колпак – тот был ему явно велик и регулярно сползал на переносицу.

– Объясни мне, – в который раз завел он, – за каким чертом нам с Бонбоном надо было переодеваться в санкюлотов и переться сюда посреди ночи?

– Увидите, – таинственно ответила я, стараясь идти ровно и не путаться в подоле. Все-таки мне пришлось вырядиться по этой жуткой моде, выпросив у Бабет одно из ее платьев: за это я получила пару комплиментов от Огюстена и восхищенное цоканье языком от Антуана: “Натали, ты девушка? Почему раньше не говорила?”. Последнему мне при этом резко захотелось заткнуть рот кляпом, но ничего подходящего под рукой не было, и я ограничилась лишь язвительным замечанием, что именно я думаю о качестве его чувства юмора. Это, как оказалось, было ошибкой: Антуан, ответственно и даже творчески подошедший к моей просьбе переодеться и явиться в нужное время в назначенное место, шутить бросил, зато начал без остановки ныть. Видимо, день у него выдался не очень, поэтому всю дорогу до дома Бриссо я слушала жалобы на то, что он окружен идиотами, что ему пришлось отдать за аренду костюма бутылку превосходного вина, что он устал и хочет знать, зачем я тащу его в такую даль. Огюстен, слава богу, почти все время молчал, и за это мне с каждой секундой все сильнее хотелось расцеловать его.

– Ну правда, – все-таки подал он голос, когда мы пришли на место и остановились, – что мы тут будем делать?

– Вы сейчас будете… – я посмотрела на часы и прислушалась: уже почти полночь, вот-вот подъедет экипаж, – вы сейчас будете…

– Тебя заело, Натали? – издевательски осведомился Антуан. – Или ты стесняешься?

– Заткнись, – шикнула я на него и прислушалась. Сердце куда-то улетело – в конце улицы послышался дробный перестук копыт и шум приближающегося фиакра. Я порывисто обернулась к приятелям. Выражения их лиц были почти неразличимы в тусклом свете почти единственного на всю улицу фонаря, но это, наверное, было и к лучшему.

– Значит так, ребята, – я судорожно сжала кулаки, – сейчас вы будете меня насиловать.

Все-таки хорошо, что я не видела их лиц. Я могла только слышать, но эти двое молчали, и тишина была до того многообещающей, что я невольно поежилась. Первым подал голос Антуан – протянул почти с любопытством:

– Насиловать?

– Да, – начав волноватся, я выглянула из-за угла; экипаж приближался, у меня было не больше двух минут. – Я заору, прибежит один гражданин, а вы смоетесь, понятно?

– Нет, – покачал головой Огюстен. – Я ничего не понял.

– Я понял только одно, – я готова была поклясться, что вижу, как Антуан хищно облизывается, – самое главное. Все должно быть правдоподобно?

– Правдоподобнее некуда, – брякнула я, жалея, что у меня нет еще пары глаз на затылке – отслеживать, когда будет самое время вопить. Антуан и Огюстен переглянулись, и в глазах их загорелся одинаковый нехороший огонек.

– Э-э-э, – поспешно уточнила я, – это же только подстава, вы помните?

– Помним-помним, – ответил Антуан елейно и кивнул Огюстену, незаметно оказавшемуся у меня за спиной. – Подержи ее за руки. Есть все-таки на земле справедливость…

Я даже охнуть не успела, как вокруг моих запястий сомкнулись чужие, крепкие и теплые, ладони, а Антуан с выражением сладкоежки, угодившего в конфетную лавку, с силой рванул на мне корсаж. Я услышала треск ткани и хотела было возмутиться, напомнив приятелю, что платье вообще-то не мое, но тут прохладный майский ветер легко щекотнул обнажившуюся грудь, и я поняла, что дело приобретает совсем неприятный оборот.

– Только посмотри на них, – пропел Антуан, беззастенчиво протягивая ко мне загребущие руки, – достойны внимания, правда?

Огюстен, едва успевший жадно прижаться губами к моей шее, поднял голову. В его голосе послышалось одобрение:

– Замечательные.

Чувствуя себя выставленной напоказ, я вспыхнула всем телом и задергалась уже всерьез, но получила лишь парочку ехидных смешков, а затем ощутила, как мне под юбку – о ужас, – пробираются ловкие, вездесущие пальцы.

– Антуан, – почти в панике пробормотала я, стараясь не обращать внимания, что внизу живота начинает приятно покалывать, – ты что делаешь?

– Как это что? – делано удивился он, почти ухмыляясь. – Насилую тебя, ты сама просила!

– Ты чертов иди… – я не договорила; голос сорвался на слабый вскрик, и я, намертво зажатая меж двух обжигающе горячих тел, затрепыхалась, как бабочка, которую насадили на иголку. Огюстен нашептывал мне на ухо что-то маняще-нежное, но я несколько секунд слышала лишь оглушивший меня звон в ушах, забыв даже о том, что стук копыт за углом прекратился, и шум движущегося экипажа тоже не долетает до меня.

– Милая моя, – с нарочито серьезным видом осведомился Антуан, когда я перестала хватать ртом воздух и даже смогла пробормотать что-то, вроде как в знак протеста, – ты вообще собираешься орать?

– Зачем ты ей напомнил, – буркнул Огюстен, не отрываясь от меня. Антуан виновато пожал плечами – вернее, одним плечом, – и, бормотнув что-то вроде “Больше не буду”, явственно потянулся спустить и так великоватые ему штаны. От этого короткого движения у меня прорезался голос, я вспомнила, где нахожусь, и поняла, что еще секунда – и весь мой план рассыпется прахом. Пользуясь тем, что Антуан замешкался на секунду, я завизжала что было сил на всю улицу:

– Граждане, люди добрые, помогите, спасите, кто-нибудь!

Держащий меня Огюстен содрогнулся от этого вопля всем телом и наконец выпустил мои руки. Антуан отчетливо поморщился, и я хотела было уже поправить ему идеальный греческий профиль, но тут в повисшую на миг тишину между нами вклинился решительный голос явившегося спасителя:

– Что тут происходит?! Оставьте ее немедленно!

– Твою ж мать, – Антуан ощутимо взбледнул, и, выпуская меня, подался назад. – Это что, Бриссо?

Получив свободу, я хотела было сделать хоть шаг в сторону, но ноги меня подвели, и я бессильно опустилась на мостовую. Груди и плечам было холодно, между бедер, наоборот, невыносимо жгло, и руки у меня ходили ходуном, так что не получилось даже прикрыться толком. Каким-то краем сознания я понимала, насколько провокационно выгляжу, и какую-то секунду даже хотела, чтобы приятели меня тут не бросали. Где гарантии, что тот, кто так благородно выручил меня только что, окажется таким же благородным и не решит продолжить начатое ими?

– Быть не может, – Огюстен отступил и судорожно попытался спрятать лицо в воротник куртки. Получилось плохо – ворот был слишком короток, а Бриссо тем временем неумолимо приближался, теперь его и этих горе-насильников разделяло не более десятка шагов.

– Что за произвол, граждане? – он явно был немного навеселе, слегка нетвердая походка и неестественно высокий голос выдавали это. – Я деп… депутат Национального Конвента! Прекратите немедленно! Брысь отсюда!

– Бежим! – вдруг воскликнул Антуан не своим голосом и, разразившись нечеловеческим хохотом, схватил Огюстена за рукав и увлек его в темноту переулков. Подхваченный им смех долго еще не стихал в ночи, пока его не оборвал чей-то сердитый окрик и пронзительный звук с силой ударившегося о мостовую чего-то тяжелого.

– Совсем распоясались, – недовольно пробурчал Бриссо, глянув вслед сбежавшим “санкюлотам”, – сволочи, всех их… гражданка, вы в порядке?

Внутри у меня все сотрясалось так, будто в груди колотилось не одно, а по меньшей мере десять сердец. Стараясь, чтобы мысль о том, что теперь все зависит только от меня, не повергала меня в больший страх, а, напротив, придавала уверенности, я с трудом поднялась и ощутила, что надорванный корсаж опять позорно съезжает куда-то вниз. Внутренне пообещав себе убить Антуана при встрече, я кое-как удержала соскальзывающую ткань, поправила на плече рукав и, придавая своему лицу самое милое и испуганное выражение, шагнула вперед.

– Гражданин, – это было единственное, что мне удалось пролепетать; все остальные французские слова сбежали из головы, а я не могла позволить паузе затянуться, и поэтому просто горестно зарыдала, порывисто преодолевая оставшееся между мной и Бриссо расстояние и падая ему на грудь.

– М-м-м… – он растерялся в первую секунду и встал, как столб, прежде чем догадался невинно приобнять за плечи несчастную жертву насилия, – не надо, гражданка, они уже ушли, вы в безопасности…

Я с силой прикусила язык и зажмурилась, ощущая, как на глазах выступают слезы. Теперь можно было и отстраниться, посмотреть ему в глаза. Жалобный взгляд у меня, судя по всему, получился – Бриссо с удивительной даже для выпившего скоростью таял на глазах.

– Вам надо прийти в себя, – заявил он, деликатно стараясь не смотреть мне ниже шеи. – Я живу совсем рядом. Хотите зайти?

Я уставилась на него расширенными глазами, не веря, что все так просто получилось, но он трактовал это по-своему и ответил со смехом:

– Или меня вы тоже боитесь? А зря, я не причиню вам никакого вреда.

– Нет-нет, – проговорила я со смущением, – но, боюсь, ваша супруга будет недовольна…

Это, конечно же, было невозможно, ибо жена Бриссо уже пару недель как пребывала где-то за городом и возвращаться в ближайшее время не собиралась, но откуда об этом было знать милой девушке, ставшей жертвой нападения парижской черни? Бриссо легко подхватил меня под руку и повел к дому, вещая доверительным тоном: